Яков. Воспоминания.

***

      Коробейников отыскал пальто и платок Анны Викторовны в комнате, где происходил ритуал. Моя одежда нашлась там, где я и оставил ее, у входной двери. Вот только швейцара там не оказалось. Видно, очухался и удрал вместе со всеми. Жаль, нужно было бить сильнее.       Я выдал вернувшимся городовым, так и не поймавшим Магистра, задания и попросил Антона Андреича за всем присмотреть. Сам же я решил, что провожу Анну Викторовну и отправлюсь домой. Удар по голове был окончательной каплей, сил не осталось вовсе.       Мы с Анной медленно шли к ее дому. Идти было совсем недалеко, а спешить не хотелось. Я наслаждался морозным воздухом, разогнавшим головную боль, а также невыразимым ощущением радости от того, что я жив. Мы живы. И рядом со мной идет самая замечательная девушка на свете, которой я наконец-то осмелился сказать о своей любви. И она не оттолкнула меня, она даже сказала… Господи, неужели мне это не послышалось? Неужели она на самом деле была рада услышать то, что я сказал ей? В этот момент моих эйфорических размышлений Анна Викторовна вдруг остановилась, хотя до ворот было еще метров сто, и повернулась ко мне.       — Яков Платоныч, — сказала она робко, — простите меня, пожалуйста. Я снова Вас подвела.       — А я Вас не спас, — улыбнулся я ей, пытаясь шуткой снять напряжение. — Сегодня все лавры достались Коробейникову.       — Вы чуть не погибли там из-за меня! — сказала Анна Викторовна со слезами. — Если бы я согласилась поехать с Вами, этого бы не случилось.       М-да, мои шутки по-прежнему не пользуются успехом. Вот уж меньше всего я хотел, чтобы она расстраивалась сейчас, а тем более плакала. Довольно уже с нее слез.       — Не думайте об этом, — сказал я как можно убедительней. — Все хорошо. И будет еще лучше, я обещаю.       — Правда? — спросила Анна Викторовна, пристально глядя мне в глаза. — Яков Платоныч, — сказала она вдруг взволнованно, но очень серьезно и решительно, — а что Вы имели в виду, там, в подвале, когда сказали…       Она вдруг смутилась, потупилась, недоговорив, и я с удивлением понял, что ей тоже страшно, что она растеряна и не уверена не меньше меня. Бог ты мой, да я не просто идиот, а идиот фундаментальный. Почему я решил, что Анна знает о моих чувствах, если молчал о них?       — Анна Викторовна, — сказал я, осторожно беря ее руку в пушистой варежке.       Анна подняла на меня глаза, полные страха и надежды.       — Вы не ошиблись, — тихо сказал я ей, нежно заправляя под платок непослушный локон.       Страх исчез из ее глаз, затопленный солнечной радостью. А в следующее мгновение самая лучшая девушка на свете прижалась к моей груди, позволив себя обнять.       Мы еще долго стояли вот так, обнимая друг друга на пустой зимней улице. Просто молча стояли, привыкая к тому, что теперь все стало иначе.       Но Анна Викторовна никогда не отличалась склонностью к бездействию. И молчать долго тоже было не в ее характере.       — Значит, теперь Вы со мной? — спросила она требовательно, поднимая на меня взгляд.       — Во всем и всегда, — пообещал я ей, улыбаясь этой ее требовательности.        И замер, пораженный истинностью того, что произнес. Да, навсегда. Это навсегда, и я не хочу иного.       — И Вы позволите мне помогать Вам иногда? — робко спросила Анна Викторовна с очаровательной лукавой улыбкой.       Ах, как я любил эту ее улыбку. Как я любил все в ней. Мне до безумия хотелось ее поцеловать. Позже. Не сейчас, но скоро.       — Только если Вы пообещаете, — сказал я с притворной строгостью, — что не станете рисковать собой и ничего не будете делать без меня.       — Обещаю, — кивнула Анна очень серьезно и снова прижалась ко мне.       Мы еще постояли немного, обнявшись. Но, как часто бывало с нами, в этот момент в конце улицы послышались голоса и показались человеческие фигуры. Пора было прощаться.       — Доброй ночи, Анна Викторовна, — сказал я, целуя милый локон на ее виске, наслаждаясь этим правом, дарованным мне ею и небесами.       — Доброй ночи, — ответила Анна, заглядывая мне в глаза.       Она отстранилась от меня, я неохотно выпустил ее из объятий. И как всегда, отойдя на три шага, Анна Викторовна остановилась и оглянулась.       — Вы ведь отдохнете сегодня, правда? — сказала она встревоженно.       — Обещаю, — улыбнулся я ей.       Анна Викторовна скрылась за калиткой, а я все стоял и смотрел ей вслед. Этого всего просто не могло быть в моей жизни. Но это было. И я был совершенно счастлив.       Домой добрался совершенно уже без сил. Мелькнула мысль о том, что я уж не припомню, когда ел в последний раз. Но на квартиру я приходил только ночевать, и есть там было все равно нечего. Так что я махнул рукой и как можно скорее лег, провалившись в глубокий сон. И даже сновидения не тревожили меня нынче, уступив непомерной усталости.       А утром меня вырвал из сна стук в дверь.       — Ваше Высокоблагородие, убийство! — донесся из-за двери голос Евграшина. — Антон Андреич велели передать — очень срочно!       Я впустил его в квартиру.       — Что случилось? — спросил я, быстро приводя себя в порядок. — Кого убили?       Было понятно, что на этот раз мне предстоит иметь дело с чем-то неординарным, иначе Коробейников не стал бы меня будить, а тем более поторапливать. Но ответ городового заставил меня даже приостановиться от неожиданности.       — Князь Разумовский убит, — сказал Евграшин. — В своем саду, садовник тело обнаружил. Антон Андреич на место выехали, а меня за Вами послали, сказали, поскорее. У меня экипаж тут.       Разумовский? Князь Разумовский убит? Преодолев изумление, я продолжил быстро собираться. Дело обещало быть серьезным и сулило немалые неприятности всем нам. Так что следовало оставить в стороне все собственные мысли и чувства по поводу случившегося, а как можно скорее разыскать убийцу.       Князь Разумовский лежал на дорожке своего парка. Нет, не князь. Тело князя Разумовского. Теперь о нем следует думать только так. И расследовать, кто его убил. Я же смотрел на поверженного врага, за которым охотился столько лет, с некоторым удивлением. Было как-то странно осознавать, что он мертв, и наше противостояние закончено навсегда. Больше мне не грозит ответный выстрел, больше мне не нужно за ним следить. И ненавидеть его не нужно, хотя это, пожалуй, все-таки останется. Уж слишком большим мерзавцем был покойный.       Но все же кто же его убил? Да еще столь плебейским манером, камнем по голове?       — Судя по всему, было два удара, — показал я Коробейникову. — Сначала ударили по затылку, а потом, когда упал, добили в висок, так, чтобы наверняка.       — М-да… Похоже, что убийца камень принес, — задумчиво сказал Антон Андреич. — Здесь я не наблюдаю таких камней.       — Пистолетами князь воспользоваться не успел, — добавил он.       М-да, еще и пистолеты. Лепажевские дуэльные пистолеты в ларце, знакомые мне до чрезвычайности. С кем еще мог стреляться князь в Затонске? Впрочем, с кем угодно. Вовсе не обязательно, что это имеет отношение к его убийству. Или все же имеет? Он вышел в аллею с пистолетами, стало быть, ожидал противника для дуэли. И в это время, в этом месте его убили. Это имеет значение, или совпадение просто?       — Заряжены? — спросил я Коробейникова о пистолетах.       — Да, оба заряжены, — ответил Антон Андреич, взглянув на меня чуть виновато, — будто он шел сюда стреляться.       Ну, уж точно не со мной, я бы знал. Так что зря Вы, милейший Антон Андреич, так переживаете, я здесь точно не при чем.       — А где доктор Милц? — спросил я.       — Говорят, уехал вчера, — ответил Коробейников, — в деревню с ночевкой.       — Ваше Благородие, — доложил подошедший Евграшин, — никого посторонних в доме нет. И Жана Лассаля тоже не обнаружено.       — Осмотрите здесь все внимательно, — велел я им. — Пистолеты к делу приобщить. Бумаги в кабинете арестовать. И лично отвечаете, чтобы ни одна бумажка не пропала. Я в гостиницу.       Нина, в данном случае, первая кандидатура на роль убийцы, по крайней мере для меня. Если князь зарвался и переборщил с угрозами, она могла сделать что угодно. Хотя способ… Трудно представить себе утонченную фрейлину с камнем в руке. Но я-то знал Нежинскую куда как хорошо и был уверен, если понадобится, она не только с камнем, а и с топором управится.       На стук мне никто не ответил. Я прислушался. За дверью номера Нежинской царила тишина. Видимо, хозяйки не было дома. Я осторожно открыл замок отмычкой. Да, номер был пуст. И, как мне кажется, Нина здесь и не ночевала. Так где же она? Я перебрал вскрытые конверты, лежавшие на комоде. Одна из записок была от мистера Брауна. «Жду Вас вечером у себя с нетерпением и благоговением. Ваш Гордон», — гласила она. Похоже, вчера Нина Аркадьевна отправилась в Михайловскую усадьбу. Могла и до утра там задержаться, я бы удивлен не был. Но это нужно проверить. Если Нина ночевала у Брауна, стало быть, у нее алиби, и тратить время на эту версию не следует.       В холле гостиницы меня ожидала весьма неприятная неожиданность: господин Уваков собственной персоной. Вот уж несвоевременно. И что же на этот раз привело его в Затонск?       — Господин Уваков! — приветствовал его я. — Илья Петрович!       — Яков Платоныч! — улыбнулся мне Уваков, протягивая руку. — Снова у Вас.       — Неужели так понравилось? — спросил я его с улыбкой.       — Уютный городок, — коротко улыбнулся мне в ответ Илья Петрович. — Но, как Вы понимаете, я приехал не любоваться прелестями Затонска.       — Догадываюсь, — ответил я.       — Позвольте представить, — сказал Уваков, показывая на человека, молча стоявшего за его спиной, по виду типичного жандармского громилу, обряженного в штатское, — мой помощник, господин Жиляев. Яков Платоныч, — продолжил Илья Петрович, — присядем, на два слова.       Мы с Уваковым сняли пальто и прошли в буфет, пустовавший по случаю раннего часа. Господин Жиляев остался у входа, приняв, явно по привычке, типичную позу охранника. Похоже, я не слишком ошибся в его характеристике.       — Вот, Яков Платоныч, — сказал Илья Петрович, когда мы устроились за столиком, — не думал, что так скоро окажусь у Вас снова. Прислали с инспекцией из Петербурга проверить работу полиции в городе Затонске. Догадываетесь, почему?       Я догадывался. Но вовсе не о том, о чем думал господин Уваков.       — Не совсем, — ответил я ему.       — Количество преступлений в последнее время у вас выросло неимоверно, — проговорил он скучающим тоном. — Просто разгул преступности. Вот, утром прибыл.       Бюрократическая машина работает чрезвычайно медленно. Даже несмотря на рост преступности в нашем городке, происшедший благодаря Магистру с его подчиненными, сведения эти до Петербурга дошли бы вряд ли. А если и дошли, понадобилось бы время, чтобы наверху отреагировали. Да и кого в Петербурге интересует маленький провинциальный Затонск? Никого, кроме тех, кто пристально следит за этим местом в своих целях. И недаром, полагаю, Уваков появился здесь именно в день убийства князя.       — Готов оказать посильное содействие, — ответил я ему, сохраняя видимость дружелюбия.       — На то и рассчитываю, — ответил он.       — Я прошу прощения, дела следствия, — сказал я Увакову. — Вы, наверное, уже слышали, убит князь Разумовский.       — Да, уже сообщили. Вот как получается! Не успел сойти с поезда, как у Вас тут такое, — сказал Илья Петрович, пристально глядя мне в глаза. — Вы, вероятно, догадываетесь, какой отклик будет в Петербурге.       Я не догадывался, а был уверен целиком и полностью. И меня это все больше тревожило.       — Версии есть? — спросил он меня.       — Да какое там, — ответил я почти что чистую правду. — Идет осмотр дома, туда и направляюсь. Так что позвольте откланяться.       — Успехов, — пожелал мне Уваков, протягивая руку для рукопожатия. — Вероятно, я тоже зайду.       Очень бы не хотелось. По крайней мере, надеюсь, он не поспеет туда раньше меня. Потому что мне, к сожалению, нужно было отработать до конца версию о виновности Нежинской, а заодно проверить, благополучен ли мистер Гордон Браун в свете новых событий.       Ворота в Михайловскую усадьбу были, по обыкновению, закрыты.       — Никого не велено пускать, — сказал мне солдат, дежурящий у ворот.       — Доложите, надворный советник Штольман, — велел я ему.       — Не велено, — мрачно отозвался солдат. — Никого не принимают.       — Я тебе говорю доложить, полиция. По делу государственной важности, — начал раздражаться я. — Доложите господину Брауну о моем визите.       Это подействовало. Солдат направился в дом, а через малое время ворота распахнулись, пропуская мой экипаж.       Господин Браун сидел за столом с мрачным видом и зачем-то разглядывал свои очки.       — Мистер Штольман, — приветствовал он меня не вставая, — что случилось на этот раз?       Был он какой-то странный сегодня, но я никак не мог понять, в чем именно.       — Госпожа Нежинская у Вас? — спросил я у него. — Мне нужно с ней поговорить.       — Она уехать недавно, — все тем же странным тоном ответил Браун.       Я внимательно пригляделся и понял, что он просто пьян. Да вот и бутылка полупустая рядом, и стакан. Это он что же, среди бела дня коньяк стаканами глушит? Не ожидал я от него такого.       — А ночью она была здесь, в Вашем доме? — поинтересовался я.       — Это Вас не касаться, господин Штольман, — ожидаемо разозлился он.       — Князь Разумовский убит, — пояснил я причину моего бестактного любопытства. — Так что Вы сосредоточьтесь, приведите себя в порядок, и мне нужно задать Вам несколько вопросов.       — Сосредоточиться, — пробормотал Браун, — сосредоточиться…       И весьма сосредоточенно залпом выпил полстакана коньяку. Да что это с ним, право? Такими темпами он очень скоро не только разговаривать не сможет, а и вовсе напьется до положения риз.       Браун отставил пустой стакан и с трудом сфокусировал на мне взгляд:       — I’m ready.       — Когда госпожа Нежинская приехала к Вам? — начал я свои расспросы.       — Yesterday — ответил он, — at six o’clock.       — А уехала?       — Один час назад, — ответил Браун по-русски и неожиданно мрачно.       Что-то он не похож на счастливого жениха, проведшего ночь с возлюбленной. И пьет так, будто с горя… Что-то произошло, однозначно. Знать бы еще, что именно. Кажется мне, мистер Гордон Браун вряд ли станет со мной откровенничать. А мне сейчас позарез нужна его откровенность.       — Ночью она никуда не отлучалась? — продолжил я допрос.       — Нет, — резко ответил Браун. — Мы с ней спать в одьин постел. Ви доволны, господин Штольман?       Да мне, в принципе, все равно. По крайней мере, в том смысле, который он вкладывает. Но то, что Нежинская ночевала в усадьбе, снимает с нее подозрения полностью. Или, если точнее, лично с нее. То есть, камнем она не била, а вот нанять кого-то могла запросто.       — Более чем, — ответил я ему, поднимаясь. — Значит, князя она не убивала.       — Нет, она убивать меня, — с горечью сказал вдруг Гордон Браун. — Она убить меня!       Я остановился и посмотрел на него с изумлением. Кажется, он зарыдать был готов. Да что же здесь произошло, в самом-то деле?       — Не понимаю, — ответил я, пытаясь вызвать его на дальнейшую откровенность. — Что Вы имеете в виду?       — She broke my heart, — разрыдался Браун. — Арестуйте ее, мистер Штольман! Арестуйте ее, пока она еще кого-то не убить! Пока ее не убить!!!       — И за что же ее убивать?       — За вероубийство! — с трудом подобрал он русское слово.       — Вероломство? — поправил его я.       Кажется, я знаю, что именно произошло. Да, конец игры и вправду близок, если Нежинская решила играть ва-банк. Или она просто знала о том, что Разумовский будет убит, вот и поторопилась…       — Что она Вам говорила?       — Она убивать меня в спина, — ответил он подавленно, вновь наливая коньяк.       — Она угрожала Вам? — спросил я Брауна. — Что она хотела?       — Она хотеть меня убить! — произнес он настойчиво. И тут же устало махнул рукой: — It’s all. Болше я Вам не могу сказать.       Видимо, и без шантажа не обошлось, и без угроз. Он ведь не только подавлен, он еще и напуган. Все весьма серьезно. Мне нужно знать, получила ли Нежинская то, что хотела. Потому что если да, то за жизнь англичанина я и ломаного гроша не дам. Не стала бы Нина открываться ему, а потом оставлять свидетеля в живых.       — Мистер Браун, — сказал я ему, — я негласно отвечаю за Вашу безопасность.       Он взглянул на меня мутным взором, пытаясь сосредоточиться на незнакомом слове:       — Негласно…       — Секретно, — пояснил я. — Вам знаком полковник Варфоломеев?       — Yes, of course, — ответил он.       — Мне поручено охранять Вас, — сказал я Брауну. — Так что, если Вам есть что сказать, сейчас самое время.       — Мистер Штольман, спасибо за любезность… — со вздохом начал он. И вдруг продолжил с истеричным весельем: — Давайте лучше випьем, господин Штольман!       Все ясно, он в расстроенных чувствах и сердце его разбито, и говорить о чем-либо другом ему не хочется. Кроме того, он просто слишком пьян. Что ж, остается надеяться, что охрана сможет его защитить.        — Я зайду к Вам завтра, — сказал я ему. — Вы отдохните, и завтра поговорим.       Он засмеялся в ответ совершенно пьяным смехом.       — А Вы не были знакомы с мистером Лоуренсом? — спросил я его уже почти уходя.       — Лоуренс? — задумался Гордон Браун. — Yes, когда-то, in London.       — И Вам что-то известно о нем и его дочери?       — Daughter, — удивился химик, — да, у него быть дочь. Oh my God, — схватился он за голову. — Как давно это быть, my God! Нина, — пробормотал он, опуская голову на стол, — Нина…       — Мистер Браун, — позвал я его.       Но он никак не отреагировал, то ли полностью погрузившись в свое горе, то ли просто заснув. Придется все же найти время завтра и переговорить с ним. А сейчас нужно ехать в дом Разумовского и посмотреть, что там нарыл Коробейников за это время.       Мой помощник и в самом деле работал в поте лица. По крайней мере, кабинет князя он перевернул вверх дном. По полу валялись какие-то бумаги, видимо, признанные не представляющими интереса для следствия, стояли стопки книг. Сам же Коробейников с расстроенным лицом сидел у стола.       — Работа видна, — сказал я ему, присаживаясь напротив. — А как успехи?       — Даже не знаю, как сказать, — очень серьезно ответил Антон Андреич. — Есть кое-что.       И он подал мне бумагу, смятую, будто ее достали из мусорной корзины. Впрочем, зная дотошность Коробейникова, вполне возможно, что так и было.       — Милостивый государь, — прочитал я. — Предлагаю Вам явиться завтра в мой дом в половине седьмого утра. Выстрел все еще за мной, и я хотел бы воспользоваться своим правом. Дело завершим в моем саду.       — Это же он мне писал, — поднял я глаза на Коробейникова. — Дата вчерашняя.       — Вот-вот, — вздохнул Антон Андреич. — Я нашел это в корзине для мусора. Похоже, что черновик. Любопытно, где само письмо. Вы не получали?       — Нет, — ответил я, — ничего не получал.       Выходит, неизвестный убийца Разумовского спас меня от смерти. Вот только, учитывая найденное письмо, я получаюсь первым подозреваемым. В свете прибытия Увакова это особенно неприятно. Вряд ли Илья Петрович даст мне время найти убийцу и оправдаться. Но где же, в самом деле, письмо? Кто мог его перехватить? Это не так уж просто.       — А ведь князь действительно вышел в полседьмого утра с заряженными пистолетами, — негромко произнес Антон Андреич, расстроенно глядя на меня. — Все сходится, как по писаному.       — Но я ничего не получал, — ответил я, раздражаясь его подозрениями.       Уж кто-кто, но Коробейников должен бы понимать, что я не стану бить противника со спины камнем по голове!             — Я в этом нисколько не сомневаюсь и верю Вам, — ответил он по-прежнему серьезно. — Это не все еще странности. Еще одно послание.       Я развернул протянутое мне письмо.       — Это же доктор Милц писал, — изумился я, увидев знакомое начертание букв. — Это его почерк.       — Да-да, — расстроенно согласился Антон Андреич. — Но это не отчет о вскрытии.       «Милостивый государь Кирилл Владимирович, — писал Милц, — известная Вам особа ищет с Вами встречи и могла бы быть у Вас завтра в половине седьмого утра. Назначенное время обусловлено некоторыми серьезными обстоятельствами. Прошу Вас переговорить с ней, это необходимо для всех. Она в здравом уме и готова к разговору».       — О ком это? — спросил Коробейников. — Неужели о мисс Элис?       Несомненно, о ней. Но не стоит Антону Андреичу знать, что я был в курсе местонахождения Элис Лоуренс.       — Кто бы то ни был, — ответил я ему, — но странно то, что князь назначил две встречи на полседьмого утра, и одна из которых дуэль.       Совершенно непонятно. Может быть, письмо Милца пришло позже, чем князь написал свое письмо мне? И он передумал стреляться, поэтому и не отправил письмо? Нет, не передумал, иначе зачем бы взял в сад пистолеты. Значит, он ждал меня. Меня и Элис Лоуренс. Так что же задумал сиятельный мерзавец? Убить меня и подставить Элис? Или как раз прямо наоборот?       Но я не пришел, потому что по неизвестной мне причине письма не получил. А Элис? Она приходила? Что если она решила свою проблему так же, как в свое время избавилась от госпожи Курочкиной?       В любом случае, мне нужен доктор Милц. Он наверняка что-то знает, ведь он написал это письмо. И еще он может устроить мне встречу с Элис и убедить ее со мной поговорить.       — Вы продолжайте, копайте здесь, — сказал я Коробейникову. — Неплохо у Вас получается.       — Берегите себя, — ответил он мне неожиданно.       Странное какое, однако, пожелание. Что-то расчувствовался Антон Андреич не ко времени.       Доктор сидел за своим столом и отмерял какие-то капли в стакан, по-видимому, для собственного употребления. На мой приход он, против обыкновения, не отреагировал, лишь взглянул на меня коротко и снова вернулся к своему занятию.       — Где Элис? — спросил я его, не тратя времени на дипломатию.       — Я не знаю, — ответил Милц и снова потупился.       — Это Элис убила князя, — сказал я ему. — Вы знаете, что ее больше нет в Вашем тайном убежище. Где она сейчас?       — Мы расстались с ней в городе, — вздохнул Александр Францевич, — и она мне о своих планах не сказала.       — Вы хоть сами понимаете, что помогли убийце? — спросил я его, присаживаясь на стул.       — Нет-нет, не говорите так! — категорически возразил доктор. — Элис не способна на это!       — Ну, тогда докажите мне, — попросил я его. — Почему Вы уверены в ее невиновности?       — Ну, потому что она не могла, — возмутился Милц. — Не могла!       — Да очнитесь Вы, доктор! — не менее возмущенно сказал я. — Элис убила госпожу Курочкину таким же образом, каким убит князь.       — Это совершенно другая история, — покачал головой Александр Францевич. — Тогда она была в состоянии аффекта.       — Послушайте, доктор, — попытался я до него достучаться. — То, что Элис жива, я знаю уже довольно долгое время. Но храню это в тайне, потому что не хочу причинять ей вреда и Вам.       Доктор взглянул на меня мрачно. Я видел, что ему крайне неловко от того, что он обманывал меня. И еще более неловко от того, что продолжает обманывать. Я видел, что он хочет мне доверять, как прежде, и не оставлял надежды его убедить.       — Вы должны быть со мной предельно откровенны, — сказал я. — Вы написали записку князю, где просите его о встрече с Элис. Зачем они должны были встретиться?       — Этого хотела Элис, — ответил он, — а причину она не объяснила.       — И Вы уверены в том, что она не убивала?       — Да, я уверен, — сказал Александр Францевич, — потому что, когда она вернулась, она сказала, что встреча с князем так и не состоялась.       А вот это очень странно. Потому что Разумовский точно вышел в сад в назначенное время, это известно со слов прислуги. И Элис должна была или встретиться с ним, или найти его тело. Может быть, она именно это имела в виду, говоря, что встреча не состоялась? И все же князя убил кто-то другой? Ведь кто-то перехватил его письмо ко мне, и это уж точно не Элис Лоуренс. Но поговорить с ней мне все равно нужно.       — Тогда поклянитесь, — попросил я доктора, — что Вы не знаете, где она сейчас.       Доктор мрачно потупился и залпом допил капли из стакана, будто это был коньяк. Клятвопреступником быть он не хотел:       — Хорошо. Ее забрала с собой Анна Викторовна.       Вот как? Ну, это, я думаю, неплохо. Уверен, Анна сможет помочь мне убедить Элис рассказать, что она видела. Да и с ней самой мне нужно повидаться и предупредить, чтобы не вздумала заходить в управление, пока там господин Уваков. Кто его знает, что ему в голову взбредет, Анне Викторовне лучше держаться от него как можно дальше.       И вообще, я соскучился. В этой сумасшедшей истории с убийством князя Разумовского у меня минуты не было, чтобы проведать ее. И раз уж интересы дела отправляют меня прямиком в дом Мироновых, я ни за что не упущу эту возможность.       В это время за окнами мертвецкой послышался шум приближающегося экипажа. Я осторожно выглянул. Мои опасения не были напрасны, это и в самом деле был Уваков с помощником. Что ему понадобилось от доктора Милца? Неужели отчет о вскрытии тела Разумовского? Или это он меня здесь ищет?       — Очень бы мне не хотелось встречаться сейчас с этими господами, — сказал я доктору.       — Идите за мной, — позвал Александр Францевич, — я Вас спрячу.       Он проводил меня к двери в дальнюю комнату и закрыл за мной дверь. Сквозь узкую щель я видел, как доктор быстро поставил на место стул, на котором я сидел, и подошел к столу, делая вид, что работал с телом и только что закончил. В этот момент как раз и вошли Уваков с неизменно сопровождающим его Жиляевым.       — Доктор Милц, — сказал Илья Петрович, — Вы меня помните?       — Простите, — ответил доктор, — господин…       — Уваков, — недовольно напомнил сыщик.       — Ну, конечно, Уваков, — вспомнил Александр Францевич. — Это же Вы принимали участие в расследовании дела банды Мореля.       — Верно, — согласился Илья Петрович. — А это мой помощник, господин Жиляев.       — Ну, так, господа, позвольте узнать, — поинтересовался Милц, — что Вас привело опять в наш город?       — Последние события, — ответил ему Уваков. — Убийство князя и все, что с ним связано. А также некоторые обстоятельства деятельности следователя Штольмана.       Я насторожился еще сильнее, хотя дальше было вроде бы и некуда. И какие же именно обстоятельства моей деятельности, оказывается, привели сюда господина Увакова?       — Вот как, — удивился Александр Францевич как ни в чем не бывало. — А что же случилось с Яков Платонычем?       — Он подозревается в пособничестве английской шпионке Элис Лоуренс, — ответил Уваков, — которой Вы помогли бежать из дома князя несколько месяцев назад.       Черт, как все плохо. С таким обвинением Уваков арестует меня, едва я попадусь ему на глаза, и лишит, таким образом, возможности найти настоящего убийцу князя. В тюрьме же я вряд ли доживу до рассвета, недаром же Уваков примчался в Затонск. Кому-то я сильно мешаю, и меня хотят убрать из игры. Но откуда ему стало известно о том, что доктор укрывал Элис?       — А Вам не кажется, господин Уваков, что Вы забываетесь? — с достоинством ответил доктор Милц.       — Нисколько, — ответил с вызовом тот. — Я имею чрезвычайные полномочия от департамента полиции в расследовании антигосударственного заговора.       Бог ты мой! Что же поставлено на карту, что он так блефует? Департамент полиции антигосударственными заговорами не занимается. Но, боюсь, в Затонске об этом знаю только я. На господина Трегубова такое высказывание точно произведет гипнотическое впечатление, и он будет оказывать Увакову любую помощь, даже не поинтересовавшись, какие на самом деле у него полномочия, если таковые вообще имеются. И с таким обвинением Уваков легко получит всех, кого хочет: меня, Брауна, Элис. Господи, ведь Элис сейчас у Анны Викторовны. Значит, этот мерзавец может и до нее добраться. И не преминет использовать в своих целях против меня. И она окажется в его руках, совершенно беззащитная.       — Заговор, — усмехнулся доктор. — Я уверяю Вас, если бы в Затонске случился заговор, уж я бы об этом знал.       — Ну, разумеется, Вы знаете, — ответил ему Уваков. — Вы его участник.       — Какая чушь! — возмутился Милц.       — Вместе со Штольманом и английской шпионкой Элис Лоуренс, — продолжал сыщик. — Скажите, где она!       Я весь обратился в слух. Доктор не выдаст ни Элис, ни Анну, я был уверен. Но я был прав, именно Элис нужна Увакову.       — Мне ничего о ней не известно, — твердо ответил Александр Францевич.       — Ложь, — произнес Илья Петрович. — Вы скрывали ее ранее, укрываете и теперь.       — Знаете, я действительно сочувствовал и сочувствую этой бедной девочке, — возмутился доктор, — но мне ничего не известно о ее, как Вы говорите, шпионской деятельности. Повторяю, я не знаю, где она.       — Что ж, — сказал Уваков, — придется договорить в другом месте. Вы арестованы.       — Любопытно, — удивился Милц, — а в чем же меня обвиняют?       — В укрывательстве английской шпионки, — четко сформулировал Илья Петрович, — и пособничестве заговорщику Штольману.       — Глупости! — ответил доктор возмущенно.       — Собирайтесь, — грозно сказал ему Уваков.       Было понятно, что он готов применить силу. Для того и таскает за собой громилу Жиляева. Только бы доктор не вздумал сопротивляться!       Но он не вздумал, слава Богу.       — Да, но… — растерянно сказал Александр Францевич. — Мне надо найти ключи.       — Не стоит тянуть время, — резко ответил Уваков. — Выходите.       — Ну, а как же дверь? — возмутился доктор.       — Ваши подопечные не убегут, — с иронией ответил ему Илья Петрович.       Они вышли, но я не торопился покидать мое убежище. Уваков, к моему сожалению, был мерзавцем, но отнюдь не дураком. Но вот прогрохотали колеса тронувшегося экипажа. Я вышел и осторожно выглянул в окно. Они уехали, все трое. Теперь нужно быстро отправляться к Анне Викторовне. Следует убрать от нее Элис как можно скорее. Да и саму Анну неплохо было бы отправить из Затонска куда-нибудь, да вот только об этом даже мечтать не стоит, она ни за что не уедет. Но Элис нужно от нее увести и спрятать, и при этом самому не попасться никому на глаза.       К счастью, уже начинало смеркаться, а когда я добрался до Царицынской, и вовсе стемнело. Я решил пройти садом и попытаться осторожно вызвать Анну из дома. Но едва я вошел в аллею, как увидел ее, быстрой походкой идущую через сад.       — Анна Викторовна, — окликнул я ее.       — Яков Платоныч, — бросилась она ко мне.       Я обнял ее, легко целуя в висок, наслаждаясь этим чудесным правом, дарованным мне судьбой. Но долго наслаждаться не было времени, Анна была явно чем-то очень сильно расстроена.       — Вы куда направляетесь? — спросил я ее.       — Я только что узнала, что князя больше нет, — сказала она дрогнувшим голосом. — Я не могу в это поверить!       — И, тем не менее, это так, — ответил я, беря ее руку. — Но куда Вы идете?       — Да как куда? — изумилась и даже возмутилась Анна. — К Разумовскому. Там я точно смогу с ним поговорить!       А что если в доме Разумовского сейчас Уваков? Следует сперва проверить. Но как объяснить Анне Викторовне необходимость подобной проверки, не объясняя всего остального? А объяснять не хотелось бы, она испугается наверняка.       — Может, отложить это до завтра? — осторожно спросил я ее.       — Нет, — покачала головой Анна, снова устремляясь к дому князя. — Яков Платоныч, — сказала она вдруг, внезапно останавливаясь. — Кажется, при нашем последнем разговоре Вы сказали, что теперь во всем и всегда Вы со мной.       — Да, я так сказал, но…       — Держите Ваше слово, — твердо произнесла Анна Викторовна.       — Я имел в виду, — сделал я еще одну попытку, — если это не будет опасно для Вас.       Анна Викторовна на мгновение задумалась, видимо вспомнив, что тоже вчера дала мне обещание не рисковать собой и не ввязываться ни во что без моего участия.       — Пойдемте вместе к князю, — попросила она.       Она не оставила мне выбора. Нужно было либо прямо здесь и сейчас объяснять ей, что происходит, либо следовать за ней. Я выбрал второе. В конце концов, вряд ли Уваков заявится в дом Разумовского на ночь глядя. А посвящать Анну Викторовну во всю эту чудовищно опасную ситуацию я не хочу до тех пор, пока иначе будет просто невозможно. Сейчас я провожу ее в дом князя, она поговорит с духом, а потом я отведу ее домой, где она точно будет в безопасности. А заодно и Элис оттуда заберу.       — Хорошо, — согласился я. — А где Элис? Она ведь была с Вами?       Анна отвернулась расстроенно.       — Была, — ответила она, и голос ее дрогнул от сдерживаемых слез. — Но мои родственники, они были столь бестактны, что она просто убежала.       Что ж, остается лишь надеяться, что Элис Лоуренс сумеет спрятаться и не попадется Увакову. Где ее теперь искать, я пока не представлял.       — Идемте, — сказала мне Анна Викторовна и быстро пошла по аллее по направлению к дому Разумовского.       В доме кроме его обычных обитателей, за исключением хозяина, разумеется, нашелся только Антон Андреич, по-прежнему охранявший кабинет князя. Выглядел он усталым, но хотя бы не голодал, угощаясь чаем со свежими плюшками. Я немедленно вспомнил, что мне и позавтракать не пришлось, и на ужин вчера сил не хватило. Интересно, а когда я ел в последний раз? Как-то и не вспомнить. Впрочем, позже, все позже.       Увидев нас, Коробейников подскочил и предложил вежливо:       — Анна Викторовна, не желаете ли чаю?       — Спасибо, не хочется, — произнесла Анна расстроенно.       — Антон Андреич, — обратился я к нему, — что нового?       Коробейников только руками развел:       — К сожалению, ничего нового и интересного обнаружить не удалось. На мой взгляд, все серьезные документы находятся в сейфе. Я пытался его вскрыть, но мои попытки не увенчались успехом.       — Отправляйте городового за слесарем, — велел я.       — Сейчас?       — Разумеется, — рассердился я.       Конечно, сейчас, а когда еще? Подождем, пока Уваков это сделает, и документы просто исчезнут?       — Но мы так всю ночь тут провозимся, — возмутился Коробейников.       — Не надо слесаря, — сказала напряженным голосом Анна Викторовна, опускаясь на стул и глядя мимо нас в сторону стола князя. — Я спрошу, где ключи. Он уже здесь, в своем кресле.       Я взглянул на кресло Разумовского. И ничего не увидел, конечно. Странно, но я даже обиду какую-то почувствовал, что мне не дано увидеть то, что видит она. А вот недоверия больше не было вовсе. Я давно принял существование мира духов и теперь лишь сожалел в глубине души, что мне он недоступен. Но раз уж все так, не стоит мешать Анне Викторовне.       — Я поговорю с прислугой, Антон Андреич, — сказал я Коробейникову, направляясь к дверям, — а Вы другие помещения осмотрите.       — Другие? — удивился он.       — Другие! — многозначительно сказал я ему, слегка понизив голос, чтобы не помешать Анне.       — Прошу прощения, — сообразил он наконец-то, быстро поднимаясь со стула и выходя из кабинета.       Я еще раз встревоженно взглянул на Анну Викторовну, но она никак на меня не реагировала, не сводя взгляда с кресла князя. Стараясь не нашуметь и не нарушить ее сосредоточенности, я тихо прикрыл за собой дверь.       Лакей нашелся в буфетной. На вопросы он отвечал охотно, но, кажется, Коробейников расспросил его уже обо всем, о чем возможно.       — И тебя не удивило, — спросил я его, — что барин с утра пошел в парк с дуэльными пистолетами?       — Так удивило, знамо дело, — ответил лакей, — только что ж я ему, допрос учинять стану, куда Вы, мол, Ваше Сиятельство, с утра да с пистолетами?       — Значит, не спросил? — уточнил я.       — Не мог я, — сказал он. — Не положено нам такое спрашивать. Коли чего надо, барин сам скажет.       — И за ним не ходил из любопытства?       — Не ходил. Не было такого распоряжения.       — А где сам находился все это время?       — Да на заднем крыльце, — ответил лакей. — Горничную вон спросите, она тоже там была.       Внезапно дверь в буфетную отворилась, пропуская взволнованных Коробейникова и Анну Викторовну.       — Нина и Жан в доме, — взволнованно произнесла Анна.       Я вытащил револьвер. Проводив Анну Викторовну в кабинет, мы с помощником быстро прочесали первый этаж дома, закончив наши поиски на крыльце. Но никого не было видно и слышно. Впрочем, я полагаю, они уже ушли, получив то, что хотели. Пока мы шли до кабинета, Анна Викторовна успела рассказать мне, что Нежинская хитростью выманила у нее ключ, который ей дал дух Разумовского, и унесла из сейфа папку, пригрозив Анне револьвером.       — Все, похищены документы, — зло сказал я Коробейникову.       Злился я на себя, разумеется. Что мне стоило, выйдя из кабинета, остаться за дверью охранять? Я расслабился, не обнаружив в доме Увакова, и не подумал о том, что он не единственная угроза. Счастье, что Лассаль лишь напугал Анну. А если бы он решил убрать ее, как свидетельницу? И еще Нина со своим револьвером… И документов жаль безмерно. Наверняка в сейфе князя хранилось самое ценное. А все моя непредусмотрительность!       — Теперь их ищи-свищи, — ответил Антон Андреич. — Не волнуйтесь, утром я объявлю их в розыск.       — Лучше не откладывать, — сказал я досадливо.       — Объявлю немедля, — поправился Коробейников.       — Но только на француза, — сказал я ему, — Нежинская особый случай, я возьму ее на себя.       — Понимаю, — кивнул он.       Ничего он не понимает, но это неважно сейчас. Буду жив — объясню когда-нибудь.       — Смотрите, камни, — обратил я внимание Антона Андреича на корзину, стоявшую рядом с крыльцом. — Таким же камнем был убит князь.       Мой помощник спрыгнул с крыльца, чтобы подробнее рассмотреть мою находку.       — В самом деле, точно такие же, — сказал он. — Ведь удивительная вещь камень. Можно построить дом, а можно и череп проломить.       Склонность Коробейникова разводить философию в самый неподходящий для этого момент всегда меня удивляла и раздражала. Я сказал, возвращая его на грешную землю:       — Странно для стороннего преступника было бы забраться в сад, потом прийти к дому, рискуя быть замеченным, взять камень, а потом вернуться на место встречи.       — Примечательно, что нигде больше таких камней я не видел, — ответил он, снова включаясь в расследование.       Мы вернулись в кабинет, где нас ждала Анна Викторовна, совершенно расстроенная тем, что позволила Нежинской обвести себя вокруг пальца.       — Ну как Вы могли ей поверить? — изумился я, выслушав ее подробный рассказ о происшедшем.       — Она мне поклялась, — мрачно ответила Анна.       — Анна Викторовна! — возмутился я подобной доверчивостью.       