Госпожа Неудача. Шаг в Неведомое

Золотистую пряную «плетёнку» с орехами я цапнула с полки в самый последний миг, когда тело уже оказалось у кассы, а ручки загребущие хищно тянулись к полкам, выискивая ещё что-нибудь сладкое и калорийное. Впрочем, и без «плетёнки» хлебобулочным в корзине было довольно тесно. Способствовала тому хвостиком бегущая за мной Элис — сегодня она коротала время в моём обществе, зная, что ни от кого другого не получит столько кофе и вкусной выпечки. Впрочем, сама Гилберт рьяно доказывала: меркантильность — последний движущий ею фактор. Я делала вид, что не верю. Всё же наглость — второе счастье. — И охота вам, девочки, столько с собой таскать? — Голос Кэтрин настиг нас вместе с промчавшимся по проезжей части серебристым автомобилем. — Думать, что поесть, идти в магазин, выбирать, покупать, готовить, посуду мыть… А потом ещё забота: как похудеть. Понятно, почему люди такие хмурые. — Это разнообразие. — Элис с гордым видом прижала к груди большой бумажный пакет. — От вашего солнца на завтрак, обед и ужин можно с ума сойти. — Лишена ты, Кэт, — вступила в диалог я, — самого прекрасного, что людям дано. — Пожрать? — Ой, всё… — Я в притворном ужасе закрыла руками уши. — Хватит злобствовать. Ты что тут вообще, мать, делаешь? Собиралась ведь после репетиции с женской половиной моего коллектива… — …С Антоном, — обиженно поправила зайка солнечная. — Ну так я и говорю «слабой женской половиной моего коллектива» вынести все бутики этого несчастного города. Отчего же я тебя здесь вижу? — Не сложилось у меня с бутиками. Ни с Лондонскими, ни с какими-либо ещё. Срочно собираемся дома. Джейк повелел отнять у тебя Элис. Разлучить с кофейником, если потребуется — и всё равно отнять. Больше мы никуда не шли. Обступили светофор с таким видом, будто он — наш самый любимый друг, и наблюдали, как сменяют друг друга в строгой очерёдности машины и люди, машины — и снова люди. — «Разлучить с кофейником» — это же крайняя мера, преступление считай! — Элис, любящая кофе почти так же сильно, как я, прикрылась от сестры булками. — А у нас форс-мажор, — отрезала Кэтрин. — Но выпечку можешь забрать с собой. Так я осталась без Элис и углеводов. Топать к родному дому пришлось одной. Впрочем, не в одиночестве, ибо, стоило сёстрам Гилберт исчезнуть в мглистом Лондонском поднебесье, как в кармане моём завибрировал телефон. — Лидер на проводе, — гаркнула я в мембрану. — Анжелас, что случилось? Мы же с тобой час назад в студии попрощались. — Ага, — трубка обиделась и надулась. — Значит рыжие уже не нужны? А я тебе новости принесла между прочим. — Хорошие, я надеюсь? — На кончик моего носа тяжело шлёпнулась холодная дождевая капля — Лондон хандрил по-зимнему. — Плохие, — ответила Анжи. — Перекрасься в чёрный. — Капель стало гораздо больше, и, зайдя за угол, я предпочла, накрывшись невидимостью, взлететь. — Так будешь соответствовать должности «чёрный вестник». Анжелас фыркнула в трубку: — Да ну тебя. Я вообще-то просто от скуки маюсь. А новости… такое, вообще-то… Просто всемирный репортаж посмотрела. За сегодняшний день в Москве шестьдесят четыре аварии (и это, не считая пригородов) — представляешь? — Ужасно. — Я вздрогнула. — Гололёд, наверное? — Не такой и страшный. А видишь, как оно получается? Ужас, да. — И взбодрилась, переключившись на новую тему: — Так можно я к тебе нагряну? Я, конечно, не возражала, но некое смутное, тёмное беспокойство заволакивало сознание. Что же с тобой, Москва? Гололёд ли — причина бед? Вечером я уже специально открыла новостной сайт. Интернет охотно загрузил ленту. «В городе чрезвычайное положение. В реанимациях оказались сотни школьников с пищевым отравлением. Учебные заведения закрыты на карантин». Захлопнув ноутбук, я подтянула к груди колени. Шершавая поверхность корпуса верной машины прижалась к щеке неживым теплом. Я накручиваю себя, просто себя накручиваю. Всё хорошо в Москве. На самом деле, естественно, так бывает. Мне не стоит