Путь к рассвету

      — И кто их выпустил?              Мрачный голос Кейна звучал так безнадежно, что дежурившие накануне неуверенно, но без опаски подняли руки. Понятно было, что вопрос риторический, и наказаний не будет. И потому, что не до этого, и потому, что никаких приказов они не нарушили, и потому, что безнадежность в голосе нового-старого ИО канцлера не несла в себе никакой угрозы.              — Не было приказа задерживать, сэр, — озвучил общую мысль командир утренней вахты.              Кейн оглядел застывших, как выучившие урок школьники на уроке, стражей, и отмахнулся, разрешая опустить руки.              — У меня вопрос получше, — не менее мрачно подал голос старший Миллер. — Как их теперь вернуть.              Возможности отправить людей в погоню за двумя пожелавшими уйти подальше у них сейчас не было. После отключения ALIE большинство было не в состоянии даже просто передвигаться, а кто был в силах — не слишком хорошо ориентировались в происходящем. Всем нужно было время прийти в себя. Но вот как раз времени-то и не оставалось.              Чтобы собрать все имеющиеся сведения вместе, им понадобилась пара часов — это было быстро, опасность подстегивала. По рассказам Джахи, которыми он щедро делился после своего памятного возвращения, — если отделить ценное от шелухи про Город Света, — получалось, что где-то за пустыней находилось море и остров, до которого можно как-то доплыть, и найти там нетронутый автономный центр управления черт знает чем — как минимум, дронами, способными собирать и передавать информацию на расстоянии. Учитывая, что именно там Джаха нашел ALIE, можно было предположить, что кроме дронов на острове могло быть хоть что-то, способное помочь решить нерешаемую, казалось бы, проблему с наступающей радиацией. Но чтобы понять, пустышка это или нет, до острова и центра нужно было добраться.              И тут выяснилось, что бывший канцлер не в состоянии повторить переход из Аркадии к острову. Эбби Гриффин после тщательного обследования вынесла вердикт: психическое расстройство, вызванное, вероятно, стрессом и травмами, полученными им во время пребывания в Городе Света, как и у многих других. Но не у всех это пребывание сопровождалось таким тесным контактом разума с чертовой программой, и не каждый после отключения получил по психике мощный удар осознания того, что натворил. Ну и никто перед тем не задыхался в одиночестве на космической станции и не умирал в пустыне от обезвоживания...              Но Телониус Джаха был не единственным, посетившим таинственный остров ALIE.              Беллами был уверен, что Мерфи не будет против, и Эмори свою уговорит помочь. Только он недооценил степень самодостаточности и стремительности этой парочки. Когда они спохватились, что можно было бы уже и пригласить Джона Мерфи в их узкий круг Знающих О Смерти, Джон Мерфи всем показал непристойный жест, снова исчезнув в неизвестном направлении вместе со своей девушкой. Хотя, справедливости ради, направление дежурные показать смогли.              Беллами принял решение на удивление оперативно. А чего тут думать. Быстро на пальцах объяснил Кейну, что он один из лучших следопытов среди тех, кто сейчас в силах предпринять марш-бросок на неизвестное расстояние, он может постоять за себя, знает местность лучше многих и именно он должен найти и вернуть Мерфи, потому что с самого первого дня тот ему, Беллами, был готов подчиняться.              Кейна убедить удалось — выбор все равно был невелик, но последний притянутый за уши аргумент самому Беллами покоя не давал. Потому что нынешний Мерфи не подчинялся никому. Уж точно не Беллами Блейку. На нынешнего Мерфи можно было повлиять только честной просьбой о помощи — и то не факт. Но, может, на фоне надвигающейся смерти всему живому просьбы хватит...              ***              В лесу, по дороге в сторону, противоположную Полису, наверняка ходило не так много путешественников, сеющих под кустами обрывки грязного пластыря из медчасти Аркадии. Эти следы оставили Мерфи с его девицей. К вечеру Беллами мог их нагнать — ведь они не убегали, не спешили, а вот он — очень. Кроме того, они не скрывались, а значит, и кроме пластыря оставляли за собой заметный след, что делало его задачу выполнимой и, он надеялся, быстро выполнимой. Не то чтобы счет шел на минуты, даже не на часы, но каждые сутки приближали смерть.              Если бы Джаха был способен помочь, все было бы проще. Но если честно, Беллами бывшему канцлеру не доверял. Если бы тот был в своем уме, и пришлось бы при прочих равных выбирать между ним и Мерфи, даже в комплекте с его земной подружкой, выбор Беллами был бы однозначным и не в пользу Джахи. Да, несмотря на то, как Мерфи недавно свалил с его, Беллами, автоматом, едва получив его в руки и расписавшись «я с вами», несмотря на то, как он ушел и в этот раз.              Но если бы Джаха был дееспособен, никто бы не отпустил Беллами за Мерфи. Не то чтобы он сильно скучал или волновался — волноваться за Джона Мерфи? Да тот на Земле уже давно лучше любого аборигена приспособился. Может, он не был спецом-следопытом или полиглотом-переводчиком, но он был специалист по выживанию. А уж с Эмори вместе...              