melted bliss

      Калифорнийское солнце перламутром освещает теплые волны пляжа и сухие дороги города. Горячий воздух, словно щетка, продирает горло при каждом вздохе. Удивительно, но люди всё ещё на улице, видимо надеются, что Господь Бог смилуется над ними. Не в Калифорнии.       Время закатное, с пряным запахом пота, сигарет и сладких духов. Смесь убойная, но слишком родная, чтобы кривить нос. В такое время идеально проехаться по шоссе, ослепляя встречных улыбкой и убивая их поддельным счастьем. Но в этом месте все слишком хорошо знают счастье и потому чуют его подделку за километр.       В комнате небольшой квартиры на отшибе города надрывается вентилятор и хрипит телевизор. Всё смешалось, смазалось, растопилось. Среди общей какофонии, прожигая телефон взглядом, тотемом сидит Зак с головой Разерфорда на коленях. Они с Джесси собирались хоть как-то скрасить этот убогий вечер. Не в их случае.       — Какой-то ебаный день сурка. Я уже и не помню, когда в последний раз осознавал, что вообще происходит.       Слова Джесси грохотом разливаются по комнате. Вентилятор вторит ему надрывным скрипом.       — Быть может, причина в траве головного мозга? — бормочет Зак, даже не удосужившись оторвать взгляд от телефона.       — Ты, блять, знаешь, что я имею в виду, — Джесси щипает друга за бедро и поднимает на него взгляд, не ожидая ответа. Это же Зак. В такие адские душные дни он замыкается в себе ещё сильнее. Видимо, ищет прохладу в горячем сердце. Эбелс исправно приходит к нему каждый день, чтобы скрасить вечер, как он говорит. Ложь, и Джесси знает, Джесси чувствует, Джесси не говорит об этом.       Они снова растекаются лужами по старому дивану. По ящику в очередной раз талдычат об изменении погоды. Еще одно доказательство, что ему нельзя верить. Разерфорд вообще мало во что верит. Разве что в свободу. И то, только в свою собственную. Больную и одинокую.       Время тянется слишком медленно. Оно словно жвачка, которую Зак жуёт без остановки. Розовая, приторная, мягкая. Почти как Зак. Только тот лучше, намного лучше какой-то резинки. К нему эпитеты подобрать — всё равно, что море переплюнуть. Эбелс заёбывает похлеще любой стервы, а Джесси терпит, впитывает в себя любую эмоцию, как губка.       Часы показывают половину восьмого, свет в комнате меркнет, и свинец разливается по телу. Зак лениво играет с волосами Резерфорда. Жёсткими, крашенными любым говном, что попадает парню в руки. Скоро он и вовсе собирается осветляться. Эбелс усмехается, ловит взгляд парня у себя на коленях и судорожно вздыхает. И опять по кругу, с самого начала.       Джесси вынимает из кармана косяк, игнорируя тихий хмык сверху. Он, блять, и так знает. Поджигает, слушает звук горящей бумаги, затягивается. Да так, чтобы сразу, как кувалдой, в мозг ударило. Разерфорду такое не по силам, ему разве что придётся вручную мозг вышибать. Он поднимает голову, выдыхает. Дым пеленой рассыпается по воздуху, затуманивает лицо Зака, делает его в сто раз мягче. И от всего этого так хорошо становится, так спокойно, что пальцы сводит.       — Иди сюда, — зовет он, быстро делая глубокую затяжку. Свободной рукой Джесси тянет друга ниже, хватает за горячую, мягкую шею и обжигается в очередной раз. Выдыхает тонкую струйку дыма вверх, наблюдает, как Зак ловит её своими пухлыми губами, влажными из-за вечного облизывания. По телу льётся кайф: чистый, неизмеримый, как раз тот, что Джесси обожает. И они опять идут по кругу.       Джесси ждёт, как верный пес, скулит внутренне, но ждёт. Знака, слова, жеста. Чего угодно, лишь бы оправдать сорванные тормоза, а заодно и крышу, которая держится на добром слове телевизионщиков. Он, как последний наркоман, впитывает в себя любое прикосновение Зака, умирает от чувства насыщения. Разерфорд знает, что долго так не протянет, но это же Эбелс. Всё время всё затягивает, обрывает и сомневается. От этого у Джесси голова кругом, мысли в разные стороны, а самоконтроль в жопе.       Сегодня всё как обычно. Сегодня не день Х, к которому нужно готовиться, сочинять речь, обдумывать каждый шаг. Сегодня просто день, такой же, как и тысячи невероятно душных и душащих других дней. И Джесси не знает, что душит его больше: жара или Эбелс, который смотрит на него, не мигая, будто тоже ждёт чего-то. Вот только он не учёл, что Разерфорд действительно ждет.       — Ты мне головой ноги прожигаешь, в курсе? — ворчит Зак, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Получается, если честно, хуёво. Он облизывает губы, ощущая сухость воздуха всем телом. Хочется вывернуться наизнанку, может, хоть это спасет. Зак смотрит, как затягивается Джесси, чувствует, что его ведёт, уносит на задворки сознания, выворачивает.       Прохладный дым и горячие губы, как оказалось, создают такой контраст, что душу сводит в судорогах блаженства. Поцелуй выходит словно сломанный магнитофон: то стынет на месте, то перематывает километры плёнки за секунду. В эти секунды всё смешивается ещё сильнее. Всё плавится, тонет друг в друге, сливается. Джесси тянет своего уже чёрт знает кого за волосы и дуреет от того, как вибрацией расходится по гортани стон Зака. Сейчас для него существуют только Эбелс, только его мягкая кожа, потёртые джинсы и губы, горящие и жалящие своими мягкими поцелуями. И кто Джесси такой, чтобы отказаться пускать такой поворот событий по кругу?