Кофе

Римус всегда пил чай, и его никогда не тянуло к кофе. Горький вкус абсолютно не привлекал, а сахар он, несмотря на любовь к шоколаду, редко добавлял в напитки. Сириус и Джеймс, сколько он помнил, всегда таскались на кухню к эльфам за кофе, без которого не могли проснуться. Сириус любил кофе с сахаром. Джеймс с молоком. А Римус пил чай. Крепкий чай с плиткой шоколада. Тонкс все время раньше по утрам можно было встретить на кухне, в теплом, подаренном Молли на Рождество ярко-розовом свитере, заколотыми или просто короткими волосами и с кружкой кофе с молоком. Хотя Сириус, фыркая, называл это «молоком с кофе». Ложку кофе на почти полную кружку молока. Римус точно знал это, так же, как в свое время знал и вкусы своих друзей. Они ведь с Тонкс и Сириусом раньше часто сидели вечерами на кухне, по очереди делая чай и кофе. Римус помнил то время, когда Тонкс была всего-то Тонкс, а не огромной проблемой по имени Нимфадора. Римус бесстыдно бежал от нее, осторожно выясняя у Сириуса, когда его родственницы не было на площади Гриммо. Блэк недовольно кривился, но поневоле помогал другу избегать Тонкс. Люпин в отчаянии искал выход. Тонкс, как со злостью рассказывал Сириус, была похожа на тень: исхудавшая, с поблекшими волосами. «У нее нездоровый вид. И отчаявшиеся глаза», — тихо бросил в последний раз Блэк, и Римус со вздохом откинулся на спинку стула, массируя виски. Его снова стали мучать кошмары. Они всегда были одни, но в последний раз Люпин видел их после смерти Лили и Джеймса. А сейчас он снова видел, как разрывает когтями тела друзей и близких. Каждую ночь. Римус не мог спать, потому что снова видел кровавые полнолуния, поэтому чаще стал доводить себя до изнеможения несколькими бессонными ночами, чтобы заснуть нормально в одну. И Римус пил крепкий, горячий кофе каждый день, а точнее каждую ночь. Под его глазами уже давно пролегли синяки, а на лице и теле прибавилось шрамов. Сириус раздражался все сильнее с каждым днем, поэтому последнее полнолуние Люпин решил провести в одиночестве. Он просто не мог согласиться с доводами упрямой девчонки. Она просто не понимала, какой опасности себя подвергает, на что хочет пойти. Тонкс плевать. Прекрасно, пусть так, но ему было не плевать. Римусу было не все равно. Он беспокоился за Нимфадору. И он скучал. Жажда увидеть ее разгоралась в груди адским пламенем, пополам со страхом того, что придется вновь говорить с ней, вновь видеть укор в ее глазах и дрожащие руки, сжимающие спинку стула или край стола. На Рождество это желание возросло в тысячу раз. От Тонкс прилетела сова с единственным листом пергамента, на котором значилась очень ровная, что так не отвечало обычной небрежности девушки, ровная надпись: «С Рождеством, Римус Люпин», и подпись: «Н. Тонкс», последние буквы которой расплылись под капнувшей на листок… Римусу очень хотелось верить, что это была вода. И так они сидели по вечерам с Блэком. Заливая свои проблемы — один алкоголем, а другой кофе. Их устраивало. Задержавшись однажды после собрания, Римус понял, что его страхи — или же желания — исполнились. В столовой остались только он, Сириус, Молли и Тонкс. Миссис Уизли ткнула Сириуса локтем и он, бросив взгляд на друга и племянницу, вышел вслед за ней. — Как дела? — непринужденно спросила Тонкс. Римус, упорно смотря куда-то в окно, выдавил: — Нормально. — Выглядишь отвратно, — легко сообщила Тонкс, напомнившая ему в эту минуту Луну Лавгуд: такую же отрешенную и странно-спокойную. — Как и ты, — парировал Римус и быстро спросил, не удержавшись. — Что с твоими волосами? — Люди обычно называют это «разбитое сердце», — холодно улыбнулась девушка, скользнув руками к мышиного цвета волосам. Римус недовольно