Хана капец тебе, Авдеева.

В пустующем кабинете, за столом учителя, сидел мужчина лет двадцати пяти. Белобрысые волосы, серые глаза. Антон Василевский больше походил на школьника-второгодника, чем на молодого учителя истории. И молодил его совсем не юношеский вид, а мальчишеский озорной характер. Собственно шутками и подколами, а также, обаянием, он брал учениц с восьмого по одиннадцатый. И всё было бы хорошо, если б не одна неприступная одиннадцатиклассница. Миша Авдеева, с позывным «Михалыч», как её называли одноклассники, была брюнетистым чертиком. Девушка с волосами цвета вороньего крыла, с кончиками окрашенными в синий и карими глазами. Миша никогда не велась на шарм преподавателя, чем бесила его самовлюбленное эго, именно поэтому стала объектом насмешек со стороны Антон Максимыча. Но сама девушка особо никогда не страдала из-за этого, ей было плевать, что о ней подумали. Часто, Миша отвечала преподавателю колкими замечаниями и едкими комментариями. Идеальная ученица, как её расхваливали учителя и директор. Получает высший балл по всем предметам. Но только Василевский и однокашники знали, что хрупкая девочка матерится как сапожник, ведёт разгульный образ жизни и уничтожает всё, что плохо лежит (иногда не специально). Поэтому каждый раз ведя урок у одиннадцатого класса, он старался вывести её из себя, только тогда она показывала свою дьявольскую сущность и начинала забавлять Антона. А, собственно, чего он тут сидит? Да так, у него всего лишь «окно», а ровно через два урока к нему придет одиннадцатый класс. ЕЁ класс. Он уже представляет её, сидящую за второй партой, вальяжно закинув ноги на парту во время перемены. А потом, ровно по звонку молодой учитель прикрикнет, и она сядет как прилежная ученица. Потягивая ароматный кофе, мужчина слушает музыку в наушниках и выставляет оценки пятиклашкам. Тишина и спокойствие. *** — Авдеева, ты ёбнутая? — Суворова, чё ты? Ну всего лишь сбежим с урока биологички, да эта старая ведьма даже не заметит. Она рассказывает только тем, кто не сумел вовремя свалить. — Михалыч, ты — ёбнутая. — Уж не хочешь ты сказать, что ты нормальная? Моя покойная бабка в гробу от такого заявления перевернулась. — Она живая. — Тьфу на тебя. Девушки остановились, а потом Авдеева стремительно направилась вверх по лестнице, где находился актовый зал и спортивный. А также кабинет истории и информатики. — Мы просто спрячемся на четвертом, а потом минут через десять, когда точно никто не спалит, уйдём. — Напомни мне, Мишенька, почему я с тобой дружу? —Потому что я ёбнутая,—начала загибать пальцы Авдеева, —потому что я тебя понимаю. Потому что со мной весело, потому что я даю тебе списывать. — Ладно, хватит. Пошли,— и уже Суворова, которую, всё-таки звали Полина, начала подниматься по лестнице до дверей актового зала. На четвертом этаже никого кроме историка не было, но Поля и Миша об этом благополучно не знали, да и историк, сидящий в наушниках им ничем не мешал. Как корова на льду, прокатившись по ламинату, они начали беситься. В какой-то момент Миша забрала у Полины мобильный, с помощью которого она переписывалась с кем-то, так как считала катание на ламинате занятием ненормальным. Тупым вообще занятием. И побежала вперед к кабинету информатики, а потом и истории. Но, немного не рассчитав силы, она живописно так вляпалась в стеклянное препятствие (ну, короче, двери там были, а в них стекло). К счастью, девушка не пострадала и получила только рассеченную щеку и больной бок, наверное, синяк будет живописным. Миша не думала об ушибе, Миша думала как слинять. И уже направляясь к лестнице, пустоту разрезал крик: — Хана, капец тебе, Авдеева. Быстро ко мне. Под взгляд Полины, которой пришлось спрятаться, она прошла в кабинет истории, где по привычке села за вторую парту и закинула ноги на стол. — Авдеева! — А, да. — Я хочу видеть твоих родителей, Авдеева. — Но это не я, я просто мимо проходила. — О, раз не ты, то это сделала твоя подружка. Суворову позвать? Пусть её родители придут. — Полине нельзя. Ладно, это я сделала. Но я случайно, кстати, сама пострадала. — Милая, мне тебя пожалеть? — Может, без родителей? — А за стекло ты будешь ? Но даже если так, они все равно должны быть осведомлены. — Они не могут. — Почему? Где твои родители сейчас? — Мама в морге, а папа, скорей всего, в СИЗО или в тюрьме. Минутное замешательство оказалось на лице Василевского, но он поспешил совладать с собой и выдавил едва слышную фразу: — Иди, Авдеева, потом поговорим. И попроси техничку убрать. Выйдя за дверь кабинета, к девушке подбежала Суворова. — Ну как? — Да вроде пронесло, как про родителей услышал, так и успокоился. — А что тётя Лина ещё на работе? — Та да, сидит вокруг мертвецов и останки потрошит. Одновременно с этим, Мишель набрала номер отца, и он наконец ответил. — Да, родная. Говори быстрей. — Пап, я понимаю что ты в СИЗО, но заедь в школу. Я немного облажалась, нужно деньги на стекло сдать. — Деньги завезу, а дома мы поговорим. Радуйся, что мне некогда. — Люблю тебя, удачи с делом. — Не подлизывайся. *** ПОВ Мишель Любимый преподаватель, как бы считавший меня сиротой, стал чаще захаживать в гости, перестал насмехаться(чего стало не хватать на уроках), и мы начали нормально общаться. Самым ярким событием для меня стал поцелуй посреди всего класса. Кто-то засвистел, кто-то зашипел, но нам было плевать. Вторым было предложение руки и сердца. Вы когда-нибудь могли бы поверить, что мой учителишка станет на одно колено в автобусе? Я нет. И я сказала ему "да". Потом родился Никитка. До сих пор смеюсь с того, что увидела в Палате №6 видео, где мой бухой муж орал на всю улицу: «У меня родился сын!»