***
Вопреки всем моим предположениям, события, пережитые нами во время расследования смерти госпожи Курочкиной, скорого продолжения не имели. Все стихло, и дни вновь потянулись тихой, несколько однообразной чередой. Князь Разумовский Затонск не покинул, но мы не встречались более, не было повода. Постепенно я сработался с Трегубовым, оказавшимся, сверх ожиданий, неплохим профессионалом. Периодически я виделся с Анной Викторовной. Она продолжала часто навещать Элис в больнице, но, к сожалению, никаких положительных сдвигов в ее состоянии добиться не могла. Видимо, от пережитого разум девушки был потерян навсегда. Но Анна Викторовна, тем не менее, не оставляла попыток. А может быть, просто не могла помыслить о том, чтобы бросить в одиночестве это несчастное, всеми покинутое создание. В общем, время шло, и жизнь постепенно снова вошла в неспешную колею. Что, впрочем, не означало отсутствия работы.***
И вот как-то ночью за мной на квартиру явился городовой. В доме помещицы Бенциановой был обнаружен труп молодой женщины. Как понятно стало из объяснений городового, они с напарником патрулировали свой район, когда услышали донесшийся из дома женский крик. Долго стучали в дверь, пока не разбудили, наконец-то, служанку. Та утверждала, что кричали где-то на улице, но городовые настояли на осмотре дома. И обнаружили в одной из комнат труп молодой женщины. Ну и вызвали нас, понятное дело. Что им еще оставалось. Так же, как и мне ничего не оставалось, как ехать немедленно на место преступления. День или ночь, какая разница. Как любит говорить доктор Милц, aliis inserviendo consumor — служа другим, расточаю себя. Тело молодой женщины в дорожном платье лежало на полу одной из комнат особняка. Судя по маленькой кровати, это была детская. Но про наличие ребенка в доме мне никто не упоминал. — Я, значится, дотронулся до нее, — докладывал мне городовой, обнаруживший тело. — Она еще теплая была. Но глаза как будто стеклянные. Тут ясное дело, покойница. — Странно, — сказал я ему. — Крик, говорите, с улицы аж слышали, а неужели никто в доме не проснулся? — Служанка ихняя вроде что-то слышала, — отрапортовал городовой. — Но не разобрала спросонья, кто, откуда. Думала, с улицы. — Ну, что тут я могу сказать? — доктор Милц, завершивший осмотр тела, поднялся с усталым вздохом. — Смерть наступила в результате удара тяжелым тупым предметом. Вот, видите, в районе левого уха у нее череп до основания проломлен. — Орудие убийства найдено? — обратился я к городовому. — Никак нет! — ответил тот. — У меня к Вам большая просьба! — обратился ко мне доктор Милц. — Если я не сильно нужен, позвольте мне откланяться. — Конечно, — отпустил я его. — Можете идти. В конце концов, ничего загадочного в причинах смерти дамы нет. Вскрытие может вполне подождать и до утра. А на дворе глухая ночь. И доктор, работавший в больнице целый день, тоже очень устал. — Антон Андреевич! — окликнул я Коробейникова, занимающегося подробным обыском. — Вы осмотрите здесь все внимательно. Важна каждая мелочь. — Работаем, Яков Платоныч, — отозвался мой помощник. — Примечательно, что ничего ценного не взяли. Деньги, украшения… Все на месте. И огромное количество пыли повсюду! — Дама явно в дорогу собиралась, — сказал я, осматривая открытый чемодан, — вот только из дому выйти не успела. — Да… — задумчиво протянул Коробейников. — Быть может, услышала какой-то звук, заглянула и … И пала жертвой злодея. — Вы, когда здесь все закончите, — велел я ему, — осмотрите окна и двери. А я с обитателями побеседую. В гостиной меня уже ожидали. Помещица Бенцианова, пожилая дама с властным, недовольным лицом, восседала на кресле в халате и ночном чепце. С одного взгляда было ясно, что характер у этой дамы весьма непростой. А выражение лица говорило о том, что все происходящее возмущает ее до крайности. Рядом на диване сидел ее племянник, Татаринов, муж погибшей. Он, в отличии от Бенциановой, был полностью одет, как на выход. Правда, костюм его находился в некотором беспорядке, будто он в нем и спал. Третьей в комнате была пожилая женщина, по виду доверенная служанка Бенециановой, стоявшая у нее за спиной. Я представился и приступил к допросу. — И что же, никто из Вас крика не слышал? — спросил я собравшихся. — Так спали мы, — ответил Татаринов, — поэтому никто ничего и не слышал. Татаринов, Викентий Андрианович, — представился он, чуть привстав. — Племянничек мой! — покосилась на него Бенцианова неодобрительно. — А Вы, простите, кто будете? — спросил я служанку, стоявшую за плечом хозяйки. — Пахомовна я, — ответила она, утирая слезы. — Служу я здесь, по хозяйству. — Кто-нибудь еще в доме живет? — поинтересовался я у Бенциановой. — Горничная моя, Сусанна, — ответила она раздраженно. — И супруга племянника моего, Ксения. Жила. — А Вы, как я погляжу, прямо вот так спали? В одежде? — переключился я на Татаринова. — Разморило, — ответил он. — Я прилег, не заметил, как заснул. — Странно это, — заметил я ему. — Ночь на дворе, а Вы одеты, как будто в дорогу. Жена Ваша словно при параде. Чемодан при ней упакованный. Собирались куда? Он замялся с ответом. Но потом ответил все-таки, но почему-то глядя не на меня, а на тетушку: — Да, собирались. Думали утром первым же поездом в Москву поехать, — он достал из кармана и показал мне два билета на поезд. — Я вот билеты купил. — А мне, значит, ничего не сказал, — вмешалась Бенцианова с упреком. — Тайком решил сбежать! Не попрощамшись! Как воришка! — Да Вы же, тетушка, сами меня выгоняли! — ответил он ей возмущенно. — Вроде как, и не рады были! — А чему радоваться-то? — все больше расходилась Бенцианова. — Я же вижу по твоим глазам, почему ты обхаживаешь старуху больную! У Татаринова окончательно сдали нервы. — Да хватит уже, тетушка! Довольно! — заорал он во всю силу. — Жену мою убили! Вы хоть это понимаете?! Пахомовна, ни слова не говоря, подала хозяйке капли. А я решил откланяться. Во взаимоотношениях тетки и племянника мне было все ясно. А также было ясно, что сегодня я вряд ли получу от них какие-то полезные сведения. Надо дать им успокоиться. И впредь допрашивать поодиночке. И, распрощавшись, я покинул гостиную. Едва я вышел за дверь, как налетел на ту самую горничную. Отлично, ее-то я и собирался искать. Наиболее интересная сейчас для меня фигура, единственный человек, который хоть что-то слышал. — Вы здесь горничная? — спросил я ее. — Да, — кивнула она в ответ. — Сусанна. — У Бенциановой давно служите? — Недавно, — сообщила она. — Я сама из Саратова, там тоже в хорошем доме служила. — А что же уехали, коли дом хороший? — поинтересовался я. — Провинились? — Да нет, что Вы, Бог с Вами! — испугалась она такого предположения. — Просто тамошние хозяева за границу уехали, а… А у меня письма есть! Рекомендательные! И из другого дома тоже. — Вот что, — решил я. — Вы приходите завтра в управление и письма свои рекомендательные приносите. В этот момент открылась дверь в гостиную, и в коридор выглянула встревоженная Пахомовна. — Барыне плохо! — сказала она Сусанне. — Доктора зови срочно! — Пахомовна! — окликнул я служанку. Она обернулась ко мне выжидательно. — Нет, ничего, — отпустил я ее. Со слухом у них у всех все в порядке. Как же могло случиться, что никто не услышал крика жертвы? Городовые на улице услышали, а люди, спящие в доме, даже не проснулись. Однако, это весьма загадочно. Мы с Коробейниковым вышли на улицу и пошли к экипажу, обсуждая по дороге дело. — Следов взлома нет, — сказал я. — Значит, убийца живет здесь. Или кто-то из них впустил убийцу в дом. — Сусанна? — предположил Антон Андреич. — Пока никого исключать нельзя, кроме хозяйки, — ответил я ему. — Для нее такой удар не под силу. Хотя дверь и она могла открыть. А ведь, кстати, это детская. А где же ребенок? — Ай, это известная история, — расстроенно ответил Коробейников. — Хозяйка, Бенцианова Антонина Марковна, лет двадцать назад потеряла своего сына. — Что случилось? — поинтересовался я. — Пошел кататься на коньках на речку, — ответил Антон Андреич. — Провалился под лед. Воспаление легких и… Спасти его не удалось. — Сколько ж лет ему было? — Семь лет, — вздохнул он. -Господи! Не удивительно, что у старухи так характер испортился, от таких-то переживаний. — С тех пор Бенцианова почти не выходит из дома, — продолжал мой помощник, — да и у себя мало кого принимает. До сих пор оплакивает своего Петрушу. — И комната до сих пор выглядит как жилая, — сказал я. — Но вот почему именно в этой комнате труп? — Загадка… — задумчиво протянул Коробейников.***
