c'est le bien qui fait mal

      у джамии под глазами синяки. тёмные, делающие её глаза похожими на чёрные дыры. джамия растирает их ладонями, давит кончиками пальцев, но веки по-прежнему тяжелеют, будто бы налитые свинцом.       за окном болезненно-серое небо, хмурящееся, готовые вылить на людей все невыплаканные слёзы, что заперты в париже, скованные границами города, собирающиеся в особенно пронзительных партитурах.       линдси усмехается, сплетает тонкие пальцы в замок и встряхивает неровно стриженной копной светлых волос, сверкает глазами. линдси выглядит как божество, пришедшее в жизнь нестор, чтобы разметать её до основания, чтобы заставить выть волком, сгорать в собственном пламени, собирать всё разрушенное по крипичикам, разлетающимся в пыль, стоит только прикоснуться.       скелеты в шкафу у баллато боятся темноты, поэтому они, будто бы выставленные на витрину, красуются белизной костей, встречая её каждый раз по приходу домой. — каждому человеку надо, чтобы было куда пойти.       джамии идти некуда. ей остаётся задыхаться собственной беспомощностью, бороться с невозможностью стереть момент встречи с лин-з из своей жизни, существовать с нежеланием забывать что угодно, что связано с её божеством, её персональным мучителем.       у нестор в жизни всё нестерпимо плохо, но приходится мириться. она мечется из угла в угол, фальшиво воодушевлённая. никто не в силах эту фальшь заметить, кроме её линдси. фальшивый восторг и неподдельное восхищение разрывают изнутри. так, наmверное, и должно быть.       джамия никак не может бросить курить, баллато и не пытается. — fais valser leurs vieux discours.       линдси и не по своей воле вовсе отвечает. — viens danser cʼest notre tour.