Ты знал.

Толстые, холодные стены, когда-то бывшим семейным очагом, дома, словно давили со всех сторон. Окружали, обволакивали горьким дымом прежнего счастья. Забирались в нос, глаза, рот, уши, иссушая изнутри своей мелодией, стремясь слиться с каменным силуэтом посреди темной комнаты, поглотить в свои пьяные пучины. Тот, словно, и не был против вовсе, заливая свои мысли пустыми попытками взять себя в руки. Взять в руки, и вытряхнуть эти раскалённые угли из головы и груди, что проедали дыры внутри. «Ты смирился.» «Ты должен был быть готов.» «Ты понимал, что это неизбежно.» «Ты знал, кто умрет первым.»

***

Жить дольше. Намного дольше, чем-то дано большинству. Размышления о том, дар это, или проклятие — были, есть, и будут. Но главную проблему этого познавало уже не одно поколение семьи Дюле. И вот, настала очередь его. Сидеть, стертым в пыль. Десятилетиями наблюдая за тем, как самая дорогая частица его жизни неизбежно увядает. Как с каждым годом силы все больше покидают хрупкое тело, как все чаще навещают болезни, а ты сам можешь хоть в космос лететь. И так хочется отдать эти годы, и так паршиво на душе от невозможности. Зациклить бы время, ведь ничего страшнее этой пытки быть не может. Ты не спишь ночами, хотя днем теряешь координацию от переутомления, чтобы скостить себе срок. Маниакально разглядываешь личико рядом, в который раз запоминая каждую клеточку, с детской уверенностью, что это не закончится. Эх, вот бы вера в лучшее и вправду была так важна, как ее пытаются показать. Но ты не отходишь и на пять метров от своей любви, всегда рядом, всегда готовый помочь. Бесчисленные поездки, подарки, вечера. Как раньше. Как тогда, когда нынешнее казалось таким далеким. А сейчас ты сидишь в этом «далеком», смотришь в те же глаза, но… Ты не видишь того же, что было. И все равно, как упертый баран, продолжаешь пробовать снова, и снова. Снова, и снова. Снова. И снова. Каждый день, как последний. Чтобы эмоции были ярче? Возможно. Чтобы помнить это вечно? Возможно. А что, если он и вправду последний? … Что ты запомнишь? Объятия, ласковый разговор перед сном. И так приятно на душе от общения, что засыпаешь с улыбкой на лице. А на утро, проснувшись с мыслью, что этот день ты сделаешь не таким, как все другие, оборачиваешься, наблюдая за спящим партнером. Слабенькая улыбка на спокойном лице, руки под головой, закрытые глазки. Но ты вглядываешься, не в состояние понять, что не так. И осознание накатывает, как ушат холодной воды, ведь от рожек… Не идет теплого света. Дрожь в руках, больше похожая на стук, и словно что-то провалилось в душе, словно что-то вырвали. Ты не веришь, ты не хочешь верить. Ты прижимаешь к груди, лепечешь что-то неразборчивое, но в этот раз прием не проходит. Тебя прорывает, всего колотит, в голове стоит гул, что глотку рвет с криками о том, что это все не правда, что это — страшный сон, и он сейчас очнется, дернет ушками, и сладко зевнет с пожеланиями доброго утра. Попросит своего любимого чая, сырников на завтрак, и чтобы ты его донес… Но ты сидишь в слезах, не готовый осознать, что случилось то, чего больше всего боялся, и старался отодвинуть. Проходит уже неделя, а ты все так же сидишь в полной темноте на краю холодной кровати, и шатаешься. Как только хватило сил смотреть на гроб?.. Уже никогда голубой хвостик не совьется с твоим Уже никогда не услышишь теплого мурчания, и смеха Уже никогда белые ушки не встретят тебя дома с работы Уже никогда никто не согреет Никогда. И остается только жить с этим. Жить, и видеть в каждом лице его. Жить, ради детей, что непременно повторят твою судьбу. Жить, расплачиваясь слезами за свое счастье.