Пустынная девчонка Беллами даже нравилась — насколько ему могла нравиться землянка с татуированным лицом, наглым — под стать Мерфи — характером и глобальным недоверием к ковчеговцам. Беллами при всей своей ненаблюдательности понял почти сразу, что тут дело не только в том, что она не верила так всем чужим — а чужим для нее являлся каждый первый кроме Мерфи. Тут дело в том, что она знала, как у них с Мерфи складывалось с самого начала. Она не просто им не доверяла, — она считала их опасными. Для Мерфи.              И хотя все их междоусобные разборки остались далеко в прошлом, Беллами не мог не признавать, что она по-своему права. Как прав он по отношению к землянам, которым не мог и не хотел верить после всего того, что те сделали ковчеговцам. Хотя знал, что не все земляне одинаковые: может и так, но как вычислить, кто из них Линкольн, а кто — Лекса?              А уж Эмори и подавно трудно определить, кто из них по-прежнему считает Мерфи преступником и мерзавцем, а кто уже давно понял, что наломал дров и сам себя лишил, возможно, лучшего друга из тех, что ему предлагала судьба за последние двадцать два года.              И, как ни странно, за то, как Эмори не верила им, она Беллами нравилась еще больше. Наверное, тем, что он чувствовал в ней близкую душу. И не только из-за недоверия. А из-за чего еще — ему было трудно сформулировать. В любом случае, возвращаясь к началу: за Мерфи в этой компании точно можно было не волноваться.              А вот почему Беллами было так трудно смириться с мыслью, что Мерфи выбрал не их, а Эмори, он не знал. Понимал всю глупость своих ощущений, но поделать ничего не мог. И был даже рад, что сейчас их жизни, вполне вероятно, зависели от того, вернет ли он этого упрямого самодостаточного сукина сына. У Беллами просто нет вариантов заморачиваться с собственными желаниями и их обоснованием, он просто должен его вернуть.              Беллами не хотел признаваться сам себе, но приходилось: кроме злости на вечно ускользающего в самый неподходящий момент мерзавца Мерфи, он испытывал давящее чувство вины за то, что не смог раньше объяснить мерзавцу, что тот им нужен. Нужен самому Беллами, и вовсе не только потому, что он знает дорогу на остров. Мерфи же уходил потому, что был уверен — он лишний. И у него на то были все основания, Беллами сам их ему предоставил более чем достаточно за не такое уж и долгое время их знакомства. И главное — он четко давал понять, что не доверяет. Хотя Мерфи с самого начала был тем, кому можно было доверять... Если бы Беллами тогда в Полисе додумался, что Мерфи — последний человек, который запаниковал бы, и именно ему можно и нужно рассказать правду о грядущем апокалипсисе, тот и из Полиса не сбежал бы, и сейчас из Аркадии — да они бы уже шли к пустыне, Мерфи всегда организовывает действия быстрее, чем все остальные приходят к этим действиям с помощью споров и дискуссий.              Сейчас все эти мысли вызывали только досаду на самого себя, но, по крайней мере, не мешали идти вперед. Усталость, конечно, сказывалась, но Беллами привык к тому, что такие вещи преодолимы, если надо.              До вечера догнать не вышло. Странно, ведь они вышли всего на несколько часов раньше, неужели он так медленно двигается? Или они, все же, спешат куда-то?              Смеркалось. Скоро Беллами понял, что если он не хочет потерять тот едва заметный след, который все еще вел его вперед, ему лучше остановиться и найти неподалеку место для ночевки. Однако темнело в лесу так быстро, что он не успел даже оглядеться толком. Не сдержался, и тихонько выругался сам на себя вслух — придется оставаться тут, рядом с последними замеченными надломанными ветками. Он был уверен, что это Мерфи с Эмори, а не животные, но если он отойдет хотя бы на десяток шагов в любую сторону, завтра утром может и не найти этот куст с четким отпечатком берцев Мерфи под ним. Ну, значит, он останется у этого куста. Рядом стояло дерево, расщепленное когда-то посередине, походившее на старинный канделябр с шестью «свечами»-стволами. В центре, где они сходились в один широкий ствол, уходивший мощными корнями в землю, человек роста Беллами запросто мог улечься, слегка подогнув ноги.              Становилось все холоднее, но, хотя разгоряченное ходьбой тело быстро отдавало тепло, и он уже чувствовал, как начинает мерзнуть, разводить костер не стал, чтобы не привлекать внимание животных и землян. С едой тоже было немного напряженно — на длительный поход Беллами не рассчитывал, так что ему завтра придется все-таки поискать источник воды, а запас продуктов уже сейчас начинать экономить. Конечно, в лесу без еды не останешься, если умеешь стрелять из пистолета, но стрельба на территории землян была не лучшей идеей, тратить время на охоту с ножом не хотелось, на это может уйти несколько больше времени, а мастерить какое-то другое оружие было все так же банально некогда.              