Яков. Воспоминания.

Гет
G
Завершён
325
автор
trinCat бета
Размер:
654 страницы, 27 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
325 Нравится 951 Отзывы 84 В сборник Скачать

Двадцать третья новелла. Конфидент.

Настройки текста

***

      Просто принять решение, но порой куда сложнее его выполнить. И я с этой истиной столкнулся во всей ее полноте. В тот день в кафе я и не думал скрывать свои чувства, хоть и не смог выразить их словами. Просто не нашел слов. В тот момент я не думал о последствиях, всем собой отдавшись захватившим меня эмоциям. Я видел любовь в глазах Анны Викторовны, и это делало меня совершенно счастливым. Мы действительно были счастливы тогда, молча держась за руки за столиком маленького кафе. И хотелось, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось.       Но любые мгновения оканчиваются рано или поздно. Но самое главное, что рано или поздно приходит момент, когда взгляды уже не могут заменить слов. Мое безграничное счастье продлилось лишь несколько дней, во время которых мы с Анной, встречаясь ежедневно, бродили по парку или, реже, сидели в кафе, и разговаривали обо всем на свете. Я расспрашивал ее о духах, пытаясь на самом деле понять, что она видит и чувствует. Мне было это важно, раз уж я решил принять то, что их указания полезны. Анна старательно рассказывала, пыталась объяснить. Но я все равно не понял ровным счетом ничего, кроме, пожалуй, того, что если Анна Викторовна говорит, что дух что-то сказал, следует к этому прислушиваться.       И все бы, наверное, было хорошо, если бы можно было разговаривать лишь о духах. Но Анна тоже спрашивала. И интересовала ее моя жизнь. Я рассказал ей столько, сколько мог, но, к сожалению, мог я немного. И передо мной снова встала неразрешимая задача: как и что сказать, чтобы не солгать, но в то же время не говорить того, о чем нельзя упоминать. Снова, как и много раз до этого, моя работа встала у меня на пути, властно заявляя о своих правах. Я не мог посвятить Анну Викторовну во все. И даже не в том дело, что я боялся за нее, хотя и это было несомненно. Я просто не имел права рассказывать многое, это было бы разглашением государственной тайны.       А теперь попробуйте объяснить это молодой любящей женщине, не желающей замечать никаких преград на своем пути и ревнующей при том. Я попробовал. И все закончилось очередной ссорой. В один из дней Анна Викторовна попросила меня рассказать о том, что меня связывало с Ниной. Эта тема по-прежнему оставалась болезненной, но именно потому Анна снова и снова к ней возвращалась. В этот раз, я видел это, она собрала все силы, собираясь держать себя в руках и разобраться во всем до конца. Но мои объяснения не устроили ее своей недостаточной определенностью, и она снова рассердилась. Я не сдержался в ответ, ее ревность и недоверие обижали меня. Снова встал вопрос о том, что я не все могу рассказать пока. И Анна Викторовна ушла в гневе, попросив меня ее не беспокоить до тех пор, покуда не наступит то время, когда я смогу разговаривать честно и прямо. Я не стал ее догонять. То, что Анна заподозрила меня в нечестности, больно меня ранило. Я всегда и во всем был честен с нею. Я мог бы сочинить кучу историй, чтобы избежать ссоры, и она осталась бы довольна. Но я предпочел сказать правду, пусть и в том виде, в котором мог сказать ее. Так за что же меня обвинили во лжи?       Впрочем, обида миновала достаточно быстро. Я никогда не умел долго на нее сердиться. Но, поразмышляв над сложившейся ситуацией очень серьезно, я решил, что все к лучшему. Поддавшись чувствам, захваченный эмоциональным ураганом, я будто бы вовсе забыл, чем может грозить Анне Викторовне мое внимание. А между тем, ситуация вокруг полигона накалялась, и развязка могла наступить в любой момент. И пусть она в этот момент окажется от меня как можно дальше.       С того разговора мы не виделись больше. Я не искал встреч, а Анна Викторовна забыла дорогу в управление. Тосковал я по ней немыслимо. Ночи вновь превратились в пытку, возвращая меня в снах в краткий период счастья. И после таких снов я подолгу стоял в темноте у окна, проклиная все на свете и в первую очередь себя самого. Мучила меня и ревность, разумеется. Мне было известно, что Разумовский на правах соседа часто бывает у Мироновых и порой прогуливается с Анной Викторовной в саду. Франт, следящий за домом князя, докладывал мне обо всех его перемещениях, даже не подозревая, какую бурю в моей душе вызывают эти сведения.       Постепенно бесконечное напряжение и непреходящая тоска погрузили меня в отчаяние. Не то отчаяние, которое рвет болью душу так, что хочется кричать. Это было отчаяние побежденного. Я понял, что проиграл жизни эту схватку. Бессильный что-либо изменить в ситуации, я смирился с неизбежным: я потерял любовь самой замечательной женщины на свете. Что ж, пусть она будет счастлива, ничего иного я не мог бы ей пожелать. Для меня же остается долг, честь и работа. Это не приносит радости, но, по крайней мере, полностью оправдывает мое существование в этом мире.       Я вновь пытался забыться, погрузившись в работу с головой. Снова, как когда-то, я с жадностью накидывался на любые дела и загонял своих подчиненных. Господин Трегубов не мог на меня нарадоваться. Но постепенно я стал замечать, что сколько бы я не работал, это не помогает забыться. Это даже засыпать не помогало. И лишь чудовищное ощущение непрерывной усталости окутывало меня душным одеялом, мешая думать и чувствовать. Заботливый Коробейников заметно тревожился и пытался, как мог, заботиться о моем здоровье, что, разумеется, вызывало мое раздражение, за которое после становилось очень стыдно. Ему я тоже не мог ничего объяснить, пусть и по другим причинам. Я вообще никому ничего не мог объяснить. И изменить ничего не мог. И это бессилие, казалось, убивало меня день за днем.       Вот так и текли дни за днями, постепенно делая осень все больше похожей на зиму. Впрочем, за погодой я следил не слишком, мне все время было холодно.

***

      Сообщение об убийстве в гостинице пришло ранним утром. Помню, я еще подумал тогда, что наша лучшая Затонская гостиница так и в самом деле прогорит. Третье убийство в ее стенах за последние полгода популярности ей не прибавит.       Войдя в комнату и взглянув на труп я даже остановился в изумлении. Мне пришлось повидать в жизни немало, да и Затонск, при внешней своей патриархальности и приверженности традициям удивлял меня часто, но труп мужчины, одетого в женское платье, я увидеть все же не ожидал. Причем, судя по крови и повреждениям, покойник был одет в это платье еще до смерти. Я осмотрел всю комнату. В принципе, было ясно, как произошла эта трагедия.       — Думаю убитая, то есть, убитый, сидел за столом, перед зеркалом — сказал я Коробейникову, осматривающему труп. — Преступник подошел сзади, и удар был нанесен острым предметом справа в шею.       — И после этого жертва, правой рукой зажав рану, — продолжил мою мысль Антон Андреич, — видимо, левой схватила вот этот нож для резки бумаги.       Он поднял с пола нож, лежащий возле жертвы. Крови на нем не было.       — Возможно, — согласился я. — А возможно, он попытался подняться, замахнулся и получил два смертельных удара в грудь.       — Да, — протянул досадливо Коробейников, — и после этого уже рухнула замертво, как подкошенная.       — Он, — поправил я помощника. — Он рухнул.       — Он, — быстро поправился Антон Андреич. — Я имел в виду, она, жертва.       Уже верю. Видно было, что пол убитого и несоответствия в его костюме вызывали у романтического Коробейникова отторжение вплоть до того, что он не мог происходящее принять в полноте. Да уж, наша работа, она такая. Чего только не насмотришься.       — К чему только все эти метаморфозы? — задумчиво произнес я. — Мужчина, переодетый в женский костюм?       — Содомия? — робко и с некоторым ужасом в голосе предположил Коробейников.       — А где эта мадам? — спросил я его, не желая строить непроверенных версий на столь богатой для вымыслов почве.       — В соседнем номере, — кивнул Антон Андреич.       — Вы закончите здесь, — велел я ему, — все осмотрите.       Сам же я отправился повидать Де Бо. Надеюсь, она сможет прояснить для меня загадку женского платья, надетого на жертву.       Мадам открыла мне сама и согласилась побеседовать. Ей было уже сильно за сорок, и у нее было лицо сильной, волевой женщины, привыкшей к непростым решениям. И сейчас она выглядела бледной и сильно расстроенной, но я не видел следов слез, и владела собой она абсолютно.       — Андрэ был моим ассистентом, — поведала мадам Де Бо, — помогал мне во всем. Он мне как сын… был.       — А почему он в дамском платье? — спросил я.       — Он актер и репетировал роль, — вздохнула мадам. — Женскую роль для будущей пьесы в Петербурге.       — Скажите, — спросил я ее, — а где вы были этой ночью?       — Я? — удивилась моему вопросу мадам Де Бо. — Я приняла снотворное и крепко спала в своей постели.       — В одиночестве? — уточнил я.       — Что за вопросы? — возмутилась мадам. Впрочем, видимо, в эту минуту она вспомнила о том, что случилось, и почему я задаю ей вопросы, так как ответила мне уже куда спокойнее: — Господи, я же сказала, что приняла снотворное. Конечно, одна.       — Да Вы не волнуйтесь, — попросил я ее. — Вы вспомните, с кем встречался Андре после Вашего приезда в Затонск.       — Мы здесь всего несколько дней, — ответила мадам Де Бо. — Пожалуй, только со мной. Андрэ так шло мое платье, — вдруг добавила она с печалью в голосе. — Представьте, оно было ему совершенно впору. Как будто на него и пошито.       Сказанное ею просто поразило меня. Андрэ, никому не известный и ни с кем в Затонске не знакомый, был странной жертвой, и я не видел мотива для его убийства. А вот мадам Де Бо, известная Петербуржская конфидентка, была в качестве жертвы куда более вероятна. И если предположить, что убийца обманулся надетым на Андрэ платьем, то…       — Так значит, покушались на Вас? — сказал я мадам.       — На меня? — изумилась она. — Бог мой!       — Убийца решил, — пояснил я свою мысль, — что переодетый Андрэ это Вы. Только почему он искал Вас в том номере?       — Мы поменялись номерами, — ответила мадам Де Бо, — Андрэ не имел никаких возражений.       — Не понимаю, — сказал я.       — Видите ли, у меня разболелась голова, — пояснила мадам, — и я решила, что в том номере какая-то дурная аура. Все эти визитеры…       — С чем идут к Вам все эти визитеры? — поинтересовался я.       — Я составляю гороскопы, — ответила она. — Люди так хотят знать о своем будущем, хоть что-нибудь, ну, хотя бы намек.       — Мне нужен список всех, кто приходил к Вам в тот самый номер, — сказал я мадам.       — Это невозможно, — ответила она строго. — Люди мне доверяют самое сокровенное. Я конфидент.       — Мадам, — резко произнес я, — вы понимаете, произошло убийство.       — Умоляю, — вздохнула мадам Де Бо в наигранном изнеможении, — я совершенно без сил! Дайте мне побыть одной, будьте милосердны!       — Конечно, — вздохнул я с досадою, поднимаясь. — Но у меня еще будут вопросы.       Сообщать мне имена своих клиентов в Затонске мадам явно не желала. Не страшно, Затонск город маленький. Я и без нее все узнаю достаточно быстро.       Когда я вернулся в комнату, где был убит Андрэ, Коробейников был занят разбором бумаг покойного.       — Возможно, убийца принял переодетого Андрэ за мадам Де Бо, — сообщил я моему помощнику. — Она была его целью, к тому же, он не знал, что мадам этой ночью ночевала в другом номере.       — Свежий вексель, — поделился в ответ своей находкой Антон Андреич, — от некоего Сеславина, подписанный вчера, на сто рублей.       — Интересно, — сказал я, разглядывая бумагу. — Узнайте у портье, кто такой этот Сеславин.       В этот момент на пороге комнаты нарисовался частый, но весьма нежеланный на местах преступлений гость, господин Ребушинский собственной любопытствующей персоной. Порой, глядя на этого господина, я задумывался о том, что если бы вдруг сошел с ума и стал маньяком, то сосредоточил бы свое желание убивать именно на племени журналистов. И начал бы с Ребушинского, несомненно.       — Господин Штольман, — обратился он ко мне, — прошу прощения за вторжение.       — Господин Ребушинский, — сказал я, оттесняя его в коридор, — я же запретил Вам приходить на место преступления.       — Нет, но конечно это прискорбно слышать для представителя прессы, — высокопарно заявил он, — но я могу быть Вам очень полезен.       Все его круглое лицо сочилось потом и осознанием собственной значимости, а маленькие поросячьи глазки смотрели с хитростью. Он был мне настолько противен, что хотелось выгнать его немедленно. Но у него и впрямь могли быть сведения по расследуемому мной делу. По части собирания сплетен Ребушинский мог дать огромную фору даже Коробейникову.       — Я кое-что знаю об этой самой мадам Де Бо, — сказал он с заговорщицким видом, понизив голос.       — Слушаю Вас, — поощрительно кивнул я ему.       — Но я надеюсь, — принялся торговаться Ребушинский, — что Вы тоже поделитесь со мной сведениями?       Вот за это я не любил его особенно сильно. Я, как всякий полицейский, полагал, что в случае убийства имею право на абсолютно все сведения, могущие хоть как-то помочь мне в раскрытии преступления. Меня всегда выводило из себя, когда свидетели пытались что-то скрыть, считая, что это не относится к делу. А уж этот господин, который пытался подобной информацией торговать, был для меня просто мерзавцем, мешающим мне работать. И хотелось поступить с ним соответственно, взяв за шиворот и просто выбив из него все. Но в данном случае это было бы лишней и совершенно пустой тратой сил. Я расправлюсь с ним, когда он даст мне повод. А он даст, я уверен в этом.       — Непременно, — пообещал я Ребушинскому информацию, а себе скорую возможность отмщения.       — Так вот, — принялся рассказывать Алексей Егорыч, — эта мадам Де Бо подбирает прислугу для одиноких господ, руководствуясь гороскопами и всякой там прочей астральной чепухой. Но ее протеже не какие-нибудь там крестьянские девки! Ее протеже воспитаны, ухожены и даже очень образованы. Учтите, — наклонился ко мне Ребушинский, желая подчеркнуть значимость своих сведений, — никто Вам в этом не признается, потому что официально люди приходят сюда лишь для того, чтобы мадам составила им персональный гороскоп. Конечно, ей все доверяют! Она же конфидент! Вот видите, как я помогаю следствию! — намекнул газетчик, глядя на меня выжидающе. — Скажите, а у Вас уже есть подозреваемый?       — И какая же истинная цель пребывания мадам здесь в Затонске? — спросил я его.       — Не знаю, — вздохнул Алексей Егорыч, разведя короткими ручками.       Ну, судя по всему, информация у господина Ребушинского закончилась. А стало быть, и терпеть мне его больше незачем.       — Благодарю, — сказал я ему, — я Вас больше не задерживаю.       — Яков Платоныч, подождите, — переполошился Ребушинский, поняв, что я собираюсь его выгнать, — а как же наш обмен? Моя газета очень нуждается в свежем материале!       — Напишите о благоустройстве города, — ответил я ему, не скрывая сарказма.       — Ну хоть что-нибудь скажите, Яков Платоныч! — возопил Ребушинский, но я наконец вытеснил его в коридор и закрыл дверь перед его носом.       Пусть скажет спасибо за то, что я не сказал ему того, что о нем думаю. И проваливает подобру-поздорову. А то ведь нервы не железные, могу и не сдержаться!       Завершив все дела в номере и отдав городовым распоряжение отвезти тело Андрэ в мертвецкую, мы с Коробейниковым отправились побеседовать с портье. Антон Андреич уже пытался это сделать, но не смог того найти, отлучился он куда-то. А вот сейчас портье был на месте и о чем-то секретничал с господином Ребушинским. Увидев нас, Затонский щелкопер быстро свернул разговор и, сунув портье мзду, удалился. Ага! Если Ребушинский расщедрился на оплату информации, стало быть, было за что платить. Учту.       — Любезный, — обратился я к портье, — кто вчера приходил к мадам Де Бо?       — Да много тут всякого народу ходит, — ответил он с вызовом. — Кто ж знает, куда, зачем? Они не докладываются.       Есть, конечно, и еще один вариант. Ребушинский из чистой вредности мог заплатить портье за то, чтобы тот мне не рассказывал вообще ничего. С него ведь станется, с мерзавца!       — А может, тебе в участке будет удобней вспомнить? — пригрозил я портье, не скрывая ни раздражения своего, ни дурного настроения.       — Да нет уж, — смешался он, перепугавшись. — Тамара Зуева приходила, сестра купца Зуева, а больше никого и не было, ей Богу!       — А вот мадам утверждает, — сказал я, — что посетителей много было, у нее аж мигрень разыгралась.       — Да нет, — ответил портье. — Никого более не было вроде. А сама она в город выходила не раз, было дело.       — Почему нигде не записано, — вмешался Коробейников, листавший журнал регистрации, — что мадам Де Бо поменялась комнатами со своим помощником?       — Так это в ночи уже было, — пояснил портье. — Мадам цвет обоев не глянулся, сказывала, заснуть от него никак не может. А записи — верно, не сделал. Запамятовал.       — А это кто такой? — спросил Антон Андреич, показывая на строчку в книге. — Кто такой Сеславин?       — А, Сеславин, — ответил портье. — Постоялец, в пятом нумере, серьезный, состоятельный.       — А по каким-таким делам, — спросил я его, — господин Сеславин в Затонск прибыл?       — Не знаю, — развел руками портье.       — Ничего-то ты не знаешь, любезный, — сказал я ему с неодобрением. — Плохо. Но может, заметил, кто вчера ночью приходил в комнату к Андрэ?       — Спал я тут в каморке, — ответил портье, явно перепуганный мною дальше некуда. — Не слышал ничего.       — Антон Андреич, — велел я. — Идите, побеседуйте с господином Сеславиным.       — А после не забудьте обыскать его комнату, — продолжил за меня давать себе указания Коробейников, — и, конечно же, уточнить у мадам Де Бо, зачем она ездила в город, и кто еще, кроме Тамары Зуевой, к ней приходил.       — А если господин Сеславин будет возражать? — спросил я, изо всех сил маскируя улыбку.       — То в кандалы его и в холодную, — немедленно ответил мой помощник, вытягиваясь, как первоклашка у доски.       — Похвально, — сказал я ему, — исполняйте, Антон Андреич.       От шутки моего помощника у меня потеплело на душе. Он очень переживал за меня, видя мое подавленное состояние и не понимая его причины. И, никогда не обижаясь ни на мою раздражительность, ни на вспышки моего гнева, не оставлял попыток хоть как-то поднять мне настроение, пользуясь для этого любыми способами. Шутки его редко казались мне смешными, но вот упорство и непреклонность моего друга трогали не на шутку. Жаль только, все его старания пропадали втуне. Как говорил наш доктор Милц, лечить нужно болезнь, а не ее симптомы. А я, в данном случае, был неизлечим.       Впрочем, настроение мое и впрямь поднялось слегка, и я, воспользовавшись этим, а также тем, что уже находился в гостинице, решил нанести визит Нине Аркадьевне. Вчера посыльный принес мне письмо от нее, весьма эмоциональное и сумбурное, в котором она умоляла меня о встрече. Мне и без встреч с госпожой Нежинской было тягостно на душе, и я хотел проигнорировать ее послание. Но, раз уж я здесь, то зайду ненадолго.       — Войдите, открыто! — послышался взволнованный голос Нины Аркадьевны в ответ на мой стук.       Я вошел и с изумлением воззрился на картину, представшую передо мной. В комнате все было перевернуто вверх дном, посередине стоял открытым большой дорожный сундук, в который Нина не глядя швыряла свои вещи, не удосуживаясь даже их сложить.       — Ты что, уезжаешь? — спросил я ее.       — Да! — ответила Нина, встряхивая очередное платье и кидая его в чемодан как попало. — Уезжаю!       Она явно была в самой настоящей истерике, и в кои-то веки это не было притворством. Мне сделалось тревожно. Что еще придумал Разумовский, если довел хладнокровную фрейлину до такого состояния?       — Что случилось? — спросил я ее.       — Ничего! — воскликнула Нина со слезами в голосе. — Это все невыносимо!       — Да ты успокойся, — сказал я ей. — Что невыносимо?       — Все! — ответила Нина, останавливаясь и глядя прямо мне в лицо. — Я тебе не нужна!       — И в этом причина?       Как-то мне не верилось, что она собралась уезжать из-за меня. В этом случае ей следовало уехать пару месяцев назад. Или вовсе не приезжать.       — А что, этого недостаточно? — спросила Нина взволнованно. — Ты думаешь, я железная?       — Нет, — ответил я, — но почему сейчас, вдруг?       — Не вдруг! — ответила Нина Аркадьевна, снова принимаясь за сборы. — Просто я сегодня утром проснулась и поняла, что я одна. Понимаешь? Одна!       Я смотрел на нее молча, с сожалением. Я мог бы испытывать к ней сострадание. В конце концов, эта женщина спасла мне когда-то жизнь. Но я смотрел на нее и не чувствовал ровным счетом ничего. Потому что даже сейчас, будучи в расстроенных чувствах, едва ли не в истерике, она продолжала мне лгать.       — Что ты на меня так смотришь? — спросила вдруг Нина. — Неужели ты не видишь во мне ничего человеческого?       Отчего же, лживость и подлость весьма человеческие качества, а в ней их более чем достаточно. А что мне они не по нраву, так это личные вкусы, у каждого они свои. Даже сейчас она пытается использовать свое расстройство, вполне искреннее, для того чтобы воздействовать на меня в своих интересах.       — Я думаю, тебе лучше уехать, — вздохнул я, усмехнувшись ее неубиваемой страсти манипулировать всеми вокруг, и мной в том числе.       — Чтоб не мозолить тебе глаза! — ответила Нина, в ярости швыряя очередное платье мимо чемодана.       В дверь постучали, на мой взгляд, крайне своевременно.       — Кто там?! — резко спросила Нежинская.       — Прошу прощения, — раздался голос портье, — Вам письмо.       Он вошел и подал ей конверт и нож для бумаги. Нина Аркадьевна вскрыла письмо резкими, нервными движениями и, швырнув ножик на поднос, отослала портье жестом. Я сделал вид, что отхожу вежливо в сторону, но встал так, чтобы мне была видна хотя бы часть послания. Увы, по-английски я не читаю. Либо письмо было от мистера Брауна, либо… Либо от любого другого, кто знает об этом пробеле в моем образовании, а потому рассчитывает, что я не смогу его прочесть, буде оно случайно попадет в мои руки.       Госпожа Нежинская английским владела свободно. И, что бы ни было в этом письме, ее это расстроило, а то и напугало.       — Прости, мне надо побыть одной, — сказала она мне, побледнев и бессильно опуская руку с письмом.       — Плохие новости? — спросил я ее.       — Нет, — ответила Нина, комкая письмо в руках. — Я прошу тебя зайти ко мне сегодня вечером. Очень тебя прошу.       В голосе ее не было больше ни намека ни на гнев, ни на истерику. Любопытно все-таки узнать, что же поразило ее настолько. Но вряд ли она расскажет.       Я не стал ей ничего обещать. В конце концов, у меня убийство в расследовании, и, вполне возможно, я буду занят так, что и минуты свободной выкроить не смогу. Я зайду, если получится. И если захочется. А сейчас у меня дела.       Вернувшись в управление, я обнаружил, что Коробейникову все же пришлось арестовать господина Сеславина. Как я понял с самых первых минут разговора, за редкостную несговорчивость и отказ сотрудничать со следствием.       — Не понимаю, — говорил Сеславин, сидя перед моим столом, — зачем понадобилось тащить меня в полицейский участок.       — Обстановка у нас располагает к доверительным беседам, — ответил я ему с сарказмом. — Вы зачем в Затонск приехали?       — По личному делу, — ответил Сеславин, выделяя голосом это «личному».       Еще один персонаж, думающий, что он волен решать, что имеет значение для расследования, а что нет. Зря он это. Решать буду я.       — Какое дело? — спросил я, давая ему еще один шанс ответить.       — Хочу дом купить, — явно сымпровизировал задержанный.       — С чего? — поинтересовался я. — Родственники здесь у Вас или дела?       — Ни того, ни другого, — признал Сеславин. — А что, славный городишко!       — Вы мне расскажите, — перешел я к делу, — знакомы ли вы с мадам Де Бо.       — Нет, — ответил он беспечно. — А кто это?       Плохой он актер. А вернее, не желает себя утруждать правдоподобным лицедейством. Уверен, видимо, что ему ничего не грозит. Опять же зря. Своим запирательством он рассердил меня, и теперь ему, как минимум, грозят последствия этого необдуманного поступка.       — И с ассистентом ее не знакомы?       — С каким еще ассистентом? — вновь прикинулся не ведающим ни о чем Сеславин.       — Андрэ, — пояснил я с усмешкой, — которому Вы выписали вексель на сто рублей. Он убит. Вексель выписан вчерашним числом. Так что расскажите, что Вас связывало.       — Я занимал у него деньги, — сочинил новую сказку Сеславин, забыв, видимо, что минуту назад утверждал, что и вовсе не был знаком с убитым. — Вот, вернул.       — Вы у Андрэ? — улыбнулся я, не скрывая недоверия. — Правду говорите. Убийство произошло. Когда Вы его вчера видели?       — Не помню, — ответил Сеславин со вздохом, призванным продемонстрировать мне, как я утомил его, вместе с моими глупыми расспросами. — Вечером.       Дверь отворилась, и вошел Коробейников.       — Вот, — сказал он, выкладывая передо мной пачки с деньгами. — Обнаружено при обыске.       Следом за деньгами он выложил на мой стол нож.       — Ваши? — спросил я Сеславина, показывая на деньги.       — Мои, — ответил он. — А что, деньги нынче запрещены?       Я разложил нож. Хорошее оружие, будто специально созданное для убийства. И в хорошем состоянии. Сразу видно, хозяин ножа бережет его и заботится тщательно.       — Нож наваха, — прокомментировал задержанный, — подарок друга.       — Приготовили его для встречи с Андре? — поинтересовался я.       — Я никого не убивал, — сказал Сеславин резко. — И не желаю больше отвечать на Ваши вопросы.       — Можете не отвечать, — ответил я ему. — Задержаны Вы по подозрению в убийстве.       — Это полная чушь! — изобразил смех господин Сеславин. — Значит так, я требую прислать ко мне адвоката.       — Непременно, — пообещал я ему.       — Каков, — сказал Антон Андреич, проводив взглядом Сеславина, покинувшего кабинет в сопровождении городового.       — Следов крови на ноже нет, — сказал я ему.       — Это понятно, — ответил Коробейников, — но обнаружен он в потайном кармане.       — Выяснили, кто встречался с Де Бо? — спросил я.       — Да, — сказал Антон Андреич, — но сама мадам отказалась рассказать о своих визитах. Но я опросил служащих и жителей гостиницы. Приходила некто купчиха Зуева. Больше никого не было.       — Вот к Зуевой и отправляйтесь, — велел я ему. — В гостинице кто-то дежурит?       — Оставил городового, мало ли что.       — Мало ли что… — произнес я задумчиво.       Не складывалось у меня это дело в голове. Что-то в нем было не так. Или что-то просто ускользало от моего взгляда, или я оказался на неверном пути. Сеславин наглец и хам, он злил меня, но я не чувствовал в нем убийцу. Возможно, моя интуиция начала сбоить от усталости, не знаю. А возможно, дело было лишь в том, что мне немыслимо не хватало Анны Викторовны. Ее тепла, ее поддержки. И даже ее духов.

