***
Рука Ширы уверенно коснулась его плеча, и Люк тут же развернулся, как ни при чём, однако короткий сигнал вскрытого замка, аки рёв пролетевшего аккурат над ухом СИД-истребителя, разрезал тишину, его надежды и, ещё станется, сердце и перепонки. Пара секунд «борьбы» — и органическая рука попала под её чуткий надзор; в конце-концов, Шира не могла не обратить внимания на красноту и растёртость кожи, и на наручники, предательски вываливавшиеся из кармана. — Я не мазохист… — отдать Люку должное, его бормотание звучало достаточно неуверенно. — Конечно, глупенький, ты садист. На протяжении нескольких недель, каждого дня, по получасу. Которые ты мог провести со мной! Люк немного ошарашенно уставился на неё, на её улыбку, неизменно ехидную, на лихо встрёпанные, лоснящиеся, так подходящие нежному лицу пушистые волосы, которые она обыденно зачесала за уши, чтоб те не скрывали её смеющиеся глаза. Поначалу Люк не обратил внимания, что дверь была оставлена Широй настежь, но, не дав смущению себя убить, таки заперся и отвёл спутницу вглубь помещения, страхуя глубину своих откровений.***
— Помнишь сражение в системе Сикселе два года назад? — Да. — Рези Сореша тоже помнишь? — Да. — А муджа? — Да… вкусно. — Нет, просто отвратительно!! — разорался Люк, и Шира от неожиданности подпрыгнула. — Домашних харчей есть не дозволялось, — она огрызнулась, Люк — нервно и неровно расхохотался. — Сореш, — продолжил он после недолгой «паузы», — заманил флот Альянса и кучку имперцев в Сикселу, где устроил «Эксперимент», вынудивший бежать и ваших, и наших, — на этом моменте Шира с плеча руку убрала. — Не знаю, слышала ли ты, но я был в плену у Сореша, ещё за две недели до прибытия самих флотов… — «Эксперимент» — Проект «Омега»? — Скорее, внецелевое разжигание ненависти Люка Скайуокера к муджа. — Ха-ха. Они делали тебе инъекции, промывали мозги, культивировали фанатизм и раболепие… Ха? Ха… Шира была удивительно понимающим человеком, до тех пор, пока не привстала и не направилась к выходу. Казалось, он задел её за живое. На всякий случай Люк пометил на задворках сознания когда-нибудь угостить Ширу муджа. Уходя, она закрыла за собой дверь, но вскоре вернулась с термосом и парой сэндвичей, и, вновь увидев его пристёгнутым к переборке, прыснула от смеха. Затем притихла. — … ты меня не пытался остановить. — Может, как-нибудь муджа тебя угостить? — Ты же их ненавидишь… — А ты — любишь? Хочешь — я доскажу, если хочешь выслушать? — Да. — «Да» — это любишь, или… — Люблю. И готова выслушать. — … После неловких секунд, с неугаснувшим интересом Шира Бри слушала его: что происходило с ним на протяжении всего лишь тех двух недель, про самодура Сореша, казалось бы, совершенно обычного — но так похожего на тысячи других самодуров, что стычки с каждым несли тревожащий привкус муджа. Хотелось ощущать, что жизнь, в однообразии вакханалий, ещё под контролем — кому он, собственно, это говорит, Шира точно сталкивалась с тем же десятки раз. За что же она цеплялась в его потоке рутинных жалоб? В колебаниях, исходящих от неё в Силе, он ощущал её попытки прожить его опыт — как взять контроль. Это — то, что пыталась контролировать она, подобно его попыткам держать наручники под контролем, как символ свободной воли? Но разве станут вкуснее муджа с чужой тарелки? Или суть в том, чтобы есть их вместе? Помочь с ними разделаться ему? Таков предлог, чтоб не есть свои? Что значит открыться силе простой привязанности — это сродни наручникам… или удушью Вейдера?… так ведь его наставники пытались это представить. — Я попросил наручники — и хотя бы они меня отпустили. Она стояла с неопределённым выражением на лице, глядя, как мановением воли, но не её, эти наручники спали на пол. Шира Бри вновь поняла его. Медные, словно слипающиеся от крови, покидающей её лицо, пряди разметались, как чистый хаос. Теперь неловко улыбалась уже она, словно понимая, что неспособна положиться на его решение. Как он его примет? Он понимал смысл её слов. Но контроль, его контроль, слабый и по сей день. Если решать сейчас и здесь же — готов ли он её отпустить? Если бы его не отпустили вовремя — торжествовал бы какой-нибудь изверг, Сореш. Нет, это несравнимо, но… почему он думал, что сможет её отпустить, когда, как всегда, она пресекла поток чёрной меланхолии? И как возомнил за собой право её держать? — Хочешь, я тебя тоже пристегну? — он задался вопросом, едва посмеиваясь, хоть не хотелось и улыбаться. А Шира лишь протянула ему свою руку. … Он только и смог, что заправить её пряди Силой, всё ещё не решаясь прикоснуться более телесно — по-собственнически… или по-настоящему? Была ли такая сдержанность сродни неволе — Люк не знал; просто позволил Шире покровительственно, даже властно, а, между ними, вовсе обыденно — цапнуть его под руку, рукой, что сама прежде ему тянула. — Так ты намекаешь, что время вышло? — Нет, — улыбнулась Шира, но та улыбка не могла выглядеть естественно. — Ещё немного для нас всё-таки осталось. И Люк не знал — утешает ли она его так за совместное опоздание, либо же речь о времени, оставшемся ему на раздумия. Или… с ней что-то происходило. Что значила едва уловимая печаль на её лице, или улыбка, несколько схожая с механической?***
Чтобы держать Ширу пристёгнутой, его слабого контроля было достаточно — за эти оковы она сама охотно цеплялась.***
— Ас! Туз! Чемпион! Проклятый Скайуокер, когда-то я так тебя пристегну, что никакие наручники не упросишь…