На следующее утро мы с Антоном Андреичем начали работу с допроса Сусанны, которая, как и было велено, явилась в управление. Я просматривал письма с прошлых мест ее работы, а она тем временем рассказывала: — Сирота я, скиталась все детство. А потом в Пензе работу нашла. Прислуживала в доме одного купца. А потом в Саратов переехала. — А что в Пензе не заладилось? — спросил я ее. — Жена купеческая ревновать начала, — вздохнув, потупилась горничная. — Был повод? — Да наговоры это все! — возмутилась Сусанна. — Пустое! Не было ничего. — А вот хозяин Ваш на похвалу не скупится, — заглянул я в письмо. — «Прилежная, услужливая, чистоплотная». Купец первой гильдии Воеводин. Сусанна смотрела на меня растерянно, видно не знала, что сказать. — Вы продолжайте, — поощрил ее я. — А потом в Саратове я работала в семье доктора, — вернулась к рассказу горничная. — Но они дом продали и подались за границу. Ну, а в Саратове как-то больше и не было работы. — Опять прекрасная характеристика! — взглянул я на второе письмо. — «Воспитанная, старательная, сообразительная.» Доктор Ванин. Я передал оба письма Коробейникову. Нужно было проверить их как следует. — А как же Вы у нас в Затонске-то оказались? — спросил я Сусанну. — Так проездом как-то была. И мне Ваш город очень понравился, — объяснила она. — И работу сразу тут нашла. Я же два месяца как служу у Бенциановой. — Устаете поди, — спросил я девушку с сочувствием, провоцируя ее на откровенность. — У хозяйки-то характер не простой. — Не жалуюсь, — потупилась Сусанна. — Но, хотя, конечно, бывает и тяжело. — Поэтому, наверное, и спите крепко, — сказал я ей. — Ведь кричала-то убитая громко, коль городовые на улице слышали. — Так ведь я тоже слышала сквозь сон! — сказала она. — Но я подумала, что это где-то на улице. — Понятно, — кивнул я. — Перед убийством что-нибудь подозрительное в доме видели? Может, разговоры какие слышали? — Да ничего странного, все как обычно, — пожала плечами горничная. И добавила строго: — А подслушивать я не приучена! — А вот это похвально! — одобрил я, хоть и сожалел в душе, что нет у нее такой полезной для меня привычки. — Ну что ж, ступайте тогда. Только из города не уезжайте, может, еще понадобитесь. Сусанна ушла, а я поручил Коробейникову отправить телеграфный запрос в полицейские управления Пензы и Саратова. Надо проверить, что же носит эту образцовую горничную по городам да весям, молодую да незамужнюю. Никакого мнения особого по ее поводу у меня пока не сложилось. Подождем фактов. А там — кто знает. — Кстати, — спросил я Антона Андреича о предыдущем моем к нему поручении, — что там по поводу француза? — Никаких зацепок, — ответил Коробейников. — На старой квартире он не появлялся, а возле дома князя тоже замечен не был. Но я там поставил нашего человека. — И никаких следов синей тетради, — вздохнул я. И велел: — С дома князя наблюдение снимайте. — Как же? — удивился Антон Андреич. — Снимайте, снимайте! — сказал я ему. — Неловкий топтун может только все испортить, а у меня другие средства есть. — Как прикажете! — пожал плечами Коробейников, всем видом своим показывая, что он меня не понимает, но, так и быть, раз я начальник, сделает, как велено. Ну, а у меня и вправду были свои средства. После дела Курочкиной и беседы с полковником Варфоломеевым я убедился окончательно, что мне требуется поддержка здесь, в Затонске. Коробейникова, как бы он не был мне предан, я не мог использовать. Хотя бы потому, что многого просто не имел права ему объяснить. Да и профессионализма у Антона Андреича в данном случае явно не хватило бы. А мне нужна была помощь профессиональная. И при этом, строго секретная. Поэтому я еще позавчера отослал телеграмму с оговоренным заранее текстом. И сегодня получил ответ: те, кого я просил приехать, находятся в Затонске. Вечером, покончив с делами, я отправился на снятую мной через третьи руки квартиру, где должны были ожидать меня мои помощники. Шел осторожно, опасаясь слежки. Но напрасно: в этот вечер за мной никто не следил. Подойдя к двери, я постучал условленным образом. Дверь слегка приоткрылась. А в следующую секунду открывший узнал меня и впустил в комнату. Их было двое, и я был очень рад их видеть. И они меня тоже, судя по приветливым улыбкам. Оба они были профессиональными филерами. Вернее сказать, высокопрофессиональными. В прошлом мы не раз работали вместе по поручениям полковника Варфоломеева. И я был очень рад, что они смогла откликнуться и приехать. Им я мог доверять полностью. — Приветствую Вас, господа, — сказал я им. — Как устроились? — Благодарствуйте! — ответили они мне. — Нам многого не требуется. — Тогда прямо к делу? Мы присели к столу. — Я вызвал Вас, господа, — поведал я, — потому что мне нужны свои люди, независимые от местной полиции. Так же, как и от полиции Петербуржской. Дело-то весьма деликатное. — Это мы понимаем-с, — сказал тот, что был постарше. — Не в первый раз, Яков Платоныч, — заверил меня второй, — в таких делах с Вами бывали-с! — Поэтому Вы здесь, — подвел итог я. — Жалование, как оговорено. Письмо от полковника при Вас? — Разумеется, — ответил старший, подавая мне письмо. Я распечатал конверт. «Уважаемый Яков Платонович. Дело об известной Вам тетради зашло в тупик. Охранке не удалось найти никаких ее следов, как и следов ее похитителя. Все нити ведут в дом князя. Однако он под высочайшим покровительством. И без самых веских и неопровержимых доказательств мы бессильны. Продолжайте наблюдение за известным Вам объектом. И за домом князя. Ваши расходы будут восполнены. Искренне Ваш, полковник Варфоломеев». — У нас две задачи, господа, — сообщил я филерам, дочитав письмо. — Француз, Жан Лассаль, плотного телосложения, лет пятидесяти. Установите местонахождение и наблюдайте. — И второе, — я поднялся, готовясь уходить, — установите наблюдение за домом князя Разумовского. Фиксируйте всех его гостей: кто такие, откуда. Докладывайте ежевечерне. В экстренных случаях — в любое время. Будете высылать мне записки — подписывайтесь, как обычно, Жук и Франт. Приступайте немедленно, — сказал я на прощание. — Рад вас видеть, господа. Честь имею.***
Утром следующего дня мы с Коробейниковым по-прежнему пытались разобраться в убийстве Ксении Татариновой. Пока никаких толковых версий не вырисовывалось. В этом деле было слишком много вопросов, на которые пока не имелось ответов, но которые ни в коем случае нельзя было игнорировать. — Неужели Татаринов убил свою жену? — строил предположения Антон Андреич, расхаживая по кабинету на манер адвоката Миронова. — Не знаю, — ответил я ему. — Накануне он купил два билета в Москву на поезд. — Для отвода глаз? — предположил Коробейников. — Или они поссорились перед отъездом? — И почему же тогда они пошли ссориться в комнату покойного мальчика? — озадачил я его. — У них и своя комната имеется. То, что тело Ксении было найдено в детской покойного Петруши, особенно занимало меня. Я чувствовал, что эта деталь, несомненно, важна, но никак не мог понять, чем именно. — Да, действительно странно, — задумчиво протянул Коробейников. Тут наши бесплодные пока рассуждения были прерваны самым приятным образом. В коридоре послышался торопливый перестук каблучков, и в кабинет, неся с собой аромат морозной свежести, ворвалась Анна Викторовна Миронова. — Яков Платоныч! Антон Андреич! — воскликнула она, как всегда приступая сразу к делу и пренебрегая мелочами, вроде приветствия. — У меня для Вас очень важное сообщение! Была она сегодня дивно хороша в своем изящном полушубке, отороченном лисьим мехом. И немедленно внесла приятное оживление в наше с Антоном Андреевичем сыщицкое общество, слегка приунывшее от непонятностей в деле. — Ксения в ту самую ночь должна была встретиться с неким Анатолем! — продолжила Анна Викторовна воодушевленно. Сумочка в руке мешала ей жестикулировать, и она без церемоний пристроила ее на мой стол. Щеки Анны разрумянились, а глаза горели азартом. Теперь, выпалив свое «очень важное сообщение», она смотрела на меня, ожидая моей реакции. Полагаю, восторженной. Я изо всех сил старался скрыть улыбку. Так она была весела и свежа и так порадовала меня самим своим появлением, что я ни в коем случае не хотел ее обидеть. Хоть и предполагал, что мне сейчас снова придется иметь дело с ее духами. — Утро доброе, Анна Викторовна, — поприветствовал я ее, поднимаясь ей навстречу, — не могу порадоваться за этого господина, поскольку не имею чести знать. Вы присаживайтесь. Анна осознала, что пренебрегла всеми правилами вежливости и смутилась. — Ах, простите мне мою сумасбродность! — извинилась она. — Я очень торопилась. И вновь вернулась к своему сообщению, объясняя все, на этот раз, подробнее. Присаживаться она так и не стала. Видимо, в азарте сыщицком была просто не способна усидеть на месте. — Ксения Татаринова, — объясняла мне Анна Викторовна, — перед самой своей смертью должна была встретиться с неким Анатолем на Монастырской улице. И мне кажется, что у них были отношения. — Позвольте полюбопытствовать, — спросил я, — а кто втянул Вас в это дело? Кто на этот раз не доверяет полиции? Бенцианова или Татаринов? — Ксения, — ответила со вздохом Анна Викторовна. — Она мечется и все время просится, рвется к этому Анатолю, — и добавила с сочувствием: — Влюблена! Дело о влюбленном призраке! Куда катится мир? И я вместе с ним? А что самое неприятное, что я эти ее сведения приму и проверю. Потому что других у меня просто нет! Недовольный ситуацией, в которой я вынужден руководствоваться указаниями призраков, я сказал чуть жестче, чем хотел: — Снова светские новости с того света? Анна Викторовна, конечно, рассердилась, как всегда, когда я пренебрегал ее духами: — Вы можете сколько угодно ехидничать! — сказала она мне обиженно. — Но Вы сначала проверьте! — Антон Андреич, — сказал я Коробейникову, — окажите услугу! — Проверим! — с готовностью подскочил мой помощник. И