eenie meenie minie

      Четыре — и руки в крови. Рой Харпер идиот и даже близко не хороший парень. Хорошие парни внимательны ко всему, что вокруг них, а он упустил то, как его единственный друг рассыпается на куски. Джейсону Тодду всего пятнадцать, и он слишком прыгучий засранец, а Рой Харпер слишком пьян, чтобы попытаться от него убежать. Половина его лица скрыта домино-маской, но глаза такие голубые, слишком светлые и чистые, что кажется, будто смотришь на безупречную гладь воды на ярком солнце: хочется отвести взгляд, но чертовски красиво, что терпишь жжение в глазах, лишь бы уловить ещё несколько моментов безупречности. Его глаза сияли ярче нескольких солнц, и Рой никогда не считал себя романтиком, но в таких глазах хотелось бы утонуть. Чтобы навсегда. И чтобы больше никакие Олли не портили ему жизнь. И плевать, что он один всё портит. Маленький яркий Робин говорит, что всем нужны друзья. Рой пытается не думать, что за этим кроется "пожалуйста, будь моим другом". Не думает, но улыбается малявке уже почти не пьяно, пожимает плечами нарочно небрежно, роняя такое же небрежное "может быть, когда-нибудь". И случайно задыхается, когда малыш улыбается ему так сильно, что ни одна атомная станция за сотни лет не смогла бы выработать столько энергии, сколько сейчас готово зажарить его на месте. Каждый из них позже находит криво оборванные бумажки с номерами друг друга. "раз у меня есть твой номер, то я могу считать тебя другом?" "попробуй сказать это ещё раз, и я надеру тебе задницу, малыш" "я пожалуюсь большому папочке, и он съест тебя" "а я пожалуюсь в службу доставки мелких надоедливых робинов, что мне подсунули брак" "жду шутку про квитанцию" "не дождёшься, птичка" Они не видятся по понедельникам, средам и выходным. Встречаются случайно вечно по четвергам, где-то в закоулках города, нет никаких ни злодеев, ни больших папочек-бэтменов, готовых сломать Харперу руку. Харпер уже три месяца в завязке, и Джейсон знает, чья эта заслуга. Разве что Рой не знает, что птичку так зовут. Зато знает, что птичке уже шестнадцать, возраст согласия, исполнилось позавчера, на дворе конец лета и острый ветер на крышах, а ещё малыш не такой уж и невинный — из кармана коротеньких шортиков выглядывает синяя пачка честера, и почему-то Рою хочется прибить его за это. Странно, что большой папочка ещё не сделал этого. Джейсону — Рой знает о Джейсоне почти всё, даже не пришлось применять, почти, взломы бэтмановских компьютеров (он попросту провалился и забил на пятой попытке взломать первый же фаервол) — скоро семнадцать, он продолжает курить это дерьмо и улыбаться как тысячи звёзд. Но вот глаза его меняются. Гладь не кажется больше безмятежной, она навевает тревогу, и Рой боится это признать. Делает вид, что ничего не замечает и не знает, но когда становится поздно, лишь бьётся головой о каменные стены, кроша в песок бурые кирпичи кулаками. Рой Харпер идиот. Рой Харпер не смог уберечь то единственное, что действительно нуждалось в защите. Кто нуждался в его защите.       Семь — и кафель больше не серый. Рою Харперу почти двадцать пять. А две недели назад Джейсону было бы двадцать один. Было бы, но звёзды не сошлись. А Рой был слишком туп, чтобы заставить звёзды поменять положение. Рой больше не геройствует, прячется по пустым квартирам в миллионах городов мира, выискивая что-то. Кого-то. Он и сам запутался уже, если честно. Не помнит ни даты, ни когда в последний раз ел нормально. Помнит, что в этом городе избил семнадцать наркодиллеров за последнюю неделю, в предыдущем — около пятидесяти плюс шесть работорговцев. И откуда они только берутся, ровно на улицах, при дневном свете. Двадцать первый век, а кажется самый что ни на есть пятнадцатый. Плюс-минус. Этот город почти можно считать раем. Название, разве что, адовое. Не хуже Готэма, но тут точно можно жить, не боясь быть убитым в перестрелке в подворотне или быть раздавленным левым крылом бэтмобиля. Лучше смерти не придумаешь. "знаешь, я пять лет учился убивать, и если ты ещё раз назовёшь меня сойкой, я покажу тебе всё, на что способен" "если ты думал, что это лучший способ восстать из мёртвых, то назови адрес, и я надеру твою нахальную задницу, с о й к а" "сейчас ты можешь надрать максимум уши какому-нибудь пятилетке с улицы, им не тягаться с моей задницей" "лучше твоей задницы только задница первой птички" "но я готов присудить эту награду тебе, если ты блять наконец появишься и дашь врезать тебе по твоей ебливой смазливой рожице от души, мертвец ты хуев" "прости" "не суйся в готэм в ближайшие пару месяцев, Рой" "ради меня." Больше Рой сообщений не получал. Хотя бы потому что разбил телефон об асфальт. И кулаки о ближайший дом. Не лучший способ провести выходные, как оказалось.       