***

      Как всегда в таких случаях, я решил посетить доктора Милца. Беседы с Александром Францевичем обладали способностью пробуждать мои мыслительные способности. У доктора всегда находились для меня рассуждения, тревожащие мою фантазию и заставляющие меня думать. Кроме того, я и должен был побеседовать с ним, ведь он наверняка уже закончил вскрытие Андрэ.       — Итак, было нанесено три удара, — сообщил мне доктор, — один в шею и два удара в грудь. Причем, судя по характеру ран, я могу сказать, что орудие убийства скорее всего было острым и узким. А вот ровность порезов при отсутствии синяков говорит скорее о том, что убийца действовал умело. Рука его была тверда.       — То есть, удары ножом произведены не как попало, — уточнил я, — а убийца наносил точные уколы в уязвимые места? Не похоже на убийство в состоянии умоисступления.       — Яков Платоныч, — покачал головой доктор Милц, — я бы на Вашем месте не торопился с этим выводом. Вот посмотрите, удар в шею был нанесен, я бы сказал, с хирургической точностью. Одного этого удара вполне было бы достаточно, чтобы жертва скончалась. Он перебил и сонную артерию, и гортань.       — То есть, по-Вашему, — спросил я доктора, — удары в грудь свидетельствуют о том, что он был вне себя?       — Я полагаю, что так, — мрачно ответил Александр Францевич и тяжело вздохнул.       — Спасибо, доктор, за подробнейший анализ, — поблагодарил я его. — И как Вы только все успеваете? По-прежнему без помощников?       — Да нет, слава Богу, прислали недавно одного фельдшера, — ответил доктор. — Вроде, парень толковый. Я при случае Вас познакомлю.       — Благодарю, — ответил я ему.       Мне весьма сильно хотелось познакомиться с этим фельдшером, и уже давно. Только вот никак не удавалось. Видимо, не хотел он со мной знакомиться. Но всему, как говорится, свое время.       Покинув царство доктора Милца, я вернулся в управление. Почти одновременно со мной вернулся и Коробейников, побеседовавший с госпожой Зуевой.       — На первый взгляд, очень простое дело, — рассказывал он мне свои впечатления. — Но весьма, весьма запутанное. Тамара Зуева рассказала, что она приходила к госпоже Де Бо. Де Бо, в свою очередь, отрицает всякие визиты.       — И что? — поторопил я его.       — Купчиха Зуева рассказала, что приходила к Де Бо за деньгами, мадам совершила покупки за день до этого, — продолжил рассказ мой помощник, торопливо отхлебнув чаю. — Тамара просила не рассказывать об этом брату, купцу Зуеву.       — И что за секреты такие? — удивился я.       — Дело в том, — пояснил Коробейников, — что мадам Де Бо купила вещи в кредит, чего Зуев никогда бы не допустил. И он очень осерчает, если узнает, может быть, даже отлучит сестру от дел, а ей бы этого очень не хотелось.       — Не понимаю, — задумчиво сказал я, — почему же мадам утаила визит Зуевой? Бытовые хлопоты, не более.       — И я не понимаю, — развел руками Антон Андреич и добавил: — Купца Зуева я тревожить не стал без Вашего ведома.       — Вот это правильно, — одобрил я его действия.       Странное это было дело, во всем странное. Все в нем врали или недоговаривали, а больше всех — эта мадам Де Бо, которой, как возможной жертве, вроде бы полагалось как можно больше сотрудничать со следствием. Еще эта Зуева. Слишком уж настойчиво она просила хранить от брата ее визит к мадам. Но Зуева женщина, а клиентами мадам Де Бо, как я понимаю, чаще становятся все-таки мужчины. Кстати об этом. А что если господин Сеславин тоже был клиентом мадам? Тогда, следуя логике, я догадываюсь, где можно поискать информацию о нем.       Так что, отпустив домой уставшего Коробейникова, я решил наведаться в дом терпимости. Тамошние обитательницы, включая хозяйку, зла от меня никогда не видели и при случае охотно делились информацией. За плату, разумеется, но отчего же не заплатить осведомителю? Дамы не подвели и в этот раз, сообщив мне о господине Сеславине кое-какие сведения, показавшиеся мне весьма любопытными и требующими тщательного обдумывания.       Из борделя я отправился в гостиницу, благо было это недалеко, да еще по пути домой. Все-таки любопытно было мне узнать, что было в письме, полученном госпожой Нежинской нынче днем.       Нина открыла на мой стук сразу.       — Я уже думала, ты не придешь, — произнесла она дрожащим голосом.       — Прости, дела задержали, — ответил я, проходя в комнату и оглядываясь.       Все следы беспорядка были прибраны, и сундука не было видно. Кажется, Нина Аркадьевна передумала уезжать. Я прошел в соседнюю комнату. Нина сидела на кровати и пила вино. Лицо ее было залито слезами, а плечи опущены. Она воплощала собой аллегорию отчаяния. Я устроился на диванчике напротив, не снимая даже пальто, и принялся ждать, пока она расскажет, зачем просила меня прийти. Если она и в самом деле в таком отчаянии, то, возможно, примет, наконец, мою помощь, а в ответ снабдит меня столь необходимыми мне сведениями.       — Как я рада, что ты пришел, — сказала Нина тихо и как-то печально. — Ну, не молчи! — продолжила она. — Поговори со мной.       — Я действительно считаю, что тебе лучше уехать, — сказал я ей.       — Я уеду, — со слезами сказала Нежинская. — Все равно уеду, пусть они меня убьют.       — Кто? — спросил я ее в волнении. Никогда она не была так близко от того, чтобы рассказать мне правду. — Ну, расскажи мне все. Я хочу тебе помочь.       — Правда? — спросила Нина, борясь со слезами. — Пожалуйста, посиди со мной!       Я пересел к ней на кровать. Она схватила мою руку и прижалась к ней губами. Подобный жест был бы мне неприятен в любом случае, но отобрать руку, не проявляя грубости, не получилось бы.       — Ты что-то хотела сказать, — напомнил я ей.       — Я не хочу разговаривать, — ответила она, гладя меня по плечу.       — Послушай, — сказал я ей предельно серьезно, — сейчас подходящий момент. Другого такого может не быть. Расскажи мне все.       — Что? — спросила она сквозь слезы. — Что все?       — Ты когда-то спасла мне жизнь, — продолжил я ее убеждать. — Дай мне отплатить тем же.       — Я спасла тебя бескорыстно, — проговорила она, гладя мое лицо. — А ты требуешь плату.       — Ну какую плату? — начал сердиться я.       — Каких-то признаний, — взволнованно сказала Нина Аркадьевна. — Мне не в чем тебе признаваться.       — Ну, тогда и бояться тебе нечего, — раздраженно ответил я ей, поднимаясь.       Бесполезно. Нельзя спасти того, кто этого не хочет. Нина слишком глубоко погрязла в этом всем, и ни я, ни страх — ничто не может заставить ее рассказать правду. А следовательно, делать мне здесь больше нечего. Нужно идти домой и ложиться спать. Я просто смертельно устал сегодня.       — Это все, на что ты способен? — гневно воскликнула Нина, бросая на пол подушку.       Я поднял подушку, отряхнул и вернул на постель.       — Пока ты покрываешь князя, — сказал я ей, — я ничем не смогу тебе помочь.       И, оставив госпожу Нежинскую размышлять над моими словами, я покинул ее номер.       Спускаясь по лестнице я увидел весьма интересную картину. Мадам Де Бо, одетая как для прогулки, листала за конторкой журнал регистрации. Портье не было, видимо, снова спал. Я отступил назад, не желая, чтобы мадам меня заметила. Интересно, куда это она собралась в такой час? И что ей понадобилось в журнале? Спустя минуту я услышал звук рвущейся бумаги и быстрые шаги. Хлопнула входная дверь. Я сбежал по ступенькам к конторке и быстро перелистал журнал. Так и есть, отсутствовала страница, на которой был записан Сеславин. Значит, он все-таки был знаком с мадам Де Бо, причем она не хотела, чтобы об этом узнали. И мы не узнали бы, если бы не вексель, найденный у Андрэ, о котором мадам, судя по всему, известно не было.       Я вышел на улицу, нашел глазами мадам Де Бо и пошел за ней следом. Долго идти не пришлось. На Ярмарочной площади навстречу мадам вышла статная барышня, закутанная в вуаль до такой степени, что опознать ее не представлялось возможным. У них с мадам Де Бо произошел короткий разговор, после чего они разошлись, каждая в свою сторону. Мадам повернула обратно, намереваясь, по всей видимости, вернуться в гостиницу. Впрочем, меня сейчас гораздо больше интересовала ее собеседница, и я пошел за ней. На этот раз следить пришлось более скрытно, девушка шла осторожно, часто оглядывалась, будто опасаясь слежки. И все же меня она не заметила. Зато отлично заметил тот, кто, как видно, ее сопровождал. Потому что внезапно я почувствовал удар по голове, и все перестало быть.       В сознание я пришел довольно быстро. Даже замерзнуть не успел, лежа на снегу. Но барышни в вуали уже и след простыл, как и ее неведомого защитника.       Что ж, ничего не оставалось, как отправляться домой. Голова болела, и усталость заявляла о себе все настойчивее. Может быть, сегодняшний удар по голове сыграет свою роль, и я все-таки в кои-то веки смогу выспаться.