добавил специально для меня, утешающе: — На Монастырской улице не так много домов. — Также, как и мужчин с именем Анатоль, — согласился я с ним. Коробейников быстро вышел, а я снова повернулся к Анне. Она стояла потупившись и, судя по выражению лица, продолжала на меня сердиться. Это было огорчительно. Я надеялся, что после того, как я отправил Антона Андреевича на Монастырскую, Анна Викторовна сменит гнев на милость. — Вы присаживайтесь, — я чуть тронул ее за рукав шубки. Анна взглянула на меня, опустилась все-таки на стул и снова потупилась. Я присел напротив нее, посмотрел внимательно. Кажется, она не обижена сейчас. Она… Огорчена? Смущена? Расстроена? Но чем? Ведь несколько минут назад она, казалось, освещала своей радостью весь мир. — Есть еще кое-что, — сказала Анна Викторовна, не поднимая на меня глаз и внимательно изучая свои перчатки. — В доме Бенциановой объявился дух. Так. Кажется, я понимаю, что ее так расстраивает. Просто она знает отлично, что к сообщению о духах я отнесусь определенным образом. И заранее огорчается, зная, что я сейчас скажу. И лучше бы мне быть предельно тактичным, потому что с духами или без них, но обижать эту замечательную девушку я не хочу. Но, с другой стороны, а как мне прикажете реагировать на это сообщение? Что она от меня хочет? Чтоб я ей этого духа поймал? Или записал бедолагу в подозреваемые? Как бы не так! Я помню из ее рассказов, что духи не могут причинить вреда живым. Так что мне этот дух совершенно без надобности. — А вот это точно не по нашей части, — ответил я с максимальной серьезностью, но в то же время стараясь говорить мягко и дружелюбно. — Да, но это дух покойного сына Бенциановой! — ответила Анна Викторовна. — Того самого, которого двадцать лет назад не стало. С ее точки зрения, судя по всему, личность духа делала его значимым в моих глазах. А я вот пока так и не понимал, как именно. — Я слышал. Печальная история, — сказал я ей. — Мальчик попал под лед и заболел воспалением легких. Но это было двадцать лет назад! — Но Бенцианова-то верит, — сказала взволнованно Анна, — что Петруша ее может вернуться! — Ее можно понять, — пожал я плечами. — Она что-то скрывает! — понизив голос для пущей значительности, произнесла Анна Викторовна. — Это что-то связано с этим духом! Все равно не понимаю! Я вижу, что она волнуется, что считает эту информацию очень важной. Но никак не могу взять в толк, чем она для меня-то важна! — Боюсь, это не в моей власти, — сказал я вежливо, — допрашивать Бенцианову о ее отношениях с миром духов. Это ведь по Вашей части, не правда ли? От одной мысли о подобном допросе меня ужас охватывал. Нет, даже ради Анны Викторовны и всех ее улыбок я на это не пойду ни за что! Анна, поняв, что я отказал ей в помощи, поднялась с оскорбленным лицом, забрала с моего стола свою сумочку и удалилась, гордо вскинув голову. Даже не взглянула на меня на прощанье. Видно, совсем обиделась! Боже мой! А ведь она и вправду хотела, чтобы я допросил Бенцианову о духе ее покойного сына! Ну и как прикажете мне на подобное реагировать? Ну, если смех исключается? Да уж, господин Штольман, сложная у Вас ситуация. И барышню Вы, кстати, все-таки обидели не на шутку, хоть и вопреки своему желанию. И, зная ее характер, заслужить прощение Вам будет очень непросто! Я усмехнулся своим мыслям и вернулся к работе. Как-нибудь справлюсь. И с делом, и с барышнями, и даже с духами, если потребуется. У меня тоже характер тот еще! Коробейников возвратился удивительно быстро. Был он крайне доволен. И видно было, что его просто распирает от желания поделиться найденной информацией. А еще его, похоже, безмерно радовало, что информацию эту мы добыли с помощью Анны Викторовны. Антон Андреич явно считал, что я недооцениваю ее помощь, и всегда спешил мне указать, если она нам что-то подсказала, а я, по его мнению, этого не заметил. — Значит, так! — приступил Коробейников к рассказу. — На Монастырской улице проживает один-единственный человек, который может быть тот самый Анатоль. Это Анатолий Киреев, офицер. — Что-нибудь о нем известно? — осведомился я. — Ничего особенного, — поведал Антон Андреич. — Сибаритствует. Выпивает в меру, головы не теряет. В Затонске у нас объявился месяца два назад, проездом. Но задержался по каким-то пока невыясненным причинам. — Есть какая-то связь с нашей убитой Ксенией Татариновой? — Хозяйка квартиры, где он остановился, — довольно сказал Коробейников, — оказалась дамой весьма любопытной и наблюдательной. — Что б мы делали без наблюдательных граждан! — согласился я с его одобрением любопытства хозяйки. — Она сообщила мне, — продолжил Антон Андреевич, — что Анатоля посещала дама в шляпке с вуалью. — Лица хозяйка, конечно, не разглядела? — предположил я. — Зато во время отсутствия господина Киреева, — заговорщицким тоном сообщил Коробейников, — хозяйка заглянула в его комнату и изучила его почту! И выяснила имя дамы сердца Анатоля! Антон Андреич светился радостью и явно хотел преподнести мне эти сведения, как сюрприз. Была у него такая манера, весьма меня, кстати, раздражавшая. Я почитал подобные эмоции в работе неуместными. — Кто это? — спросил я Коробейникова строго. — Она подписывала свои письма, как Ксения Т. — сказал Антон Андреич со значением. — То есть, Татаринова! Что ж, каким бы странным образом не попала к нам эта информация, наше дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки. Если у Ксении был любовник, то это давало мужу явный мотив. Так что мы с Антоном Андреичем немедленно отправились на Монастырскую.***
Анатолий Киреев выглядел именно так, как принято представлять себе молодого сибаритствующего офицера, совратителя и похитителя чужих жен. Прямо хоть бери его и вставляй в дешевый романчик. Впечатление слегка портил лишь свежий синяк на скуле, да явное похмелье. Мое сообщение о смерти Ксении повергло его в состояние глубокой подавленности. Он сидел передо мной, опершись на столик, на котором стоял початый графин с водкой, курил и рассказывал: — Мы любили друг друга! И собирались бежать этой ночью. — Да? — ответил я ему с известной долей иронии. — А вот я думаю, случилось следующее: Вы пришли к Ксении домой, повздорили, она отказалась с Вами ехать, и Вы ударили ее чем-то тяжелым по голове. — Что Вы такое говорите? — возмутился Киреев. — Я не был в том доме! Я всю ночь ждал Ксению на почтовой станции! — А вот это не трудно проверить, — сказал я. И добавил для Коробейникова: — Не так ли, Антон Андреич? Коробейников кивнул мне и молча вышел. — Я любил ее! — проговорил Киреев едва ли не со слезами в голосе. — И как долго продолжался Ваш роман? — спросил я у него. — Месяца полтора-два… Я не помню! — продолжал демонстрировать мне свои переживания Анатоль. — Понимаете, все было как в сказочном тумане! Она чудо! А муж ее тупица, самодур. Да, насчет дешевых романов я не ошибся. Он ими, видимо, весьма увлекается. — И Вы уговорили Ксению бросить мужа и уехать с Вами? — уточнил я ситуацию. Видимо, Киреев почувствовал в моем голосе невысказанное неодобрение, потому что посмотрел на меня с вызовом. Лицо его сделалось одухотворенным, а голос дрожал от сдерживаемых чувств. — Вы знаете, что такое истинная любовь?! — спросил он меня, возвысив голос, будто монолог на сцене читал. — Вы знаете, что такое незатухающая страсть, а у Вас на пути какой-то ничтожный тюфяк?! Ничтожество! Ну где уж мне, фараону приземленному. Нам такие высокие материи недоступны. И романы дешевые читать недосуг, убийства вот расследуем. — Я долго пытался ее уговорить, — продолжал Киреев возбужденно, — но она никак не соглашалась. — А в маленьком городе держать связь с замужней женщиной невозможно, — поощрил я его к дальнейшему повествованию. — Вы правы, — согласился он. — И вчера сюда неожиданно нагрянул ее муж, Татаринов, а мы с Ксенией… Ну, в общем, Ксения была со мной… Он умолк, смешавшись, даже покраснел слегка. Кивком указал на постель. Вот как? Стало быть, господин Татаринов не просто был в курсе того, что у его жены имеется любовник, но и застал их вчера в самой пикантной ситуации. А ночью, при допросе, он об этих обстоятельствах умолчал. — Что тут творилось! — продолжал Анатоль с возмущением. — Безобразнейшая сцена, должен я Вам сказать. Татаринов пытался задушить Ксению! — То есть, — уточнил я, — Вы позволили Татаринову душить любимую женщину? — Я еле его остановил! Вот! — он показал на синяк на лице. — Это было ужасно! Я оттащил его. Видит Бог, я не хотел отпускать Ксению с ним. Я ужасно боялся за нее. Но он муж, что я мог?! Не поздновато ли Вы задумались о правах мужа в отношении жены, господин Киреев? Раньше они вас так не волновали! — Он все-таки увез ее домой, — продолжал рассказывать Анатоль. — Он был в такой ярости! Он был способен на все. Вы понимаете? — Не очень, — ответил я ему, имея в виду, что не могу понять ни его действий, ни его мотивов. Неясно мне, как можно пожелать чужую жену. А уж тем более неясно, как можно оставить в опасности любимую женщину. Последнее — в особенности. — То есть, Вы отпустили несчастное создание домой с мужем, который перед этим пытался ее задушить, — описал я ситуацию так, как мне она виделась, — а сами остались допивать здесь вино в доме? — На что Вы намекаете? — спросил он, ощутив в моих словах неодобрение. — Просто восстанавливаю события, — ответил я, пристально глядя ему в глаза и подавляя в себе желание украсить его лицо еще одним синяком, для симметрии. А возможно, и более, чем одним. — Да что я мог сделать! — принялся оправдываться под моим презрительным взглядом Киреев. — Он муж, и… Не закончив фразу, он схватил графин с водой, налил себе, залпом выпил. — Мы с Ксенией должны были бежать той же ночью, — заговорил Киреев торопливо, будто заслоняясь от меня этими словами. — Вот, она прислала записку. Она все-таки согласилась бежать, причем немедля. Иначе муж увез бы ее в Москву утренним поездом. Я прождал ее всю ночь. Это был наш последний шанс. Я рассмотрел записку. Анатоль говорил правду. Ксения на самом деле собиралась бежать с ним этой ночью. И если подтвердится, что он всю ночь был на почтовой станции, значит, он совершенно точно не убивал. И больше мне с ним говорить не о чем. Но зато теперь у меня есть все основания подозревать мужа Ксении. И вот с ним я хочу побеседовать как можно скорее. И не только побеседовать. — Покарауль этого Дон Жуана, пока Коробейников не вернется, — велел я городовому, — а если алиби не подтвердится, в участок его.***