связывать каждую катастрофу с тем, что пережила сама. Мне не стоит… В мысли не то тревогой, не то спасением ворвался дверной звонок. Топать босыми пятками по холодному полу оказалось зябко и неуютно, но о том, что где-то под диваном существуют мягкие тапочки, я вспомнила, лишь пройдя всё необходимое расстояние. Щёлкнул замок. — Здравствуй, соседка, — улыбнулась с порога Джессика. — Впустишь, или я пожаловала уж очень поздно? — Да нет. — Я сделала приглашающий жест, отступая вглубь коридора. — Проходи, конечно. — Сейчас моя гостья не походила на ту растрёпанную мадам, которую я встретила на лестничной площадке не так давно. Строгая юбка, аккуратные каблучки, белая блузка с поясом… — Прости, что беспорядок, — смутилась я. — Ягодного сока нет тоже, но… — Я почти по работе, — расположилась на ручке дивана гостья, — перевелась в другой отдел, понимаешь ли, так что теперь моя специализация — шоу-бизнес. Интервью у тебя брать буду внепланово и по-дружески. У меня ведь, так сказать, соседские привилегии? — Ну что ж поделаешь, если журналисты уже подступают со всех сторон? Никуда не сбежать от осады этой. Чайник поставлю — и спрашивай, что захочешь. Через десять минут я уже обнимала большую чашку с фруктовым чаем, а Джессика, сидя напротив меня с блокнотом, делала короткие записи. Брать интервью ей удавалось даже естественнее, чем просто болтать по-дружески. Вернее, я сама не заметила, как беседа наша плавно перетекла к вопросам о «Morning Star» и впервые в жизни получала удовольствие от общения с журналистом. Было приятно отвлечься от Московских вестей на музыку и ребят, рассказать о старых песнях и выдумать новую на ходу… Распрощались мы далеко за полночь, и к любимой подушке я поползла с тёплыми, уютными мыслями и приглашением Джессики нынче же вечером заглянуть. *** Его величество сегодня тонул в бумажной рутине — случались в его жизни такие дни, заполненные уютным электрическим светом, затерянном в чёрных складках муара тяжёлых портьер, отражённом от резных тёмных шкафов и утонувшим в глубоких, массивных креслах. Дни эти были усыпаны договорами и приказами, отмечены королевскими печатью и подписью и читаны-перечитаны — по букве, внимательно, с напряжённым, ученическим прилежанием. Сегодня его величество не отвлекался и не позволял себя отвлекать. Невзирая на все привилегии своего положения, при взаимодействии с миром простых людей приходилось вести себя внимательно, осторожно, чтобы ни в чём не ошибиться, себя не выдать. А обыкновенные люди в государстве вампиров играли очень важную роль. Невзирая на то, что именно вампиры владели сотнями отраслей среднего и большого бизнеса, всю работу исполняли простые люди. На них власть монарха не могла распространяться в привычной для него степени. Не путать порядки, законы и формулировки оказывалась непросто. Оттого-то его величество такую работу и ненавидел. Да, в этот день его величество был не в духе, но на ближнего стража — верного пса на привязи — его запреты никакого влияния не имели. Оттого, когда светловолосый вампир возник прямо напротив монарха во втором, казалось, свободном кресле, он с каким-то внутренним облегчением отложил опостылевшую позолоченную ручку с инициалами. — Здравствуй, Илларион. Светловолосый не внял приличиям — протянул руку неторопливо, наполнил широкий бокал тёмной жидкостью из графина, сделал небрежный глоток и лишь затем проронил: — Иные разбушевались в Москве. Там у них сейчас просто Армагеддон. — И что? — Монарх забросил ноги на подлокотник с выражением полнейшей скуки и безразличия. — Они пытаются всех перетащить «за барьер». Но половина оказывается на кладбищах. Это не то, что противозаконно. Это ни в какие ворота не лезет. Прикажете принять меры? — А зачем? — И зевок. Нарочитый, долгий. — Это имеет отношение к моим подданным? — Это имеет отношение к нашим банкам. — Бокал опустел, и светловолосый наполнил его ещё раз. — Московский филиал придётся закрыть. — А в голубых глазах