На спине этого ребенка есть крылья. Он любим Богом и всего лишь Ангел Завета. На что же уповала судьба, сведя его со мной?
— Юр, ты сегодня какой-то рассеянный, — с грустью наблюдал Яков за подопечным, который уже в третий раз никак не мог выполнить четверной флип — коронный прыжок Никифорова, и, скорее всего, по причине неожиданного возвращения этого самого Никифорова из Японии. Плисецкий просто хотел посмотреть ему в глаза и понять: почему? Почему тот бросил его, когда был так нужен? Почему клялся, что будет рядом, но в итоге позорно сбежал? Почему позволил себе растоптать своего ученика в грязь, возвысив перед ним какого-то выскочку? Все слезы были выплаканы еще месяц назад. Тогда Юрий даже рассматривал вариант ухода из спорта, лишь бы ему ни черта не напоминало об этом человеке. Каждую ночь, рыдая в подушку от собственной слабости и никчемности, мальчишка снова и снова переставал видеть будущее, пытаясь цепляться за прошлое, где есть он. Его смысл. Его судьба. От каждого такого болезненного воспоминания безымянный палец жутко изнывал, а золотистая татуировка, узором огибающая его, предательски темнела, раскрывая свое присутствие на коже юноши. Частенько оную приходилось скрывать за тканью перчаток или прятать любым другим способом. И стоит признаться, что Плисецкий не раз пытался стереть эту хренову метку, порою раздирая кожу до мяса, шипя от боли и матерясь, но на утро все было, как прежде, а золотистый ободок мягко переливался в солнечных лучах. Совершенно случайно Юрий узнал, что у Виктора на безымянном пальце точно такая же, когда Никифоров напился в хлам и притащил подопечного домой, уснув у него на руках. Сам фигурист потом долго смеялся с этого, в шутку говоря, что их свела судьба, как ученика и тренера. Вот только ощущения от этих «подарочков» были далеко не тренерски-ученические. Мальчишка чувствовал все, что происходит с его соулмейтом, и также наоборот. Но потом Вик отправился в Японию и более знать о себе не давал. Просто в один прекрасный момент исчез, оставив лишь боль воспоминаний и муки сладких, томительных моментов. Плисецкий на миг потерял весь смысл своего существования, будто его никогда и не было. И все сильнее желал ощутить своего соулмейта рядом, почувствовать его запах, коснуться его губ и утонуть в его трепетных объятиях. И сейчас он возвращается, также неожиданно и с уверенностью, что все ему рады. Вот только Плисецкий видит в Викторе лишь предателя. Человека, который сломал в нем все. Наверное, поэтому ему так трудно было избежать мыслей о прошлом и вернуться к тренировке. — Ладно, толку от тебя все равно нет. Отправляйся домой и собирай вещи, Виктор уже билеты купил на самолет. — Я так понимаю, он летит с нами? — Да. Он планирует вернуться в спорт, так что понаблюдать за другими ему не помешает. Вновь этот привкус разочарования и грусти, такой противный и горький, от которого не избавиться, пока не распробуешь до конца. Юрию он знаком слишком долго, начиная с самого детства и заканчивая сегодняшним днем. Мать Плисецкого всегда считала, что Юрочка словно окольцован с золотом, и победа подарена ему вместе с правом рождения; этот цвет, будто некий оберег, всегда сопутствовал мальчишке, помогая преодолевать неудачи. Даже в комнате Юры стояла ваза желтых цветов. Часто родительница гуляла со своим сыном, плетя тому венки из одуванчиков, таких теплых и светлых, словно само солнце, затем одевая их на блондинистую головку и нахваливая ненаглядного юнца. Эта женщина всегда нежно улыбалась, Юрио считал ее лучшей. Он помнил, как нежные женские пальцы касались струн гитары, частенько наигрывая грустные мелодии. Помнил, как