Заехав в управление, я взял ордер на обыск в доме Бенциановой и отправился туда. Я хотел допросить Татаринова. А еще надеялся при подробном обыске отыскать-таки орудие убийства Ксении. Когда мы почти подъехали, я заметил у угла дома Пахомовну, которая о чем-то разговаривала, как мне показалось, с уличным пацаненком, явно из бездомных. Я притормозил экипаж и пошел к ним, решив для начала перекинуться парой слов со старой служанкой, а заодно выяснить, что это за мальчишка трется возле дома. Пацан, заметив меня, испугался, сунул в руки Пахомовне миску с кашей, которую она, видно, для него вынесла, и дал деру. — Ну и что это тут у вас за мальчишка? — спросил я Пахомовну строго. — Ну, Ванька, сирота! — объяснила она. — Поесть попросил, ну я и покормила. — Частый гость? — Ну, забегает, когда проголодается, — сказала Пахомовна. — Хозяйке доложите, — попросил я ее, — у нас предписание на обыск. Пахомовна вздохнула горестно и пошла в дом. Мы с городовым прошли вслед за ней. Мы обыскивали комнату Татариновых. Пахомовна стояла в дверях со слезами на глазах и мелко крестилась. Жила она в доме давно и беды хозяев, видимо, воспринимала, как свои, семейные. У стула я заметил прислоненную трость с тяжелым навершием. Такой, если по голове ударить, череп проломить можно запросто. Крови на трости не было, но это еще ни о чем не говорило. В дверь, оттолкнув Пахомовну, влетел Викентий Татаринов. — Так! Что здесь происходит? — возмущенно спросил он. И тут же сорвался на крик: — По какому праву!!! — Господин Татаринов, — обратился я к нему официально, — Вы подозреваетесь в убийстве своей супруги, Татариновой Ксении Петровны. — Я? — удивился Татаринов. Весь гонор с него слетел мгновенно. — Что за бред Вы говорите? — Ревность, господин Татаринов, ревность, — пояснил я. — У нас и свидетель имеется. — Нет… — он даже отступил от меня на шаг, обернулся, будто не веря в происходящее. — Я не убивал! Я спал! Выглядело его изумление довольно правдоподобно, но я видал и не такие спектакли. — А вот мне думается, не спали Вы, — сказал я ему с легкой усмешкой, — а караулили свою жену, подозревая, что она сбежит с господином Киреевым. И она действительно собиралась бежать, о чем свидетельствует собранный ею чемодан. Между Вами произошла размолвка, и Вы ударили ее вот этой самой тростью! Я показал трость Татаринову, он шарахнулся от меня, будто испугался, что я его ударю. — Нет, — дрожащим голосом выдавил он. — Нет! Вы… Вы ошибаетесь! Я любил Ксению! Я никогда бы не навредил ей! — А господин Киреев утверждает, — сказал я ему, — что Вы душили ее. У него на глазах. — Нет! — заорал Татаринов, полностью теряя самообладание. — Нет!!! Все не так! Он заходил по комнате, пытаясь взять себя в руки. Я ждал, пока он успокоится. Наконец он снова смог говорить. — Этот человек, он совсем недостоин ее, — произнес безутешный вдовец со слезами на глазах. — Я ревновал, это правда. Но, поверьте мне, я не убивал! И этот, похоже, те же романы читал. Но вот что было странно: вроде бы все указывало на мужа. И мотив у него был, и возможность. Но что-то мешало мне поверить полностью в то, что он убил Ксению. И дело было не в отсутствии улик. А просто я чувствовал, что это не он. Впрочем, один способ проверить кое-что у меня есть. Я не стану брать его под стражу, хотя имеющегося у меня материала для этого вполне достаточно. И если он попробует сбежать, значит, точно виновен. Правда, если не попробует, то это вообще ничего не докажет, но в этом случае я просто ничего и не теряю. — Во всяком случае, — предупредил я Татаринова, — из Затонска до конца следствия Вам уезжать запрещено. А также необходимо отмечаться в полицейском участке ежедневно. В противном случае Вы будете помещены под арест. Вам понятно? Он покорно кивнул и закрыл лицо руками.***
По сути, следствие снова зашло в тупик. Но не успел я этим всерьез огорчиться, как события получили новое развитие. Поздним вечером нас снова срочно вызвали в дом Бенциановой. Во дворе дома было обнаружено тело Пахомовны. — Дворник ее нашел, — сообщил мне городовой, когда мы прибыли, — но ничего толком сказать не может, никого не видел, ничего не знает. — Знаете, ей размозжили голову точно так же, тупым твердым предметом, — сказал мне доктор Милц, осматривающий тело. — Вам не кажется странной, Яков Платоныч, схожесть этих смертей? Я только вздохнул. Версия о виновности Татаринова зашаталась весьма изрядно. Она вся строилась на мотиве, на ревности. А Пахомовна тут была явно ни при чем. — Я, кстати, не удивлюсь, — добавил Милц, — если и орудие убийства одно и то же. Из дома на наши голоса вышла Сусанна. Увидела лежащее тело, отшатнулась, прижав руку к губам. — Господи! Беда-то какая! — запричитала она. — Она же весь вечер еще на кухне крутилась. — Выходила она куда? — поинтересовался я у горничной. — Выходила ведро выносить, — ответила Сусанна, — а потом не вернулась, и я подумала, что это она в свою комнату пошла. — А сами-то где были? — спросил я ее. — Так я у себя в комнате была, — ответила горничная, глотая слезы. — Отлучались куда? — Меня барыня три раза вызывала, — расплакалась окончательно Сусанна, — а потом я легла спать… — Яков Платоныч, — обратился ко мне доктор Милц, — смерть наступила, ну, примерно, пару часов назад. То есть в восемь вечера. Из дома, на ходу надевая пальто, выбежал Татаринов с совершенно ошеломленным лицом. — Боже мой! — воскликнул он, не отрывая взгляда от мертвого тела. — Викентий Андрианович, — обратился я к нему, — а Вы когда последний раз Пахомовну видели? — Я… Я ее вообще целый день не видел, — с трудом проговорил Татаринов, явно борясь с потрясением. — Уверены? — уточнил я. — Намекаете, что вот это вот убийство — оно тоже на моей совести? — спросил он меня возмущенно, срываясь на крик. — Но зачем мне это? Ну, скажите! Ну, скажите, зачем мне убивать Пахомовну?! — Да успокойтесь Вы, — сказал я ему. — Никто Вас ни в чем не обвиняет. И я кивнул городовому, чтобы он увел посторонних с места преступления. Тот вежливо оттеснил к дому рыдающую Сусанну и все еще возмущенного Татаринова. Я еще поговорил с дворником. Но тот ничего толкового про убийство сказать не мог. «Шел-нашел», вот и весь сказ. Зато припомнил он, что днем видел, как возле дома крутился какой-то незнакомец, похожий на приказчика или купчика. Не местный, раньше дворник его не видел. Из местных же, со слов дворника, Пахомовна дружила только с приказчиком из галантерейной лавки, заходила к нему на чай. — Яков Платоныч, — спросил меня Коробейников, — теперь пора с хозяйкой побеседовать? — Да нет, — отказался я от этой идеи. — Незачем больную женщину ночью беспокоить. Завтра. Завтра и с приказчиком побеседуем. И отдав указания перевезти тело Пахомовны в мертвецкую, я отпустил Коробейникова и сам поехал домой. Отдых нам всем не повредит.***