бесконечный лёд, будто не живой человек, а кукла. — Один закрою — десять открою — не велика потеря. — Поднявшись из кресла, его величество раздвинул портьеры — за ними пылал закат, приглушённый, обесцвеченный тонированными стёклами. — Интересы людей отстаивают вершащие. Так пусть работают, — бросил через плечо. — А я побуду наблюдателем в этот раз. Ведь согласись, Илларион, лет сто таких представлений не было. *** Женщина-кошка с надменно вздёрнутым подбородком всматривалась в мутноватую поверхность старого зеркала. Так молода и прекрасна, а уже вождь. Так молода и прекрасна, а уже тонкие шрамы пересекают правую щёку, змеятся к груди по шее и исчезают под кожаным чёрным платьем. Её первые боевые шрамы — они пропадут через несколько лет бесследно. Их обязательно сменят новые — и это не страшно. В пылу схватки с соседними племенами Миранда редко вспоминает о красоте. Её, женщину-кошку, всегда будут бояться и уважать. Ею не прекратят восхищаться. Когда гибкий женский силуэт отделился от двухэтажного дома, освещённого таинственным, жутковатым светом зелёных газовых фонарей, в маленькой открытой беседке на окраине поселения последняя кошачья ипостась сменилась подтянутой человеческой. В воздухе витал аромат костра и запечённой на углях рыбы, слышался смех, бодрая музыка и приглушённые, рассыпанные ветром под звёздами разговоры. Женщина-вождь пришла, как всегда, последней. — Какие новости? — спросила с порога, не церемонясь. Светлое дерево скамьи было тёплым и каким-то уютно-гладким, ничуть не уступая кожаным диванам и креслам, обитым бархатом или плюшем. — Новости плохие. — Начальника охраны тоже разукрасил последний бой — правую руку он прятал за спину, как мальчуган, пойманный с чем-то непозволительным. Но от взглядов давно поседевший кот скрывал не обёртки от конфет, украденных из буфета, а отсутствие двух пальцев — среднего и большого. Что говорить — не полноценный теперь боец. Такое с годами не восстановится. — Собаки подтягивают силы к нашим рубежам. Если храбрости наберутся, следующая ночь доброй для нас не будет. — Значит, прости, Браян, мне придётся тебя сместить. — Миранда вежливо извинялась, но в голосе звенел лишь стальной приказ. — Моё почтение, вождь. Я и сам вас хотел попросить об этом. Миранда слегка кивнула: — Следующий. Что там у нас с вампирами? — Тихо сидят. — Невысокая кошка-подросток, совсем недавно пришедшая из школы в ряды охраны, казалась скорее африканкой, чем жительницей Бразилии, настолько тёмной была её кожа и жёсткими, курчавыми волосы, затянутые в высокий хвост. — Это даже странно. Либо что-то затевают, либо что-то замалчивают. — У них прекрасный монарх сейчас. — Миранда успела отдать мысленный приказ, так что теперь потягивала тёплое молоко из огромной чашки. — Прекрасный, но скользкий. — Да ладно, Браян. — Отмахнулась и почти искренне улыбнулась. — У тебя просто проблемы со второй сущностью. Признайся: ты ненавидишь вампиров. — Воля моя — перебил бы всех. — Сперва разберись с собаками. — А вот это была не шутка, и прохладный ветер, ворвавшийся сквозь плетёные стены беседки, прильнул к Миранде. — Мы должны выйти победителями в этой войне. Если у вас всё, господа, расходимся. — Не всё. — Светловолосая девчушка, почти котёнок, подняла руку, как ученица. — Нам нужно вернуться к людям. Они снова нарушают законы. — Любят не тех. — Последний глоток, приятная нега молочного послевкусия. — Достали, однако же. — Нет. — Светловолосая кошка чувствовала себя неуютно, отчего опускала плечи. — Группировка иных первой степени посвящения массово подталкивает людей за грань. Многие умирают. Моё почтение, вождь, прошу вас, прикажите отправить туда часть наших сил. Миранда молчала. «Вынужден напомнить: собаки близко», — мысленно произнёс Браян. Решение было принято. — Это ждёт. Мы не можем рисковать племенем. Отобьёмся — и направим людей тогда. Оставь наблюдателя. Исторически. Это всё, что мы можем сделать. Повезёт — вампиры вмешаются. Это всё.