весело хлопал в ладоши, напевая знакомые мотивы. Радовался, когда маме удавалось записать свою музыку, что теперь хранится в одной коробке из-под первых коньков. Даже та самая гитара, коей касались руки женщины, лежит под его кроватью, как память о лучшем времени и обещании быть всегда на первом месте. Ведь сейчас и во все самые трудные моменты у Плисецкого есть только оно. В пять лет Юре сказали, что мама ушла, в двенадцать — что скончалась. И лишь недавно, что та наглоталась таблеток, ибо устала от одиночества. Она оставила ему лишь те самые записи и гитару, не имея за душой ни гроша. И вновь Юрочка вытирал горькие жгучие слезы, пытаясь казаться сильнее. Никогда его не пугали усмешки окружающих, упреки о сиротстве. Ничто. Он был всегда слабым внутри, но до ужаса сильным снаружи; когда душа трескалась на части, на лице сияла гордая и независимая улыбка. Падение за падением переживались слезами в одиночестве и холодным взглядом на публике. В школе травили по-особенному отвратительно; забирали учебники, выкидывали рюкзак в корзину. Шутили и называли Плисецкого жалким сукиным сыном, запирая того в туалете. И неизвестно, чем бы это могло кончиться, если бы Виктор не настоял на «чистосердечном» мальчишки, что, сглатывая слезы, изливал душу, выдавая все до последней капли. Никифоров научил еще «зеленого» Юру давать отпор, а сам парень довел эту методику до конца, да так, что подходить к нему лишний раз боялись. Самым лучшим моментом для юнца стал переход в спортивную школу, где отметки ставили за красивые глазки и победы, которые, словно к магниту, тянулись в его сторону. — Сколько событий и случаев, — несколько подавленно вспоминал Плисецкий моменты из жизни, входя в свою комнату и доставая сумку. — Какая же ты — конченая блядь, Виктор. — Юрио смеется, складывая вещи и листая сообщения. В инстаграме новые фото Никифорова и наигранные тирады о любви к России и радостях прибытия на Родину. Юра прекрасно знал, что тот ни за какие коврижки не бросил бы своего японского голубка. Но, кажется, этой скотине не улыбается судьба потухшей звезды, и он устраивает весь этот фарс лишь для того, чтобы привлечь внимание да вернуть былую известность. Это мальчишку выбешивало больше всего. Он ненавидел тех людей, что не держали своих слов и буквально в считанные месяцы кардинально меняли свои мнения или поступали так, как на словах бы в жизни не сделали. И плевать на обстоятельства. У людей есть принципы и изменять им — не уважать себя. Виктор же забивал на собственные и чужие слова, подстраивал свою жизнь под обстоятельства, чтобы оставаться на первом месте всегда.***
Утро выдалось на редкость поганым; пролитый кофе стал лишь началом всей этой блядской колеи, и в одно утро Плисецкий попрощался с новой футболкой, что с желтым пятном от утюга теперь покоилась в мусорке и с наушниками, которые отправились вслед за вышеупомянутой футболкой. Благо Юра быстро успокоился и, выскочив наготове из подъезда, залез в такси, где его ждали Яков, новый менеджер, имя которого оставалось еще в тайне, и… Никифоров. — Привет, Юрио, ты какой-то сегодня озлобленный… Что-то случилось? — Ты случился, Никифоров. Какого ж хрена твоей заднице то в Японии не сиделось? Решил утешить свое либидо? Так делай это другими способами, чтобы людям глаза не мозолить, а то знаешь ли, не все на тебя слюну то пускают! — Юр… — в один момент мужчина был прерван Яковом. — Закрыли рты оба! Меня сейчас мало волнуют ваши терки, а вот то, что мы по вашей милости на самолет опаздываем — вполне. Потом будете камни в чужие огороды бросать, а пока заткнитесь и молитесь, чтобы мы успели на рейс, ибо в противном случае