Кое-как умостившись на шершавых ветвях, Беллами сумел задремать. Разбудил его холод, который усугубил мерзкий дождь — не настолько сильный, чтобы промокнуть насквозь моментально, но достаточный, чтобы холод начал казаться нестерпимым. О том, чтобы развести костер, речи теперь вовсе не шло — вокруг все было уже мокрым, а его самого относительно защитила только листва дерева над головой. Судя по глубокой темноте и не отпустившей дневной усталости, времени прошло не так уж и много. До рассвета, а значит, и до восхода солнца было еще долго. А если дождь затянется, то и рассвет ему не поможет согреться. Правда, утром можно будет двинуться вперед, в движении по-любому станет теплее... и тут его осенило — даже такой несильный дождь смоет все следы напрочь. По одним обломанным веткам не сориентируешься.              Беллами вскочил на ноги. Днем он заметил, что следы вели в неизменном направлении, на юго-запад, — наверное, ребята шли в какое-то конкретное место. Если за день направление не сменилось, вряд ли они свернули под вечер. В отличие от него они точно нашли хорошее укрытие и, вполне вероятно, будут пережидать там дождь. Значит, если с натяжкой принять все эти предположения за верные, он должен сейчас рвануть на юго-запад, и есть вероятность, что он найдет их стоянку раньше, чем дождь закончится. Все равно спать уже не получится, сидеть слишком холодно, а без толку прыгать под деревом в попытках согреться — только зря тратить силы и время. Лучше прыгать по дороге в нужную — как он надеялся — сторону.              Время шло, рассвет как был где-то далеко и недосягаемо, так и оставался, тьма наоборот словно сгущалась, а деревья вокруг начали активно заступать дорогу, будто задались целью заставить его свернуть с пути, и дождь только усилился, как и холод. Согреться почему-то не получалось — может, слишком промерз, пока не проснулся, может, шел слишком медленно, а бежать по ночному лесу, с трудом ориентируясь, Беллами не хотел. И так шел практически вслепую, не хватало еще и направление потерять. Никаких признаков остановившихся на ночлег путников он не замечал — ни дыма от костра в какой-нибудь пещере, ни наспех сооруженного шалаша под деревом, и периодически начинало казаться, что он заблудился и идет вообще не туда, или что ребята давно вышли из леса и растворились в этой ночи, и теперь их не догнать... Идти становилось все труднее, и не только из-за сдвигающихся деревьев. Размокшая земля местами превратилась в склизкое месиво, и двигаться по таким участкам приходилось осторожно, чтобы не упасть — только вываляться окончательно в холодной грязи ему не хватало, да и пистолет, который он старательно спасал от дождя под курткой и футболкой, мог не пережить открытого купания в луже. Холод пробирал насквозь, замораживая, казалось, мозги — соображал Беллами все хуже, и все, на что его хватало — следить за компасом, чтобы не выскользнул из одеревеневших пальцев, да иногда оглядываться — что он искал, уже помнилось смутно, но надеялся, что увидит и узнает, что ищет именно это.              В голову лезло что-то не менее склизкое и мерзкое, чем грязь под ногами. Невольно думалось, что вот у Мерфи, когда они его изгнали, не было ни пистолета, ни запаса еды, хоть какого, ни компаса, ни цели — куда и зачем идти, ни ощущения, что все это временно, и завтра он сможет вернуться домой, в тепло, к друзьям. А еще у него не было и десятой доли опыта, который сейчас есть у Беллами. Безоружный одинокий пацан в этом чужом — тогда еще абсолютно чужом и неизученном — лесу. Отчасти было справедливо, что теперь он где-то греется у костра, не зная, что через полгода они все умрут, а Беллами это самое знание гонит в одиночку по ледяному, залитому водой лесу, и неизвестно, куда он вообще идет и дойдет ли куда надо.              Он тряхнул головой, не замедляя шаг, и его немедленно повело в сторону, пришлось выравниваться, поглядывая на светящийся монитор компаса. Ладно. Что было, то прошло. Сейчас Мерфи даст фору любому взрослому ковчеговцу на этой планете, да и сам Беллами точно нигде не пропадет.              Но отчего ж так темно? Прошел уже не один час... или нет? Если он просто медленно идет — никогда не догонит ребят. А завтра они вообще могут выбрать другое направление и пиши пропало... И как вернуться в Аркадию ни с чем? И что тогда делать? Пытаться привести в чувство Джаху? Эбби и так этим занимается, был бы результат, она бы давно сообщила... вот черт, а рацию-то он, кажется, выронил. Наверное, у того дерева... ничего, дерево приметное, на обратном пути подберет. Если только раньше ее не подберет какой-нибудь трикру... или горилла. Кларк рассказывала про гориллу. Большую.              Беллами поймал себя на нервном дрожащем смешке — подумалось, что гориллы, наверное, не любят ночью шариться по лесу под дождем. Гориллы вообще не должны любить холод... Хорошо бы не встретить эту зверюгу сейчас. Пистолетом ее не пробьешь, Кларк говорила...              Под ногой неожиданно взбугрилось нечто твердое, словно из-под земли на него полез большой зверь. Горилла? Глупо.              