Правда

- Кэп, я с тобой! Брат! Кто бы мог подумать, что война может не только разлучать, но и роднить. – Костя тяжело прикрыл глаза: молодой был, шальной, сначала все воспринимал как игру, реалистичную войнушку, а потом стало не до шуток: пули были настоящие, разрывы мин, а самыми настоящими были последние стоны боевых товарищей, и сейчас то и дело раздающиеся в кошмарных снах. Эта мясорубка человеческих судеб перемешивала все: черное и белое, дружбу и предательство, жизнь и смерть, выбравшиеся оттуда становились едва ли не близкими родственниками. - Я сначала подумал, что ты псих, чокнутый: невозможно же с такой жестокостью обращаться с людьми, а потом понял, это не люди – черти, эти суки не заслуживают другого обращения: нож в бочину или оторванное с ошметками кожи ухо, вот, что справедливо, - от нарастающей злобы кулаки непроизвольно сжались до побелевших костяшек. – Десяток смертей ради общего мира – не такая уж большая цена, Кэп, ты доказал это еще на югах. Каждый день там я радовался, что этот день вообще настал и мечтал, что бы скорее вернуться домой. Дом... Сейчас для Кости это слово уже имеет совершенно другой смысл. Тогда он мечтал о беззаботном времени, где есть мама, на столе горячий борщ, а любимая девушка, рассматривая вечером звезды, рассказывает о том, как мечтает состариться с ним где-нибудь на берегу озера. Да, сейчас все иначе: мамы нет, борщ готовит жена, а девушка...у нее тоже другая жизнь в таком далеком теперь Красноярске. - Думал, вернусь домой, вот она жизнь начнется, ни крови, ни этих бесконечных смертей, - молодой мужчина обхватил голову руками, тяжело осаживаясь на корточки. – А вот оно как получилось... Да и не смог бы я тогда нормально жить, знаешь, как руки чесались взяться за оружие, пойти, грабануть какой-нибудь магазин средней руки и жить себе хорошо. – Орлов грустно усмехнулся, - стал бы одним из тех, кого потом сам казнил. - Кэп, ты тогда очень во время приехал, еще бы чуть-чуть...не думал, что после югов будет так трудно различать, где белое, а где черное. Когда за день на твоих глазах, а порой и от твоих рук погибает с десяток человек, краски смешиваются, а то, что смешалось, разъединить потом практически невозможно. Тогда и появился ты – проповедник. Нет, Макс, я серьезно, ты тогда мне будто глаза раскрыл: объяснил, что правильно, а за что надо убивать, здесь, на гражданке, где законы военного времени не действуют, но только они порой могут что-то исправить. Черное... Белое. Все было понятно, правильно. Только однажды захотелось ярких оттенков: семьи, детей, тихих вечеров за сериалами, а не за разбором винтовки. Почему я тебе все это рассказываю? Хочу поделиться радостной новостью, я стану отцом. Сын, ты представляешь, Кэп, у меня будет сын, я хочу, чтобы он... - Здравствуй, Костя, - позади послышался смутно знакомый голос. Орлов инстинктивно подскочил на ноги, принимая боевую позицию. Черт, как же он так не расслышал шагов, ошибка, которая могла ему стоить свободы, а то и жизни. Глаза судорожно перескакивали от дерева к дереву, в поисках бойцов спецназа. Нет? Непонимающий взгляд застыл на Деминой. - Успокойся, я пришла одна, - голос женщины выдавал, что этой ночью сну она предпочла пачку сигарет и, кажется, слезы. Демина крепко сжала губы, сдерживая тяжелый всхлип. Тяжко, столько всего не сказано, столько всего она не услышала и не расслышала. Татьяна молча прошла мимо Кости и присела рядом с деревянным крестом: на табличке, чуть запорошенной снегом, значились два числа, а между ними короткая черта. Две алые розы из рук женщины аккуратно легли на свежую глину, небрежно удерживающую крест. Никаких почестей, никаких сантиментов, лишь фотография с черной лентой, которую принес сегодня Орлов. - Макс, прости меня, прости за все, - дрожащей рукой Татьяна стряхнула снег с имени, она так долго пыталась убедить себя, что этот человек для нее умер, что сейчас просто не могла в это поверить. Нет. В голове звучал его голос. Танюха. Никогда и никому она больше не позволит так себя называть. - Костя, - Демина быстро смахнула слезу со щеки, будто стыдясь своих чувств, хотя какой стыд в такой-то ситуации. – Мне надо с тобой поговорить. - Поговорить? О чем?– недоумение в глазах Орлова сменялось страхом за близких в мыслях. - Давай, не здесь, иди к выходу с кладбища, я тебя догоню... Оставшись один на один с могилой, Татьяна глубоко вздохнула. Удаляющиеся шаги эхом раздавались где-то позади, вот на ветке закричал ворон, а на соседних могилах раздражающе зашуршали искусственные цветы. Ну, вот опять, что-то мешает ей сказать... - Макс, я люблю тебя, - застыло на потрескавшихся губах.