я вам головы пооткручиваю. Виктор резко затих, опуская взгляд. Да, он хотел возразить, потому что не понимал этой агрессии со стороны Юры. Он ведь приехал, надеясь, что никто не держит на него обиды, тем более, что этот шебутной подросток показал себя победителем на финале Гран-при. Возможно, тот еще имел какие-то личные недосказанности за несдержанное обещание насчет произвольной программы, но ведь это все в прошлом… Сам же Плисецкий в этот момент сжимал кулаки от злости и такого подлого плевка в душу. Сколько времени продолжалась эта самотравля, парень не помнил, но забыть всю боль, переживания и слезы он навряд ли сможет. И то, как беззаботно на собственное скотство среагировал Никифоров, просто изумляло. Словно что-то привычное происходило все это время. Как хорошо, что в самолете удалось быстро занять места в бизнес классе и открыть вкладку планшета с учебником по истории, экзамен по которой Юрию все же придется сдавать. Вот только Никифоров все не унимался, словно и не его на три буквы послали. Однако вымученный взгляд Плисецкого заставлял Виктора ненадолго отлипнуть и заняться своими делами. Все те же обыденные ситуации стали для Юры самыми омерзительными, от коих хотелось плеваться ядом, и даже куча книжек, скачанных на этот гребаный планшет, не помогали; все мысли были заняты секундами, проведенными рядом с Виктором. Плисецкий все пытался понять: в какой момент он достиг точки Рубикона, когда Никифоров стал для него чертовой причиной дальнейшего существования. Слезы покатились совершенно неожиданно, крупными каплями падая на потухший экран. Словно на зло это заметил Витя, пытаясь помочь, но лишь со всего маху получил по рукам, да и благодарностью стал испепеляющий взгляд подростка. Сквозь сжатые зубы Юра медленно себя успокаивал жестокой реальностью, заставляя все внутри утихнуть. Виктор больше не лез… Больше всего мужчина боялся плачущих людей. Даже не потому, что в порыве чувств они порою не могли себя контролировать. Нет. Он совершенно не умел их успокаивать, особенно тех, кого до слез довел сам. Плисецкий для него был, вообще, той самой красной отметкой, куда заходить категорически запрещено. Подросток очень редко показывал слабину, только в самых крайних случаях, посему Виктор даже слово не мог вымолвить. Не знал, с чего начать… Что сказать… И сейчас Юрий плакал прямо перед ним. Слабый, сломленный. Разбитый, словно ангел завета, оставленный Господом. Он беспомощно стирал слезы, которым будто и конца не было. Он стыдливо отворачивался, пытаясь успокоиться, и не мог. Виктор лишь глупо смотрел, затем и вовсе поник, не в силах что-либо изменить. Он боялся сделать хуже, но сам буквально разрывался на части, пытаясь помочь и хотя бы узнать, что было сделано не так. — Я не прошу твоей жалости, так что заткни свой конченый рот и сиди дальше, как ты делаешь обычно, — Плисецкий устало закрыл глаза, наблюдая за действиями мужчины из-под мокрых ресниц. И Никифоров понимает, что не может ему возразить за маты. Даже понятия не имеет почему. Несмотря на то, что сказанное его задело, он продолжает молчать, смотря на покрасневший нос мальчишки, его искусанные губы и все те же худые, хрупкие плечи, вздрагивающие от бесшумных рыданий. Юрио заставляет себя успокоиться; глубже вдыхает воздух, слегка хлопая себя по щекам, дабы отрезвить помутненное сознание. Кажется, давно он так не срывался, и это раздражало. Мальчишка проявил слабину в тот миг, когда этого хотелось меньше всего. Да и Витя давно стал тем человеком, с которым Юра вряд ли когда-либо будет делиться проблемами. — Ты что-нибудь пить будешь? — поинтересовался мужчина, подзывая к себе