А в следующий раз она Лассалю на слово поверит? Ну как же мне убедить ее быть осторожнее!       — Да Вы правы, я дура, — вздохнула Анна.       Мне стало стыдно. Она и так расстроена, а тут еще я со своими упреками. Доверчивость Анны исходит из ее душевной чистоты, а вовсе не из глупости. Она в любом человеке ищет хорошее, не то, что я. А вот мне как раз стоило предусмотреть все, в том числе и подобный поворот событий. Я этого не сделал, а теперь с досады на всех бросаюсь.       — Остается теперь только гадать, что было в той папке, — сказал я расстроенно, но уже гораздо спокойнее.       — Может, это просто личные письма, — спросил Коробейников, явно желающий утешить нас обоих.       — Да личные письма я и так бы ей отдал, она не могла этого не понимать, — с досадой сказал я ему. — А из-за любовных писем размахивать пистолетом — это…       — Просто нелепо, — подсказал Антон Андреич.       — Анна Викторовна, — спросил он, — скажите, как Вам удалось найти ключ? Я обыскал здесь все и безрезультатно.       Анна повернулась и подарила ему знакомый взгляд, тот самый, который так часто доставался мне, когда я вновь и вновь отрицал существование духов и их помощь. Коробейников заметно смутился, живо напомнив мне меня самого прежнего.       — Элис неизвестно где, — сказал я, отвлекая себя от воспоминаний, — но с утра она могла быть здесь и убить князя.       — Князя мог убить кто угодно, — сердито ответила Анна, недовольная моей версией.       — Да, это так, — согласился с ней Антон Андреич.       — Жан Лассаль, например, — предложил я еще одну версию, — но где он, теперь неизвестно.       В этот момент раздался отчаянный женский крик. Мы все втроем повернулись к дверям.       — Анна Викторовна, — сказал я, обнимая ее за плечи и усаживая на стул, — здесь оставайтесь.       Она заглянула мне в глаза умоляющим испуганным взглядом, в котором я отчетливо прочитал ее страх за меня и просьбу поберечься. И послушно осталась сидеть, не желая мне мешать. Сердце на мгновение замерло от нежности и благодарности, но слушать его было некогда, где-то в доме скрывался убийца.       Мы с Коробейниковым, прикрывая друг друга, осторожно пошли в ту сторону, откуда донесся крик.       — В лакейскую? — спросил я.       — Нет, — отозвался шепотом Антон Андреич. — Мне показалось, это горничная. Туда!       Шаг за шагом, поворот за поворотом мы дошли до лестницы. Теперь куда? Вверх на второй этаж или вниз в буфетную? Разделяться не хотелось бы. Коробейников встал так, чтобы просматривать лестницу наверх, пытаясь заглянуть в следующий пролет, а я спустился к буфетной, стараясь не терять его из виду. Впрочем, одного взгляда в дверной проем хватило. На полу лежало женское тело.       — Антон Андреич, — позвал я негромко.       Мы прошли в буфетную, и Коробейников опустился на колено возле лежащей горничной, пытаясь нащупать пульс. Тщетно, разумеется. Лассаль осечек не допускал. Он убил девушку точно так же, как когда-то горничную в гостинице, одним движением. Как она закричать-то успела?       — Мертва, — сказал Антон Андреич расстроенно.       — Черт возьми, — отозвался я. — Где лакей?       Лакей, видимо, услышавший мой голос, вошел в буфетную и замер в ужасе, глядя на тело на полу.       — Ох, ты! — проговорил он потрясенно. — Боже ж мой!       — Ты где был? — спросил я его.       — На кухне, — заикаясь от страха, ответил лакей. И вдруг, упав передо мной на колени и цепляясь за мой сюртук, заорал в голос: — Ваше высокоблагородие, заберите меня в тюрьму!       — Не пойму я, ты что, в убийстве признаешься? — спросил я его.       — Нет-нет! — ответил он, по-прежнему не вставая и цепляясь за меня. — Я никого не убивал! Заберите меня отсюда!       — Да прекрати ты, — прикрикнул я, чтобы привести его в себя. — Встань!       Лакей поднялся с колен, но вид по-прежнему имел самый что ни на есть перепуганный.       — Когда в последний раз видел Жана Лассаля? — спросил я его.       — Лассаля? Несколько дней он не появлялся, — поведал слуга. — Да он как привидение шастает, то ли был, то ли не был. Заберите меня! — проговорил он, снова явно впадая в истерику. — Ничего больше здесь не скажу!       — В участке говорить будешь?       — В участке буду, только в камере!       — Антон Андреич, забирайте его, — велел я, — допросите сразу. А если будет отпираться, на улицу его.       — Ступай, — велел лакею мрачный Коробейников, понявший уже, что спать ему сегодня вряд ли придется.       — Да, и за телом пришлите, — напомнил я ему.       Антон Андреич взглянул на мертвую горничную, помрачнел еще сильнее и вышел, согласно кивнув.       Анна Викторовна ждала меня в кабинете. И, судя по тому, что я слышал ее голос, снова беседовала с духом Разумовского. Впрочем, при виде меня она встрепенулась радостно, забыв про потустороннее общение. Жаль только, что мои новости вряд ли могли ее обрадовать.       — Горничная убита, — сказал я и сам почувствовал, насколько устало прозвучал мой голос.       Я и в самом деле устал безмерно за сегодняшний долгий и суматошный день. И при этом не продвинулся к разгадке смерти князя ни на шаг.       — Это никогда не кончится, — сказала Анна Викторовна со слезами в голосе.       Да нет, кончится. И довольно скоро. Вопрос только в том, чем именно.       — Возможно, она что-то знала, — сказал я, — и убийца князя решил проблему таким способом.       — Кто еще в доме? — спросила Анна Викторовна, беспокоясь, видимо, как бы не появилась еще одна случайная жертва.       — Да практически никого, кроме сиделки, — ответил я, устало опускаясь в кресло. — Князь все еще здесь?       — Да, — покосилась Анна в сторону кресла, стоящего у стола.       — Вы спросите у него, — попросил я, — почему он назначил дуэль со мной и встречу с Элис в одно и то же время. Хотел убить меня и бросить тень подозрения на Элис или наоборот?       — Он слышит, — ответила Анна Викторовна, глядя на кресло, — но молчит.       — Нечего ему сказать, — усмехнулся я. — Упрямится. Кажется, раньше Ваши подозреваемые были сговорчивее.       — По разному, знаете ли, — улыбнулась Анна Викторовна и заботливо подала мне чашку чаю. — А Вы? Вы-то больше не упрямитесь? Не отрицаете, что они говорят со мной?       — Не могу отрицать очевидного, хотя и понять этого никогда не смогу, — сказал я, с благодарностью выпивая предложенный напиток. — Но Вы есть, — добавил я, поднимаясь и глядя ей прямо в глаза, — и хорошо, что Вы проводник этого невероятного. Если бы это был Коробейников, я бы, наверное, застрелился.       Анна рассмеялась неуклюжей моей шутке, давая мне надежду на то, что я все-таки способен научиться шутить так, чтобы ей было на самом деле весело. Было удивительно спокойно нам в этот момент. Тишина пустого дома не настораживала, а успокаивала. И хотелось, чтобы это длилось долго: тихий разговор, перемежающийся шутками, чай, приготовленный ею для меня с заботой и любовью, покой и мир в душе. Но, к сожалению, мечтать о покое и мире было рано. Сперва их следовало завоевать. Так что сейчас я должен был доставить Анну домой, а сам отправляться по делам.       — Я провожу Вас домой, — сказал я ей.       — А я не пойду домой, — ответила Анна Викторовна. — Это уже невозможно. Номер в гостинице сниму.       — Я отвезу Вас, — согласился я, понимая, что спорить сейчас будет лишь потерей времени.       Хотя мне совершенно не нравилась ее идея. Дома она была бы куда в большей безопасности. Остается положиться на то, что никому не придет в голову искать Анну Миронову в гостинице.       Еще вернувшись от мистера Брауна, я попросил Евграшина, исполнявшего роль моего кучера в той поездке, пригнать к дому князя бесхозный экипаж, доставшийся управлению после убийства возницы адептами, и оставить его на хозяйственном дворе. Я уже тогда чувствовал, что собственный неподконтрольный транспорт мне пригодится. И вот теперь мы не были связаны необходимостью искать извозчика или идти пешком по ночным улицам. Анна Викторовна предпочла устроиться рядом со мной на козлах, прижавшись устало к моему плечу, и я старался править осторожно, чтобы ее не беспокоить. У нее тоже был очень длинный и тяжелый день, и я с беспокойством думал о том, что подобные многократные потрясения могут ей повредить. Мы без приключений добрались до гостиницы, где Анна Викторовна зарегистрировалась и получила ключ от номера. Я поднялся вместе с ней, желая проводить до самой двери. Чтобы быть спокойным, мне требовалось услышать своими ушами, как она повернет ключ в замке.       — Первый раз ночую в гостинице, — поделилась Анна, поднимаясь со мной по лестнице.       — Родные Ваши будут волноваться, — сказал я ей.       — Я им записку оставила, — успокоила меня Анна Викторовна.       Вот и дверь в номер. Пора прощаться, но меня захлестывало беспокойство за нее. Гостиница вовсе не самое безопасное место на земле. Особенно учитывая существование Лассаля. Для него и запертая дверь не станет проблемой.       — Сегодня вряд ли здесь Вас кто-то будет искать, — сказал я ей, — но завтра я поставлю сюда своих людей охранять Вас.       — Это лишнее, — успокаивающе сказал Анна Викторовна с улыбкой. — Нине нужна была не я, а эти документы, и она получила то, что хотела.       — И все же, — не согласился я с ней, понимая, что сойду с ума от беспокойства, если не обеспечу ее защиту.       — Яков Платоныч, — строго сказала Анна Викторовна, отлично, кажется, понимая, что со мной твориться, — до завтра.       — До завтра, — сказал я со вздохом.       Это было очень приятно произнести — «до завтра», зная точно, что завтра мы увидимся, и что у нас все хорошо. И так и останется, если я справлюсь. А я справлюсь, ради нас обоих.       Анна Викторовна повернулась к двери, отпирая замок. Я стоял и ждал, чтобы она вошла в номер. Я не уйду, пока не услышу, как она заперла дверь изнутри. А она вдруг остановилась на пороге, бросив на меня долгий взгляд. А затем быстро скрылась в номере. Щелкнул, запираясь, замок. Все, теперь нужно идти работать. Думать можно будет потом. Сейчас нужно работать.       Я вышел из гостиницы и огляделся. К счастью, на углу стоял Франт, видимо, отследивший меня где-то по дороге и поджидавший, когда я выйду из гостиницы. Я сделал ему знак следовать за мной и быстро вернулся назад.       — Останьтесь здесь, — сказал я филеру, когда мы подошли к номеру Нежинской.       Я громко постучал.       — Кто там? — спросила Нина из-за двери.       — Полиция, — сказал я ей, — открывайте.       Сегодня настроения церемониться с госпожой фрейлиной у меня точно не было. Видимо, она поняла это по моему голосу, потому что открыла очень быстро и без дополнительных вопросов.       — Где документы из сейфа? — спросил я ее напрямик, быстро входя в номер.       — Какие документы? — изобразила изумление Нина.       — Папка с документами из сейфа князя, — пояснил я.       — Я не понимаю, о чем ты, — продолжила она театр.       Что за нелепое представление! И зачем оно? Ведь Нине Аркадьевне отлично известно, что я знаю правду. Или она просто тянет время? Если так, то, скорее всего, она ждет Лассаля, и мне следует поторопиться.       — Прекрасно ты все понимаешь, — ответил я ей со злостью. — Ты угрожала Анне оружием!       — О, влюбленный фараон, — презрительно проговорила Нина. — Ты ничего не докажешь. Меня там не было. Ее слово против моего, учитывая ее репутацию.       Нет, она, кажется, и в самом деле не понимает, что время игры по правилам окончено, в том числе и для меня. Мне больше не надо ничего доказывать. И времени у меня на это нет. С обвинениями Увакова я больше не фараон, я преступник в розыске. А стало быть, использовать конвенционные средства добывания информации не обязан. Или она питает иллюзию на мой счет, думая, что уж ее я пощажу?       — Здесь ты ничего из сейфа князя не найдешь, — продолжила Нежинская. — И ты прекрасно знаешь, что полицмейстер никогда не даст санкции на мой арест. А если и даст, я и дня не проведу в вашем застенке.       Говоря мне все это, Нина довольно целенаправленно двигалась по комнате к самому дальнему креслу, а затем уселась в него с самым независимым видом. Вот только я знал ее прекрасно. Ссорясь со мной, Нежинская всегда старалась сократить дистанцию между нами, чтобы использовать для победы все средства, в том числе и свои женские чары. Она бы никогда не стала забиваться в самый дальний, к тому же, еще и темный угол. Стало быть, папки здесь нет? Не уверен.       — Где твой револьвер? — спросил я ее, не желая получить пулю в спину, когда я найду документы.       — В комоде, — ответила Нежинская, не вставая.       Я открыл ящик комода и достал оттуда оружие.       — Застрелишь меня? — язвительно спросила она, по-прежнему сидя в кресле.       Вот только провоцировать меня сейчас не нужно, госпожа фрейлина! А то ведь дивно привлекательная мысль, могу и не устоять.       — Отдай документы, — жестко сказал я ей.       — Стреляй! — с вызовом воскликнула Нина.       Да была охота руки марать!       — А ну-ка привстань! — приказал я ей.       — Стреляй, — сказала она снова, по-прежнему не вставая.       — Встань, тебе говорят, — я резко схватил ее за плечо и вышвырнул из кресла силой.       — Больно, — сказала Нежинская как-то даже удивленно, не ожидав, видимо, от меня подобной грубости.       Вот еще миндальничать с нею после всего, что она натворила. Я резко снял подушку с кресла. Так и есть, я не ошибся. Папка лежала под подушкой.       Я перевел взгляд на Нежинскую. Она наблюдала за моими действиями с ужасом и, кажется, с ненавистью. Хорошо, что я револьвер у нее забрал.       — Уезжай, — сказал я ей, забирая папку. — Я прошу тебя. Иначе я тебя арестую.       — Ты сам окажешься под арестом, — взволнованно сказала Нина, протягивая руку к папке. — Ты знаешь, что тебя ищут? Якоб, ты знаешь, что ты в большой опасности из-за этих документов? Отдай мне эти документы, — говорила она, цепляясь за мои руки, едва ли не впав в истерику. — Я помогу тебе, я похлопочу за тебя!       — Уезжай, просто уезжай, — сказал я зло. — Госпожа Нежинская, Вы заигрались. Князь убит. Уезжай в Европу, куда угодно, и я обещаю тебе, что я забуду о твоем участии в этом деле.       — Якоб, не тебе ставить мне условия, — ответила Нина с не меньшей злостью, даже слезы на глазах выступили. — Отдай мне эти документы, и я помогу тебе! Отдай, прошу тебя!       Я отшвырнул ее с пути и вышел из номера.       — Тебя убьют! — крикнула Нежинская мне в спину.       Но я уже закрыл за собой дверь. Хватит с меня госпожи фрейлины на сегодня и навсегда.       Франт ожидал меня в коридоре.       — Я вернусь через пару часов, — сказал я ему.       — А если выйдет? — спросил он меня, имея в виду Нежинскую.       — Задерживать не имеем права, — пояснил я. — Следите за ней неотступно, не скрываясь, как конвой.       — Понятно, — ответил Франт, явно удивленный моими требованиями, но не приученный задавать лишние вопросы.       Но это было еще не все, чем я собирался его удивить. И очень хорошо, что вопросов он мне не задаст.       — В этом номере госпожа Миронова, — сказал я, указывая на дверь номера Анны Викторовны. — За ее безопасность отвечаете головой.       — Слушаюсь, — вытянулся в струнку филер.       — Если появится Жан, — велел я, — стреляйте.       — Как? — удивился Франт. — Здесь?       — Убейте его, — сказал я ему. — Я все возьму на себя.       Лассаль не подойдет к Анне. Я не позволю. Даже если придется его убить, своими руками или чужими.       — Слушаюсь, — ответил Франт, окончательно повергнутый в изумление полученными приказами.       Теперь осталось немного. Спрятать папку в квартире. Оставить указания для Жука, если он не там. И вернуться сюда, в гостиницу. Я не уйду отсюда, это просто невозможно. За этой дверью под номером четыре сосредоточено все самое дорогое, что есть для меня во всей вселенной. И я не оставлю Анну без охраны, моей охраны. И никому доверить это я просто не смогу.       Жука на квартире не оказалось. Я оставил ему записку с инструкциями и вернулся в гостиницу. Франт, кажется, был еще больше удивлен, когда понял, что я собираюсь дежурить вместе с ним в коридоре. Но не приученный высказывать свое мнение о действиях начальства, он просто добыл мне удобный стул, на котором я и заснул мгновенно, придвинув его спинкой к двери четвертого номера.       Филер разбудил меня затемно, но утро уже наступало, а по гостинице разносился аромат свежей выпечки. Я тут же вспомнил, что понятия не имею, когда ел в последний раз. Так что задержался в буфете, воспользовавшись возможностью позавтракать. Проинструктировав Жука, явившегося на смену Франту, я отправился в Михайловскую усадьбу, навестить мистера Брауна.       На этот раз ворота мне открыли незамедлительно. Во дворе была суета, бегали солдаты, переносили какие-то вещи. Я подошел в помощнику Брауна, стоявшему у крыльца с дорожным саквояжем.       — Что случилось? — спросил я его с тревогой.       — Мы уезжаем отсюда, — ответил он.       Как уезжают? А почему мне не сообщили из Петербурга? И что делать мне теперь, оставаться в Затонске или следовать за Брауном, продолжая его охранять? Или решение было принято настолько скоропалительно, что полковник просто не успел прислать мне инструкции вовремя, и они сейчас в пути? Тогда понятно, почему примчался в Затонск Уваков, и с какой стати он так торопится.       — А где господин Браун? — спросил я.       — У себя, — ответил помощник с крайним неодобрением.       Я не стал выяснять у него причину столь странной реакции, а просто прошел в дом.       В кабинете мистера Брауна стоял густой дух, свойственный местам, где долго распивали алкоголь. Сам хозяин лежал на диванчике, свесив с него одну руку до самого пола. Видимо, в этой руке была бутылка, вот она, рядом валяется. Я поднял ее и взглянул на этикетку. Да, похоже, сражение с коньяком англичанин проиграл. И проспаться вряд ли успел. Вон на столе еще пустые бутылки и графины стоят. Я аккуратно поставил поднятую бутылку на стол. И в этот момент мистер Браун зашевелился, просыпаясь.       — А, мистер Штольман, — протянул он, узнавая меня. — Я рад, что Вы пришли.       — Что с Вами, мистер Браун? — спросил я его.       — Запой, — выговорил он по-русски неожиданно чисто, посмотрев на меня.       Мне было его даже жаль, если честно. Совершенно одинокий человек в чужой стране. Неудивительно, что он купился на игру Нежинской. У него в жизни ничего кроме работы и не было, ни друзей, ни родных. Даже Родины.       Мистер Браун с трудом дотянулся до стола и плеснул себе в стакан коньяку из графина.       — Хотите? — предложил он мне.       — Нет, благодарю, — ответил я.       — Напрасно, — ответил химик. — Это Вам поможет пережить то, что я хотеть Вам сказать.       — Да нет уж, — отказался я, снимая шляпу и готовясь слушать. — Как-нибудь переживу.       — Вы так думаете? — спросил Браун с горькой иронией. — Ну, как хотите.       — Так я Вас слушаю, — напомнил я ему.       — Вы мне говорить, что наблюдать за мой безопасность, — сказал Гордон Браун, ставя на стол недопитый стакан.       — Я уполномочен службой охраны Его Величества, — ответил я ему.       — Я долго думать, — произнес химик, беря мою руку и усаживая меня рядом с собой, — почему-то я доверять Вам. Понимаете, Нина Аркадьевна, my dear Нина, она есть британский шпионка.       — Это уже давно не новость, — сказал я ему.       — Она похитить у меня документы, — рассказал Браун. — Она шантажировать меня!       — Но что же она от Вас хочет? — спросил я.       — Все! — ответил он. — Она хочет знать все о мой исследований!       — Я в общих чертах знаю о Вашей работе, — сказал я Брауну. — Но Вы мне расскажите в подробностях.       — Хотите знать? — серьезно посмотрел на меня химик. — Right. Я придумать новый оружие, — поведал мне Браун, не выглядевший больше ни пьяным, ни подавленным, лишь сосредоточенным. — Это оружие будущего века.       И он рассказал мне все. Он, видимо, просто очень устал молчать и хранить все в себе, этот очень умный и очень одинокий человек. Ему нужно было выговориться. Я слушал его исповедь молча, лишь ужасаясь услышанному. Но, кажется, я не чувствовал и тысячной доли его ужаса. Он породил чудовище и понимал это. И не знал теперь, что ему делать. В чьи бы руки не попали результаты его исследований, погибнут сотни, нет, тысячи людей. Увлеченный наукой, он не думал об этом, создавая свой газ. Но теперь, когда он увидел случайно, во что его изобретение превращает человека, он не мог с этим жить. И я его понимал. Как понимал и то, что некоторые открытия просто не должны существовать.       К сожалению, я пока совершенно не знал, что с этим делать. Знал лишь одно: пока газ Брауна угрожает вырваться на свободу, спокойно спать я не смогу.       Едва я покинул Михайловскую усадьбу, как наша повозка была остановлена вооруженными городовыми. Ах, черт, все-таки выследили меня. Или, если точнее, вычислили. Хорошо хоть после разговора с Брауном, а не до. Господин Уваков с чрезвычайно довольным лицом вышел вперед.       — Господин Штольман, — сказал он. — Вы арестованы по подозрению в убийстве.       — Что? — показательно изумился я.       — Сдайте оружие, — сказал Илья Петрович.       — Да как Вы смеете, — продолжил я свой театр, надеясь вывести его из себя и добыть хоть какую-то информацию.       — Оставьте, Яков Платоныч, — сдержался Уваков. — Я обладаю особыми полномочиями. Сдайте револьвер.       Ах, как мне хочется знать, кто именно наделил его этими полномочиями. Полковник Варфоломеев за эти сведения правую руку отдаст, наверное. Но ведь не скажет Уваков ни за что, даже если и знает.       Ну, хоть от идеи с заговором он, кажется, отказался. Или понимал, что со мной этот ход не пройдет. Но убийство тоже не слишком-то хороший вариант, особенно если они за ночь успели сфабриковать улики. Впрочем, помощь, несомненно, уже идет. Мне нужно только остаться в живых до этого времени.       Я осторожно, стараясь не нервировать целящихся в меня городовых, достал револьвер из кармана.       — И могу я полюбопытствовать, — сказал я с усмешкой, — кого же я убил?       — Князя Разумовского, — коротко ответил Уваков, забирая у меня оружие и садясь рядом со мной в пролетку. — Поехали.       Жиляев устроился на козлах, держа меня на прицеле. Как бы у него рука на кочке не дрогнула. Я все с той же усмешкой откинулся на сиденье. Значит, Разумовский. Да, там я вполне могу оказаться подозреваемым. И это плохо. Если у Увакова будут серьезные основания обвинить меня в смерти князя, то никто, включая Варфоломеева, спасти меня не сможет. Так что мне нужно во что бы то ни стало вырваться и найти настоящего убийцу. Надеюсь, Илья Петрович достаточно меня ненавидит, чтобы постараться унизить, и я окажусь в клетке, а не в камере. Если в камере, то шансов у меня почти не останется.        Мы вошли в управление. Жиляев так и продолжал идти за мной, не выпуская из рук револьвера.       — Яков Платоныч! — окликнул меня дежурный, изумленный такой картиной.       — Проходите, — подтолкнул меня в спину Жиляев, не дав ответить.       Мы зашли в мой кабинет, в котором господин Уваков, как я понимаю, вполне обжился. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять, что мой стол был тщательно обыскан. Я быстро перебрал в памяти, какие бумаги там хранил, и сердце защемило. Вот как они вышли на доктора. В столе оставались донесения филеров. Интересно, как там Александр Францевич? Выпустили его или все еще держат под замком? Скорее второе, Элис им необходима.       — Где Элис Лоуренс? — будто отвечая моим мыслям, спросил Уваков.       Жиляев поставил стул посреди кабинета. Итак, ожидается допрос. Причем, в моем собственном кабинете, для пущей, надо думать, унизительности. Отлично, я все правильно рассчитал. Теперь нужно разозлить его посильнее, только не переборщить. Если мне что-нибудь сломают, бежать будет трудно.       Не отвечая на вопрос я небрежно прошелся по кабинету и встал перед стулом, не торопясь, впрочем, садиться. Жиляев, выведенный из себя моей медлительностью, нажав мне на плечо, поторопил.       — А что Вы делали у Гордона Брауна? — продолжил допрос Илья Петрович, поняв, очевидно, что на первый его вопрос я отвечать не собираюсь.       Ну, и на второй тоже не буду. Даже любопытно, надолго ли его хватит.       — Зачем убили князя? — спросил снова Уваков, уже заметно раздраженный и моим молчанием, и моим спокойствием.       Дурак, право. Я считал его умнее. Я провел несметное количество допросов и в совершенстве владею этими методиками. Неужели он настолько самоуверен, что думает переиграть меня на этом поле? Он еще даже допрос толком не начал, а у него уже голос звенит. Я выведу его из себя очень быстро. И тут мне на самом деле главное не торопиться. Я должен унизить его, чтобы ему захотелось унизить меня в ответ. А не доводить до ярости, потому что в этом случае он может меня убить. А я вовсе не собираюсь умирать. Меня в гостинице ждет Анна Викторовна, и я обещал ей, что мы скоро увидимся.       — Когда Вас завербовала Элис? — последовал новый вопрос, ничуть не умнее предыдущих. — Или это Вы завербовали ее?       Я отвернулся, слегка усмехнувшись, по-прежнему не произнося ни слова. В этот момент наша милая беседа была прервана. Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался полковник Трегубов. Как видно, дежурный доложил ему о моем аресте.       — Что происходит, Яков Платоныч? — спросил он меня встревоженно.       — Яков Платоныч не изволят отвечать на вопросы, — сообщил полицмейстеру Уваков, глядя на меня с презрением.       — Я требую немедленно сообщить о моем задержании полковнику Варфоломееву, — сказал я Увакову, но для ушей Трегубова. Есть крохотный шанс, что Николай Васильевич решит исполнить мою просьбу, не сообщая об этом Илье Петровичу. Очень маленький, почти не реальный, но все же есть.       — С чего бы это, Яков Платоныч? — усмехнулся победительно господин Уваков. — Вы служите по другому ведомству.       — И тем не менее, — ответил я. — Я прошу Вас, Николай Васильич, Вы должны…       — Господин полицмейстер должен выполнять мои указания, — сказал Илья Петрович, безуспешно стараясь контролировать свое раздражение. — А Вы — отвечать на мои вопросы.       — Я отказываюсь отвечать на любые вопросы, — сказал я ему, — до тех пор, пока о моем аресте не будет сообщено в Петербург.       — Вот как? — поднялся Уваков, даже побледнев от гнева. — Тогда посадите Яков Платоныча под замок. Ему необходимо время подумать.       Я смотрел на него, просто глаз отвести не мог, мысленно подталкивая его к нужному мне решению. Ну, давай, Илья Петрович! Ты же хочешь меня унизить, с грязью смешать! Давай, дорогой, действуй!       — В камеру? — спросил Жиляев.       — Нет, зачем же? — проговорил Уваков. — Господин Штольман изволит играть героя. Пусть это делает на публике. В клетку его, — добавил он, внимательно глядя мне в глаза.       Я изо всех сил контролировал выражение лица, стараясь ни чем не выдать своей радости. У меня получилось. Конечно, клетка это тоже запертое помещение, но оттуда выбраться не в пример проще, чем из камеры. Главное — момент не упустить.       Я поднялся, посмотрел в глаза Увакову, позволив себе молча проговорить все, что о нем думаю, чтобы взгляд мой был достаточно возмущенным, и вышел в коридор, торопясь оказаться в клетке, пока он не передумал.       В клетке я чувствовал себя достаточно удобно, если бы не одна сложность: мучительно хотелось спать. То ли эта скамья, на которой я не одну ночь провел, навевала на меня соответствующие мысли, то ли просто сказалась усталость, спал я в последнее время явно не достаточно и все больше сидя. Зато я поел. Когда господин Жиляев удалился, я попросил Евграшина раздобыть мне что-нибудь из еды. Изобилие, а главное, разнообразие принесенных им запасов рассказало мне о том, что в участке меня все-таки любят. А также о том, что половина состава городовых сегодня останется голодной. Я был благодарен ребятам: есть хотелось немыслимо, давний завтрак уже давно поделился со мной своими силами и иссяк. А силы мне еще точно понадобятся. Правда, был в этом во всем и один минус — после еды спать захотелось с новой силой. Поэтому я попросил достать из моего саквояжа книгу и принялся за чтение, лишь бы не уснуть и не пропустить тот самый счастливый случай, который предоставит мне возможность бежать. Случай, как я и ожидал, представился ближе к вечеру, когда в управлении уже осталось совсем мало народу, но зато вернулся Антон Андреич. Если честно, именно на него я рассчитывал свой план, хотя и жаль было так с ним поступать. Но выхода у меня не было. Если буду жив, объяснюсь и попрошу прощения. А если нет, то так он, по крайней мере, не пострадает.       Коробейников вышел из кабинета, где нынче царил Уваков и куда впоследствии отвели доктора Милца. Я видел доктора мельком, но этого мне хватило, чтобы прийти в ужас. Жиляев, судя по всему, поработал с ним изрядно. Видимо, и Антона Андреича увиденное расстроило до чрезвычайности, потому что выглядел он совсем подавленным. Он и пришел-то в управление расстроенным, даже не обратил внимания на меня, когда проходил мимо. А вот теперь он меня, кажется, заметил, потому что остановился и медленно обернулся в мою сторону, явно не в силах поверить своим глазам. Но подойти не решался, глядя на меня с горечью и непониманием в глазах. Совсем запутался мальчик, не знает, кому и верить. А я сейчас его обижу, да так, что он мне, возможно, никогда этого не простит. Но я должен так поступить, к сожалению.       — Что же Вас гложет, Антон Андреич? — начал я разговор.       — Многое, — ответил он печально. И добавил, обратившись к дежурному: — Братец, пойди-ка чайку попей.       — Слушаюсь, Ваше благородие, — ответил городовой и ушел, хотя и не имел права этого делать.       Спасибо, Антон Андреич, век не забуду. Так еще и проще. Только вот Вы тоже век не забудете того, что я с Вами сделаю. И от этого саднит на душе.       — Как же это, Яков Платоныч? — спросил Коробейников, подойдя к самой решетке. — Что же это делается?       — Да не берите в голову, — постарался я его утешить. — Недоразумение. Все образуется.       — М-да… — вздохнул он. — А ведь доктор Милц и в самом деле помог Элис сбежать. И Вы знали об этом.       Я лишь кивнул в ответ на его слова. Ну, не было у меня сейчас в запасе пары суток, чтобы растолковать ему все происходящее.       — И Вы не могли не понимать, что это заговор, — продолжил Коробейников, мрачно глядя на меня.       Я огляделся. Дежурный сидел погруженный в бумаги. Да и далеко он, не успеет в любом случае. А больше в приемной никого не было. Пора.       — Я вот что Вам хотел сказать, — произнес я, ловя взгляд Коробейникова и поднимаясь с лавки. — Вы не грустите. Мне очень нужно отсюда уйти, — продолжил я очень тихо, беря его через решетку за лацкан пальто.       Антон Андреич, привыкший доверять мне инстинктивно, подался вперед, чтобы расслышать мои слова. И тогда я рванул его за пальто, одновременно выхватывая у него из-за пазухи револьвер и упирая ему в подбородок. Мой револьвер, тот самый, что я отдал ему когда-то, узнав, что своего у него нет. Он его так и не поменял, и это хорошо. Знакомое оружие всегда лучше.       — Оба сюда идите, — сказал я городовым, — и без глупостей, я пристрелю его.       Коробейников стоял совершенно спокойно, не пытался дергаться и сопротивляться. Я сам его учил этому, так что не волновался, что он сорвет мой спектакль. Но все же я был настороже. Я учил его и другому: расслабься, но жди момента. Но я не дам ему этого момента, ставки слишком высоки, чтобы я мог позволить себе проиграть. Второй попытки мне точно не дадут.       Городовые поверили и послушно подошли ближе.       — Что же Вы делаете, Яков Платоныч, — негромко, но очень горько сказал Коробейников.       — Все хорошо, Антон Андреич, — сказал я ему с максимальной убедительностью, — и совесть Ваша будет чиста. Вся вина за побег на мне. Оружие на стол кладите, — приказал я городовым. — Оружие на стол, я пристрелю его!       — Опомнитесь, я прошу Вас, — прошептал Коробейников. — Что ж Вы делаете, Яков Платоныч, что же Вы делаете?       Тебя спасаю, дурень! И себя заодно. Меня ночью Жиляев в камере удавит, а ты ведь не остановишься, ты копать станешь, не понимая, во что ввязался. И погибнешь ни за грош. А я этого не хочу.       Городовые сложили пистолеты и уставились на меня в ожидании.       — Открой, — велел я тому, кто был приставлен к клетке и оставил свой пост. Он подошел и загремел ключами. Я отступил на шаг, позволяя двери открыться, но мой револьвер был по-прежнему нацелен на Коробейникова.       — Одумайтесь, — снова попросил меня Антон Андреич. В его глазах, устремленных на меня, была такая боль, что мне страшно стало. — Что же Вы делаете, Яков Платоныч!       — В камеру все, — велел я городовым, переводя на них револьвер. — В камеру!       Они послушно зашли в камеру, и Коробейников тоже.       — Одумайтесь, Яков Платоныч! — уже просто взмолился он.       Я запер камеру и аккуратно положил ключ на стол.       — Котелок, Коробейников, — попросил я его, вспомнив, что оставил этот предмет гардероба на скамейке.       Он молча подал мне шляпу, глядя на меня с немыслимой обидой и болью.       — Все к лучшему, — улыбнулся я ему, пытаясь хоть немножко подбодрить. — Зла не держите.       Антон Андреич ничего не сказал мне в ответ, лишь смотрел с укором. Ничего, я потом все ему объясню. Теперь я еще больше, чем раньше, обязан выжить, чтобы была возможность оправдаться в его глазах, чтобы этот мальчик с удивительно чистой душой не остался жить с мыслью, что его старший друг и учитель оказался предателем и подлецом.       Покинув управление, я направился прямиком в трактир. Это вряд ли кому могло прийти в голову, зато я за малое время разжился там картузом вместо котелка и плащом, скрывающим силуэт моего пальто. Теперь меня можно было узнать лишь заглянув в лицо, а такой возможности я никому давать не собирался. Надвинув пониже капюшон и запахнув плащ, я направился на квартиру. Оба филера уже были там и ждали меня. А с ними меня ожидало страшное известие: Анну Викторовну снова похитили. Куда она шла, Жук, сопровождавший ее, так и не понял. Но на улице к ней подошел человек, судя по описанию, магистр адептов, и усадил в коляску. Это и сбило Жука с толку, то, что Анна села сама, не сопротивляясь. Видимо, мерзавец снова опробовал на ней свой гипноз. Филер добежать не успел, коляска рванула с места и скрылась. И где теперь искать Анну Викторовну, было не понятно.       Это известие буквально раздавило меня. Я не мог сейчас практически ничего, да и сам был вынужден скрываться. У меня больше не было в подчинении толпы городовых, у меня вообще никого не было, кроме этих двоих, стоящих передо мной. Причем, одного из них завтра утром в Затонске уже не окажется.       Что ж, значит, мы втроем найдем Анну Викторовну раньше. Я всегда ее находил, всегда! И этот раз исключением не станет. А сейчас нужно закончить другие дела, да поскорее.       Я быстро написал письмо, предназначенное Варфоломееву. Теперь мне оставалось лишь продержаться до тех пор, пока не прибудет помощь.       — Завтра кто-то из Вас, — сказал я филерам, — должен будет отвезти это в Петербург.       — Но здесь написано… — начал Франт, взглянув на имя адресата на конверте.       — Все верно, — сказал я ему. — Никому письмо не показывайте и передайте лично в руки начальнику охраны полковнику Варфоломееву.       Франт немедленно спрятал письмо во внутренний карман. По ним обоим было видно, что они поражены тем, что узнали, наконец-то, на кого я работаю, а, следовательно, на кого работали они сами.       — А теперь переверните мне весь город, — сказал я им. — Найдите Анну!       Они кивнули и быстро вышли, а я остался в комнате. Мне нужно было хоть несколько минут, чтобы успокоиться и обдумать ситуацию. Ни к чему бессмысленно бегать по городу. Основные места, где может прятаться Магистр, сейчас проверят филеры. А я должен понять, куда он может пойти, если в тех местах его не окажется.       Вот тут это и случилось. Сперва сама собой упала свеча и подожгла лист бумаги, оставшийся лежать на столе. А потом — я не поверил своим глазам, — по бумаге побежали буквы, появляясь из ниоткуда. «Химия, химия, химия». Только одно слово, повторяющееся много раз, покрывающее весь лист, только что бывший совершенно чистым.       Я отступил на шаг и протер глаза. Что это со мной? Видения от усталости начались? Но когда я снова взглянул, буквы не исчезли. А затем я перестал видеть пламя. Вместо него будто открылось окно в какое-то странное место, больше всего напоминающее подземный бункер без окон. И там, в этом бункере, стояла Анна, очень испуганная.       Бумага догорела, и видение исчезло, мигнув. Я опустился на стул, будто у меня вдруг ослабли ноги. Можно было бы сейчас придумать себе, что это все мне почудилось от усталости и страха за Анну Викторовну, но я знал, что это не так. Вспомнилось, как Анна рассказывала, что по первости пугалась своих видений. Теперь я понимал ее очень хорошо.       Но получается, что мне это тоже дано? Надо же, только вчера я жалел о том, что не владею этим даром. Или все же я ничем не владею, а это просто Анна дотянулась до меня и смогла передать послание, потому что наши души связаны любовью навек?       Господи, о чем я думаю?! Единственное, что важно, это само послание. Что в нем было? Какой-то бункер, в котором, надо полагать, Магистр спрятал Анну Викторовну. И еще слово «химия», много раз повторенное на листе бумаги. Бункер и химия?       Я подскочил со стула и схватил висящий у двери картуз. Теперь я знал, где ее искать. И главное было успеть туда вовремя.       Пролетку пришлось просто украсть. Видно, извозчик, воспользовавшись тем, что уже ночь и пассажиров мало, зашел в трактир пропустить стаканчик для сугреву и оставил пустой экипаж у двери. Прости, мужик, не заработаешь ты сегодня. А вот я тебе очень благодарен за твое отсутствие. Так я только украл, а будь ты на козлах, пришлось бы откровенным разбоем заняться. Но меня бы и это не остановило. Мне нужно было очень торопиться.       Я гнал изо всех сил, рискуя загнать лошадь. Ничего, главное туда успеть. Обратно как-нибудь выберемся.       Бункер я нашел легко. От Михайловской усадьбы до него было рукой подать. Усадьба стояла темная, покинутая. Все уехали, а стало быть, и у бункера охраны тоже нет. Да и не могло ее там быть, иначе как бы Магистр туда пробрался. А и в самом деле, как? Откуда он узнал об этом месте? Ладно, позже узнаю.       