Утром следующего дня мы с Коробейниковым, первым делом, отправились в галантерейную лавку, чтобы побеседовать с приказчиком, дружившим с Пахомовной. Когда мы уже практически были на пороге, Коробейников внезапно замедлил шаг и обратился ко мне чуть смущенно: — Яков Платонович, а может быть, Вы поговорите с галантерейщиком? А я вот… тут постою… Хотя, впрочем… И смутившись еще сильнее, Антон Андреич, опережая меня вошел в дверь лавки. Я пожал плечами и последовал за ним. Поведение его было мне непонятно, но ломать голову над этим я не хотел. Пошел и пошел. Стало быть, все в порядке. Впрочем, замешательство моего помощника стало понятно сразу, как мы вошли. Судя по всему, в этой лавке он не раз бывал. Приказчик, низенький, плешивый человечек, кинулся к нему прямо-таки с распростертыми объятиями: — Антон Андреич! — Я здесь по казенной надобности, — строго осадил его Коробейников. — Расследуется убийство известной Вам особы. — Да, несчастье-то какое! — вздохнул приказчик. — За что это Пахомовне-то? Добрая она была женщина. Нищих подкармливала. — Это господин следователь, Яков Платонович, — представил меня Коробейников на правах старого знакомца. — А это приказчик, господин Луков. — Говорят, Пахомовна частенько к Вам заходила? — спросил я приказчика. — Захаживала, — не стал отрицать тот. — Поболтать о том, о сем. — Когда в последний раз? — Так вчерась! — ответил Луков. — Жаловалась на Сусанну, горничную. Пахомовна-то мальчонку прикармливала, сироту. А Сусанна запретила ему приближаться к дому. Осерчала поэтому Пахомовна-то. — С чего же это Сусанна сироту невзлюбила? — поинтересовался я. — А кто его знает, — пожал плечами приказчик. — Ругались они с ней, с Сусанной. Прям вне себя была! Я ее никогда такой не видел. — То есть, они ругались? — переспросил его Коробейников. — И прямо здесь? При Вас? — Пахомовна иголки купила, — пояснил господин Луков Антону Андреичу, — и забыла тут, голова садовая. А я вышел, чтобы отнести. Гляжу, они на заднем дворе стоят, собачатся. — Мальчонка больше не появлялся? — спросил я. — Сегодня — нет. — Если увидите, — попросил я его, — задержите его и городового позовите. — Натворил чего? — встревожился приказчик. — Да нет, — успокоил я его. — Хотим его в приют отдать. — Хорошее дело, — одобрительно покивал наш собеседник. Распрощавшись, я пошел к выходу. Коробейников направился было за мной, но господин Луков остановил его вопросом: — А когда Вы зайдете еще, Антон Андреич? — Прошу прощения? — обернулся к нему мой помощник. — Тут счета неоплаченные лежат, — подал ему приказчик тощую стопку листочков. — Пара носовых платков, дюжина носков… Коробейников покосился на меня смущенно. Я притворился глухим. Надо будет поговорить с Трегубовым, чтобы моему помощнику прибавили жалование. Антон Андреич ни к какому способу мотовства был не склонен. И если ему приходилось задерживать счета за такие мелочи, значит, жалования его едва хватает на самое необходимое. Следует не ему смущаться, а мне стыдиться, что за столько времени я не озаботился узнать, какое жалование у моего помощника, и не следует ли его увеличить. — Я помню, помню все, не извольте беспокоиться, — раздраженно ответил приказчику Коробейников. — Жалование получу и все Вам оплачу. Господин Луков, наконец-то, всучил Коробейникову свои бумажонки, и мы с облегчением покинули лавку. Чтобы помочь Антону Андреевичу, все еще явно переживающему свой конфуз, справиться с эмоциями, я, как ни в чем не бывало, заговорил с ним о деле: — И с чего бы это Пахомовне ссориться из-за мальчишки со служанкой? — То ли Пахомовна что-то замышляла с мальчишкой, — предположил Коробейников, — то ли Сусанна. А может, Сусанна в сговоре с Татариновым, и они сначала убили Ксению, а потом Пахомовну. — Опросите еще раз соседей, лавочников, — поручил я ему, — может, кто-то поточнее видел этого неизвестного. Встретимся в управлении. Коробейников отправился выполнять мое поручение. А я поехал к доктору Милцу. Доктор подтвердил вчерашнюю свою версию о том, что Пахомовна была убита скорее всего тем же орудием, что и Ксения Татаринова. Что для меня неизбежно означало, что их убил один и тот же человек. Вот только кто именно? И при чем тут этот мальчишка-сирота? Может быть, и не при чем вовсе. Но почему Сусанна была так против того, чтобы Пахомовна его приваживала? Может быть, потому, что не хотела, чтобы хоть кто-то еще крутился вокруг дома и мог что-то увидеть? То есть, в доме или около него происходит что-то, что должно остаться тайным. И Сусанна в этом замешана. А что? Вполне пригодно для версии. Если предположить, конечно, что у Сусанны есть сообщник вне дома. Допустим, в ночь убийства Ксении она зачем-то впустила сообщника в дом. Поэтому и не спала. Но Ксения их застала, и они ее убили. А затем тот же человек убил Пахомовну? Но зачем? Чтоб сирот не приваживала? Опять бред какой-то получается. Будто не хватает мне какого-то связующего звена.***
Связующее звено появилось на следующее утро вместе с Анной Викторовной, принесшей мне новости об очередных своих приключениях. Я поил ее чаем в своем кабинете, а она рассказывала: — Бенцианова считает, что она видит дух своего покойного сына. Но она видит живого мальчика! — Почему Вы так решили? — спросил я. — Что, караулили его в доме? — Ну, если честно признаться, да, — смущенно потупилась Анна Викторовна. — Но он сбежал. Я даже замер. Вообще-то мое предположение о том, что она ночью в чужом доме ловила призраков, было лишь попыткой пошутить. Шутка явно оказалась неудачной. — Ох уж эта мне Ваша самодеятельность, Анна Викторовна! — сказал я неодобрительно. — Плохо! Плохо, что Вы его спугнули. При умелой слежке он вывел бы нас на взрослых подельников. — Взрослых подельников? — похоже, такая мысль ей в голову не приходила. Конечно, главное призрака поймать! — Если это мистификация, — пояснил я ей, — то за всем этим стоят взрослые. У ребенка на такое просто ума не хватит. Видно было, что Анна Викторовна расстроилась. Она-то думала, что принесла мне ценные сведения, а оказалось, что на самом деле помешала расследованию. Но тут лицо ее осветилось, она кинулась к своей сумочке и подала мне кусок проволоки, изогнутой фигурно, в виде собаки: — Вот! Мальчик обронил, когда убегал! — Яков Платоныч! — влетел в комнату Коробейников. — Телеграммы из Пензы и Саратова. Сусанна действительно работала у доктора и у купца. У местной полиции на нее ничего нет. Ни одного мало-мальски свидетельства даже, что она аферистка. То есть, ни одной зацепки. Тупик! — Ну почему же? — я подал ему проволоку. — Вот, Анна Викторовна принесла. Вы узнайте, где применяется такая проволока. Мануфактуры, склады, мастерские… Дух, приходящий к Бенциановой, где-то же взял эту проволоку? Коробейников рассмотрел проволоку со всех сторон. — Это медь, — сказал он. — Это поможет мальчика найти? — спросила Анна Викторовна встревоженно. — Во всяком случае, — поспешил успокоить ее мой помощник, — это действительно зацепка. — Антон Андреич, — поторопил я его, зная, что, покуда Анна Викторовна здесь, он с места не сдвинется, если я не прослежу, — не теряйте времени. — Я не понимаю, — сказала Анна, опускаясь на стул, — а зачем весь этот спектакль разыгрывать? — Возможно, для того, чтобы манипулировать Бенциановой. — предположил я. — Привести ее к какой-то мысли, действию. Если мы узнаем мотив, то, возможно, поймем, кто убийца. Я еще раз поговорю с Бенциановой. — Ой, нет! Я думаю это будет крайне затруднительно, — спохватилась Анна Викторовна. И добавила виновато: — После моего визита к ней. — Ох уж эта Ваша самодеятельность, Анна Викторовна, — вздохнул я с неудовольствием. Анна виновато понурилась. Я в который раз обругал себя за бесчувственность и добавил: — Хотя за мальчика и проволоку хвалю. Голубые глаза вспыхнули радостью в ответ на скупую мою благодарность.***
Разговор с Бенциановой и в самом деле вышел очень непростой. Характер у старухи и так был не сахар, а тут еще она ни за что не желала расставаться с иллюзией того, что видела именно своего сына. Я сочувствовал ее горю, но как мог старался убедить ее в истинном положении дел. — Поймите, он вовсе не дух, — урезонивал я ее, призвав на помощь всю силу убеждения, какой владел. — Он живой! — Живой, — кивала мне головой Бенцианова, — мой Петруша живой! — Ради памяти своего сына! — продолжал я бороться с ее заблуждением. — Ну не дайте Вы себя обмануть! Я точно знаю, что Вашему сыну бы не понравилось, если бы какой-то другой мальчик выдавал себя за него. — Другой? — вроде бы прислушалась ко мне Антонина Марковна. — Как это другой? Он похож! Он очень похож… Кажется, она все-таки услышала меня. — Это не Петруша? — спросила она, и глаза ее стали наполняться слезами. — Нет, — вынужден был подтвердить я. — Не сын мой? — она заплакала. Честное слово, если бы не убийства, которых уже было два и которые могут продолжиться, я предпочел бы оставить эту несчастную женщину в ее заблуждениях. Иногда и заблуждения могут быть полезны. Они спасают от боли. Впрочем, характер у Бенциановой был очень сильный. Вскорости она взяла себя в руки и успокоилась. И я получил возможность расспросить ее о случившемся. — Вы мне расскажите, о чем Вы разговаривали с этим мальчиком, — попросил я Антонину Марковну. — В беде он сейчас. — Как в беде? — забеспокоилась помещица. — В руках преступников он, — пояснил я. — Вы помогите мне его найти. Это важно! О чем Вы с ним разговаривали? — Он… Он ревновал ужасно, — припомнила, волнуясь, Бенцианова. — К племяннику и к жене его. Говорил, что они плохие, что они не любят меня. И требовал, чтобы они уехали. Вот, значит, как. Похоже, я был прав в своих подозрениях. Преступнику, а скорее, преступникам мешало то, что в доме много народу. И они пытались удалить Татариновых, манипулируя Бенциановой при помощи мальчика. — Поэтому Вы и охладели к племяннику? — уточнил я. — Ну, вот возьмите, здесь письма лежат, — указала на бюро Антонина Марковна. — В письмах тоже наговаривали что-то на него, что не нужна я ему, что, мол, деньги мои только ему нужны, племяннику моему. — Да… — сказал я, проглядывая письма. — Из письма выходит, Ваш племянник сущий злодей и мошенник. Кто-то не хотел, чтобы он получил наследство. — Ну так нет у меня больше никого! — удивилась Бенцианова. — Только он да я. — Может, еще кто-то в наследники намечался? — спросил