Тринадцать — и Рой хочет, чтобы математика никогда не знала чисел больше нуля. Рою совсем скоро тридцать, и единственное, чем он может гордиться — классным костюмом, который даже больше не на нём. Он уже давно за решёткой, прутья проржавевшие, и их было бы несложно переломить, не будь Рой переломлен сам. По хребту. Пополам. Не смог, не сделал, не сберёг. Рыцарь Аркхема устроил тотальный пиздец. Рыцарь Аркхема частично на его совести. Не смог, не сделал, не сберёг. Доломал. В попытках склеить что-то одно цельное из кусочков разных и которые никак нельзя состыковать, он сделал только хуже. Разрознил систему, отклонил полюса, проломил основу. Сейчас он просто никто, у него даже имени не осталось. Ему не дали даже номера — зачем смертнику номер? Всё равно умрёт, никто не вспомнит, никто не будет скучать по нему. Этому миру будет лучше без Роя Харпера. Так считают, наверное, все без исключения: Оливер Куин наверняка. Сам Рой. Может, Бэтмен, за разрушенного сломанного Робина, маленькую бескрылую отныне птичку. Рою Харперу стыдно, что он жил ради этого. Пытался быть героем, а в итоге только отбирал у мира героев. Он не был героем. Он никого не защищал. Герои не защищали его. Никогда. Нельзя научиться защищать не будучи защищённым. Рой думал, можно. Оказалось, нельзя. Ини, мини, майни, мо. На кого ни выпадет, все либо сломанные либо никто. Все эти "все" на самом деле сейчас за решёткой в какой-то дыре, без шанса на спасение и без единой позитивной мысли, потому что Рой Харпер заслужил смерти. — Так скажи нам, Рой Харпер, почему ты должен жить? — Я не должен. Я — пропащий человек. Рою не казалось, что он лжёт. Слова не царапали глотку, слёзы не рвались наружу. Не хотелось оправдаться, забрать свои слова назад, не хотелось сбежать. Хотелось, чтобы приговор побыстрее привели в силу. Хотелось умереть, чтобы наконец хоть что-то спасти. Как всегда забыл, что Джейсон Тодд никогда его не слушался. Увидеть уже совсем не маленькую птичку казалось бредом. Бредом умирающего, тонущего, наглотавшегося воды утопленника. Никак не реальностью. Уничтоженное им не должно прийти спасать его, но Джейсон тут, руку протянуть сквозь ржавые прутья, коснуться щеки и выдохнуть слишком так, будто собираешься сейчас заплакать. Он, конечно же, плакать не собирался. Зато шутить про смерть — ещё как.       Семнадцать — да когда же они закончатся, господи. Рой Харпер идиот. Углядел, что шутки про смерть в трёхтысячный раз больше похожи не на шутки, а на латентные наклонности к суициду. Он понимает это слишком поздно. Слишком поздно, снова, снова опоздал, снова не успел, снова не сделал. Аутоагрессия Тодда слишком похожа на попытку психики наконец покончить с собой, утащив в могилу только восставшего переломленного идиота, который всегда полагается только на себя. Мог сказать. Рой мог заметить. Нет смысла никого винить, это уже случилось. Джейсона Тодда можно было бы назвать виктимщиком, глядя на то, как часто он попадает под кулаки. На вечно открытые двери в квартирах, где он спит. Распахнутые окна, пистолеты на видных местах (кроме единственного под подушкой). Но ведь работа такая, не особо поймёшь, где норма, а где — шаг за гранью. Ищи оправдания, Рой, конечно. Это единственное, что ты можешь. Кроме попыток сшить раскуроченные в мяса запястья. Один — Рой никогда не считал шрамов на себя, но сейчас считает каждую глубокую неровную полосу, будто от топора, тупого и с неровным лезвием; два — за всю жизнь слишком много шрамов, слишком-слишком, научишься и шить, и зашивать, и даже накладывать гипс в домашних условиях; три — под ванной аптечка, главное - успеть добраться до неё, пока не станет поздно; двенадцать — каждый стежок должен выйти аккуратным, ровным, не слишком глубоко поддевать иголкой кожу, пытаясь натянуть на неё разошедшиеся по швам мышцы; семнадцать — ини, мини, майни, мо, хватай свою леди за пальцы. Рой пытается. Он заканчивает зашивать девятнадцатый, кафель под ними полностью красный, обои больше не зелёные, а какие-то мутно-чёрные с проблесками кривой зелени. Кажется, успел. В больницу нельзя, нужно без переливания, нужно, чтобы он выжил, выжил-выжил-выжил-выживи-пожалуйста. Засохшая кровь всегда ощущается противно, кожу тянет, и становится неуютно, но им не привыкать. В нём самом три пули, он недавно выскочил из перестрелки, но он ничего, он потерпит. Кори, Кори, где Кори, нужен телефон, у сойки есть номер бэтмена, он поможет-поможет, он должен помочь. Он хватается ослабшими пальцами за чужую шею в попытках не то задушить, не то нащупать пульс, чувствует слабый стук под пальцами, но Джей сильный, он справится, он не может умереть снова, только не снова-не снова, он хватается пальцами за чужие, вцепляется в них всеми оставшимися силами, выдыхает сипло — в лёгких почти не осталось воздуха — Кори, нужна Кори, Корикорикори, и позволяет себе закричать.       Восемнадцать — мне так жаль, что я не мёртв. "слушай, Рой, большой папочка сегодня добрый, и он разрешил тебе навестить меня, и раз уж даже он такой добрый, то я, так и быть, даже чмокну тебя в щёчку, мой герой в красных доспехах" "надо было тебе не дыры в руках зашивать, а рот" "мой рот слишком хорош, чтобы лишать мир его" "ты переоцениваешь свои навыки метать направо и налево искромётные подколы" "и поверь тебе не захочется чтобы ты проверил, на что способен мой рот, когда всякие сойки режут себя на кусочки" "не забудь купить по пути сигареты, мой герой" "да пошёл ты, урод" "без тебя никуда" "если и куда, то только на тот свет и от моих рук, птичка" "мирись-мирись?" "иди нахуй"