Додумывал про гориллу Беллами, уже лежа в грязной холодной, даже на фоне общего дубака, луже. Пистолету пришел конец, по крайней мере, до утра, и то не факт — чтобы просушить оружие, нужно как минимум отсутствие дождя или укрытие. И время, которого у Беллами не было. А еще, кажется, конец пришел всем мечтам о «согреться» — после этого купания никакая пробежка не поможет, тем более что бежать было по-прежнему практически невозможно. В любом случае, надо постараться встать, не лежать же тут всю оставшуюся ночь... Под руку подвернулся твердый скользкий корень — это он «вылез» из грязи в неподходящий момент. Подняться получилось не сразу — ноги оскальзывались, а корень в воде был не лучшей опорой. Герой, черт возьми. Сейчас вот самое время вывалиться из кустов горилле... нет, зачем? Мерфи! Да, Мерфи с его красоткой — чтобы как раз увидеть, как Беллами Блейк на четвереньках выкарабкивается из лужи.              Последнее видение подстегнуло, на ноги он все-таки встал и огляделся. Дождь усилился, видимости не было никакой, но компас спас водонепроницаемый корпус, и юго-запад по-прежнему оставался на юго-западе. Зачем ему видимость, лужи уже не страшны ни ему, ни оружию... Пойдем по приборам, как говорили раньше пилоты. Очень хотелось подойти к ближайшему дереву, обнять ствол, сползти на землю, закрыть глаза и ничего не делать. Но садиться на землю было нельзя. И замерзать не хотелось, и время терять, и вообще... хватит с него валяния в грязище.              «По приборам» он протащился от силы десяток шагов, когда из тумана — не настоящего, а того, что был у него в глазах последние полчаса, — сквозь дождь выступила темная фигура, и он не успел заторможенным разумом отреагировать, а в грудь ему уже уперся ствол автомата. Измотанное тело восприняло этот упор, как опору, и он против воли всем весом навалился на оружие, с каким-то обреченным спокойствием ожидая выстрела. А выстрела все не было, зато опора ушла из-под груди, но упасть ему не дали.              — Совсем долбанутый! — услышал он сквозь шум в ушах — а может, это шумел дождь — и позволил себе отключиться. Потому что они могли сколько угодно не доверять друг другу, но сейчас и он не бросил бы Мерфи в таком состоянии, и Мерфи не бросит его.              ***              — Он что, и ночью шел? У тебя упрямые друзья.              Горячие руки, растирающие тело, немного даже причиняют боль, и это внезапно приятно. А когда руки отпускают — озноб снова начинает трясти тело крупной дрожью. Хочется попросить, чтобы не отпускали, но сил нет ни на что — все попытки заговорить исходят на слабые стоны, слышные, наверное, только ему самому. И глаза открыть хочется... Но тоже не выходит.              — Друзья? Упрямые, да. Упертые. Как мулы! — А Мерфи на что-то злится. Как будто это не он, а Беллами сбежал из Полиса, а потом и из Аркадии с автоматом, который ему доверили... — Как думаешь, он будет в порядке?              Девчонка фыркает, звякает что-то металлическое.              — Ну вот сейчас это выпьет — к утру сможет даже объяснить, зачем нас догонял... Чего ты? Да ладно, ты же не думаешь, что он тут просто случайно мимо шел, среди ночи?              — Там что-то случилось. — Мерфи умный, все понимает правильно... — Я им правда зачем-то нужен. Иначе бы Беллами наплевал на то, что я ушел. Как всегда.              Интересно, обида в его голосе Беллами чудится, потому что он немного не в себе, или Мерфи и правда обижен?              — Он сейчас отрубится. Хочешь влить в него отвар — помоги.              Горячая рука под затылком, горячий край посуды у губ, горячая горечь попадает в рот. Слишком горячее, течет по щеке...              — Осторожнее, дай я сам!       Глотать почти больно, обжигает, но руки настойчивые, сильные и явно умелые, ни капли больше не стекает мимо рта.              Беллами все-таки открывает глаза и первое, что видит в оранжевом теплом свете — татуировку на лице Эмори, она сидит у него в ногах, внимательно смотрит. А Мерфи он не видит, он чувствует обжигающее тепло его руки и слышит голос:              — Ну все, все. Спи теперь, марафонец хренов... Завтра поговорим.              ...Темный ледяной лес тянет суковатые лапы, преграждая путь, а позади, в этой промозглой темноте, что-то шевелится, ворчит и взрыкивает, будто просыпается нечто огромное, с чем никак не справиться. И от этого огромного тянет сырой стужей, оно еще не появилось, а холод от него такой, будто наступила зима, которой они никогда не видели. Говорят, зимой бывает белый снег... Но от этого холода нет снега, только этот даже не ветер — тяга, как в вентиляции, но гонит она не свежий воздух, а леденящую вонь с какого-то разлагающегося болота, и от этого трясет еще сильнее, и шагнуть, чтобы убежать прочь, не получается, ноги увязают в темной грязи, скользят, и нет сил их поднять так, чтобы вытянуть из этого болота... И не за что ухватиться, равновесие удерживать все труднее, он поскальзывается и падает, медленно и неотвратимо, и сейчас в эту ледяную трясину уйдет с головой, и...              — Одеяло не помогает... Хоть целиком его в костер запихивай. И одежда еще не высохла.       — Одежда тоже вряд ли поможет.       — Ну... Ладно. Обещай, что не будешь ревновать.       — Чего? Эмори!..              Неожиданно кожи касается нестерпимо горячее, обволакивает, обнимает, льнет к каждой клеточке, и куда-то в плечо звучит приглушенный голос:       — Человеческое тепло надежнее всего отогревает, ты не знал? Но он и правда совсем ледяной, это не лихорадка, он просто замерзает.       — Вот блин!              Что-то падает, шуршит и шелестит.              — Я уж решила, придется приглашать, сам не додумаешься...              Надо бы открыть глаза, сказать, что он уже проснулся, он здесь, все чувствует, все слышит и понимает, и это уже перебор, и спасибо, но не надо, еще не хватало вот так... Но тут с другой стороны прислоняется второе теплое и живое, спустя какие-то секунды колебания тоже мягко обнимает и словно занимает собой все оставшееся открытое место на коже Беллами, а горячее дыхание в шею будто наполняет его изнутри нагретым воздухом, кажется, еще немного — и он взлетит, как зонд Рейвен. И наконец убийственный холод, проникший в него под тем чертовым дождем, отступает, тает в накатывающих волнах тепла, идущих снаружи, с двух сторон, от двух горячих дыханий, от рук и ног, оплетающих его спасительной согревающей сетью, и изнутри — от острого жара неловкости, которая вскоре тоже тает, потому что вот теперь сну сопротивляться точно невозможно, и Беллами проваливается в него, не боясь больше ни темного леса, ни грязной земли, ни какой-то там плюшевой гориллы. Кларк с Лексой все равно заперли ее в старой клетке, и она наверняка давно там сдохла, а рука Мерфи, обнявшая поперек живота, защищает надежнее любого оружия и брони.              Видимо, или отвар Эмори помог, или человеческое тепло и в самом деле лучшая на свете грелка, но утром Беллами проснулся так, будто вчера лег спать вечером после хорошего рабочего дня, спал крепко всю ночь и успел выспаться и отдохнуть, хотя умом понимал, что вряд ли проспал больше четырех часов. Организм заявлял, что здоров, бодр и готов к подвигам. Подвиги дипломатические и организационные у него точно впереди ожидались, но организм намекал еще и на другие подвиги личного характера, которые хоть и были вполне логичны, но более чем малость неуместны.              Беллами скосил глаза вправо. Эмори сняла с себя, судя по ощущениям, все, кроме головного платка, в который сейчас и уперся взгляд. Дыхание ее было ровным и глубоким, почти неслышным, — она спала. Предрассветный сон самый крепкий, да. Стараясь не зацикливаться на том, что сообщал ему правый бок о присутствии рядом девушки в одном головном платке, Беллами перевел взгляд налево. Ну, с двумя девицами в постели он просыпался не один раз, а вот так, чтобы с одной стороны девица, а с другой... гм... Мерфи — это впервые. Левый бок тоже сообщал много интересного, в частности, что дыхание Мерфи совсем не такое ровное, как у его подружки, а еще — что его организм тоже хотел подвигов. И Беллами немного мешал ему в совершении этих подвигов наличием себя в постели, рассчитанной на двоих.              — Не вздумай дергаться, — вдруг одними губами сказал Мерфи, не открывая глаз. — Она устала вчера, пусть спит.              Беллами послушно перевел взгляд вверх и замер, стараясь дышать так же бесшумно и размеренно, как Эмори под его правой рукой. Ну да, наверное, ночью он по привычке приобнял ее во сне — он всегда обнимал своих девчонок, а она по привычке же — наверняка они тоже спали с Мерфи в обнимку — улеглась поудобнее на его плече. Эмори была совсем легкая, и плечо почти не затекло. Левой же руки Беллами почти не чувствовал, и когда подумал об этом, снова полыхнуло жаром изнутри — Мерфи он так же, «по привычке», обнял, так что это его голова полночи отдавливала плечо Беллами слева, и его рука по-прежнему расслабленно лежала поперек живота... Опасно низко.              Выполняя требование «не дергаться», Беллами обратил внимание на потолок. Они все-таки находились в какой-то пещере, как он и ожидал. Костер почти погас, и света уже не давал, но вход если и был загорожен, то не полностью, и снаружи пробивался слабый свет — рассвет, который Беллами так ждал ночью, был близко.              — И не смей о ней думать.              Шепот Мерфи звучал оглушительно, щекотал шею, и от него мурашки бежали по всему телу, не те мерзкие, что ночью от холода, а нервные, почти приятные... Не думать о ней. О ком? Хорошо, не думать. А о чем тогда? О руке на животе — можно?              — Я же все чувствую, кретин.              Если он не перестанет так шептать в шею Беллами, получится неловко.              — А ты отодвинься, — так же неслышно сказал он. — Может, и чувствовать станет нечего. И плечо ты мне отдавил.       — Зато удобно, — незло огрызнулся Мерфи, но голову приподнял и сам слегка отодвинулся.              Беллами пришлось закусить губу, чтобы не взвыть — он уже забыл, как это ужасно, когда тело вот так отходит после крепких ночных объятий.              — Идиот, — все так же незлым шепотом ругнулся Мерфи и вдруг осторожно положил теплую ладонь на его зудящую руку. Провел сверху вниз, перебирая пальцами, разминая мышцы и разгоняя кровь. Полегчало почти сразу, но Беллами не торопился останавливать этот внезапный массаж. Хотя неудобств он причинял явно больше, чем удовольствия. Точнее, само удовольствие становилось все более неудобным. Черт. То, что делал, говорил и даже как дышал Мерфи, было приятно. Едва ли не больше, чем сладко потянувшаяся Эмори под правой рукой, словно впечатавшая этим движением в его многострадальный правый бок все свои будоражащие выпуклости. Продолжать все это Беллами не хотел, как бы ему ни было приятно, а может — именно поэтому. Ничем хорошим это не кончится.              