я. — Нет, нету никого. Нету, — категорически потрясла она головой. — А Пахомовна? Может, она на что надеялась? — высказал я предположение. — А здесь появился Ваш племянник, а она от обиды и стала писать эти письма? — Пахомовна? — поразилась Бенцианова. — Нет! Она же неграмотная была. — Антонина Марковна, — спросил я ее. — Вы храните в доме драгоценности? Лицо ее тут же приняло замкнутое выражение. — Что я храню и где храню, — ответила она мне резко, — это Вас совершенно не касается! В общем-то, тоже ответ, своего рода. Потому что мне абсолютно понятно, что Бенцианова действительно хранит в доме ценности. И именно за ними, видимо, и идет охота. Я распрощался с Антониной Марковной и покинул дом. На улице возле экипажа меня ожидала Анна Викторовна. Видимо, она волновалась, как пройдет мой разговор с Бенциановой, рассерженной ее вмешательством, и решила поскорее узнать, как дела. — Яков Платонович! — окликнула меня Анна, едва я вышел на улицу. Я повернулся к ней с вежливой улыбкой. — Убийца кашляет! — выпалила Анна. — Что? — я не понял, что она имеет в виду, кроме, пожалуй, того, что сюда ее привело не беспокойство за исход разговора. — Ну, видимо, у него чахотка, — пояснила Анна Викторовна. — Что Вы говорите! — усмехнулся я таким подробностям. Не иначе медицинские сведения из мира духов. — Я говорю, что убийца чахоточный, — не реагируя на мою иронию, повторила Анна Викторовна. Может, я не прав, и духи тут не при чем? Иначе она бы на меня уже обиделась. — А откуда Вы это взяли? — осторожно поинтересовался я. — Дворник сказал! — откровенно соврала Анна. Врать она по-прежнему не умела, но продолжала пытаться. Значит, все-таки вести с того света. — Странно, — ответил я. — А мне он ничего такого не говорил. Анна Викторовна гордо вздернула подбородок, но спорить со мной не стала. Я взял ее под локоток, чтобы помочь подняться в экипаж, когда нас настиг окрик Коробейникова. — Стойте! — бежал он к нам, размахивая руками. — Как хорошо, что я Вас застал! Добежав и еще не отдышавшись, Антон Андреич сообщил: — Такая проволока имеется только в лавке «Курилин и сыновья». — Отличная работа, Антон Андреич, — похвалил я его. — Да, вот еще что: кто-то писал анонимки вместо покойной Пахомовны. Найдите автора. И я передал ему письма, которые забрал у Бенециановой. — А как же? — растерялся Коробейников. — Почерк, характерные ошибки, — подсказал я ему. — Ну и знакомых ее всех опросите. Коробейников просмотрел письма и почти сразу окликнул меня: — Яков Платоныч! — Да, — повернулся я, готовый ответить на его вопрос. Но вопросов у моего помощника не оказалось. Зато его простодушное лицо лучилось радостью и некоторою хитростью. Было видно, что он что-то задумал и своей задумкой доволен чрезвычайно. — Я, даже никого не опрашивая, могу сказать по почерку об авторе этих сочинений, — гордо заявил он. — Вот, обратите внимание, судя по количеству ошибок, человек малограмотный. И, стало быть, невысокого положения. Коробейников искоса, пряча улыбку, взглянул на Анну Викторовну, снова принял напыщенный вид и продолжил: — Вот эти загогулины в словах говорят о том, что характер скверный. И наклон слов позволяет мне с уверенностью сказать, — тут он изобразил задумчивость, — что человек невысокого роста и с залысиной. — Уж не ваш ли это галантерейщик? — спросил я Антона Андреича. — Не Вам ли он этим почерком счета выписывает? Анна Викторовна, наблюдавшая за спектаклем, сдерживая улыбку, не выдержала и рассмеялась. — Ну Яков Платоныч! — обиженно попенял мне мой помощник. — Вы определенно все испортили! Это была моя шутка! Моя фраза была! Я должен был сказать ее в самом конце! — Да мы и так под впечатлением, — с улыбкой ответил я ему, забирая у него письма. — Антон Андреич, не переживайте! — смеясь, утешила Коробейникова Анна Викторовна. — Вы действительно были очень остроумны! И снова рассмеялась. Мне и самому хотелось смеяться над забавной его шуткой, и только привычка сохранять солидный вид меня останавливала. Так, с улыбками на лицах и в отличном настроении, мы погрузились в экипаж и отправились прямиком к галантерейщику. Нужно было поскорее узнать, действительно ли для Пахомовны он составлял эти кляузы, и зачем они вообще были нужны. Господин Луков оказался на месте. Когда мы предъявили ему письма, отпираться он не стал и признал, что писал их действительно для Пахомовны. И даже сочинять помогал. — Ну, а она неграмотная была, Пахомовна-то! — оправдывался он. — Ну попросила меня помочь, а я что? Мне что, жалко, что ли? — Ты, братец, не знал, что пишешь? — спросил я его сурово. — Наговоры на человека! — Ну я ж не со зла! — Зачем Вы с Пахомовной подсылали мальчонку к Бенециановой? — спросил я его. — Я не знаю никакого мальчонку, — наотрез отказался приказчик. — Как это не знаете? — возмутился Антон Андреевич. — Вы же сами нам про него рассказывали! — Нет, я просто видел пару раз издалека какого-то босяка, — замахал руками приказчик, отрекаясь от причастности к истории с мальчиком. — Пахомовна все с ним возилась. Больше я ничего не знаю. — Врет! Ох, врет, Яков Платонович! — с недоверчивой усмешкой сказал Коробейников. — Я по движению его пальцев вижу, что врет! Видно, моим помощником после удачной шутки овладела склонность к розыгрышам. Да и поглумиться слегка над обидчиком, поставившем его в неловкое положение, тоже хотелось. Я, если честно, не имел возражений по обоим пунктам, так что розыгрыш охотно поддержал: — Да, Антон Андреич, — сказал я с максимальной солидностью, пристально осматривая галантерейщика с головы до ног. — Не зря Вы язык тела изучали! А вы в глаза ему загляните! Какие умыслы еще у господина Лукова? Приказчик, стоявший уже ни жив, ни мертв, шарахнулся от меня в ужасе. — Ради Бога! — проговорил он торопливо. — Какой еще замысел? — Что Пахомовна говорила о хозяйке? — спросил я с угрозой в голосе. — Жаловалась, — ответил Луков дрожащим голосом. — Совсем эта Бенцианова с ума сошла со своими деньгами! Всех подозревает в злом умысле, даже вон Ерошку выгнала, еще когда хозяин был жив. — Что еще за Ерошка? — это имя нам за время следствия не попадалось. — Ерошка был у них такой в услужении, — приказчик явно торопился рассказать все что знает, лишь бы мы его оставили в покое, — Ерофей Калачев. И лакей, и извозчик, и, в общем, на все руки мастер. — Где живет? — спросил я. — Где живет, не знаю, — ответил господин Луков, — знаю только, что у рынка в кабаке все время ошивается. — Ладно, — смилостивился я над ним. — Пасквилей больше не пишите. Подсудное это дело. Он закивал головой мелко и часто, с полным пониманием. Едва мы покинули лавку, как Коробейников высказал новую свою версию: — Как пить дать, они с Пахомовной затеяли этот маскарад с духом мальчика. — Не думаю, — ответил я ему. — Здесь что-то другое. Вы поезжайте в трактир и разыщите этого Ерошку. Должен он что-то знать. — Будет сделано, — ответил Антон Андреич. — А Вы в управление? — Нет, на склад к Курилину, — ответил я. И обратился к Анне, скромно стоящей рядом и, кажется, старавшейся быть как можно незаметнее, чтобы я не вспомнил о ней и не прогнал. — А вы поможете мне, Анна Викторовна? — Ну разумеется! — ответила она с изумленной радостью. Но тут же сделалась очень серьезной и ответственной, готовой мне помогать и выполнять любые поручения. Что ж, сегодня мне и в самом деле очень нужна ее помощь. — Вы поезжайте в трактир, — закончил я давать задание Коробейникову, — и тряхните этого Ерофея Калачева как следует. Думаю, что не зря его уволили. — Уж я его тряхну! — воодушевленно пообещал Антон Андреич. — Не извольте беспокоиться! Коробейников удалился в сторону трактира, а мы с Анной Викторовной отправились на склад Курилина. — По всей видимости, мальчишка, наш псевдо-дух, обитает на чердаке на складе, — пояснял я по пути Анне Викторовне. — Откуда Вы это знаете? — спросила она. — Проволоку он, думаю, здесь, скорее всего, достает, — ответил я. — Да и мальчишку бы на склад не пустили, а на чердаке он может спрятаться, укрыться. Мы подошли к складам, и я огляделся. — Ну что? Идем? — поторопила меня Анна. — Да боюсь, меня он может испугаться, убежит или спрячется, — объяснил я ей наконец, зачем позвал ее с собой. — А Вас может к себе подпустить. Только Вы ему скажите, что Вас Бенцианова послала. Что ждет его в доме насовсем. — Но это же неправда! — нахмурилась Анна Викторовна, не желая столь жестоко обманывать ребенка. — Значит, придется пойти на обман. — сказал я ей. — Иначе нам его не выманить. Кто-то ведь использует его в этой афере. Вообще-то, еще когда я разговаривал с Бенциановой, у меня появился один план, как позаботиться о мальчонке, когда мы закончим дело. Уж больно искренне встревожилась старая помещица, когда я сказал ей, что мальчик, ее обманувший, в опасности. Но точной уверенности, что все получится, у меня не было, поэтому обнадеживать Анну Викторовну я не хотел. — Я думаю, на чердак здесь он забирается, — сказал я, рассматривая приставную лестницу к чердачному окошку. Для Анны она явно не подходила. — А мы пойдем через дверь. Дверь на склад была заперта на замок. — А хозяев мы не станем вызывать? — поинтересовалась Анна Викторовна. — Некогда, — ответил я ей. — Если что, я объяснюсь. Я достал