стюардессу. — Чай фруктовый. Плисецкий уткнулся в планшет, зубря параграф об операции «Барбаросса», ее причинах и итогах… Что-что, а уроки истории подросток был готов послать в девятый круг Ада к самому Люциферу. Но, тяжело вздохнув, он продолжает вчитываться в страницы текста, пытаясь что-то запомнить. Виктор тем временем оформил заказ и, откинувшись на сиденье, принялся копаться в телефоне. И, все же, это занятие было лишь прикрытием, дабы незаметно поглядывать на Плисецкого, а заодно и пытаться вспомнить, что он натворил такого значительного, что в глазах Юры он отражается кем-то поболе Иуды. — Два фруктовых чая, пожалуйста, — стюардесса мило улыбается, оставляя два стаканчика, и удаляясь прочь. В скором времени аэропорт в Хельсинки встречал фигуристов и, к счастью, не только из России. Однако, основное внимание было обращено на Виктора и Юрия, идущих рядом, но даже не смотрящих в сторону друг друга, будто бы специально сего избегающих. — Виктор, правда ли это, что вы решили вернутся в фигурное катание после перерыва? — вразнобой талдычили надоедливые журналисты, буквально пихая микрофоны в лицо. Но Виктор шел мимо, словно и не замечал этой толпы, чем несказанно удивил окружающих. И сразу же в этот миг многие стали сплетничать о каких-то личных ссорах фигуристов, и чего за эти секунды не услышал Плисецкий. Вплоть до того, что Никифоров — его отец, с которым они не поделили первое место на пьедестале. Смешно даже. Пасмурное свинцовое небо так и норовило обрушиться ливнем на и без того сырую землю. Юрий же для себя решил прогуляться до номера отеля пешком в скромном одиночестве, без лишних глаз и ушей. Отпросившись у Якова, он так и поступил, идя вдоль финских набережных. Ледяной ветер обдувал лицо, проходясь по оному тысячью мелких иголок, неприятно покалывая нежную кожу. От этого Плисецкий все сильнее закутывался в шарф, прятал покрасневший нос, стараясь не растягивать прогулку на долгое время.***
Юрио выходит в сопровождении Якова, успевая уловить последний момент выступления Джей-Джея, для которого зал разрывается тысячью оваций. Юрио молчит, опуская робкий взгляд, скрывая его за пушистыми ресницами. Сейчас Плисецкий вспоминал ночь перед выступлением… Тогда он сидел в своей спальне, смотря на бледную полную луну, скрытую за тюлем, словно лицо несчастной невесты. Истощенные руки в мерцании ночного светила казались лишенными жизни, обескровленными, будто у покойника. И слыша шаги за собой, Юрий даже не обернулся, лишь вздрогнув, когда горячие ладони обожгли хрупкие обнаженные плечи. — Почему не спишь? — его голос, слегка хрипловатый, достаточно тихий, не казался таким раздражающим, возможно потому что Плисецкий уже успокоился и отрезвел, а может и потому, что присутствие Никифорова действительно стало запретным желанием. — Не хочу. Кровать слегка прогибается, в то время как руки мужчины скользят по коже подростка, оказываясь на талии. Теплые губы накрывают шею в легких поцелуях, спускаясь к лопаткам, затем возвращаясь обратно. Повернув лицо мальчишки к себе, Виктор проводит языком по пухлым губам, проникая в приоткрытый рот. Юрио не пытается сбежать. Блаженно прикрывает глаза, чувствуя как ладони фигуриста поглаживают его спину. Сейчас ему хорошо, и на мгновение Плисецкий забывает все обиды, отдаваясь чувствам и эмоциям. — В свете луны ты словно ангел, — Никифоров тихо смеется, оставляя кроткие поцелуи на щеках подростка. — Тогда ты мой демон-искуситель, — Юрио заправляет за ухо выбившуюся прядь, грустно улыбаясь. Виктор нежно целует безымянный палец, касается фалангами места, где мягко сияет та самая метка, задевая оную точно такой же на