***

      Утро облегчения не принесло, лишь к привычной уже усталости добавилась головная боль — последствие моей вчерашней неосмотрительности. Я явно становился рассеян, и это не могло меня не тревожить. Почему мне вчера не пришло даже в голову проверить, не следует ли кто за барышней в вуали? Что за беспечность, право! Вот и расплатился за нее собственной головой. Следует сделать правильные выводы и не подставляться впредь.       Едва я пришел утром в управление, как в кабинет мой вошел адвокат Миронов. Виктор Иванович представлял интересы господина Сеславина и был намерен любыми средствами освободить своего подопечного. Жаль, конечно, его огорчать, но у меня иные планы, Сеславин мне пока нужен.       — Господин Сеславин попросил меня, как своего адвоката, — начал свою речь Виктор Миронов, — изложить Вам его версию событий последних дней.       — Конечно, — усмехнулся я язвительно, — сам ведь он не в состоянии.       — Причину, по которой он возложил это на меня, — усмехнулся мне в ответ Виктор Иванович, — Вы поймете из моего рассказа. Итак, — перешел он к делу, — господин Сеславин действительно прибыл в Затонск для того, чтобы встретиться с мадам Де Бо.       — Заметьте, — обратил я внимание Миронова на важный для меня факт, — в чем он не признался, даже уже будучи арестованным.       Виктор Иванович рассмеялся снисходительно, будто прощая своему клиенту маленькие шалости.       — На это у него была причина, — сказал он. — У него был заказ к мадам Де Бо. Она должна была подобрать ему служанку или, вернее сказать, содержанку на время его длительного пребывания в Европе.       — А у него что, — поинтересовался я, — проблемы с дамами?       — Яков Платоныч, — сказал Виктор Иванович, голосом давая мне понять свое неудовольствие от моей шутки на тему его подопечного, — мой клиент человек занятой, к тому же он холост. А заниматься романами в Европе — на это у него не будет времени. Поэтому служанка такого рода необходима ему для поддержания здоровья и, так сказать, душевного равновесия.       — Понимаю, — ответил я, — служанка как нельзя лучше подходит для этой роли.       — Именно, — сказал Виктор Иванович с некоторым облегчением.       Видимо, эта часть повествования была для него особенно сложной.       Интересно мне, вот как у адвокатов это получается? Миронов обязан защищать своего клиента, и он оправдывает его действия с невозмутимым лицом. А тем не менее, я точно знаю, что Виктору Ивановичу, как и мне, неприятна сама мысль о подобном. Я бы так не смог, наверное.       — По фотографиям, которые предоставила ему мадам Де Бо, — продолжил Виктор Иванович, перестав измерять шагами мой кабинет и присаживаясь, наконец-то, — он подобрал себе девушку, за которую тут же внес соответствующий аванс. После чего мадам Де Бо пообещала ему предоставить эту девушку через пару дней.       Меня передернуло. Все это отчетливо напоминало невольничий рынок. Да им, собственно, и являлось.       — Однако, ни через пару дней, ни через неделю этого не произошло, — продолжал рассказывать Миронов. — На вопрос господина Сеславина, когда же он наконец может получить свой заказ, мадам Де Бо повела себя весьма странно. Она всячески уклонялась от ответа, более того, настаивала на том, чтобы господин Сеславин покинул Затонск, а девушку, дескать, она привезет ему в Петербург.       — Причины объяснила? — спросил я.       — В том-то и дело, что нет, — ответил Виктор Иванович. — Но, безусловно, подобное поведение возмутило моего клиента, и он потребовал немедленного исполнения его заказа. Однако, мадам Де Бо предложила ему другую девушку. Но мой клиент настаивал на той особе, которую он выбрал.       — Необычная, наверное, особа, — сказал я. — Посмотреть бы на нее.       А еще лучше поговорить с ней. Точнее, допросить как следует. Если девушка, а судя по всему, именно ее я видел вчера ночью, отказалась послушаться мадам Де Бо и уехать с новым покупателем, то у нее самый яркий мотив для убийства Андрэ. Вернее, мадам, конечно, но ведь могла же и она ошибиться.       — К сожалению, — вздохнул Виктор Иванович, — Сеславин отказывается назвать ее имя.       Ну так сам и виноват, раз отказывается. Пусть еще посидит немножко, может быть, станет сговорчивее.       — Значит, у него был мотив, — заявил я господину адвокату. — Он хотел вернуть аванс, был разгневан и принял переодетого Андрэ за мадам Де Бо. И убил его.       — Яков Платоныч, — сказал Виктор Иванович, понимаясь, — все это домыслы, а нужны доказательства.       — И тем не менее, Виктор Иванович, — ответил я ему твердо, — он подозреваемый и пока останется у нас.       — Честь имею, — усмехнулся адвокат Миронов.       Он прекрасно видел, что я упрямлюсь, и знал, что если он подаст жалобу на мои действия, то меня принудят Сеславина отпустить. Но того он не знал, что я не собираюсь долго удерживать его клиента. Пока мы беседовали, мне пришло в голову, как можно просто и быстро проверить, виновен наш задержанный или нет. И сейчас я намерен был этим заняться. И после этого я либо Сеславина отпущу, на радость Виктору Ивановичу, либо получу доказательства его вины, и тогда жалобы станет мало для его освобождения. В общем, каждый будет заниматься своим делом. Я не прокурор, чтобы обвинять. Моя задача — расследование. Вот им я и собираюсь заняться.       — Дежурный, — позвал я, — Коробейников пришел?       — Так точно, — ответил городовой, дежуривший сегодня.       — Скажите ему, чтобы взял арестованного Сеславина, — велел я. — Мы едем в гостиницу.       Выйдя из кабинета, я увидел в коридоре господина Ребушинского. Опять этот щелкопер пасется в отделении! Да еще и ухмыляется довольно.       — Яков Платоныч, — воскликнул Ребушинский, едва завидев меня, — Яков Платоныч, на две минуты!       — Простите, — попытался я отвязаться от него, — мне некогда.       — А Вам мое предложение очень понравится! — заговорщицким тоном промурлыкал Ребушинский, следуя за мной по пятам.       Что ж, послушаю, все равно Сеславина еще из камеры не вывели.       — А я ведь Вас вчера видел, — улыбнулся мне господин Ребушинский своей мерзкой сладенькой улыбочкой, — вечером!       И что? Он явно ждет от меня какой-то реакции, но я не понимаю, что он имеет в виду.       — Надеюсь, Вы понимаете, что если о Вашем посещении борделя станет известно, — понизил голос Ребушинский, — то Ваша карьера, так сказать, и Ваша репутация…       Мне стало весело, как становилось весело всегда, когда пора было драться. Веселая такая злость. Шантажировать он меня решил, мокрица этакая! Господи, спасибо тебе, ты услышал наконец-то мои молитвы, этот слизняк дал мне повод. Жаль только, что мы в управлении, и я не могу на самом деле обойтись с ним так, как он этого заслуживает. Но здесь много иных возможностей, и я сейчас их использую.       — Нет, ну я понимаю, мы все живые люди, Яков Платоныч, — продолжал Ребушинский, не замечая моего настроения, — но такой чин в борделе! Скандал!       Так, теперь нужно заставить его высказать требования, чтобы шантаж был законченным.       — Я не очень понимаю, чего Вы хотите, — сказал я ему.       — Ну, я надеюсь, что за мое молчание я имею право кое на какие привилегии? — с довольной улыбочкой сказал Ребушинский, решивший, видимо, что его план удался. — Подробности расследования для прессы, улики, версии. И вообще, Вы знаете, хотелось бы, чтобы сотрудничество полиции с «Затонским телеграфом» было бы более тесным.       Мимо нас городовые провели Сеславина, за ними следовал Коробейников. Увидев меня в столь неожиданной компании, он приостановился в ожидании.       — Антон Андреич, идите в пролетку, — сказал я, — а я закончу с господином Ребушинским и присоединюсь.       Коробейников кивнул и вышел. А я взглянул на Ребушинского. Тот стоял важный и довольный, уверенный в собственной победе.       — Так что? — спросил он меня, едва не лопаясь от самодовольства.       — Любезный, — окликнул я дежурного, — отправьте господина журналиста в арестантскую.       — За что?! — возмутился Ребушинский.       — За подкуп должностного лица, — ответил я ему.       — Яков Платоныч, но Вы меня не так поняли! — закричал Ребушинский, влекомый городовым в камеру без лишней обходительности.       Я вышел, не слушая его криков. Жаль, при нашем разговоре свидетелей не было. Можно было бы и дело завести. Но хоть посидит немного, авось, станет понятливее.       В гостинице, в номере, в котором произошло убийство я поставил Сеславина лицом к лицу с Евграшиным, который был ближе всего по росту к погибшему Андрэ.       — Господин Сеславин, — попросил я, подавая ему свернутый трубочкой лист бумаги, — представьте, что это нож. Нанесите удар, ударьте этого господина в грудь. Покажите, как бы Вы это сделали.       — Зачем? — возмутился Сеславин. — Я не буду этого делать, я никого не убивал.       — Ну, так тем более, — улыбнулся я ему со всем для меня возможным дружелюбием. — Это и докажет Вашу невиновность! Следственный эксперимент проводится.       Сеславин пожал плечами с раздражением, сложил бумагу поудобнее и изобразил, как бьет Евграшина в грудь ножом. Видимо, Виктор Иванович посоветовал ему поменьше со мной спорить. Спасибо Вам, господин адвокат. Благодаря своей сговорчивости, Ваш клиент только что себя оправдал, кажется.       — А Вы разве не левша? — спросил я Сеславина, державшего бумажный нож в правой руке. — Я же видел, как Вы писали левой рукой.       — Я амбидекстер, — ответил он. — Только бил я сейчас правой.       — В равной степени владеете правой и левой рукой? — уточнил я.       — Да, — кивнул Сеславин.       — Можете возвращаться к себе в номер, господин Сеславин, — сказал я ему. — Вы свободны. Из города только до окончания следствия не уезжать.       Сеславин молча вышел, не благодаря, но и не возмущаясь. И на том спасибо.       — Если бы Сеславин был преступником, — пояснял я Коробейникову по возвращении в управление, — он бы взял воображаемый нож в левую руку, чтобы ввести нас в заблуждение, ведь удары были нанесены явно правшой.       — Но ведь он не знал, — продолжил мою мысль Антон Андреич, — что Андрэ был убит правой рукой.       — Ну конечно не знал, — ответил я раздраженно. — Он не убийца. К тому же, судя по направлению нанесенных ударов, убийца был невысокого роста.       — А нож? — спросил Коробейников. — Нож ведь у Сеславина?       — Доктор Милц не нашел на ноже никаких, даже малейших следов крови, — сказал я. — К тому же, лезвие чуть шире, чем порезы на теле Андрэ.       — Что касается портье, он спал ночью, — продолжил мой помощник размышлять вслух, — и соответственно, Сеславин мог запросто пройти к мадам незамеченным.       — Да нет, — отмахнулся я, — ночью он был в борделе. Решил, видно, самостоятельно найти себе спутницу на время пребывания в Затонске.       — А такие сведения откуда? — заинтересовался Коробейников.       — Я вчера заходил в бордель, — пояснил я ему.       — Вот оно что! — понял Антон Андреич. — И как?       Я посмотрел на него с некоторым изумлением. Это он серьезно или снова шутит в попытке меня развеселить? Так за такую шутку я ведь могу…       — То есть, я хотел сказать, — зачастил Коробейников, правильно истолковав мой взгляд, — он нашел то, что искал?       — Да нет, — ответил я, считая инцидент исчерпанным, — все девушки показались ему слишком вульгарными по сравнению с его идеалом.       Дверь вдруг отворилась, и на пороге возникла Анна Викторовна. Вот и мой идеал пожаловал. Ее и сравнить не с кем, она лучшая. А если быть точным, единственная. Невероятно красивая и такая же невероятно далекая. Как же я соскучился по ней, просто невероятно.       — Добрый день, — сказала Анна Викторовна, — не помешаю?       Сегодня в ее голосе не было обычной радости. Видно, она долго пыталась избежать этого визита, не желая видеть меня вновь, но мир духов оказался настойчив.       — Да нет, — ответил я со вздохом, — Вы проходите.       Как же у меня болит сердце при взгляде на нее. Неужели ничего нельзя изменить? Может, рвануться все-таки, выставить сейчас Коробейникова под любым предлогом и попробовать поговорить еще раз?       И что я скажу? Ничего ведь не изменилось. Да и не станет Анна меня слушать больше. Она ведь сказала тогда, чтоб я не беспокоил ее до тех пор, пока не смогу сказать все. А когда я смогу? И смогу ли хоть когда-нибудь?       И не важно, могу ли я без нее жить. Нужно жить, долг велит. Зато сейчас я могу хотя бы смотреть на нее, впервые с той нашей ссоры. И пусть от этого нестерпимо больно, я все равно не могу отвести от нее глаз. Ведь только так я чувствую себя живым.       — Анна Викторовна, здравствуйте, — приветствовал ее Коробейников. — Давненько Вы к нам не заходили. Совсем забыли нас.       — Не справляетесь без меня? — улыбнулась ему Анна.       — Если честно, тяжеловато приходится, — попытался я поучаствовать в их шутливой беседе.       Улыбка сбежала с лица Анны Викторовна при звуке моего голоса. Шутить со мной ей было неинтересно. Да и шутил ли я? Хотел присоединиться к веселью, но сказал-то правду. Причем, совсем несмешную.       — А я вот пришла помочь Вам по старой дружбе, — чуть смущенно произнесла Анна Викторовна, устраиваясь на стуле перед моим столом.       «По старой дружбе». Вот как она теперь называет все, что было. И глаз на меня не поднимает совсем.       — Слушаем Вас, — ответил я, стараясь ничем не выдать своего эмоционального состояния.       — Скажите пожалуйста, — произнесла Анна Викторовна, старательно делая вид, что занята сумочкой, перчатками — да чем угодно у себя на коленях, лишь бы взгляд не поднимать. — А не разыскивается ли некая молодая особа по делу об убийстве Андрэ, ассистента некой мадам Де Бо?       — Ну, не томите, — поторопил я ее, — рассказывайте.       — Это горничная в доме купца Зуева, — подняла на меня наконец-то взгляд Анна Викторовна, — зовут Ульяна. И, по всей видимости, она попала в дом к купцу не без помощи этой мадам Де Бо.       — Что же получается, — удивился Коробейников, — Зуева меня обманула? Она ходила к мадам Де Бо по поводу этой горничной.       — Еще я знаю, — продолжила Анна Викторовна, — что Андрэ был влюблен в эту девушку. Да, и еще ее связывают странные отношения с конторщиком купца Зуева.       — Загадочная особа? — спросил я.       — Весьма, — подтвердила Анна. — Она темнокожая. Негритянка.       — То есть, в самом деле? — изумился мой помощник. — Как? В наших краях?       — Антон Андреич, — велел я ему, — найдите ее и приведите к нам.       Коробейников, заинтригованный такой перспективой, мгновенно собрался и вылетел за порог. В кабинете остались мы вдвоем с Анной Викторовной. Несколько минут назад я хотел создать такую ситуацию намеренно, но вот она создалась сама. А я не знаю, что сказать. Ведь мне нечего сказать, на самом деле. И я могу лишь молча смотреть на нее.       — Очевидно, что конторщика и девушку связывают весьма трогательные отношения, — напряженно сказала Анна Викторовна, не желая, видимо, длить неловкую паузу. — Я видела, как они разговаривали.       Хорошо, я согласен. Будем говорить о деле. Только бы она не уходила, позволила полюбоваться на нее еще хоть краткое время.       — Случайно, разумеется, — добавила Анна Викторовна, хоть я продолжал молчать и ни о чем ее не спрашивал. — Хотя чего уж там, я подглядывала за ними в окно. Да, знаю, знаю, — добавила она смущенно, — что это ужасно неприлично.       И подняла на меня глаза, ожидая, видимо, что я, как всегда, стану ее ругать за самостоятельное расследование. Ругаться не хотелось. Мне от представленной мною с ее слов картины стало даже весело. Вспомнилось, как ради расследования Анна Викторовна использовала окно моего кабинета в качестве выхода. Вот ведь неукротимая! Подумаешь, в окошко подглядывала. Я лучше других знал, на что способна эта удивительная девушка, когда ее разбирает сыщицкий азарт.       — А почему Вы решили, — спросил я, — что убитый Андрэ был в нее влюблен?       Анна Викторовна поднялась со стула, глядя на меня таким взором, что я сразу понял, откуда взялась эта информация. Я спросил-то первое попавшееся, что в голову пришло, лишь бы не молчать. И выставил себя дураком, разумеется. Сейчас она рассердится, что я забыл про ее духов, и уйдет. Как же я не хочу, чтобы она уходила!       Но Анна не спешила уходить почему-то. Медленно прошла по кабинету и замерла, глядя в окно. Я подошел к ней, нежно взял за локоть, поворачивая к себе. Она не противилась, и наши взгляды встретились, как бывало не раз. Я снова видел любовь и боль в ее глазах. И от этого моя боль от разлуки с ней выросла вдесятеро. Но я бы и большую, любую бы выдержал, лишь бы видеть, как ее лицо светится любовью ко мне!       — Я… — начал я говорить, не в силах сдерживаться долее…       Но судьба не благоволила мне по-прежнему. А может, удерживала меня от ошибки, как знать…       — Ваше высокоблагородие, — доложил вошедший городовой, — убийство.       — Где? — спросил я его.       — На окраине. В заброшенном доме найдено тело приезжей дамы.       Момент был упущен безвозвратно. Я взглянул на Анну Викторовну, но она уже снова опустила взгляд. Робким, каким-то скованным голосом Анна попросила у меня разрешения поехать со мной на место убийства. Я не возражал. Если я способен хоть так услужить ей, я сделаю это. Все что угодно. Все, кроме того, что я на самом деле ей должен, увы.       Как я и почувствовал сразу, когда услышал сообщение об убийстве, это была мадам Де Бо. Убийца все-таки добрался до нее. Но что она делала в этом заброшенном доме, хотел бы я знать?       — Значится, даму обнаружили мальчишки, — рассказывал Ульяшин, первый прибывший на место преступления, — перепугались сильно. На их крик прибежал городовой. А тут вот…       Я внимательно осмотрел тело. Мадам лежала на спине, раскинув руки. Рядом с нею на полу лежал весьма приметный кинжал.       — Первый удар был нанесен чем-то тяжелым по затылку, — прокомментировал я увиденное, — но сознание она не потеряла. Сумела выхватить нож, спрятанный под подвязкой.       Я осторожно поднял юбки мадам со стороны правой ноги, демонстрируя Ульяшину место, где мадам Де Бо прятала нож. Околоточный в смущении отвел глаза.       — Видите, — показал я, — царапина от рукоятки? Она пыталась подняться, выхватила нож и получила второй удар прямо в темечко.       — Но на ноже тоже кровь, — заметил Ульяшин, — значит, она успела достать убийцу?       — Не простой это нож, — задумчиво сказал я, — Dague de «Pute» ou de «Vertu», что в переводе означает кинжал шлюхи.       — Или добродетели, — дополнила мой перевод Анна Викторовна.       — Характерно, не очень длинное лезвие, — продолжил я. — Вполне возможно, что им и был убит Андрэ.       — Вы наведите справки, — велел я Ульяшину, — может, кто обращался за медицинской помощью с колотыми или резаными ранами.       Я присел на корточки около тела мадам Де Бо, осторожно поправил задранные юбки, еще раз вгляделся в мертвое лицо. Что же привело ее сюда, в этот заброшенный дом? И кто ее убил?       Анна Викторовна тем временем ходила по комнате, будто пыталась что-то найти. Мне следовало настоять, чтобы она уехала домой. Или самому ее отвезти. Но она вела себя так, будто не замечала моего присутствия, и я не решился ее тревожить. Скорее всего, она хочет увидеть духа мадам. И нужно всего лишь быть наготове, чтобы помочь ей, если от общения с потусторонним миром ей снова сделается худо.       Но вот Анна повернулась, уставившись в пустой дверной проем.       — Кто Вас убил? — спросила она. — Скажите, кто?       А затем Анна Викторовна быстрыми шагами вышла из комнаты, будто следуя за кем-то. Я такое уже видел. И больше всего на свете хотел сейчас последовать за ней. Но у меня больше не было на это права. У меня вообще не было прав, только долг, только работа. Так что я попросил городового сопроводить Анну Викторовну и предложить ей наш экипаж, если она захочет отправиться куда-либо. Лучше бы, конечно, домой. Надеюсь, что пообщавшись с духом мадам Де Бо, Анна Викторовна поделится со мной информацией. Ну, или с Коробейниковым, хотя бы.       Я дождался доктора Милца, который подтвердил мои выводы относительно того, как была убита мадам. После этого я отправился в управление, приказав отвезти тело мадам Де Бо в мертвецкую. Доктор решил поехать со мной. Сказал, что с удовольствием выпьет чаю в моем обществе, пока фельдшер готовит все для вскрытия.       В управлении я обнаружил, что клетка, с утра пустовавшая, более пуста не была. В ней кто-то спал явно пьяным сном. Заинтересовавшись, я подошел ближе.       — Кто такой? — спросил я у дежурного, рассматривая спящего.       — Купец Зуев, — ответил он. — Задержан на улице.       — Вон оно как! — сказал я доктору. — На ловца и зверь бежит?       — Похоже, нам сегодня везет, — ответил он.       — Смертельно пьян, — поведал городовой, видя наш интерес к задержанному, — подрался, и рука в крови.       — Открывай, — приказал я.       Мы с доктором прошли в клетку. Я с силой потряс Зуева за плечо, но не добился даже малой реакции.       — Яков Платоныч, — сказал мне доктор Милц, присаживаясь на корточки рядом со спящим и оглядывая рану на его руке, — так он же пьян, как сапожник!       Я указал на рану на предплечье Зуева, длинный глубокий порез.       — Да-да, Вы правы, — ответил Александр Францевич. — Очень возможно, что эта рана нанесена ножом, принадлежащим мадам Де Бо.       — Знаете, когда один человек пытается ударить, — сказал доктор, замахиваясь на меня тростью, — то другой защищается именно так, как Вы, выставив вперед руку. Посмотрите, у него рана как раз на этом самом месте.       Я взглянул на свою руку, инстинктивно поднятую в защитном жесте, потом на руку Зуева. Да, доктор был несомненно прав. Эту рану вполне могла нанести сопротивляющаяся мадам Де Бо.       — Приведи его в чувство, — велел я дежурному, — и на допрос ко мне.       Спустя какое-то время Зуев был протрезвлен и готов к допросу. Доктор даже обработал его рану перед уходом.       — Ну, выпил лишнего, что за беда? — говорил Зуев, сидя перед моим столом. — Ну, подрался с кем-то, ради забавы.       — И все-таки, откуда порез? — спросил я его.       — Там разберешь разве в свалке? — вздохнул купец. — Не помню я.       