Кусочки жизни

Иногда наша жизнь слишком быстро летит вперед, и лишь за очередным поворотом, осознаешь, что пройдено мало, а сил, чтобы тянуть тяжелый воз проблем за спиной, нет. В такие минуты откровения перед собственным сознанием я тяжко вздыхаю и откидываюсь на обитую грубой материей спинку стула в придорожном мотеле. Достаю пачку сигарет и, вытянув последнюю, кидаю небрежно смятую картонку на пол, в кучу ей подобных. Мне хочется примитивного забвения в выпивке и нюхании веселящей травки, но рассудок достаточно коварная штука, которая пытается вытряхнуть из меня последние силенки чахлого здоровья, ведь до черты не так много осталось. Когда-то меня звали Тасна и считали любимым сыном. Кормили неумело приготовленной, бывало и подгоревшей, похлебкой, дружелюбно стукали по плечу, смеялись над моими вихрами на голове. Теперь не знаю, правильно ли говорить прошедшим временем, я ведь все еще вдыхаю прокуренный воздух этой комнаты. Хотя я не ошибся, называя ту жизнь ушедшей, растаявшей из-за скупых мужских слез. Нужно ли болтать с самим собой о философских истинах или прекрасном запахе дома, где пусть и в жалкой лачуге, но разливался необходимый уют и обыденная ласка, когда искренние слова звучат так привычно, что не замечаешь их? Моя семья была очень большой, даже слишком, а много лишних ртов для такой бедной страны, как Таиланд, где вся экономика держится на туризме, и земледельцы не могут прокормиться за счет своих урожаев, большую часть которых следует продать, просто обязывала нас подыхать от голода. Двенадцать детей - хорошая рабочая сила, но половина больна, половина мала. Отцу и матери, да и двум старшим братьям, приходилось нелегко, но ведь в любой ситуации есть выбор. Он достаточно эффективен и полезен, хотя, несмотря на пропаганду идеологии, мой отец считал такой путь позором для мужчины. Он выгнал из нашей провонявшей вяленой рыбой клетушки толстого дядьку с разрисованным блокнотом, который набирал группу симпатичных мальчишек, отдавая родителям бедняжек приличные суммы. Судьба детей известна - они стали трансвиститами. Гарольд(меня смущало это имя, так как оно определенно выдумано) изъявил желание забрать меня в элитный публичный дом, где детишек обучали, а к годам к шестнадцати из-за их женоподобности, манер и приема гормонов делали пластические операции. Отец возмутился, замахал руками - я заплакал. Мне говорили, что я с детства был красив, подобен европейцам, красота которых почиталась нашими девушками, поэтому не должен оставаться гнить в дыре со своими глупыми родными. Многие из поселения продали детей. Отец и братья неожиданно умерли, когда мне едва исполнилось шестнадцать, но по тем местам это достаточно большой возраст. Мать стала слаба, чтобы справляться с работой и хозяйством, а моему младшему брату не было и десяти. Сестренка Суда помогала, как могла, но самый маленький Вирийа скончался ранним летним утром. Я смотрел на их исхудалые лица и осознавал, что до осени мы не доживем. Приезд незнакомца пять лет назад всколыхнулся в памяти уродливым калейдоскопом. Значит, Гарольд предначертал мою судьбу. Я собрался, не сказав никому ни слова прощания. Мне жаль было оставлять мать и неумелых малышей, которые ничего не смогут без взрослых. Больнее всего забыть встречи за старой сгнившей лачугой, где уже никто не жил. Казалось, я шел на смерть, хотя так и было. Пусть не на физическую муку, но на духовную. Я не останусь собой, оставлю эмоции с той, кому принадлежало мое сердце. О, радость, за время прозябания я успел познать любовь. Возможно, Нари не простила мне предательства, но я бросил ее ради любимой семьи. Долг обязывал меня. Это можно понять. Я знал, что она плакала долгими ночами, шепотом проклиная судьбу. Не меня - спасение родных очистило мою вину перед несчастной, да и могла ли она, горячо любя, посылать проклятия? Я запомнил каждую черточку ее лица, каждое словечко, сказанное друг другу, утренний клич птиц и робкие улыбки. Это будет еще долго терзать мой дух, так как от чувств, прикидываясь безразличным, отказаться нельзя. Да, я поставил на себе крест. Гарольд с радостью принял меня, будто долго ждал. Мне уже было все равно. Я попытался оставить чувства, похоронить за порогом дома, в который входил, и отрекался от любви, мечтаний, стремлений... А где- то далеко у милой девушки, которую покинул любимый, должен был родиться первый сын. Перемены в моей внешности, изучение манер и этикета, засалившиеся и не знающие чего хотят клиенты - иностранцы с туго набитыми кошельками... Я мечтал лишь об одном - о смерти. Но о ней только мог грезить, так как крохи своего дохода отсылал родным. Пусть я стал бесчувственным роботом, механической дрянью без эмоций, накачивающей себя тяжелыми наркотиками вперемешку с гормональными препаратами, я не забыл ничего. Вставал. Принимал клиента. Пил. Пил. Пил. Изредка спал. Идеей, насущной мыслью, бившей по вискам, стало никому не нужное существование. Небо сжалилось надо мной - я умру. Сегодня. Здесь. Сейчас. Мое сердце едва разгоняет кровь по венам. Я не оставлю себе ни единого процента на спасение. Доза героина, он стал так важен, и я окунаюсь в нирвану. Там так спокойно, потому что нет никаких терзаний. Я просто засну, чтобы никогда не проснуться, не увидеть серых глаз на узеньком лице, не почувствовать биение сердца. Я никому не должен. Устал пытаться что-то найти, кого-то спасти... Я умру молодым. Покалеченным. Разбитым. Растратив себя на пустоту, я не добился ровным счетом ничего. Мама... Дети...Нари...Вы умерли. Печально... За что я боролся? За что?! Тонкая струйка слез скатилась по обезображенному лицу. Тасна не хотел умирать таким и искромсал нелюбимое тело лезвием кухонного ножа. Кровь заливала пол, а потерянный человек чему-то, понятному только ему, улыбнулся, и взгляд пронзительных черных глаз остекленел. Так он очистил себя от мирской грязи, которую воплощал, и обрел покой, осознавая, что встретит счастье. Пусть в красочном сне, но непременно встретит...