своем. Золотые ободки отзываются приятным теплом, растекающимся по телам. Плисецкий на секунду замирает, словно завороженный смотря на некое таинство, происходящее прямо на его глазах. Но затем равнодушно опускает взгляд. Он слаб перед ним, абсолютно беспомощен и жалок. И это его раздражает. Юрий с недавнего времени перестал видеть в Викторе того человека, перед которым можно показать уязвимость, и даже не из-за того, что он этим воспользуется. Нет. Он этого просто не поймет, окунет в грязь и глупо улыбнется, ничего не заметив. Так он поступал со всеми. Возможно даже и с Кацуки, хотя в этом мальчишка уверен не был. Вряд ли с Юри мужчина мог так поступить. Слишком дотошен он был в плане отношений с этим японцем. Юрио больно щипает себя за руку, чтобы отрезвиться от этих чертовых мыслей. Но они словно вереницей тянутся в отравленном сознании, пуская корни. Плисецкий кусает губы. До крови. Вымученно заставляет представить свое выступление, проработать про себя все движения и дорожку шагов, которая давалась особенно трудно из-за сложных элементов. Леруа приветствует русскую фею, не без доли дерзости сравнивает его с девчонкой, но Юрио пропускает слова мимо ушей, выходя на лед. Он должен стать сильнее. Оставить эту слабость там — за пределами катка, как и свои личные проблемы. Сейчас для него существует лишь это гребаное выступление. Где есть только одно слово — надо! Ноги не слушаются, но стоит музыке начаться, Юрий выезжает медленно и плавно, постепенно ускоряясь. Грациозно взмахнув руками, он про себя отсчитывает секунды. Первым его прыжком будет четверной, а именно лутц. Плисецкий, чувствуя, что уже пора, скользит назад-наружу по пологой дуге, затаенно вздрагивая от окружающих его звуков и, внутреннего давления, что буквально разъедает изнутри. Конечности по-прежнему не слушаются, но мальчишка, сжав зубы, приседает на опорной ноге. Свободной же упирается зубцами в лёд и выполняет прыжок. Холодный воздух иголками проходится по лицу, в то время как зрители безудержно аплодируют. Сделав четыре оборота, подросток приземляется, продолжая рассекать лед, создавая некие витиеватые узоры лезвием коньков. Юрио ловил те секунды, словно тонущий глоток воздуха, дабы успокоиться, но вот вторая часть программы, и ему необходимо сделать каскад. Тройной аксель и двойной флип проходят как по маслу, и к счастью, несмотря на подступающую усталость, одинарный риттбергер тоже не подводит. Проезжая еще один круг, Плисецкий готовится к дорожке шагов. Вскоре он осознает, что движения выполнены и музыка затихает. Юноша безвольно падает на колени, чаще дыша. Перед глазами цветные пятна, но он чувствует себя легче от понимания того, что все позади. Он смог. Он сделал все, как и хотел. Вставая на ноги, он замечает, что Виктор, секунду назад смотревший на него восхищенными глазами, сейчас уже щебечет со своим японским голубком. Робкая улыбка пропадает с лица. Вмиг чувства меняются, шквалом обрушиваясь на Юрио. Некое ощущение потерянности заседает внутри, мучительно стискивая сердце, сжимая грудную клетку, чертовой болью растекаясь по телу. Плисецкий касается шеи, проводит по губам, вспоминая вчерашние поцелуи и, смотрит, как Никифоров открыто флиртует с японцем, заставляя того смущенно краснеть. Второй раз его пробивает на слезы; те скатываются по щекам, капая на лед. Покидая каток, мальчишка сглатывает ком обиды, слыша, как бежит за ним Виктор. И все обращают на это внимание. Журналисты пытаются узнать, что происходят между фигуристами, в то время как юноша бестактно проскакивает в раздевалку, сжимая в ладонях костюм, кусая руки, чтобы не закричать от тех сжирающих изнутри