из саквояжа связку отмычек и, передав Анне саквояж, подступился к замку. — Яков Платоныч! — ахнула она то ли с ужасом, то ли с восторгом. Замок поддался, и, придержав колокольчик над дверью, чтоб не звякнул, я жестом пригласил Анну Викторовну войти. Она взглянула на меня веселым взглядом, выдававшим, что все это для нее — самое замечательное приключение, и молча проскользнула в дверь мимо меня. Я тихо прикрыл дверь за нами, так и не позволив колокольчику поднять шум. Тихо и осторожно, изо всех сил стараясь не шуметь, мы поднялись на чердак, и я жестом, чтобы не выдавать голосом своего присутствия, предложил Анне приступать. Она кивнула очень серьезно и пошла вперед. — Мальчик, — позвала Анна Викторовна нежным и ласковым голосом. — Меня зовут Анна. Я пришла, потому что меня послала Антонина Марковна. Она очень просила меня привести тебя к ней. Анна шла по пыльному чердаку, заглядывая во все закоулки, я тихонечко шел за ней. Так, на всякий случай. С первого взгляда здесь пусто, но мало ли… — Она хочет забрать тебя к себе, — продолжала убеждать ребенка Анна Викторовна. — Насовсем, понимаешь? Навсегда! Не бойся меня, пожалуйста, малыш! — голос Анны мягко и успокаивающе звучал под пыльными сводами чердака. — Я просто хочу тебе помочь! Малыш, не бойся меня, пожалуйста. Выходи! Мы обошли весь чердак, заглянув чуть не в каждый закуток. Но никого не нашли. — Его здесь нет, — расстроенно сказала мне Анна Викторовна и показала на подстилку, сооруженную из соломы и стружек. Внезапно она наклонилась, подняла что-то с подстилки. — Яков Платоныч! Смотрите! — Анна подала мне еще одну фигурку, выгнутую из проволоки. — Вы правы были! Он действительно здесь устроился. В этот момент меня отвлек посторонний звук. Будто кто-то изо всех сил сдерживал кашель, зажимая себе рот рукой. Сдерживал — и не мог сдержать. Чахоточный! Анна говорила, что у убийцы чахотка! Я бросился на звук, но он уже понял, что обнаружен, и пустился бежать. Я рванулся за ним на лестницу, краем глаза отметив, что Анна выбежала за мной. Ладно, возможно, так даже безопаснее, чем оставаться одной на чердаке. Револьвера у него явно нет, а от всего другого я ее закрою. Убийца выскочил на улицу, я за ним. Но он уже скрылся в проулках и дворах, непонятно было, в какой стороне его ловить. Анна догнала меня, схватила за рукав: — Это он был! Убийца чахоточный! Это он был! — За мальчишкой он приходил, — сказал я ей. Анна тяжело дышала после бега и смотрела на меня растерянно и несколько испуганно даже. Зря я ее с собой потащил все-таки. Ни к чему ей такие переживания. — Спасибо, Анна Викторовна, — сказал я ей. — Вы уж простите за этот инцидент. — Ну, бросьте! — ответила она. — Вы можете рассчитывать на меня всегда. От того, как она это сказала, и от того, что (я это точно знал, чувствовал всем собой) это была чистая правда, у меня сделалось тепло на душе. — Я посажу Вас на извозчика и отправлю домой, — сказал я, заботливо поддерживая ее под локоток. Но не тут-то было! Анна Викторовна отобрала у меня руку и повернулась лицом. — Ах, вот как! — сказала она возмущенно, — Попросили о помощи, а когда не нужна стала, так сразу и в отставку! Нет уж, я от вас не отстану! Она еще трудно дышала после пробежки, но глаза ее горели азартом, а улыбка сияла! Нет уж, моей милой помощнице не нужна была такая забота. — Ну так не отставайте! — задорно улыбнулся я ей в ответ и поспешил по улице. Но не успели мы пройти и десяти шагов, как нам навстречу выбежал Коробейников. — Яков Платоныч! — обрадовался он. — А я к Вам на склад как раз! Этот Ерошка такие сказки Шахерезады рассказывает! Дескать, муж Бенциановой незадолго до своей кончины что-то ремонтировал в доме. Сам, своими руками, хоть и болел уже. А Ерошка только кирпичи к дому подносил и раствор мешал. Даже Пахомовну в те дни в дом пускали только на кухню. А Ерошку после того случая вообще уволили. — И какую версию он выдвигает? — спросил я у Антона Андреича, уже предполагая, каков будет ответ. — После третьей рюмки за мой счет, — поведал Коробейников, — он сказал под видом большой тайны, что старуха заставила мужа тайник в доме соорудить. — И, конечно, он эту историю рассказывает всем своим друзьям-собутыльникам, — вздохнул я, — налево и направо! — Ясное дело! — подтвердил Антон Андреич. — Тайна пьяницы — это ветер в клетке! Я поспрашивал его насчет приятелей и записал все фамилии, приметы… — Чахоточный среди них есть? — перебил я Коробейникова. — Есть! Точно! — изумленно подтвердил мой помощник. — Но про него известно только то, что его зовут Леонид. — Ну я же давно об этом говорю! — вмешалась Анна Викторовна. Я крикнул извозчика. Теперь, когда вся картинка сложилась у меня в голове, я не хотел медлить. Убийца лишил жизни уже двоих. И я был уверен, что он приходил сегодня на чердак, чтобы убить ребенка. Я хотел поймать этого мерзавца как можно скорее! По-прежнему все втроем мы погрузились в пролетку и отправились обратно к Бенциановой.***
К моему удивлению, дверь нам отворила сама хозяйка. — Где Ваша служанка? — спросил я ее. — Нету, — ответила Бенецианова. — В город отпросилась. — С вещами ушла? — встревожился я. — Зачем же с вещами? — удивилась Антонина Марковна. — Сказала, по личным делам. Покоя от Вас нет в собственном доме, — проворчала она недовольно, провожая нас к детской, — весь дом вверх ногами перевернули! — Антон Андреич, — сказал я, не обращая внимания на недовольство хозяйки, — вскрывайте. Коробейников сорвал печать, наложенную на дверь после убийства Ксении, и мы вошли в комнату. Мы осматривали стены детской, заглядывали за часы и портреты, простукивали. Бенцианова глядела на нас с выражением крайнего неудовольствия на лице, но хранила молчание. Я знал, что упрямая старуха ни за что не расскажет нам свою тайну, потому и не спрашивал ни о чем. Сам найду. Мое внимание привлекла печь. Я встал на стул и заглянул в вытяжку. Перемазался в саже, но ничего интересного не увидел. Полагаю, сюда лет десять никто не заглядывал. Я спустился и принялся планомерно простукивать квадратики изразцов. Один из них отозвался гулко, будто за ним была пустота. Нашел. — Может, Вы сами расскажете, — обратился я к Бенциановой, — что тут у вас. — Деньги мои, — ответила она недовольно. — Деньги. И все камешки мои драгоценные. — А почему же Вы раньше не рассказали об этом? — спросил я ее. — Ведь я спрашивал! — А надобность какая была? — сердито проворчала помещица. Я внимательно присмотрелся изразцу, скрывающему тайник. Шов явно пытались расковырять. — Кто-то кладом вашим уже интересовался, — сообщил я Бенциановой. — Вы рассказывали мальчику об этом тайнике? — Да! — изумленно ответила она. — Петруша как-то мне сказал: «Маменька, Вы совсем обнищали. Раньше, помню, у Вас много красивых камешков было». А я засмеялась и сказала: «Вот в комнате твоей, в печке, весь клад-то и спрятан». Какая же мерзкая все-таки идея — обмануть и обокрасть старую женщину, играя на ее тоске по умершему сыну! — Антон Андреич, — сказал я, — давайте инструмент, вскрывать будем. Надо было убедиться, что клад Бенциановой по-прежнему на месте, и воры до него еще не добрались. Да и тайник этот, после того, как пьяница Ерошка растрепал о нем половине города, надежным уже не был. Коробейников мигом нашел в доме молоток и зубило. Несколько гулких ударов, разносящихся по всему дому, и аккуратно снятый изразец отставлен в сторону. За ним открылось пустое пространство, в котором стояла шкатулка, завернутая в мешковину. Я развернул ткань, открыл шкатулку и подал ее Бенциановой. Она осторожно коснулась содержимого, будто не верила, что все на месте. В шкатулке, плотно уложенные, лежали деньги в крупных купюрах и украшения с драгоценными камнями. Клад был не тронут. А значит, мы возьмем воров с поличным. Еще с вечера мы с Коробейниковым и городовыми укрылись в доме. Антонина Марковна лично открыла нам дверь, чтобы никто не услышал. Ближе к полуночи мы услышали, как Сусанна впустила в дом своего сообщника. На цыпочках они поднялись на второй этаж и зашли в детскую. Через некоторое время послышались удары металла по металлу — преступник вскрывал тайник. Разбудить спящих они не боялись. Сусанна, как и в прошлый раз, загодя подсыпала всем снотворного в чай. Чай этот, кстати, уже отправился к доктору Милцу на экспертизу. Мы выждали, пока преступник сделает несколько ударов, после чего распахнули дверь и вошли в комнату. — Стоять! — сказал я им. — Вы арестованы! — На пол! — Коробейников навел пистолет на Леонида, все еще державшего молоток. — Бросьте на пол! Тот бросил молоток и зашелся в тяжелом чахоточном кашле.***