Я бросил пролетку на дороге и добрался до бункера пешком. Тропа была торная, но экипаж бы не проехал. Дверь, к счастью, оказалась открытой. Я достал револьвер и вошел осторожно, опасаясь нашуметь. Но в следующее мгновение всю мою осторожность как ветром сдуло: из следующей комнаты раздался отчаянный крик Анны. Не помня себя, я бросился вперед, уже не заботясь о скрытности. Да она и не нужна была. Полуголый Магистр стоял перед рыдающей Анной, вжимающейся перед ним в стенку на каком-то грязном матрасе. Намерения его были очевидны и омерзительны. И честь моя не оказалась задета тем, что он стоял ко мне спиной. Этот мерзавец был не достоин того, чтобы проявлять благородство, его следовало просто пристрелить, как бешеного пса. Я тщательно прицелился и выстрелил.       Магистр вздрогнул, упал на колени и медленно повалился вперед. Анна Викторовна отшатнулась от упавшего тела и в страхе взглянула на меня, не узнавая. Но уже в следующую секунду узнала, кинулась ко мне — я едва успел поймать — обняла изо всех сил, заливаясь слезами облегчения. Я обнимал ее, прижимал к себе, утешая, целовал растрепавшиеся волосы и мокрые от слез глаза, шептал, что теперь все хорошо, и еще какие-то нежные слова, кучу нежных слов, скопившихся в моем сердце. А в голове билась лишь одно: я успел, успел, успел… Еще пять минут промедления, и… Господи, благодарю тебя, я все-таки снова успел. Мы бы, наверное, долго стояли вот так, обнявшись, но внезапно с той стороны, где лежал Магистр, послышался стон. Вот ведь мерзавец живучий! Я был уверен, что убил его.       — Он жив! — сказала Анна со страхом в голосе.       Я прижал ее к себе, успокаивая:       — Он больше не опасен.       — Помогите… — прохрипел Магистр, пытаясь подняться, но снова падая.       Помогать ему у меня желания не было никакого. Но Анна Викторовна посмотрела на меня умоляющим взглядом, молча прося отозваться на просьбу о помощи. Разумеется, сейчас она уже не видела в нем врага, лишь страдающего от боли человека. И я сдался под ее взглядом, как и всегда.       Я перевернул Магистра на спину и взглянул на рану. М-да, шансов почти никаких у него нет. Вообще непонятно, почему он жив до сих пор. Анна Викторовна присела рядом с ним и попыталась хоть как-то помочь, используя на повязку нижнюю юбку своего платья. На белой ткани немедленно проступали ярко красные пятна.       — Лекаря позовите, изверги! — прохрипел Магистр, скривившийся от боли.       Как же, лекаря! Где я возьму его среди леса, да еще ночью?       — Откуда ты узнал об этом месте? — спросил я его жестко.       Анна подарила мне неодобрительный взгляд, не отрываясь от врачевания. Моя идея допрашивать раненого ей явно не нравилась. Но у меня были к нему вопросы, на которые нужно было получить ответы как можно быстрее. Сочувствия же к этой мрази я не испытывал ровным счетом никакого. У меня до сих пор стояла перед глазами сцена, которую я застал, войдя в бункер. И при мысли об этом немедленно возникало желание добить этого мерзавца немедленно.       — Кто убил охрану? — спросил я, обращаясь к нему.       — Он застрелил их, — ответила Анна Викторовна вместо Магистра.       — Зачем? — продолжил я допрос. Магистр молчал и кривился от боли. Я добавил резко: — Говори, зачем, иначе я тебя здесь брошу! Рассказывай, если хочешь остаться живой.       — У меня приказ от человека, на которого я работаю, — выдавил Магистр.       Приказ? Я думал, он просто фанатик, охотящийся за Анной из-за ее способностей. Что происходит?       — Какой приказ? — спросил я его.       — Похитить англичанина.       Бог ты мой! Так и он, оказывается, связан со всем этим? Ну и клубок! Но Магистр уж точно не мог быть агентом Разумовского. Чьим же тогда?       — Кто приказал?       — Мой куратор, — ответил Магистр, — из полиции Санкт-Петербурга.       — Как зовут куратора? — спросил я, тревожась все сильнее.       — Я знаю только прозвище, — прохрипел Магистр, — Кромвель.       Кромвель, Его высочество милостью Бога и республики, лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии. Человек, казнивший короля. Плохо, совсем плохо. Что заложено в этом прозвище? Снова Англия? Или все гораздо хуже, и человек, взявший такое имя, угрожает Государю?       — Так ты что, на полицию служишь? — спросил я.       — Да, — ответил Магистр.       — А куда вы дели Брауна? — спросил я, возвращаясь мыслями к более насущным сейчас вопросам.       — Я не знаю, — сказал он, поморщившись от боли. — Его увез этот ваш Лассаль.       — А после этого ты здесь устроил весь этот шабаш?       — Ему больно, — с упреком сказала мне Анна Викторовна.       — Двое наемных убийц похитили химика по заданию полиции, — сказал я задумчиво. — Но зачем?       — Он правду говорит, — добавила Анна умоляюще.       Она просила за него. Просила о том, чтобы я не бросил умирающего без помощи.       — Оставим его здесь, — решил я. — А я найду способ сообщить в полицию.       — Нет, его нельзя оставлять, — возразила Анна Викторовна, поднимаясь и подходя ко мне. — Он умирает.       — Да мы его не довезем! — попытался убедить я ее. — И я все равно не могу появиться с ним в больнице или в участке, меня сразу арестуют.       — Нельзя его оставлять, — убежденно сказала Анна, заглядывая мне в глаза. — Пусть лучше его судят.       Я оглянулся на Магистра, прикидывая, как доволочь его через лес до экипажа. И успел увидеть, как его грудь поднялась в последний раз. И застыла. Торопливо наклонившись, я попытался нащупать пульс на артерии. Тщетно, сердце больше не билось.       — Избавил нас от лишних хлопот, — сказал я, поднимаясь. — Надеюсь, он уже там, у того, кому он поклонялся.       Анна Викторовна взглянула мне через плечо, бледнея на глазах.       — Он здесь, — сказала она. — Я его вижу.       Я повернулся. Для меня, разумеется, там никого не было.       — Его судили за ритуальные убийства, — принялась рассказывать Анна, вглядываясь в невидимого для меня духа, — но вместо каторги предложили служить в полиции.       — А кому нужно было это похищение Брауна? — спросил я то ли ее, то ли духа.       — Он не знает, — ответила Анна Викторовна.       Я с неодобрением покосился на мертвое тело у моих ног. Даже от мертвого от него никакой пользы!       — Кто передал ему приказ? — попробовал я узнать хоть что-то.       — Курьер, — ответила Анна, не отводя взгляда от духа. — Имени курьера тоже не знает.       Внезапно она вздрогнула, как от испуга или боли, пошатнулась, закрывая глаза рукой. Я подхватил ее поспешно, пугаясь, что силы покинут ее окончательно. Все, довольно. Я не позволю ей дальше мучить себя разговором с этим дохлым мерзавцем. Пусть катится к своему хозяину и оставит нас в покое.       — Показал мне этого человека, — сказала Анна Викторовна, отводя руку от лица. — Высокий, курносый, молодой.       — С таким описанием далеко не уедешь, — вздохнул я разочарованно.       Анна внезапно снова уставилась на духа, на этот раз с откровенным испугом.       — Что случилось? — спросил я ее встревоженно.       — Они ушли, — проговорила она, и я понял, что это далеко не все, что ей пришлось сейчас увидеть. Слишком уж испуганный взгляд у нее был.       — Надеюсь, в ад? — сказал я.       Анна взглянула на меня беспомощно и растерянно, а потом прижалась, ища защиты и утешения. Я обнял ее, пытаясь укрыть от всех этих страшных, неведомых мне картин, которые мучили ее. Да уж, этот дар скорее проклятие. Бедная моя девочка, как же мне помочь тебе? Ее волосы под моими губами были мягкими и пушистыми. Анна прижималась ко мне, обнимая, и я слышал, как от моего тепла и нежности постепенно утихает ее дрожь, уходит страх. Это было единственное, чем я мог помочь. Но, кажется, это подействовало. Анна Викторовна овладела собой и мягко отстранилась, благодаря меня взглядом, полным нежности, но уже не страха. Вот ее лицо переменилось вдруг, будто какая-то идея пришла ей в голову. Я смотрел с тревогой, не торопясь ее отпускать, но Анна Викторовна решительно, хотя и мягко, отстранила мои руки и шагнула к столу, служившему ранее, полагаю, мистеру Брауну.       — Подождите, — сказала она мне.       Взяв лист бумаги и разыскав огрызок карандаша, Анна принялась быстрыми движениями набрасывать рисунок. Не желая мешать, я оглянулся по сторонам, надеясь найти хоть что-то, что поможет мне в поисках Брауна. Но не увидел ничего нужного. Видимо, все-таки придется разыскивать Лассаля и пытаться добыть сведения у него.       — Вот, — сказала Анна Викторовна, подавая мне нарисованный ею портрет. — Это курьер.       С листа бумаги, выписанный уверенными быстрыми штрихами, смотрел на меня господин Жиляев.       — Это помощник Увакова, — сказал я Анне Викторовне.       Значит, куратором Магистра был или сам Уваков, или тот, кто управлял им. Неведомый мне Кромвель. Любопытно.       — Чем же здесь занимался этот Браун? — спросила Анна Викторовна.       — А вот этого я Вам сказать не могу, — ответил я со вздохом.       А даже если и мог бы, я не стал бы тревожить ее ужасными картинами, что будоражили мое воображение после рассказа химика. Не надо ей этого знать. Достаточно того, что это знаю я. И я все сделаю, чтобы не допустить в мир проклятый газ. Духи отравленных, обезображенных солдат не встревожат ее покоя.       Анна Викторовна не стала настаивать на ответе.       — Это страшное место, — сказала она, умоляюще глядя мне в глаза. — Уведите меня отсюда.       Я осторожно обнял ее за плечи и повел к выходу, к свежему морозному ночному воздуху.       Лошадь выдержала сумасшедшую мою гонку и успела даже отдохнуть слегка. Мы с Анной Викторовной устроились рядом на козлах и неспешно двинулись к городу. Торопиться нам было некуда. Наступала ночь, время передышки, пусть и недолгой. Анна устало прижималась к моему плечу и молчала. Я правил лошадью, тоже молча, и пытался обдумать свои дальнейшие действия.       По всему получалось, что нужно было любым путем искать Лассаля. Он единственный точно знает, где искать мистера Брауна. Либо он прячет его у себя, либо уже передал заказчику похищения. А кто заказчик? Кромвель? Он в Петербурге, а значит, либо Лассаль должен везти Брауна туда, либо передать кому-то в Затонске. Но кому? Не Увакову, как мне кажется. Тот явно получил задание добыть Элис Лоуренс, ее и ищет. Кстати, мне тоже неплохо было бы ее разыскать. Есть еще вариант, что Жан похитил Брауна для Нины. Я забрал у нее документы, и ей ничего не остается, как попытаться добраться до оригинала. Тогда проще. На Нежинскую я сумею нажать. Выколотить сведения из Лассаля куда как труднее. Но я должен это сделать, любым способом. Ради всех нас.       — Домой Вам нельзя, — сказала Анна Викторовна, когда мы въехали в Затонск. — Номер снять Вы себе тоже не можете, Вас могут узнать.       — В пролетке переночую, — попытался успокоить я ее, не желая волновать сильнее своими планами. — Или у костра с нищими.       — Переночуете у меня в номере, — твердо сказала Анна, глядя мне прямо в глаза, — Вам надо отдохнуть.       И она снова устроила голову на моем плече. Это ей надо отдохнуть. Как она на ногах-то держится еще после всего, что ей довелось пережить? Хотя и мне не помешает маленькая передышка. По крайней мере, до глубокой ночи. Сейчас на улице еще люди, нужно выждать, пока ночь не заставит город замереть. И нет ничего дурного в том, если я проведу это время с Анной и немножечко отдохну. Кто знает, когда придется отдохнуть в следующий раз.       В гостиницу мы попали легко. Портье, как обычно, отсутствовал на своем месте. Анна Викторовна, заглянув в холл, подала мне знак, что путь свободен, и я тихо проскользнул к лестнице, никем не замеченный. Хорошо, что Затонск такой маленький и провинциальный. В столичном Петербурге в это время жизнь бьет ключом, а здесь уже все отходят ко сну.       Войдя в номер, Анна включила свет. Я шагнул за ней и нерешительно остановился на пороге.       — Да Вы проходите, — сказала Анна Викторовна устало.       Я прикрыл за собой дверь и помог ей избавиться от пальто. Она обернулась ко мне и ласковым, каким-то удивительно домашним и уютным жестом освободила меня от плаща и картуза. Было видно, что она даже не задумывается о своих действиях, погруженная в бесконечную усталость. Мне же вдруг стало неожиданно неловко от ее заботы. Она сделала то, что стало для нас совершенно естественным, будто мы прожили вместе много лет, будто так всегда было. Будто я был ей мужем.       Чувства нахлынули, принося мне неуверенность и даже страх. Имею ли я право здесь быть? Имею ли я вообще права в этой жизни? И тем более, в ее жизни?       — Как Вам здесь? — спросил я, пытаясь разговором отгородиться от неуверенности. — Не тесновато?       — Хорошо, — ответила Анна Викторовна, устало опускаясь на стул. — Дома последние дни совсем невыносимо было.       Ах, да, она же тоже беглянка. Адвокат Миронов уже, небось, весь участок на уши поставил, разыскивая дочь. Вот бы взглянуть, как Виктор Иванович атакует господина Увакова. На Илью Петровича я бы точно не поставил.       — И когда же Вы думаете вернуться? — спросил я, усмехнувшись представившейся мне картинке.       — Когда Вы победите, Яков Платоныч, — с легкой улыбкой и тенью прежнего задора в голосе ответила Анна.       У меня сжалось сердце. А когда она будет, эта моя победа? До нее еще гораздо дольше, чем Анна Викторовна может себе представить. Что же я делаю? Зачем я ей в ее жизни? Мне нужно уйти сейчас. Уйти и вернуться победителем. Вернуться, чтобы остаться навсегда.       — Простите, я Вас, наверное, стесняю, — неуверенно сказал я, понимая, что должен уйти, прямо сейчас, и не в силах сделать этот шаг.       — Яков Платоныч, — вздохнула Анна, протягивая ко мне руку. — Бросьте Вы, а?       И вместо шага назад я сделал шаг вперед, согревая ее ладонь в своих. Не уйду. Не могу уйти. Быть по сему.       — Вы очень сильно устали, — сказала Анна Викторовна, прижимаясь к моей руке щекой, — и Вам надо отдохнуть.       — Да-да, — вздохнул я, осторожно обнимая ее за плечи. — И Вам тоже.       — Я чаю сделаю? — спросила Анна, заглядывая мне в глаза снизу вверх.       Я лишь кивнул, не в силах слова вымолвить от нежности, накатывающей на меня при взгляде на нее. Она устала безмерно, и голубые прозрачные тени залегли под глазами. И все же она продолжала заботиться обо мне, не жалуясь ни на усталость, ни на страх, ни на боль. Такая хрупкая и одновременно такая сильная, бесконечно любимая моя женщина. Счастье мое, ангел мой, барышня на колесиках. Когда-то на берегу реки, разговаривая с ней в первый раз в жизни, я размышлял о том, кому она достанется, со своим характером. Мог ли я знать тогда… Да нет, я всегда знал. С той самой минуты, когда едва успел увернуться из-под колес единственного велосипеда в Затонске. Меня всегда восхищало в ней все: ее непреклонность, ее чистая душа, ее открытость. Маленькая девочка выросла на моих глазах, превратившись в прекрасную стойкую женщину, которую я любил всем сердцем. Ее не сломить никакими невзгодами, она моя любовь, мой мир, мое счастье. И ради нее одной я смогу все преодолеть и победить всех врагов. Чтобы вернуться к ней. И выпить чашку чая, который она для меня приготовит.       Анна устало поднялась и подошла к столу. Я же выглянул в окно, чтобы отвлечь себя от мыслей, захвативших мое сознание. Увиденное вымело их прочь мгновенно. Напротив гостиницы стоял Жук с газетой в правой руке. Бог мой, я совсем забыл о них! Видимо, отчаявшись разыскать Анну или хотя бы меня, филер пошел к гостинице, надеясь, что я найду его там. Нужно немедленно предупредить их! Уваков нашел в моем столе их доклады, и знает, что у меня есть помощники. Он вполне может выйти на квартиру, а там папка с документами.       — Ах, ты… — невольно сказал я вслух. И пояснил для Анны, надевая пальто: — На улице мой филер. Я выйду и сразу вернусь.       Анна Викторовна кинулась ко мне, ухватилась за пальто, не позволяя мне уйти.       — Куда? — воскликнула она в волнении. — Вы что, с ума сошли? Как Вы обратно вернетесь?       Черт, она была права, полностью. Еще слишком рано, портье мог и не спать. Стоит хоть кому-то меня заметить и узнать…       Анна Викторовна выглянула в окно.       — Я выйду, — сказала она мне. — Что ему передать?       Это было опасно. Но это было менее опасно, чем идти самому. Я могу и не успеть дойти. А если Уваков получит папку, погибнут тысячи людей. И это необходимо предотвратить. Но Анна! Что если с ней случиться что-нибудь? Я не могу ею рисковать!       Я взглянул на нее. Анна Викторовна смотрела прямо мне в глаза, с тревогой ожидая от меня ответа. Но во взгляде ее была знакомая мне непреклонность. Она знала, что может мне помочь и хотела этого. И была твердо намерена заставить меня принять ее помощь. И отступать от своего решения не собиралась.       — Передайте ему, чтобы он забрал документы, — решился я наконец. — Папку с документами, из квартиры. Он знает, что за квартира.       — Хорошо, — кивнула Анна Викторовна, протягивая руку за одеждой.       На мгновение она помедлила, утешающе взглянув мне в глаза, провела рукой по моему плечу и скрылась за дверями. Я припал к окну, ожидая.       Несколько минут спустя я увидел, как Жук встрепенулся и быстро перешел улицу по направлению к гостинице. Больше отсюда ничего видно не было. Я замер у окна, ожидая увидеть хоть что-то. Но минуты шли за минутами, а картина не менялась. И Анна не возвращалась в номер.       Не в силах более смотреть на неменяющийся ночной пейзаж, я опустился на стул и до боли прикусил кулак. Сердце колотилось как сумасшедшее, далеко опережая отсчитывающие секунды часы. Что могло случиться? Где Анна? Что ее задержало? Жук увидел ее и перешел улицу, стало быть, они поговорили недалеко от входа. На улице ей не могло ничего грозить. Да и филер убедился бы, что она вошла в гостиницу, я был в этом уверен. Значит, что-то задержало ее уже внутри. Что? Неужели Лассаль? Он мог быть у Нежинской, мог выйти и встретить Анну Викторовну. И тогда… Но зачем она ему? Выманить на меня папку? Да ему не нужна папка, у него теперь Браун. Впрочем, если он тронет Анну, я отдам ему эти документы. Отдам, а потом убью, просто за то, что он посмел ей угрожать. А найду я их легко. Гостиницу он точно не покидал, а значит, прячется в номере Нежинской. Да, вполне возможно, все так и было. И я должен это проверить, должен ее найти немедленно!       Но в тот миг, когда я готов был уже встать и отправиться на поиски, дверь отворилась, пропуская в номер Анну Викторовну. Слава Богу!       Я подошел к ней, взял за плечи осторожно, желая прикоснуться, чтобы поверить, что она здесь, со мной, что с ней ничего не случилось.       — Я уже хотел идти на поиски, — выдохнул я с неимоверным облегчением, заглядывая ей в глаза.       — Все в порядке, — попыталась успокоить меня Анна Викторовна. — Я Вашему человеку все передала.       Я помог ей снять пальто.       — Но, Яков Платоныч, — взволнованно сказала Анна, — меня Уваков задержал.       — Он здесь? — встревожился я.       Такая опасность мне даже в голову не пришла. Счастье еще, что Уваков не стал ее арестовывать, видимо, просто не посмел. Но, кажется, он смог ее сильно напугать.       — Да, в буфете меня ждал, — ответила Анна Викторовна. — Как только вошла, сразу стал спрашивать, где Вы. Сказала: «Не знаю», вроде поверил. Но он сказал, что хочет Вам помочь.       Анна смотрела на меня с растерянностью и беспомощностью. Она совсем запуталась, я видел это. Я втянул ее в эти игры и даже не объяснил, кто в них кто. А она более чем заслуживала объяснений. Да и вообще ей требуется понимать, кто друг, а кто враг, для ее же безопасности. И счастье, что она верит мне до сих пор, несмотря на всю мою скрытность, и я смогу объяснить ей, кого следует опасаться.       Я осторожно усадил Анну Викторовну на диван, задержав ее руку в своей.       — Да все наоборот, — сказал я, усаживаясь перед ней и глядя ей в глаза, — Уваков сейчас мой главный враг. И завтра все решится.       Я рассказал ей все, что мог. Или просто — все, кроме сути открытия английского химика. Про мою вторую работу и про то, как оказался в Затонске. И про полковника Варфоломеева, и про обоих своих филеров. Про английскую шпионку Нежинскую и ее подручного Лассаля. И про Увакова, приказавшего избить доктора Милца, рассказал тоже. А главное — про то, почему я молчал столько времени, скрывая это все от нее.       Анна Викторовна слушала внимательно, с серьезным, напряженным лицом. Но в ее глазах не было страха. Я увлек ее в эпицентр тайфуна, куда более пугающего, чем тот, о котором писал Ребушинский. Но она не дрогнула, лишь слушала, запоминая, понимая, наконец, все, что хотела понять все это время.       Закончив свой рассказ, я опустил глаза, ожидая ее реакции. Я понял бы, если бы она не захотела больше иметь со мной дела. Это было бы правильно, ведь так безопаснее для нее.       Нежная рука мягко поднялась, касаясь моего виска в невесомой ласке. Тепло ее согревало сердце.       — Как же Вы устали… — сказал Анна Викторовна, с нежностью проводя ладонью по моей щеке.       — Да ничего, — ответил я, криво улыбнувшись. — Мало спал.       Я рассказал ей о том, в какую чудовищную ситуацию втянул ее. А она сочувствовала мне. Нет, она не прогонит меня ради своей безопасности. Она пройдет со мной рядом весь этот путь. И когда я смогу, наконец, победить всех врагов и вернуться, это будет наша с ней общая победа. Потому что ее любовь даст мне силы пройти через все. Ведь меня ждет и любит самая лучшая женщина на свете. Моя женщина.       — Яков Платоныч, — с ласковой улыбкой сказала Анна, пытаясь, как видно, хоть чуточку утешить меня, — да Вы этого Увакова в порошок сотрете.       — Вы думаете, меня сейчас это беспокоит? — усмехнулся я редкой для нее непроницательности.       Уваков, Варфоломеев, Браун, Лассаль — никто из них не мог сейчас встревожить мои мысли. Потому что им просто не было в них места. Там была лишь она. И на этот раз я не колебался ни мгновения. Я рассказал ей все, что смог. И хотел рассказать самое важное. То, что свяжет наши души во веки веков.       — Я вообще не знаю, что меня может теперь беспокоить после того, что я сегодня узнал, — сказал я, отводя взгляд.       В этот миг я чувствовал себя как никогда беззащитным. Я знал и видел, что Анна любит меня. И все же… Мне на мгновение снова стало страшно перейти эту черту, за которой моя жизнь уже никогда не будет прежней. Потому что я больше не буду один. Теперь нас будет двое, всегда. Всегда.       — Все изменилось, — сказал я, вновь поднимая на нее глаза. — Жить, как раньше, невозможно.       — О чем Вы? — шепнула Анна Викторовна, не в силах разобраться в путанных моих попытках выразить то, что я чувствую.       — О том, что я теперь знаю, — выговорил я наконец-то. — Нам нужно быть вместе.       Мгновение, а может быть, целую вечность, длилась тишина. Огромные голубые глаза смотрели с тревогой, будто Анна никак не могла поверить собственному слуху, будто боялась уверовать в то, что я только что произнес. Я замер, забыв дышать, глядя ей в глаза и слушая заполошный стук своего сердца. Сейчас я был полностью открыт для нее. И лишь молил, чтобы она прочла в моих глазах всю мою любовь. Вся моя жизнь, каждая минута вместе с нею пронеслась сейчас передо мной. Мне казалось, что я падаю в пропасть, и ветер, а не гул собственного сердца, шумит в моих ушах.       А в следующую секунду она снова спасла меня, кинувшись мне на помощь, прижав к груди мою голову, обнимая, лаская, защищая и утешая. И я закрыл глаза, растворяясь в счастье, прижимая к губам руку моей единственной на свете женщины в благодарность за ее любовь.       — Отдохнуть Вам надо… — прошептала Анна, ласково меня обнимая.       Я взглянул в ее глаза, еще не веря до конца собственному счастью, чувствуя, как оно наполняет меня целиком, грозя разорвать мне сердце. Медленно, не отрывая взгляда, я поднялся, привлекая к себе мою бесценную, любимую, любящую меня женщину. И лишь коснувшись губами ее губ, закрыл глаза от ощущения беспредельного счастья и абсолютной правильности происходящего. И почувствовал, как она обняла меня, отвечая на неистовый мой поцелуй. И водопадом рассыпались по ее плечам густые локоны, занавесом закрывая нас от всего мира.

***

      Анна спала, измученная событиями долгого и трудного дня. Она уснула, убаюканная моей нежностью, а я лежал и смотрел на нее. Я бы мог всю жизнь лежать вот так, не шевелясь, любуясь моей удивительной женщиной, ставшей этой ночью мне женой. И пусть в глазах общества или церкви этому лишь предстояло свершиться, я, нет, мы оба знали, что предстали сегодня перед Богом, доверив ему свою любовь. И он благословил нас быть вместе, навеки соединив наши души.       Я смотрел на нее, не в силах подавить радостного изумления. Неужели это все на самом деле происходит со мной? Неужели в моей жизни возможно такое счастье? Но я люблю и любим. И что бы ни случилось, сколь бы долгим ни оказался мой путь к дому и покою, я точно знаю теперь, что меня ждет моя Анна. Она встретит меня радостной и нежной улыбкой. И нальет чаю, если я вернусь усталым. Утешит, если придет боль. Поддержит, если вдруг начну сомневаться. Ей я могу рассказать все, что угодно, и она поймет меня. Ей я могу доверять целиком и полностью, ведь доверил же я ей свою душу. И она приняла мой дар, отдав мне в ответ свою. Моя любимая. Моя женщина. Моя жена во веки веков.       Я должен сейчас уйти, но теперь, когда я знаю, что мне есть куда возвращаться, я смогу победить. Я больше не один, и это делает меня сильным. Не стану ее будить, она так устала. Пусть спит, ей необходим отдых. Нас ждет впереди еще очень много испытаний, но мы все выдержим, теперь я в этом точно уверен. Потому что мы вместе, хоть и должны расстаться на время.       Спи, моя любимая. Я вернусь.       — И что мне делать дальше? — спросил меня Франт.       — Передайте Анне Викторовне папку и письмо, — сказал я ему, сворачивая короткую свою записку, — а после возвращайтесь в Петербург.       — А Вы? — вопреки привычкам спросил филер.       — Не следует Вам это знать, — ответил я ему. — Считайте пока себя свободным. Если понадобитесь, я найду Вас сам.       Он кивнул мне на прощание, положил письмо в папку и быстро вышел. Я тоже не стал задерживаться. Меня ждала работа, и мне хотелось разделаться с нею как можно скорее.