Сложность простых причин

Так ненавидеть на самом на деле нельзя Земфира – «Ненавижу»

В 06:08 звонит будильник. Штефан ненавидит этот чертов звук, раздающийся каждое утро, кроме воскресенья и понедельника. Этого звона, вообще-то, в квартире быть не должно, Штефан будильниками не пользуется, потому что у него свободный график. Он бы с удовольствием избавился от этого звенящего пыточного аппарата, на самом деле, но каждый раз сдерживается, потому что в противном случае придется спать одному, а он от этого уже как-то отвык. Поэтому он лишь вжимается в подушку и закрывает ухо рукой через натянутое почти на всю голову одеяло, надеясь приглушить противный трезвон. Рядом Доминик, чертыхнувшись, с трудом отрывает голову от подушки – они опять угомонились только около часу ночи – и, отключив будильник, падает обратно и не то с глухим ворчанием, не то с недовольным стоном, призванным продемонстрировать его отношение к будильнику, сгребает Штефана в охапку, крепко прижимая к себе. - Задушишь, - шипит Штефан, вяло барахтаясь в этих горячих тисках. Он предпочел бы не реагировать, а, приткнувшись поудобнее в руках венгра, просто продолжить спать, но тогда тому будет слишком жирно. - И правильно сделаю, хоть спать буду спокойно, - хмыкает в ответ Доминик, но отпускает и, поднявшись, потягивается. - Хочешь спать – вали на свою хату, - бурчит Штефан, угнездившись на месте, где только что лежал сам Доминик, и переворачивается на другой бок, - тебя там плюшевый мишка заждался, а ты по ночам меня все жмякаешь. Соображай он хоть немного получше, произнес бы все это с такими ехидными интонациями и столь выразительными гримасами, что не отличающийся терпением венгр просто взорвался бы. Но он совершенно не способен к актерству в шесть утра, его внутренние часы возмущенно тикают тупой болью в висках, намекая, что вставать еще категорически не время, поэтому он говорит нечетко, сумбурно, слова расплываются и тянутся, фразы скачут в сонно-рваной интонации. На Доминика это не производит ровно никакого впечатления: он фыркает и уходит умываться. Штефан ныряет под сумрачное прикрытие одеяла, закрываясь им от света из окна. Не то чтобы этого света пробивалось из-за жалюзи много, просто Штефану все время невротически кажется, что он чувствует солнечные лучи спиной. Доминик над этим всегда насмехается и говорит, что он просто истеричка. Штефан считает своим долгом каждый раз уведомлять Хедервари в ответ, что тот просто мудак. Как взрывоопасный, словно баллон с бытовым газом, венгр до сих пор его за такие напоминания не укокошил – это второй очень-философский-и-почти-риторический вопрос, не дающий Штефану периодически покоя. Первый вопрос – почему они фактически живут вместе, ругаются, трахаются, занимаются бытовыми делами и активно ненавидят соседей, затеявших с полмесяца назад ремонт, словно какая-нибудь долбанутая на голову семейная парочка, – это для Штефана уже что-то из той же области, что и вопрос «Есть ли жизнь на Марсе?» и «Одиноки ли мы во Вселенной?» У Доминика с этим все проще. Он обычно говорит: «Потому что я сошел с ума, видимо». А потом, криво усмехнувшись, обязательно добавляет: «Ну, или это ты гребанная злая фея и по тебе давно костер плачет». «Фей не сжигали на кострах», - оскорблено поправляет его Штефан обычно, не в силах терпеть такого варварского смешения истории и мифологии. «Так вот почему ты до сих пор мне мозги имеешь», - вот обычный ответ Доминика. Штефан охотно бы возразил: «Нет, потому что ты мудак», но повторяться – удел недалеких. Поэтому он обычно, не отрывая головы от подушки, на вытянутой под углом в 45 градусов руке гордо демонстрирует красноречиво поднятый средний палец. Топот даже не пытающегося быть тихим Хедервари, шум воды в ванной, какой-то грохот и звон на кухне, бесившие поначалу настолько, что он не мог не кричать Доминику с постели, что тот заебал, и чтобы выметался побыстрее, уже настолько привычны, что он засыпает снова почти мгновенно и, проснувшись спустя какое-то время, долго не может понять, почему дома так тихо. Потом, правда, понимание все-таки приходит, и он, потягиваясь до хруста в косточках, плетется на кухню, накинув на зябнущие спросонья плечи летнюю ветровку Доминика. С того прохладного дня, когда Хедервари в ней пришел, прошло уже почти полтора месяца, но ни сам хозяин не стремится ее забрать, ни Штефан на этом не настаивает. В конце концов, ветровка венгра – отличная альтернатива пафосному домашнему халату, которого у него все равно нет. На кухне Штефан, все еще зевая, ставит греться чайник и засовывает при необходимости в микроволновку остатки завтрака, на съедение которого до конца Доминику вечно не хватает времени. Порой румыну приходит в голову, что Хедервари специально готовит больше, чем нужно, или специально оставляет еду на столе вместо того, чтобы завернуть и прихватить с собой на работу, но он отметает эти теории как слишком ванильные. Когда он сам, выбираясь