Эмори все-таки проснулась — вряд ли она привыкла к посторонней возне и шепоту в своей постели. Она приподнялась на локте и оглядела их обоих сонным, но уже смеющимся взглядом, от которого у Беллами вспыхнуло лицо, а Мерфи отдернул ладонь, словно обжегся.              Надо было что-то делать.              — Закрой глаза, пожалуйста, — попросил ее Беллами внезапно охрипшим голосом.              Эмори уже откровенно насмешливо улыбнулась, но просьбу выполнила. Беллами выбрался из-под одеяла, стараясь не думать о том, что Мерфи глаза вряд ли закрывал, подхватил разложенную на камнях у кострища одежду и выскочил наружу, в рассветный туман.              Первым делом он попытался справиться с настойчиво требующим внимания организмом самым простым способом. Однако освобождение от лишней жидкости никак ему не помогло. От одной мысли о том, что сейчас, скорее всего, происходит в пещере, ему стало снова жарко, несмотря на утреннюю прохладу. Прохлада. Опять холодно! Надо было срочно одеваться, а потом уже разбираться с организмом дальше... и тут он обнаружил, что впопыхах схватил не свои штаны. И даже не Мерфи.              Замерзать повторно был не выход. Возвращаться — тоже.              Беллами в полной прострации опустился на камень рядом с выходом из пещеры. Ледяная мокрая поверхность заставила подскочить, тогда он бросил на камень куртку и сел обратно, сжимая в руках не свои штаны. Спустя пару секунд представил картинку: раннее утро в лесу. Зеленые деревья, легкий туман и роса, первые лучи солнца пробиваются сквозь листву, живописная пещера, заросшая какой-то вьющейся фигней... и на переднем плане этого пейзажа на камне сидит голый идиот с эрекцией, в обнимку с девчачьими штанами. Наверное, это было слишком, потому что, тихонько засмеявшись, он уже не мог остановиться, оставалось только стараться издавать звуки потише, потому что на то чтобы встать и уйти у него снова не хватало сил — на этот раз от смеха, стыда и ощущения себя полным дураком.              — Хватит там ржать! — донеслось из пещеры. — Иди сюда и верни одежду! Опять хочешь замерзнуть?       — Я-то в твоих освоюсь, — подала голос и Эмори, тоже давясь смехом. — А вот тебе в моих будет сложновато. Вернись!              В пещере было тепло. Да и снаружи, по идее, не слишком холодно, но ночная прогулка почему-то сделала Беллами слишком чувствительным к перепаду температур. И если на выходе ему показалось, что он вышел из лета в ту самую гипотетическую морозную зиму, то сейчас — будто он из морозильника нырнул в самый центр отопительной системы горы Уэзер. Хотя, конечно, под этими взглядами можно было вообще сгореть. Может, дело и не в перепадах температур, а в этих ухмыляющихся физиономиях. Или во вновь разгоревшемся костре — пока он там истерил на улице, ребята делом занимались.              — Ты синий или тут просто так темно? — спросила Эмори, выглядывая из-за плеча Мерфи. — Или одевайся, или иди сюда.              Сюда? На секунду Беллами прикрыл глаза, представив, как ищет сейчас свои штаны, одевается под этими насмешливыми взглядами и выходит снова наружу, чтобы не мешать... Там скоро встанет солнце, и будет теплее. Но она позвала обратно. Пошутила?              — Я не для того всю ночь грелкой работал, — вдруг сказал и Мерфи, — чтобы ты с утра снова перемерз. Иди сюда, кому сказано!              Беллами решился, бросил одежду обратно на камень у костра и, наплевав на то, что на этот раз глаза никто и не подумал закрывать, скользнул под приподнятое Мерфи одеяло, предусмотрительно развернувшись спиной, чтобы не смущать никого своим так и не опустившимся стояком. И почувствовал, что его опять слегка трясет, но это было не от того, что он замерз. Трясти начало не на улице, а тут, под одеялом. От прикосновения к его спине горячего Мерфи, всего целиком. Того, казалось, собственный стояк никак не смущал...              — А теперь рассказывай, чего тебя понесло за нами, да так, что даже ночь не остановила?              Внезапно и решительно.              Беллами словно задохнулся, моментально вспомнив то, ради чего рванул вчера за этой парочкой, то, что подсознательно хотелось затолкать поглубже и никогда не вспоминать, как будто если как следует забыть — оно исчезнет.              Ну да. Самое время поговорить про радиоактивную смерть. Вот сейчас, когда у всех троих мысли явно только о... Стоп. Никаких троих. Две девчонки и один он — это прекрасно. Одна девчонка на двоих с Атомом — тоже было клево. Но Мерфи и Эмори... Это не клево. Это вообще непонятно что. Лучше бы он все-таки оделся и ушел.              — Эй?       — Нам нужно попасть на остров ALIE, — сказал он не оборачиваясь, малодушно оттягивая момент, когда придется объяснить, зачем.              За спиной фыркнули, кажется, хором.              — Джаха не может помочь, — не стал он дожидаться, пока позади сформулируют возражения. — У него после возвращения из Полиса случился какой-то нервный срыв. Он сейчас типа на Ковчеге и ищет Уэллса с каким-то младенцем. Пришлось запереть, а то народ в коридорах пугался, а Джаху и так опасаются все. Эбби говорит, он не прикидывается. Короче, Джаха не поможет, остаетесь только вы.       — Зачем вам туда? — это Эмори.       — На острове остался центр управления дронами и куча всякой другой техники-электроники, которая нам очень нужна, — отозвался Беллами, и тут понял, что, против ожиданий, Мерфи все еще не отстранился, только голову чуть отвернул, чтобы лицом Беллами в затылок не утыкаться.              Все было так странно. Они давно не были даже приятелями. То, что в Полисе они оказались на одной стороне, в одной команде — так и Пайк был с ними, и Индра, и это ничего не значило и не меняло в их отношениях, как и в его сложных отношениях с Мерфи. Эмори Беллами вообще всего пару раз встречал до этой ночи, и хотя он сам к ней испытывал нечто близкое к симпатии, ей-то его любить было совершенно не за что, особенно если Мерфи успел рассказать про свои разногласия с Сотней чуть более подробно, чем просто «меня повесили и изгнали ни за что».              И все же они все трое провели эту ночь в одной постели. И, похоже, он единственный, кого это хоть как-то напрягает. Хотя в середину Мерфи его уже не пустил, держит подальше от Эмори... Внезапно Беллами понял, что это его задело — ночью он чувствовал себя не лишним, когда они обнимали его с двух сторон. И там было теплее.              От осознания своей почти-обиды его снова начал разбирать смех — очень уместно и вовремя, как все, что он сегодня успел сделать с тех пор, как проснулся.              — И это стоит того, чтобы в одиночку совершать ночной марш-бросок по лесу? — недовольно спросил Мерфи, отбивая охоту смеяться, но чем он недоволен, было неясно.       — У нас людей не хватает. После Полиса все вымотаны, а кому-то еще нужно Аркадию охранять. В общем, чтобы догнать и попросить вернуться — одного человека вполне...       — И конечно, это должен был быть ты, — перебил Мерфи, по-прежнему не двигаясь.       — В лесу я лучше многих ориентируюсь, — не поддался Беллами соблазну огрызнуться «а тебе не все равно?» Потому что испугался, что Мерфи скажет — «конечно, все равно, я просто так».       — И помрешь — не жалко, да? — Мерфи явно хотел съязвить что-то еще, но Беллами ощутил оборвавший его сарказм толчок — должно быть, Эмори надоело слушать перепалку ни о чем.       — А если бы я выстрелил раньше, чем понял, что это ты? — вдруг спросил Мерфи прямо в его спину. Сарказм испарился, и теперь Беллами стало не по себе от серьезности в его голосе. И от его дыхания на своей коже.       — Ты не стреляешь в людей просто так, — ответил он, стараясь не думать о том, как на это дыхание реагирует его неопадающий стояк.       — Повезло тебе. — Вот черт, что это было? Почему у него голос дрогнул? И зачем его рука опять ложится на бок Беллами и опять обнимает за пояс? — Но я все равно мог выстрелить.              Показалось совершенно естественным накрыть ладонью ладонь Мерфи на своем животе. Все равно руку девать иначе некуда...              — Ты мог выстрелить и тогда в челноке.              Зачем он это сказал, Беллами сам не понял, и испугался, что сейчас его просто выпнут из-под одеяла и ни в какую Аркадию Мерфи не вернется. Но тот лишь сильнее прижал его к себе, уткнулся лицом куда-то между лопаток и глухо отозвался:              — Не мог. Там — нет.       — Почему? — Беллами и хотел ответа, и боялся, и не знал, что тот может сказать.              Но Мерфи молча дышал ему в позвоночник, и с каждым его вздохом становилось все яснее, что или Беллами сейчас уходит заниматься любовью с правой рукой в рассветный лес, или лопается от возбуждения, или...              — Потому что этой ночью он стрелял бы неизвестно в кого, а там — в тебя.              Вот о ней Беллами за эти минуты успел забыть. А она была тут, слушала... И знала все это время, кто и что сделал с Мерфи. И все равно ночью пустила его в свою постель. И сейчас говорит с ним об этом легко и просто, и позволяет своему парню вот так лежать, обнимать его и дышать ему в спину...              — Отпусти, — сказал он срывающимся голосом и поспешно убрал свою ладонь с его. — Хватит.              На секунду объятие стало почти удушающим, а потом Мерфи молча убрал руку и отстранился. Сразу стало пусто и словно похолодало, хотя одеяло никуда не делось, и костер горел вовсю. Надо было встать и уйти, главное он уже сказал, остальное подождет, но подниматься сейчас на ноги и на глазах изумленной публики искать свои штаны в таком состоянии Беллами не решался. Интересно, а каким мог быть третий вариант... Уже не узнать.              Оставалось лопаться.              За спиной зашуршало, одеяло поднялось-опустилось, уже действительно впуская прохладный воздух.              — А чего не уходишь, если «хватит»? — вкрадчиво поинтересовалась Эмори, запуская руку ему на грудь и прижимаясь сзади всем телом.              