дернул плечом, оперевшись спиной о дверной косяк. — Это бессмысленно и опасно, Тонкс. — Если у тебя нет чего-нибудь нового, нам не о чем разговаривать, — отрезала Дора, напомнив ему Сириуса. Люпин скривил губы, надеясь, что эта холодность служит причиной того, что Тонкс оставила свои мечты. — По-твоему, мне легче, лучше? — надломленным голосом произнесла она, и оборотень обернулся, отстраненно слушая. — Легче умирать в душе и калечиться эмоционально? Легче, чем если бы я переживала лишь о том, что же подумают гребанные люди из-за отношений с оборотнем? — Правильней, — выдавил наконец Римус. Тонкс помолчала, а после повернулась к нему, и мужчина будто увидел, как с нее слетела маска. Она побледнела, губы тряслись, а по щекам текли слезы. Люпин опустил взгляд вниз, и задержался глазами на тонких руках, что стискивали спинку стула так сильно, что побелели от напряжения. — Правильнее то, что тебе нужно. Что нужно тебе, Римус? — Знать, что с тобой все в порядке. — По-твоему, я в порядке? — устало прикрыла глаза Дора. В столовой повисло молчание. Тонкс приподняла уголки губ в чем-то, напоминающем улыбку, и бросила: — Твои родители тебя не бросили. Мародеры тебя не бросили. Уизли и Орден тебя не бросили. Почему я должна поступить не так? Она ушла, и в этот вечер Римус чуть ли не впервые променял кофе на алкоголь. Вскоре горький вкус становится привычным. Горький кофе, горькие новости. Все это входит в привычку, вспоминается еще с первой войны, и лишь иногда в голову закрадывается шальная мысль — когда ежедневные сообщения о пропавших, убитых людях и целых семьях стали восприниматься как неотъемлемая часть каждого дня? Римус насмешливо хмыкает, увидев строку: «…магловские власти объявили причиной гибели людей взрыв газа…». Стихийное бедствие, сбежавший убийца, трагическая случайность, которых стало слишком много. Римус, наверное, даже успел бы забыть о Тонкс, если бы не кофе и беспрерывно крутящееся в голове имя. Нимфадора-Нимфадора-Нимфадора. Как выстрелы в голову — лишающее способности думать и принимать решения имя. И кофе. Римуса тошнило от всего этого. Он впал в какое-то состояние, когда все повторяется вновь и вновь. Утро-кофе-Сириус-собрания-орден Феникса-задания-вылазки-ночь. Хотелось, до черта хотелось лечь спать и проснуться там, где не будет проблем и войны. И лишь однажды, когда убивающее заклятье пролетает в паре сантиметров от его головы, Римус будто приходит в себя. Взмахом палочки он отшвыривает от себя неожидавшего Пожирателя смерти и бежит вверх по бесконечным, кажется, лестницам Хогвартса. В голове эхом отдается печальный голос: «Почему я должна тебя бросить?». Он чувствует себя идиотом, что так легко чуть не упустил очередной из тех редких подарков судьбы. Больничное крыло. Смерть Дамблдора. Истерзанный Билл. И горящие огнем глаза Тонкс. Сомнения все еще не ослабели, и Римус отнекивается, хотя уже решил все пару часов назад. И когда этот день заканчивается, Люпин смотрит на волосы Тонкс, которые приняли нежно-розовый, совсем не такой, как раньше, но уже не мышино-серый цвет, и выдыхает, чувствуя как железный обруч, стискивающий его голову, исчезает. Тонкс оборачивается и с несколько истеричным полусмехом-полуплачем буквально падает в его объятия, и Римус знает, что отныне готов будет сделать что угодно, лишь бы никогда не слышать и не видеть больше ее слез. — Чай, кофе? — спрашивает Сириус, поворачиваясь лицом к Римусу и Тонкс. Тонкс откликается, хотя она держит в руках зеркало и гораздо больше занята своими вернувшимися способностями: — Кофе, как обычно. — Римус? — вопросительно протянул Блэк, и Люпин улыбнулся одними уголками губ, покосившись на Дору: — Нет, с кофе покончено. Чай.