На следующий день мы допрашивали обоих преступников в моем кабинете. — Вы же сами видите, что ему теплый воздух нужен, что ему врачи заграничные нужны! — со слезами на глазах показывая на содрогающегося в приступах кашля Леонида оправдывалась Сусанна. — А зачем, скажите, этой старухе такие деньжищи, а? — Ну, да! — ответил я. — Вам-то оно нужнее. Не встречал я еще преступника, который бы не находил себе оправдания. Все они считают, что поступают правильно, что так и надо. Ну или убеждают себя в этом старательно. — Долго пришлось тайник выведывать? — спросил я Сусанну. — Да уж, — ответила она, — время-то все шло, шло. А я все горбатилась, горбатилась! А про тайник про этот ничего! — Поэтому Вам мальчишка-то и понадобился? — уточнил я. — Только вот Татариновы не вовремя приехали, так? Одно дело в дом залезть, где живут две старухи, а другое — где ночует здоровый мужчина. Вот Вы и решили больше не ждать. Подмешали всем снотворное и впустили его в дом? — Только Ксения не стала пить это снотворное, — сказала Сусанна. — Она ночью хотела убежать и поэтому нас и заметила. — И кто же ее? — напустился на Сусанну Коробейников, всегда реагировавший на убийства женщин особенно остро. — Вы?! — Я! — ответил ему Леонид. — С перепугу, ну… Не хотели мы никого убивать! Случайно вышло. — И с Пахомовной тоже случайно? — резко спросил я его. — Про Пахомовну не знаю ничего! — завопил Леонид. — Не я это, клянусь! Но клясться этот мерзавец мог сколько угодно. Он просто не знал, что существовал свидетель убийства Пахомовны. — Заводи, — кивнул я городовому. В дверь робко, осторожно подталкиваемый городовым, вошел Ванька. Вчера, отыскав шкатулку в доме Бенциановой и договорившись с ней о задержании преступников, мы с Анной Викторовной вернулись на склад. Больше по ее настоянию, надо сказать. Анна очень беспокоилась за мальчика и хотела его немедленно разыскать. Я не верил, что мальчишка остался на чердаке, куда за ним приходил убийца. Но она настаивала, а я не хотел с ней спорить. Я тоже собирался найти этого ребенка, так почему бы не начать со склада? Да и дверь, которую мы второпях бросили открытой, стоило запереть. Анна Викторовна оказалась права. После долгих ее уговоров Ваня все-таки ей поверил и вышел к нам. Постепенно и мне удалось завоевать его доверие, особенно когда я пообещал, что поймаю Леонида, и он больше никому не причинит вреда. Мальчик очень переживал из-за смерти Пахомовны и боялся за Бенцианову. Я обещал защитить «добрую барыню», и он согласился поехать в управление и все рассказать. Здесь он и провел эту ночь. Мы поселили его в камере, хоть и не запирали. Анна Викторовна принесла гору снеди, которой бы хватило на целый полк. Да и городовые подкармливали мальчишку всякими вкусностями, кто на что горазд. Так что он вроде бы слегка расслабился и перестал так сильно дичиться. Но сейчас, войдя в мой кабинет и увидев Сусанну и Леонида, снова оробел. Я успокаивающе обнял его за плечи. — Скажи-ка, Ваня, — спросил я его мягко, — эти люди тебя в дом подослали? Наказали ту барыню матушкой величать? Он кивнул молча, боясь даже глаза на них поднять. Я чуть сжал его плечо, напоминая, что я здесь, и ему ничего не грозит. — А ты ведь потом в дом сам стал наведываться? — продолжал я его расспрашивать осторожно. — Понравилось? Он снова кивнул. — Барыня добрая, — произнес он тихо. — А Пахомовна? — И Пахомовна добрая, — сказал он. И добавил со вздохом: — Была. — А что ты Пахомовне рассказал? — спросил я его. Он наконец-то набрался смелости, взглянул на сидящих перед ним преступников. — Что они меня к барыне этой подсылают. — Еще что видел? — я тихонечко гладил его по плечу, успокаивая, утешая. — Ленька Пахомовну по голове ударил, — сказал Ваня. — Брехня это! — взвился Леонид. К нему кинулся городовой, усадил на место. — Молчи! — крикнул я ему, крепче прижимая к себе вздрогнувшего Ваню. — Скажи, — обратился я к мальчику, — а вчера на чердак он зачем к тебе приходил? — С ножом приходил, — ответил Ваня. — Я видел. — Ты что! — заорала на Леонида Сусанна. — Это же ребенок! — Сдохну я скоро, вот что! — выкрикнул он ей в ответ сквозь кашель. Я передал Ваню городовому. Хватит с мальчика этих впечатлений. Тот вывел его из кабинета, заботливо обняв за плечи.***
Несколько дней спустя я пил чай в доме помещицы Бенциановой. Напротив меня, умытый и аккуратно подстриженный, уплетал пряники Ваня. Антонина Марковна, помолодевшая как минимум на десять лет, смотрела на него с умилением. Ее было не узнать. Исчезла недовольная всем старуха. А на ее месте появилась энергичная женщина, хоть и в возрасте, готовая всю себя посвятить любви к ребенку. Я отвел ее в сторону, чтобы не смущать мальчика. — Спасибо! — с улыбкой, не покидающей теперь ее лицо, обратилась ко мне Бенцианова. — Спасибо, Яков Платоныч! Век не забуду! Было вовсе не трудно добиться, чтобы Антонине Марковне дали опеку над Ваней. Он был круглый сирота, и судья дал разрешение с удовольствием. — Это Вам спасибо, — ответил я ей. — О Ваньке только не забывайте. Дикий он, пугливый еще. Сирота, что скажешь. — Ничего, — улыбнулась мне Антонина Марковна успокаивающе, — обогреем. А Вы, может быть, еще чайку? С вареньицем? — Нет, — отказался я с улыбкой. — Пора мне. Спасибо. Я пошел к выходу, а Бенцианова немедленно вернулась к Ване и принялась хлопотать вокруг него. И таким теплом веяло от этой картины, что я всем сердцем поверил, что у них теперь все будет хорошо. Пусть это и было дело о двух убийствах, но закончилось оно радостно. И я покидал дом Бенециановой с легким сердцем. Едва я вышел на крыльцо, как услышал знакомый голос: — Яков Платоныч! Анна Викторовна шла ко мне через двор и улыбалась. Видимо, и у нее настроение было прекрасное. — Анна Викторовна! — я сбежал ей навстречу по ступенькам. — Рад Вас видеть! — А я вот приходил проведать Бенцианову после всех ее потрясений, — объяснил я свое здесь присутствие, –вашу духовидицу! Удивительно, но теперь совсем другой человек. Анна рассмеялась мне в ответ счастливым смехом. Она, разумеется, была в курсе судьбы Вани, принимала в ней активное участие, втянув в это дело и своего отца-адвоката. — Да, это правда! Это просто чудо-преображение. Я откровенно любовался ею. Она была дивно хороша в своей изящной шляпке, очаровательная и женственная. Мне на мгновение вспомнилась девочка-сорванец, которой я умилялся этой осенью. Неужели всего лишь несколько месяцев назад? Сейчас передо мной стояла обворожительно красивая девушка. И улыбалась мне самой замечательной на свете улыбкой. — А я вот иду к Ване! — сказала Анна Викторовна, не замечая моего завороженного взгляда. — Будем с ним заниматься, изучать основы грамоты. Готовимся к гимназии! — Благое дело, — с трудом вымолвил я, не отрывая от нее глаз. — Кстати, — слегка ехидно заметила Анна Викторовна, — вполне материальный и осязаемый дух, как видите! — О, да! — согласился я. — Здесь мы имеем дело с редким случаем материализации духа при помощи уголовной полиции. — Яков Платоныч! — ласково пожурила меня Анна Викторовна. — Еще немножко, и я, кажется, привыкну к Вашему несносному брюзжанию! — Самое страшное, что и я начинаю привыкать к Вашим визитам в мой кабинет, — ответил я куда серьезнее, чем могло показаться. И постарался пошутить все же: — К чему я решительно не могу привыкнуть, так это к тому, что Вы каждый раз с собой нового духа приводите. — Который помогает Вам не попасть впросак! — ответила она с улыбкой, лишь самую капельку язвительно. На улице было морозно. И руки Анны Викторовны, видимо, замерзли в тонких перчатках. Она сняла их и попыталась засунуть руки в рукава, чтобы согреть. Я не мог отвести взгляд от ее рук. Мне хотелось взять их в ладони, согреть дыханием, поцелуями. Я любовался ее нежными пальчиками и понимал, что пропал, абсолютно и бесповоротно. А она смотрела на меня и светло улыбалась. — Порой Ваши подсказки своевременны, — сказал я, зная, что ей будет безмерно приятно это услышать. — А порой, знаете, Ваш скепсис, он просто не знает границ! — как обычно, Анна не поняла, что это был комплимент, и решила, что я снова дразню ее. — Я материалист, — ответил я ей. — И верю лишь в то, что могу увидеть и могу осязать. — А привязанность? — спросила Анна взволнованно. — Симпатия? Любовь? В них Вы верите? Ведь они же существуют, хоть Вы и не можете их осязать! Я посмотрел на нее очень серьезным и долгим взглядом. Любовь тоже можно чувствовать и осязать. Она просто еще не знает об этом. А я знаю. И даже могу показать, в той степени, к которой осмелюсь. — Ну почему же? — спросил я ее. И позволил себе то, о чем минуту назад только мечтал. — У вас, по-моему, руки замерзли. Я снял перчатки и осторожно взял в руки ее холодную ладошку. Ласково спрятал ее в своих теплых руках. Наклонился, подышал, нежно согревая. И, выпрямившись, посмотрел ей прямо в глаза. Она не улыбалась уже. Смотрела на меня огромными изумленными глазами, в которых плескалось… так много. Растерянность, неверие, неуверенность, смущение. Я так долго отталкивал ее от себя, что теперь она боялась поверить тому, что видела и чувствовала. И это было хорошо. Потому что я и сам боялся поверить. Боялся даже словом обозначить то, что чувствовал к ней. — Ну, я пойду, пожалуй, — смущенно сказала Анна. — Меня там Ваня ждет, и заниматься нам нужно. — Да-да. Конечно, — сказал я, отпуская ее руку. Она повернулась, пошла к дому. Я не выдержал, окликнул ее: — Анна Викторовна! Анна повернулась ко мне резко, будто ждала, что я ее позову, что скажу еще что-то. — Всего доброго, — сказал я ей с улыбкой. — Всего доброго, — улыбнулась она мне в ответ и скрылась в доме. Я одним движением запрыгнул в коляску и приказал трогать. Улыбаться я так и не перестал. Меня переполняло ощущение безграничного счастья. И ожидание чуда. Неужели чудеса все-таки возможны?..