после пары-тройки часов работы проветрить голову и набраться вдохновения, идет не куда-нибудь, а к хорошо знакомому цветочному магазину, да не с пустыми руками, а с парой купленных в ближайшей кулинарии коробочек со спонтанно выбранной едой, он уверяет себя, что это ни черта не романтично и не заботливо. Это всего лишь превентивная мера, чтобы не быть отправленным шлепком по заднице в эту самую кулинарию, потому что Доминику не хочется идти обедать в расположенный напротив китайский ресторанчик, а других вариантов отведенное на обед время не позволяет. - Приперся, - встречает его Хедервари, не отвлекаясь от своего занятия. Занятие его, по мнению Штефана, состоит в том, чтобы с недовольной и немного обеспокоенной рожей вертеть какой-то куст и что-то подозрительно высматривать на листьях. Высокоинтеллектуально, ага. - Ты само радушие, - брякнув пакет с едой на прилавок, фыркает он и сообщает после небольшой паузы: - Я тебе пожрать принес. - Хоть какая-то от тебя польза, - немедленно откликается Доминик. – Но если там опять какая-нибудь зеленая овощная баланда… - Говядина, - перебив, устраивается на высоком стуле венгра за прилавком Штефан. - Годится, - не закончив угрозу, одобряет Хедервари. - И перца что пиздец, - сообщает Штефан, закинув ногу на ногу. - Чудно, - усмехается Хедервари, снова повернув куст. - Что ты вообще делаешь? – интересуется Штефан, не выдержав. - Проверяю, не остался ли паутинный клещ после обработки, - объясняет Доминик деловито. – Не товар завезли позавчера, а говно какое-то. Почти все в клеще, три фикуса вообще не реанимировать… Говорю перевозчику: «Ну, и что это такое? Кто за обработку платить будет? Я что ли?» - А тот? – невольно увлекшись, спрашивает Штефан. - «Ждите ответа от поставщика», - передразнивая, корчится Хедервари. – Жду. - Ясно… - тянет Штефан, разглядывая стоящую на прилавке группку маленьких кактусов. Неожиданная идея осеняет его, и он, резко оживившись, торопливо предлагает: - Слышь, а давай купим в канцелярском наклейки с мультяшными глазками и приклеим на кактусы! А вот этому побольше еще сделаем маленькие бумажные солнечные очки. Прикинь, кто-нибудь их поднимет, а там глаза! Доминик, насмешливо фыркнув, отвлекается от своего куста, всучивает ему в руки упаковку с цветными мелками и тряпку и кивает на лежащий здесь же буклет: - Иди лучше доску возле входа разрисуй, у нас новая акция. - Что, у самого с креативом туговато? – подначивает Штефан, задетый, что его идея с кактусами не была встречена с восторгом и благодарностью. - Из нас двоих в британской компании за креатив отвечаешь ты, - парирует Хедервари невозмутимо. – Вот и шуруй, раз приперся. - В британской компании мне за креатив платят, сладкий, - лукаво замечает Штефан, подмигнув. Так просто он не сдастся. Он хочет кактусы с глазами! - А я тебя, видимо, до конца обеда должен безвозмездно развлекать, - изогнув бровь, констатирует Доминик, возвращаясь к фикусу. – Или когда там тебе надоест и ты домой пойдешь? - О, ну, почему безвозмездно? – как это часто бывает, Штефаном теперь владело желание не то придурковатого флирта, не то шуточек с налетом пошлости. – Я заплачу натурой. - Прямо воплотишь все мои эротические фантазии? – уточняет Хедервари с заинтересованным видом. - Даже так? – по спине от этого деловито-внимательного взгляда бегут мурашки, и Штефан согласен заранее, чем бы это ни было. – Ладно, вызов принят. Что за фантазии? Доминик усмехается жестко и хищно. - Ты. Плавный шаг ближе. - В этой бесящей маленькой шляпке. Еще шаг. - И в сапогах на каблуке. На коленях… Штефан, взволнованно сглотнув, ерзает на стуле. Блять, да он прямо сейчас при шляпе и в этих самых сапогах, потому что они шикарны и он в них шикарен, кто бы там что не вякал! Доминик, подойдя вплотную и проведя ладонью по его щеке, припечатывает: - …сидишь и рисуешь эту блядскую вывеску возле входа. - В-вот… Вот просто… - бормочет Штефан, заполошной жестикуляцией пытаясь восполнить недостаток слов. Хедервари, заржав, извлекает из пакета обед. Для Штефана загадка, почему он до сих пор терпит этого венгерского мудака. И почему ему приятно, что тот уважительно кивает, узрев то, что он принес. Ответ кажется до смешного простым, но даже думать о нем фантастически сложно. Проще утащить – прям рукой, без вилки – у Доминика четвертинку картофеля из гарнира и съесть ее под укоризненным взглядом. А потом – потому что аппетит приходит во время еды – посягнуть на ломтик говядины, хоть она и перченая до ужаса, услышать угрозу вылететь из магазина и остаться без ужина… но мяса кусочек все-таки получить. Почему Доминик делает это, тоже загадка. И для него самого, и для Штефана. Причины кажутся простыми до невозможности… …но даже думать о них невозможно сложно. «Ну, тогда», - думает Штефан, жуя уже второй кусок картофеля, изъятие которого Хедервари якобы не заметил, - «и пусть». Некоторые вопросы лучше смотрятся, когда они риторические.