▬▬▬▬
Нафла бьет как девчонка. Хенун говорит ему об этом прямо и с вызовом, когда тот заявляется на пороге его дома растрёпанный и с этим блядским нечитаемым огоньком в своих вечно холодных глазах – напротив мутных потухших глаз Блу кажутся самым живым и бодрящим айсбергом. Щеку саднит от пощечины, банка пива (початая, приконченная на половину) падает на паркет – разливается и разносит запах хмеля по прихожей, пока Нафла захлопывает нервно за собой дверь. - Ты почему трубку не брал, сученыш? – встряхивает Хенуна за футболку, приближаясь опасно близко, чуть кривясь от ударившего запаха перегара и сигаретного марева. Ему приходится приподняться на носочках, чтобы выглядеть серьезнее, но выходит так себе. Пьяное сознание Хенуна заставляет его хихикать, обхватывая запястья хена своими руками (получается далеко не с первого раза, но все же он хватается). Нафла – последний человек, которого он хотел бы видеть сейчас рядом с собой. Они всего лишь работают вместе. Всего лишь оба прошли через переезд из родной (или не совсем) страны – словно потерять часть себя, в любом случае – в поисках более лучшей (подходящей) жизни, всего лишь родились в одном месте, всего лишь понимают друг друга так, как никто другой никогда не поймет. . . всего лишь. Хенуна бесит эта связь. Она злит, она скручивает внутренности в блядский узел злого отчаяния, пока руки на чужих противоречиво сжимают до того, что Нафла выдергивает их, хмурясь. - Иди на хуй отсюда, отъебись, - хриплое, на ломанном английском, едва ли внятное, едва ли правдивое. Нафла не верит ни секунды его пьяному поведению, его бредовому желанию послать вселенную к чертям, но зато верит в подкашивающиеся ноги, опустевший взгляд и грусть, разлившуюся вместе с остатками пива по паркету. Нафла показывает Хенуну свой фирменный фак, хозяйски проходит вглубь квартиры, находит початый коньяк (даже более того - зная заранее, где точно найдет), делает несколько слишком смелых глотков и только после этого оглядывается вокруг, пытаясь унять свое беспокойство, которое и привело сюда, привело к Хенуну, который, откровенно говоря, заебал вести себя как маленький, убегая после любой неудачи, пытаясь забыться, вместо того, чтобы просить совета/помощи, да и вообще чего бы то ни было. Хенун хочет остаться один. Он хочет дальше напиваться и разрушать себя, а так же все вокруг себя, прикрываясь тем, что вселенной будет похуй. Его это вполне устраивало. - Вселенной, может, и поебать, но мне – нет, и ты чертов доблаеб, если думаешь, будто я позволю тебе пустить все к херами, все, ради чего ты старался, все, что создал, да и тебя самого, - взглядом возвращаясь к Блу, спокойно и размеренно заявляет Нафла, смотря тому в глаза. Они никогда не узнают, кто стал первым. Они предпочтут думать, что сделали все одновременно. После они захотят считать, что их поцелуй стал лишь отчаянной попыткой досказать недосказанное, выразить невыразимое, избавиться от удушающе – раздирающего одиночества. Губы Хенуна мягкие и солоноватые, а еще обветренные совсем слегка, у Нафлы меж ребер бьется догоняющий градусами коньяк – или ебнувшееся в конец сердце (никто не разберет наверняка) – между ними лишь сиплые выдохи, руки, путающиеся в чужих волосах, цепляющиеся за края одежды. Все настолько быстро, что лишь «пошел на хуй» успевает умереть действительно осознанно, но почти безболезненно, потерявшись между «стой. . . не торопись» и «заткнись, я хочу еще». Нафла – выражает свое переживание, беспокойство, рисуемое засосами на чужой шее, руками, требовательно прижимающими ближе, как можно ближе. Хенун – впитывает все без остатка, оттягивая розоватые пряди, рыча изредка, не позволяя себе все же окончательно сорваться. И глаза. Закрывает, зажмуривается, забывается гораздо эффективнее, чем под алкоголем. И это пиздецки странно, непривычно и пугает, на самом деле, но они все равно в это с головой – по самое невозврат – так, чтобы назад ни для одного пути не было. Все продолжается фроттажем возле ближайшей стены, и они просто двигаются в одном ритме, отвлекаясь на ставшие еще более жадными руки, на губы, мажущие по скулам, шеям, кусающие если не до крови, то до ярких синяков – это точно. Плевать так бессовестно, что их стоны низкие и хриплые смешиваются в нечто, за что должно бы быть стыдно до смущения, но оно само ретируется, понимая, что совершенно не к месту. Кончать в одежде – как чертовы школьники – нисколько не паршиво. Это горячо, хорошо и дает надежду на мириады продолжений. Хенун – откидывает голову назад, ловит приоткрытыми губами воздух, болезненно сжимает ладонь в чужих волосах, перед глазами пелена двойного