Дверь отворилась, и вошел Коробейников, а за ним — незнакомая мне женщина.       — Яков Платоныч, — сообщил Коробейников, — вот Тамара Зуева. А Ульяны дома не оказалось.       — Что с тобой? — спросила Тамара Зуева брата.       — Да подрался по пьяной лавочке, ерунда, — ответил он. — Ты-то как здесь?       — Да вот, привели, как преступницу какую! — ответила Тамара с неудовольствием, явно считая брата виновным во всех своих бедах. — Вопросы какие-то непонятные.       — Антон Андреич, — сказал я Коробейникову, вспомнив, о чем забыл спросить доктора, — езжайте-ка к доктору Милцу, попросите проверить, соответствует ли характер ран на теле Андрэ кинжалу мадам. — Вы присаживайтесь, — пригласил я Зуеву, когда мой помощник вышел.       Она села напротив брата, сохраняя на лице все то же недовольное выражение. Впрочем, вполне возможно, что оно у нее всегда такое. Похоже, характер у купчихи Зуевой тот еще.       — Ну, и где ваша горничная? — спросил я сразу обоих.       — А где она? — волком посмотрел Зуев на сестру.       — Не знаю, — ответила та ядовито. — С утра ее не видела. Наверное, по магазинам шляется!       Ага, стало быть, Тамара Зуева горничную Ульяну терпеть не может, а вот сам купец Зуев, кажется, искренне обеспокоен тем, что девушка пропала. Запомним.       — Вопрос у меня к вам обоим, — сказал я. — Что вас связывало с мадам Де Бо?       — Какая еще мадам? — попытался прикинуться несведущим купец. — Не знаю я никакой мадам.       — Ну, сформулирую по-другому, — ответил я ему. — Как горничная оказалась в Вашем доме?       — Как оказалась? — начал раздражаться Зуев. — Нанял! А при чем тут вообще Ульяна?       — Ну, необычная она горничная для наших мест, — сказал я, давая ему понять, что знаю гораздо больше, чем ему кажется.       — Да все из-за нее! — вмешалась вдруг Тамара Зуева. — Из-за эфиопки этой! Как она в дом к нам пришла, так вся наша жизнь наперекос пошла!       — Молчи! — рявкнул на нее брат.       — А я не буду молчать, — повысила голос Зуева. — Выгони бесовку!       — Да я тебя скорее выгоню, — ответил он ей с немалой злостью.       — Приворожила, басурманка! — прошипела Тамара.       — Да крещеная она! — ответил ей брат возмущенно.       Судя по всему, это конфликт между братом и сестрой длится не первый день. Но к пониманию того, кто убил мадам Де Бо он ничего не прибавляет.       — Это хорошо, — ответил я Зуеву, — только история другая. Познакомились Вы с Ульяной в Петербурге, когда были там проездом. Воспользовались услугами мадам Де Бо, увидели Ульяну, наняли ее, как горничную, и привезли ее сюда, к себе.       Зуев смотрел на меня мрачно, но говорить пока не спешил.       — И все бы шло хорошо, если бы не господин Сеславин, которому она была обещана после окончания контракта с Вами, — продолжил я. — Но только отпускать Вы ее не хотели, да и сама она не хотела от Вас уходить. Вот и закружилась кутерьма. Сеславин требовал, а мадам Де Бо давила на Ульяну. А сестра Ваша умоляла мадам Де Бо забрать эфиопку. Вот Сеславин и дает взятку Андрэ.       — Так ты что? — сказал Зуев, глядя на сестру бешеными глазами. — Ходила к этой мадам у меня за спиной?       — Да, ходила! — с вызовом ответила Тамара. — Думала, если эфиопка уедет, может, ты в ум придешь!       — Мне вот что интересно, — сказал я, прерывая очередную их перепалку, — кто из Вас убил мадам? Вы, чтобы отомстить за эфиопку, — посмотрел я на Зуеву. Или Вы — за то, что она хотела забрать у Вас горничную, — повернулся я к купцу.       — Не помышляла я об этом, — сказала Тамара. — И Евсей не мог.       — Да не помнит он ничего! — резко ответил я ей.       — Да не мог я! — вмешался Зуев. — Не мог. Не в чем мне каяться.       — А на мне нет вины, — вступила снова Тамара Зуева. — Хотите — верьте, а хотите — нет.       В этот момент в дверь постучали, и вошел дежурный городовой.       — Ваше высокоблагородие, — сказал он как-то слегка смущенно, — тут к Вам. Говорят, срочно.       Что это нашего бравого орла так смутило, право? Ну, раз срочно, прервемся и посмотрим. И, велев Зуевым оставаться на местах, я вышел в коридор. Там, у стены, скромно стояла, ожидая меня, Анна Викторовна. Ну, как я сразу не догадался, чья улыбка повергает в восторг и смущение весь полицейский участок? А еще сыщиком считаюсь!       — Яков Платоныч, — улыбнулась и мне Анна Викторовна, — я привела к Вам Ульяну.       Девушка в вуали до того тихо сидевшая на стуле, поднялась и встала рядом с Анной.       — Хорошо, — ответил я, глядя на горничную. — Ну, так я слушаю, рассказывайте.       — Так о чем рассказать-то? — спросила Ульяна.       По-русски она говорила даже без намека на акцент, видимо, и родилась тут, и выросла.       — Ну, начните с того, — посоветовал я ей, — что мадам Де Бо приехала в Затонск для того, чтобы забрать Вас от купца Зуева.       — Так и было, — согласилась девушка. — Только я мадам Де Бо с тех пор и не видела.       Как же я сегодня устал от того, что все мне врут. Это не приводит ни к чему, я все равно знаю правду, но ведь обязательно пытаются! И столько сил и времени тратится впустую только на то, чтобы заставить людей просто говорить правду.       — Вот оно что! — усмехнулся я недоверчиво. — Только я Вас вчера видел вместе с ней ночью. Помните? А потом кто-то ударил меня по голове. Не другой ли это Ваш поклонник, господин Птицын? Не хотели Вы расставаться с купцом Зуевым, — продолжал я. — У вас были все основания желать мадам смерти.       — Я не убивала никого, — испуганно ответила Ульяна. — Можно, я пойду?       — Нет, — заступил я ей дорогу, — Вы задержаны по подозрению в убийстве.       Ульяна подняла свою вуаль, словно та мешала ей поверить тому, что я сказал. Красивая девушка. И в необычности своей еще более красивая. И гордая. Ишь, какие молнии в глазах!       — Я не убивала никого, — повторила Ульяна, глядя прямо мне в глаза.       — А кто убивал? — спросил я ее.       — Я не знаю, — ответила она.       Но взгляд отвела. Если она и не знала точно, то очевидно, догадывалась.       — Посидите в арестантской, подумайте, — сказал я ей.       Сейчас закончу допрос Зуевых и поговорю с ней. Думаю, я смогу убедить ее рассказать мне правду. А в то, что она убийца, я не верю.       — Дежурный, — позвал я, — проводи.       Подбежавший дежурный городовой увлек Ульяну за собой, явно стараясь быть почтительным и не проявить грубости. Анна Викторовна рванулась было за ней, но тут же вернулась ко мне. Я ждал. Я уже заметил выражение ее лица, когда сказал Ульяне, что задерживаю ее. Сейчас мы снова поссоримся. И я ничего не могу в этом изменить. Попытаюсь, разумеется. Но Анна в гневе вряд ли станет слушать мои объяснения. Как же я устал от ссор.       — Вы с ума сошли? — накинулась она на меня. — Какие у Вас основания для этого?       Внезапно я почувствовал гнев. Сколько раз это уже было? Она никогда и ни в чем мне не доверяет, ни как профессионалу, ни как человеку. И не стану я ничего объяснять! Не с чего ей меня отчитывать, я делаю свою работу, а указывать мне может только мое начальство.       — Посидит — станет покладистей, — ответил я сердито.       — Знаете, я не узнаю Вас, Яков Платоныч, — сказала Анна Викторовна с каким-то странным, едва ли не презрительным выражением лица.       Видимо, ее бесконечно удивляло мое жестокосердие по отношению к бедной девушке. Только вот совершено два убийства! И у меня нет времени проявлять милосердие. Анне Викторовне стоило бы вспомнить историю с Уллой Тонкуте. Тогда она тоже обвиняла меня в жестокости, извинялась потом.       — Она что-то знает, — жестко сказал я, — только говорить не хочет. И вообще, надоела мне эта семейка.       — Это я уговорила ее сюда прийти, — сказала Анна, — и обещала, что Вы во всем разберетесь.       — Так я и разберусь, — твердо пообещал я ей. — Благодарю за содействие, дальше я сам.       — Яков Платоныч, — отвлек меня подошедший полицмейстер, — на минуточку.       Только вспомнил, что у меня начальство есть, так вот оно, тут как тут! И, судя по мрачному выражению лица, сильно мною недовольно.       — На этот раз, Яков Платоныч, — сказал господин Трегубов, когда мы отошли в сторону, — Вы превзошли себя.       — Благодарю, — резко ответил я ему, делая вид, что не замечаю начальственного гнева.       Я сам не очень-то спокоен сейчас.       — Арестовали всю семью Зуевых, — продолжал полицмейстер, — включая прислугу.       — У каждого из них был повод желать смерти мадам Де Бо, — объяснил я. — Остается узнать, кто именно убийца. Этим я и занимаюсь.       Вернее занимался бы! Если бы меня не отвлекали каждую минуту!       — А Ребушинского? — продолжил возмущаться Николай Васильевич. — Ребушинского за что арестовали? Он-то в чем провинился?       Черт, я совсем забыл про журналиста! Хотел выпустить его, когда вернусь из гостиницы, и забыл.       — Господин Ребушинский, — сказал я, — своим вмешательством ставит под угрозу все следствие и собирается придать огласке секретные сведения.       Краем глаза я увидел, как Анна Викторовна вдруг шарахнулась испуганно, будто привидение увидела. Впрочем, почему будто? Судя по бледности и испуганным глазам, именно это она и увидела. А кто сказал, что в управлении полиции не может явиться призрак?       Я внимательно посмотрел на Анну. Кажется, обошлось, обморока не будет. Я все равно хотел подойти, но меня остановил наш полицмейстер.       — Доложите план Ваших действий, — велел он мне.       Анна Викторовна, видимо, заметила, что я взволновался, и послала мне успокаивающий взгляд. Если бы ей стало плохо, я бы пренебрег разозленным начальством. Но раз она в порядке…       — Опрашиваем подозреваемых, — ответил я Трегубову. — Еще пару дней, и они дадут признание, но пока они должны быть под арестом.       — Два дня! — сообщил мне полицмейсте., — Даю Вам всего лишь два дня! И Ребушинского отпустите. И это не просьба, это приказ.       Он не уходил до тех пор, пока я не приказал привести Ребушинского. Не хотелось мне сейчас тратить время на этого писаку, но деваться было некуда.       — Господин Ребушинский, — сказал я журналисту, когда дежурный доставил его из камеры, — у меня с мелкими шантажистами разговор короткий.       — Так я ведь это… — залепетал Ребушинский, вытирая обильно выступающий от страха пот.       — В данном случае, — продолжил я его пугать, чтоб неповадно было, — Вы попытались раскрыть сведения, являющиеся государственной тайной, касающиеся секретных действий полиции.       