страданий. Буквально срывая с себя вещи, Плисецкий совершенно не замечает, как царапает себя множеством пайеток костюма. Волосы беспорядочно спадают на лицо, прилипая к мокрой от слез коже. Он ненавидит себя, чувствует униженным и использованным, как тогда… Тогда, когда впервые услышал, что Виктор уехал в Японию. Вспомнив, что впереди еще награждение, Юрио заставляет себя дождаться этого момента. Слава всевышним, что прошло все достаточно гладко. Крепко сжимая в руках золотую медаль, юноша убеждает себя, что страдания были пережиты им не зря, и наспех одевшись, он выбегает из дворца спорта, вылавливая такси, чтобы отправиться в отель. И буквально влетая в свой номер, Плисецкий осел на пол в безмолвных рыданиях. Метка на его пальце была совсем черной, жутко изнывала, отдаваясь этой болью во всем теле. За спиной хлопнула дверь, разрывая тишину шумным дыханьем, рядом падает Виктор. — Я не знаю, что я опять делаю не так… — Никифоров пытается обнять мальчишку, но вновь отхватывает по рукам, как тогда в самолете. Подросток уходит в комнату. Сняв с себя вещи, он остается в футболке и, приблизившись к кровати, бессильно падает на нее. Рассматривая сквозь пелену слез россыпь синяков на ногах, Плисецкий замечает, как бледнеют его ноги, приобретая трупный оттенок. Виктор же бестактно врывается в комнату, но Юрио упорно игнорирует его. Мужчина наваливается на юношу, разворачивая того к себе, грубо впиваясь в его мягкие податливые губы. Мальчишка яростно отбивается, пытаясь выкрикивать в сторону фигуриста проклятья, но под натиском и грубой силой просто сдается, позволяя покрывать поцелуями свое тело, пальцами оглаживать впалый живот. В один момент оставшись без футболки, подросток выгнулся дугой от жарких прикосновений, жадно глотая воздух; оный все время выбивал из него Никифоров своими ласками и нежным шепотом на ухо. — Я не могу, — неожиданно промолвил Виктор, стирая выступившие слезы на лице мальчишки. Он был уверен, что между ними все получится, но сам понимал, почему не может быть с ним. Юрио же тихо смотрел на Витю, держа его за руку, трепетно целуя. Он боялся. Боялся тех слов, что собирался сказать мужчина, но прекрасно осознавал, что ему предстоит услышать. Плисецкий уткнулся лицом в теплую ладонь, притягивая Виктора к себе, пытаясь отсрочить ту фразу, что возможно сломает всю его жизнь. Припухшими губами плотно обхватил фаланги, скользя вдоль; мальчишка нежно, но уверенно ласкал их, не прерывая зрительного контакта с возбужденным фигуристом. Сейчас он был готов переступить через гордость, но хоть раз оказаться в желанных объятьях, хоть раз ощутить то эфемерное чувство любви, что всегда хотел испытать, находясь рядом со своим соулмейтом. — Пожалуйста, — голос предательски дрогнул; он впервые просил, так искренне, затянутыми дымкой глазами, смотря на образ своего возлюбленного. Виктор сорвался. Его касания стали более жаркими, поцелуи более пылкими и страстными; проводя языком вдоль шеи, он остервенело втягивал кожу, клеймил нежную плоть каждым из своих укусов. Оставляя следы в виде россыпи засосов, отчетливо выделяющихся на хрупком обласканном теле, Никифоров окончательно растерял остатки разума, отдаваясь этой похоти; вся его дума давно канула в лету, стоило лишь глянуть в опьяненные очи напротив. На ощупь схватив с прикроватной тумбочки крем для рук, мужчина не жалея выдавил его на ладонь и, стянув нижнее белье с Плисецкого, раздвинул бледные ягодицы, касаясь ануса. Мальчишка закусил губу, двинувшись навстречу пальцам, чувствуя, как те медленно входят внутрь, доставляя дискомфорт. Несмотря на это, подросток продолжал двигаться, смакуя то ощущение, когда