Color

Уёб сидит в кресле, пристально смотрит на меня и говорит, что я зелёнка. Я не обращаю на него особого внимания и в очередной раз затягиваюсь — это единственное, что радует меня в этой жизни. Я смотрю на своего якобы друга и по-черному ему завидую: он нашел свою половинку, он теперь видит нормально, видит все в цвете, знает, как правильно подбирать одежду по цветам, а не по оттенкам черного и белого. — Заёб, — слащаво растягивает мое имя, явно провоцируя меня на такую бомбезную реакцию, чтобы я ему врезал. Уёб определенно хочет вывести меня из себя. А вот хер ему с маслом. — А каково это — видеть в черно-белом спектре? Поганец задевает за живое, я гортанно рычу, кидаю на пол сигарету и приближаюсь к нагло давящему лыбу мудаку. У него всегда получается меня выводить, но в этот раз был явно перебор. — Закрой свой поганый рот, тварь, пока я тебе его не разодрал этими руками, — слова вырываются сами, бегут впереди мыслей, руки сами тянутся к шее «друга», а он лишь ухмыляется и сидит смирно. Знает, гаденыш, что пока он не дернется, я ему ничего не сделаю. Знает и умело пользуется — у него всегда это получалось на высший балл. И сейчас я беспомощно опускаю руки, а сердце колотится, как бешеное. — Не смей при мне даже говорить о том, что я вижу не так, как ты. Он смеется, даже слёзы из глаз текут, а я вот плетусь к подоконнику, к сигаретам, которые успокоят и поймут. Причем, в любой ситуации. Это, конечно, странно, но сигареты порой лучше, чем поддержка друга. Особенно такого, как этот уёбок. — Хорошо, мистер «Я тебя убью, только посмей», как скажешь, мистер «Даже сигареты понимают лучше, чем ты», — паясничает, паскуда. Не боится. Да и действительно, кого бояться? Меня? Я ведь его и выгнать-то не могу — квартиру вдвоем снимаем, этот кусок дерьма исправно платит свою долю, но он слишком меня бесит и каждый вечер доводит до белого каления. Из меня тогда хоть веревки вей — соглашусь на все, лишь бы Уёб отвязался. — Ты бы на улицу вышел, а то сидишь здесь днями и ночами, никого не видишь. Может, и встретишь свою половину, — вроде бы и дельный совет, но из его рта он звучит как упрек, мол, покинь квартиру, дышать от твоего дыма нечем. Я в ответ фыркаю, беру новую пачку из блока, валяющуюся зажигалку, и выхожу в подъезд, по пути хватая чёрные кеды. Они, наверняка, не чёрные, но в моем понимании все, что очень темное — чёрное. Останавливаюсь возле подоконника, загаженного бычками, засовываю ногу в кед и зашнуровываю осторожно: шнурок один буквально на соплях висит, как еще не оторвался совсем. Я вновь закуриваю, до конца обуваясь. Ненавижу вот так уходить из дома — настроение паршивое, и поубивать всех хочется. Ненавижу шум, а там, где люди, шума больше, чем дохрена. Выходя из подъезда, сталкиваюсь с таким же самовлюбленным уродом, как и Уёб — тоже наш сосед, только сверху. Любит ночью громко слушать музыку, гад. Он будто мои мысли читает — пропускает меня вперед, но все равно ухмыляется, будто сожрал около пяти банок сметаны. К слову, он такой же, как и я. Одиночка. На улице свежо, но не многолюдно: во дворе пара старух, обсуждают, видимо, перспективы моей «будущей и определенно не гипотетической пьянки». Конечно, они лучше меня знают, куда я иду и что буду делать ночью. Присаживаюсь на детские качели, немножко покачиваюсь и рассматриваю все вокруг: слева дети бегают, кричат, радуются; справа дома высотные, и почему-то я на них сейчас пристально смотрю. Я никогда на зрение не жаловался, но мне почему-то кажется, что на крыше кто-то сидит. — Эй, малыш, смотри, там кто-то сидит? — обращаюсь к мелкому, который качается рядышком. Тот внимательно смотрит на крышу и утвердительно кивает. Я смотрю на силуэт еще раз, прищуриваюсь… Тело, как не мое, вскакивает с качели и я уже бегу к подъезду. В голове будто колокол стучит, сердце отбивает чечетку, я перепрыгиваю через три ступени сразу — будто канатом тянет на крышу. Мир на мгновение становится полностью черным. Я испуганно замираю, но через некоторое время все возвращается в норму, и теперь мне даже интересно посмотреть на того человека. Поэтому, открывая дверь, ведущую на крышу, я зажмурился. Когда я открыл глаза, то увидел все в цвете. Испуганно замерев на пороге, я с жадностью обводил все глазами, и только потом до меня дошло, что человек все-таки на крыше. До края было довольно далеко, поэтому я сразу же побежал — этот человек теперь не сидел, а стоял. И я точно знал, что это — моя половина. Я должен увидеть лицо. Должен. Человек на моих глазах самостоятельно заносит ногу над пустотой и падает вниз. Я вижу, как хрупкое тельце девушки исчезает с поля моего зрения. Я подбегаю к самому краю и сразу же отшатываюсь — мой мир вновь потемнел. Всё вокруг вновь черно-белое, и я только что потерял свою надежду на нормальную жизнь.