опьянения, оттененная все еще отчаянием. - Fuck. . . хен. . . на хуй тебя. . . серьезно. . . – На что Нафла лишь резким толчком тела припечатывает еще надежнее к стене, проводит носом за ухом, хмыкает расслабленно, обхватывая руками за талию. Нафла – догоняет чуть позже, рыча напротив чужого уха, кусая мочку, шею, плечо, дрожа немного, пытаясь тут же сфокусировать взгляд и мысли. - Я, конечно, обязательно туда схожу, но только если пообещаешь меньше бухать, - сопровождается рванным дыханием, мягкой ласковой ладонью в голубоватых волосах. Хенун – больше не хочет пить, спать хочется гораздо больше, спокойствие накрывает сильнее градусов, теплота чужого тела окутывает подобно сигаретному дыму (не вырваться). Нафла – впервые понимает все настолько ясно, четко, осмысленно, вплетая ладонь в чужую, утягивая подальше от разлившегося пива, грусти и отчаяния, спасая, кажется, обоих.Часть 1
15 февраля 2017 г. в 22:42
У Хенуна заканчивается запас прочности. Стирается в пыль, теряясь в бите, над которым он в данный момент работает, крошится его сомнениями, неуверенностью, страхами, всем тем, что не дает ему жить так, как он хочет. Хенун пытается найти неприкосновенный запас этой самой выдержки (сил) в сигаретном дыме, вдыхая того больше, чем способно принять его уставшее и донельзя отяжелевшее тело. Моральное истощение сказывается на нем настолько сильно, что хочется заорать посреди улицы, посылая весь чертов мир на хуй. Миру банально и жестоко оказывается похуй. Хенун понимает это лучше, чем кто-либо, поэтому вовремя решает не срывать голос в бессмысленности своих стенаний – мир не услышит.
Это его элегия. Песня, которая никогда не будет написанной, слова, которые никогда не будут сказаны, переживания, о которых никто никогда не узнает. Разве что пустые бутылки из-под алкоголя, раскиданные в студии, дома, везде, где он появляется, и окурки, затушенные ими об пепельницы и подошвы его обуви, хотя он уже не раз обещал себе (а что важнее – матери), что будет осторожнее, будет сдержаннее, будет следить за собой.
Лажать у него получается лучше всего.
Это он осознает между в ничто запоротым собственным текстом и снисходительными смешками Лупи, который по-отцовски как-то хлопает его по плечу и говорит: «это не плохо – просто переделай некоторые части». Блу удаляет файл с текстом с их рабочего лэптопа в тот же момент без возможности на его дальнейшее восстановление. Уходит из студии, ничего не говоря.
Если что-то и делать, то делать это хорошо. Жизнь не дает шансов все исправить, чтобы там об этом не говорили тупоголовые своей наивностью, оптимистично настроенные глупцы и романтики. Если испортил, то уже навсегда, насовсем, безнадежно и еще огромная как Эверест гора слов, описывающих то, что это полнейший безперспективняк, но он не будет их все вспоминать, он просто зайдет в ближайший магазин и купит еще выпить.
Да. Это, пожалуй, всегда работает безотказно. В отличии от него самого. Девушка за кассой косится на него с подозрением и без намека на узнавание. Спрашивает любой документ, подтверждающий его возраст. Хенун едва ли сдерживается, чтобы не кинуть в нее своими водительскими правами. Пить хочется сильнее, чем быть вытолканным из магазина. Делая глубокие сосредоточенные вдохи и выдохи, спасается прохладой зимнего ветра. Он успевает подумать о том, что зима тут совсем не такая, как в Лос-Анжелесе. В Сеуле нет снега. В Сеуле нет ничего, кроме пронзающего сквозняка с океана и меланхолии, охватившей все его существо.
Его телефон раздается мелодией сообщения нервно и даже как-то противно. «я вообще-то только ради тебя пришел сегодня, а ты по съебам дал». Он поначалу совсем не хочет читать – лишь выключает звук – но на дисплее предательским курсивом nafla заставляет сжать в упрямую линию губы и все-таки открыть смс.
Вот у кого все всегда выходит так, как нужно. Вот, где мир прячет свое небезразличие. Все в этом смс. В имени коротком, фальшивом, но уже въевшемся Хенуну куда-то глубоко в подсознание и совершенно не желающее оттуда выветриваться даже сигаретными дымом и алкогольным помутнением. Нафла. Два слога бьют ему по сознанию больно и отчаянно, выкладываясь на полную, пытаясь, кажется, душу из него вытрясти через сотрясание его и без того запутанных мыслей. Нахуй это все. Нахуй Нафлу.
Именно с такими мыслями он набирает: «исчезни. fuck. лучше бы я вообще никогда тебя не знал. fucking fuck. fuck». Нет, это вовсе не перебор в его глазах. Он это отправляет без малейшего зазрения совести. Выкуривает еще две сигареты, прежде чем окажется дома. Мутит и подташнивает одновременно, пока телефон беззвучно звонит в его рюкзаке. Зона не ответа.