Виктор играется с набухшими сосками; облизывает их, слегка прикусывая, мягко оглаживая их подушечками. — Агх, В… Виктор, — выпалил мальчишка, стоило Никифорову надавить на простату. Обезумев, юноша вцепился в крепкую спину мужчины, что трахал его пальцами, доводя до оргазма. Юрий окончательно сорвал голос в сладостных криках и стонах, переходя на шепот, стал молить, дабы фигурист больше не медлил. Он хотел его. Внутри. Приятное тепло растеклось по телу, стоило Никифорову войти в мальчишку во всю длину налившейся кровью плоти. Робкие слова срывались с уст юноши, что вжимался в крепкую разгоряченную грудь. Сейчас было хорошо. Виктор исступленно вколачивался в податливое тело, осыпая его беспорядочными поцелуями, фанатично выкрикивая имя русской феи. И подросток отдавался ему без остатка, утопая в концентрате кайфа, что дарил ему бурный секс с Никифоровым. Обвив спину фигуриста ногами, мальчишка вцепился в широкие плечи, двигаясь быстрее, ощущая близость головокружительного оргазма. Тела обоих покрылись испариной, ею же пропитались и некогда чистые простыни, что теперь будут самым откровенным напоминанием о бурной ночи. Сделав еще пару фрикционных движений, Виктор вытащил член, с протяжным стоном кончая мальчишке на живот. Плисецкий откинулся следом, чувствуя, как в глазах темнеет, и тело не слушается, падая в сладкой истоме на постель. Оргазм накрыл с головой, отзываясь в самых кончиках пальцев. Лежа на мокрой от пота и спермы, простыни, Юрий блаженно улыбался; соулмейт был рядом с ним, положив ладонь на грудь, усыпанную засосами, тихо вдыхал запах мальчишки, что только что довел его до этого безумия. Подросток понимал, что все сделанное недавно — самая худшая его ошибка, это же осознавал и Виктор. Но она сделана и вряд ли, кто из них будет за нее каяться. Юноша смотрел в пустые холодные глаза Никифорова, готовый, словно девчонка умолять его остаться. Фигурист встает с постели, равнодушно оглядывая обнаженное тело, вылюбленное им же. Проводит подушечками пальцев по каждой яркой отметине, грустно улыбаясь, затем и вовсе затихая. Сейчас мальчишка понимает, что тот скажет это, и тянуть время просто бесполезно… — Я тебя не люблю, — и все равно эта фраза отравляет разум Плисецкого, заставляя того смириться с мыслью, что он не нужен Виктору. Юрио улыбается, как-то по глупому. Настал таки в его жизни день, когда иллюзия сказки разбилась окончательно. Нет того мира, что был когда-то за стеклами розовых очков — есть настоящий, полный разочарований и предательства. Тот, который назван реальностью за его беспощадность. Виктор застегивает рубашку, тихо обещая Плисецкому, что они больше не встретятся. Покидая квартиру, он замечает, что метка его пульсирует, начиная чернеть вместе с пальцем. Прикрыв оную рукой, мужчина нажимает на кнопку лифта, оглядываясь в сторону комнаты отеля, где он видел этого мальчишку в последний раз. Виктор соврал. Он любил Юрия. Любил как никого другого, самой чистой и трепетной любовью. Но мог ли он сломать ему жизнь? Мог ли год-другой морочить голову, чтобы потом неожиданно узнать о смертельной болезни, и заставлять юношу страдать от этого еще больше? Никифоров спланировал эту встречу заранее, под предлогом того, что возвращается в спорт. Яков прекрасно знал о диагнозе Виктора, посему посодействовал в последней встрече с Плисецким. И сейчас о слезах лучшего фигуриста с мировым именем никто не узнает. Он заплачет однажды… Заплачет, вспоминая все лучшее. Радуясь этому мгновению, проведенному рядом с соулмейтом. Последнему мгновению с его маленьким слабым ангелом. Ангелом завета, оставленным Богом, которым являлся для Юрия Виктор…