Из любви к искусству

Вечный город вспыхнул разом не от пламени свечи, и о чем преторианец, меч сжимающий, молчит? Так лови же вдохновенье, коронованный поэт, мир - стихи, искусство, песня, а иного в мире нет. Потерялась в стансах рифма, убежал в стихах размер, тщетно музу призываешь, ты Нерон, а не Гомер. И читая роль, то шепчешь, то срываешься на крик, и в отчаянном бессилье ты и жалок, и велик. Кто ты, шут в короне рекса, рекс в обличии шута? Почему без лицедейства жизнь бесцельна и пуста? Так пиши огнем и кровью эту пьесу наяву, жизнь не знает декораций, в жизни маску не сорвут. Бросил душу на подмостки, сцена вспыхнула огнем. Правду с вымыслом ты спутал, подменил ты зло добром. Но танцуй, играй, фиглярствуй, мим, актер, комедиант, если дан лишь темперамент, а не подлинный талант. Если правда непреложна, у всего своя цена. Если правда стала ложью, жизнь отныне не ценна. Не имеет, не имеет, не имеет жизнь цены - ни учителя, ни брата, ни отца и ни жены... На скамейке притулившись, задремал Веспасиан. Синевой подернут август, хладен по утрам туман. Срок династии исчерпан, будь ты цезарь или шут, и восстания волною по империи идут. Ты как дерево сухое, корни все обнажены. Нет ни матери, ни брата, нет ни сына, ни жены. Ни таланта, ни признанья, ни покоя - ничего! Только меч, последний Юлий, меч у горла твоего. Скверно сыгран акт последний, незадачливый поэт, но Харон тебя не спросит, был поэтом ты иль нет. Пусть историки мешают даты, казни и стихи, только мертвый невиновен, смерть смывает все грехи. Вечность сгладит преступленья, Рим уплыл во тьму времен, где-то там на верность Гальбе присягает легион и мечами салютует троекратное "ура", император, император, император, импера...