Ребушинский побледнел и в ужасе зажал себе рот. Господи, что я несу? А он ведь верит, идиот.       — И Вы хоть сами понимаете, чем это грозит? — мрачно вопросил я его.       Тем более мрачно, что мимо нас, видимо, устав ждать, пока я найду время с нею доругаться, только что прошла к выходу Анна Викторовна.       — Государственная измена! — злобно улыбнулся я Ребушинскому.       Он ахнул в ужасе и вспотел еще сильнее. Как бы не растаял вовсе. Впрочем, невелика будет потеря.       — Но я всегда готов к сотрудничеству, — я сделал вид, что сменил гнев на милость. — Давайте, рассказывайте, что Вам известно о мадам Де Бо.       — Мадам, — проговорил Ребушинский все еще испуганно, — обещала мне раскрыть имя господина, который купил у нее горничную.       — Это нам известно, — ответил я. — Дальше.       — Дальше я стал следить за семейкой Зуевых, — поведал журналист. — И вот как-то однажды я заметил, что счетовод Зуева и его горничная, у них такие, особые отношения, нежные.       — Счетовод? — задумчиво произнес я.       А как получилось, что он еще не у нас? Все тут, а его нет. А Трегубов еще обвинял меня, что я всех арестовал. Ошибся господин полицмейстер! А не счетовода ли Анна Викторовна называла конторщиком? И говорила, что у них с Ульяной странные отношения, трогательные, кажется. Наверняка его. Впрочем, как ни назови, а поговорить с ним нужно немедленно.       Отпустив Ребушинского и отправив брата и сестру Зуевых в камеры, я поехал на склад. Мои расчеты оправдались, Птицын был там. Это был пожилой уже человек невысокого роста, совершенно седой. Меня он встретил приветливо. Чтобы присмотреться к нему, я попросил показать мне конторские книги, и Птицын немедленно мне их предоставил.       — У нас завсегда с документами порядок, — сказал он, передавая мне книги, одну за другой.       — Да, — ответил я, — видно, служащие Вашей конторы люди старательные, проверенные.       — Что правда, то правда, — ответил Птицын, — Евсей Данилыч умеет подбирать людей.       — Да, — сказал я ему, — только, получается, сам на груди согрел у себя убийцу.       — Кто убийца? — спросил он испуганно.       — Как кто? — ответил я. — Ульяна, горничная его. Она мадам убила.       — Не может этого быть, — дрожащим голосом произнес счетовод, — Вы что?       — Призналась она, — пояснил я, — что жила с купцом Зуевым по договору, который ей устроила мадам Де Бо. Время вышло, мадам ее обратно начала требовать, даже угрожала, вот она от нее и избавилась.       Я смотрел на Птицына с нарастающей тревогой. Он был очень бледен и дышал тяжело. Старый ведь человек. А ну как сердце не выдержит?       — Не убивала она, — едва ли не в крик сорвался Птицын. — Я бы знал.       — Это почему? — спросил я его.       — Так отец я ей, — сказал он, беспомощно пожимая плечами.       Вот это совершенно неожиданный поворот событий. Подобное мне и в голову прийти не могло.       — В юности я был в обслуге двора Его Величества, — рассказал старик. — Там служил арап, это должность такая, лакей в покоях Государевых. Арап был из Эфиопии, и у него было сестра. Вот с ней-то у меня и случилась любовь. И случилась дочка, Ульянушка.       Он говорил о дочери с такой любовью, с такой пронзительной нежностью, что у меня защемило сердце. Нет сильнее чувства, чем родительская любовь. И родитель на все пойдет, лишь бы защитить свое дитя.       — И вот она подросла, — продолжил Птицын свой рассказ, — а как можно жить русской девушке с такой внешностью? Да, она жила с купцом по договору, но теперича у них такая любовь, что их вряд ли кто разлучит.       — Вы не больны часом? — спросил я, тревожась его состоянием все сильнее. — Бледны, испарина.       — Душно здесь, — сказал Птицын, утирая лицо платком.       Душно здесь не было. Мне даже в пальто было не жарко. Впрочем, я все уже понял, оставалось убедиться.       — А что это у Вас? — спросил я, показывая на верхнюю полку шкафа.       — Это гроссбух, — ответил счетовод.       — Дайте-ка его сюда, — попросил я, — не сочтите за труд.       Отказать мне, не вызвав подозрений Птицын, не мог. Но едва он, встав, попытался поднять правую руку, как боль, которую он так тщательно пытался скрыть, все-таки победила. Птицын вскрикнул и согнулся, держась за шкаф и бледнея еще сильнее. Я бросился к старику, спеша поддержать, покуда он не упал, задрал резко рубаху. На животе была перепачканная кровью повязка. Покраснение вокруг раны, да и то, что Птицын явно горел от жара, говорило о том, что началось воспаление.       — О, Господи! — прошептал я, помогая ему опуститься на стул. — Вы почему же к врачу-то не обратились?       — Теперь ее у меня заберут навсегда, — заплакал Птицын. — А я не могу без дочери! Я и так ей всю жизнь сломал. Мадам Де Бо скупила все мои долги, и все, что теперь мне остается, это следовать за дочерью, чтобы рядом быть, чтобы защитить. Я уже думал, что все устроилось, — продолжил он, справившись со слезами, — а здесь опять эта мадам с новым клиентом, сумасшедшим. Грозилась мои документы долговые предъявить, чтоб, значит, меня в яму долговую.       — И Вы договорились о встрече, — догадался я.       — Я правда хотел договориться, — произнес Птицын со вздохом, — но она ни в какую.       Все было ясно, по крайней мере с убийством мадам Де Бо. Я отвез Птицына в больницу и передал доктору Милцу. Тот осмотрел рану и пообещал сделать все возможное. Впрочем, доктор сразу предупредил, что прогноз самый неутешительный. Да я и сам знал, что если при ранении в живот началось воспаление, шансов практически нет. Поэтому, вернувшись в управление, я первым делом выпустил Ульяну и на полицейском экипаже отправил ее в больницу к отцу. Отпустил я и Зуевых. Больше мне от них ничего было не нужно.       Оставалась еще загадка убийства Андрэ. Вернее, я все понял уже, тем более, что доктор подтвердил, что раны на теле Андрэ совпадают с кинжалом мадам Де Бо. Но вот как это доказать? Доказательство, как выяснилось, ожидало меня в полицейском управлении. Едва я вошел, как Евграшин вручил мне пакет, сообщив, что его оставила для меня Анна Викторовна. В пакете был частично обгоревший женский пеньюар со следами крови и записка от Анны, в которой она сообщала, что нашла его в мусоре на заднем дворе гостиницы. Мадам Де Бо пыталась скрыть улики.

***

      Птицын прожил еще сутки, и все это время дочь не отходила от его постели. Когда я заходил взять у него официальные показания, она попросила у меня разрешения уехать, когда отец покинет этот мир. Я не стал возражать. Как свидетельница она не была абсолютно необходима. Ей и так досталось в этой истории, да и во всей ее жизни, и я не стану тем, кто еще сильнее осложнит ее существование.       Анне Викторовне я послал записку с благодарностью за помощь в расследовании. И в конце, в приступе отчаянной храбрости, попросил ее о возможности принести благодарность лично. К моему радостному удивлению, Анна Викторовна согласилась, предложив встретиться в кафе.       Мы выбрали столик в самом углу, чтобы нам никто не мешал. Анна Викторовна была почему-то несколько печальной и как будто уставшей.       — Отдохнуть Вам надо, Анна Викторовна, — сказал я ей, когда официант удалился, подав чай. — Благодарю за ваш тяжкий труд. Вы выкопали истину прямо из золы.       — Да я не устала, — ответила она мне. — Единственное, чего я никак не могу понять, — спросила вдруг Анна с искренним любопытством, — зачем Андрэ было нужно это платье?       Мне стало жарко. Замечательно, господин Штольман, и что Вы станете отвечать? Она что, у дядюшки не могла спросить! Уж он нашел бы слова. И, в отличие от меня, не краснел бы, как девица.       — Мадам испытывала болезненную страсть к Андрэ, — пояснил я, надеясь только, что мое объяснение ее удовлетворит, и подробности не потребуются, — поэтому и заставляла его одеваться в женские костюмы.       Анна Викторовна хихикнула. Надеюсь, над мадам, а не надо мной.       — Кстати это же платье на первых порах помогло ей оставаться вне подозрений, — поспешил я перевести разговор в более практическое русло. — Первая мысль, которая меня посетила, что покушались на мадам Де Бо. Но я ошибся. Ну и к тому же, этот пеньюар, запачканный кровью, — продолжил я, — она пыталась его сжечь, а остатки спрятала в ведро с золой. А Вы как догадались?       — Ну, скажем так, мне подсказали, — ответила Анна с лукавой улыбкой.       Ожидаемый ответ. Значит, я не ошибся тогда в управлении. Она и впрямь говорила с духом, и тот показал ей, где искать пеньюар.       — А Сеславин, — поменяла тему Анна Викторовна, — он так и не смог получить Ульяну. А мне показалось, что у него… Нет, даже не искреннее чувство, а какая-то одержимость этой девушкой.       — Да они как будто все с ума посходили, — ответил я. — Что-то в ней есть.       Улыбка мгновенно сбежала с милого лица, и голубые глаза стали холодными, как две льдинки. Я был неосмотрителен в своем высказывании, и, кажется, мне предстоит сейчас за это ответить.       — А Сеславин, — попробовал я отвлечь Анну Викторовну от моих неосторожных слов, — он просил Вас о помощи?       — Да, — коротко ответила Анна Викторовна, не отрывая взгляд от чашки с чаем.       Я улыбнулся безнаказанно, пока она не видит. Моя ревность всегда Анну забавляла, а вот ее ревность меня безмерно радовала, рассказывая мне, что я все же не был ей безразличен.       — И что же Вы? — спросил я ее, не давая повиснуть паузе.       — А я ему отказала, — все также не глядя на меня ответила Анна.       — Почему? — спросил я. — Сами говорите, искренние чувства.       — Ну потому что он действовал через мадам Де Бо! — ответила Анна Викторовна с волнением, забыв не смотреть на меня. — Хотел, понимаете, рабу за деньги купить. Я не стала ему помогать.       Ее возмущение было искренним, но горячность ее показалась мне забавной, и я осмелился осторожно ее подразнить.       — Но Ваши слова, — напомнил я ей, — настоящее чувство оправдывает все.       — Все, — согласилась Анна Викторовна, глядя мне прямо в глаза. — Кроме лжи.       И я понял, что она больше не шутит. И говорит уже не о Сеславине. Она снова ждала от меня ответа, а я по-прежнему не мог его дать. И лишь молча опустил глаза.       И вновь нахлынула привычная уже усталость.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.