Он был бы рад ответить что-нибудь остроумное, но из головы все выскочило, дыхание перехватило — и от очередной волны желания, и от ожидания, что сейчас Мерфи ему врежет... хотя при чем тут Беллами-то? Он же вообще лежал и не шевелился, потому что внезапно не знал — как. А Эмори — знала.              Ее рука медленно, дразняще медленно спустилась с груди на живот, ниже, еще ниже, обхватила член, от чего у Беллами вырвался стон, который он не смог удержать, а еще он не смог удержать ставшее совершенно непослушным тело, и с силой толкнулся в ее сжавшиеся пальцы.              — Значит, мне можно, а ему — нет? — выдохнула она в самое ухо, и, не успел он справиться с дрожью, пробежавшей по телу от этого выдоха, коснулась кончиком языка чувствительной кожи за ухом, нежно скользнула им к мочке, вокруг ушной раковины, потом слегка внутрь, и это ощущение, вместе с тем, что рукой она продолжала ласкать его член, заставило Беллами стонать почти в голос, и все это было невыносимо приятно, и еще ужасно неловко, потому что он все время помнил про Мерфи за ее спиной, но сказать снова «хватит» у него просто не находилось силы воли. Да и зачем. Они же оба не против...              Он мог бы развернуться, обнять ее и попытаться продолжить «по-настоящему», но было страшно нарушить границы, которые Мерфи наверняка установил, хоть и непонятно почему позволил всему этому сейчас происходить. Но одно дело — рука, другое — полноценный секс... А еще очень не хотелось, чтобы Эмори останавливалась. Поэтому Беллами не шевельнулся, если не считать подергиваний судорожно вцепившихся в одеяло пальцев, да неконтролируемых сладких судорог, выгибающих его так, что затылком он постоянно припадал к плечу Эмори, а она тихонько смеялась в его волосы. И почему-то казалось, что это не насмешка.              Сквозь пелену наслаждения он чувствовал, что за спиной что-то происходит. Тихих слов не разбирал, но это был голос Мерфи, и он не был ни сердитым, ни злым, ни раздраженным. Он был таким же, как смех Эмори, путавшийся в волосах Беллами — счастливым. А она не сбивалась с ритма, хотя он чувствовал руки Мерфи, ласкающие ее, — было слишком тесно, и не задевать друг друга никак не получалось. Беллами и сам не смог бы долго оставаться в стороне на его месте.              Только бы она не остановилась, только бы не сбилась, оно слишком близко, не надо, не останавливай ее!              Мерфи никого не останавливал, ему было не до того. Даже за своим собственным шумным дыханием с несдерживаемыми стонами Беллами слышал, как тот сбивчиво дышит. Хотелось ощутить снова эти рваные вздохи на своей коже, снова почувствовать тяжесть его руки на своем теле, и было все равно, как это будет выглядеть, и наплевать, что выдохнутое им «Джон!» звучало почти умоляюще, и наплевать, что тот наверняка не отзовется... Но по сжатым бедрам Беллами вдруг скользнула рука — и это была не Эмори — и настойчивые ласковые пальцы нашли яички. Хватило пары нежных, но уверенных их движений, чтобы его накрыло, и он выплеснулся с прерывистым — не хватало воздуха — стоном.              Все это было слишком внезапно, слишком тепло и слишком открыто...              — Иди сюда, — разобрал он позади слова, обращенные не к нему, и Эмори, напоследок прижавшись и слегка коснувшись губами плеча, отодвинулась.              Беллами должно было быть неловко, но почему-то было хорошо и хотелось просто быть рядом. Когда получилось нормально вдохнуть и легкая томная дрожь в руках утихла, он повернулся к ним, уже полностью занятым друг другом. Теперь он точно должен был бы почувствовать себя лишним, но не чувствовал. Может потому, что Эмори повернула голову и смотрела темным влажным взглядом, словно притягивала. Может — потому, что рука Мерфи с напряженными венами, на которую он опирался, оказалась рядом, и когда Беллами коснулся ее губами, Мерфи не возражал. Можно было бы подумать, что он просто слишком занят, чтобы реагировать на такую мелочь, но когда ладонь Беллами легла на его спину с заметными шрамами и пробежалась от шеи до поясницы, он чуть слышно ахнул, прогнулся под рукой, и тут же выпрямился, подставляясь под ласку. Каждое новое поглаживание в такт их движениям вызывало новый вздох удовольствия, и Беллами совсем осмелел, перестал опасаться, что мешает — придвинулся еще ближе, почти вплотную, чтобы доставать рукой не только его спину, но и бедра, и ягодицы, и ноги Эмори, стискивающие Мерфи — она тоже принимала ласки Беллами с энтузиазмом, слегка постанывая от прикосновений.              Чувствовать под рукой и всем телом их обоих было необыкновенно. Никогда раньше он не испытывал такого чувства, хотя в постели втроем был не впервые. Но впервые не валялся рядом, лениво наблюдая, а стремился довести до оргазма тех, кто был с ним, когда самому уже ничего не было нужно. Ничего, кроме того, чтобы Эмори вот так вскрикнула, выгибаясь под их с Мерфи руками, ничего, кроме того, чтобы в этот самый момент скользнуть ладонью по пушистым ягодицам Мерфи и почувствовать, как их сводит наслаждением, и ничего, кроме того, как сам Джон в последний миг вдруг ткнулся лбом не в Эмори, а в плечо Беллами, тихо выдохнув слово, значение которого дошло не сразу. Только спустя несколько мгновений, успокаиваясь, обнимая Джона, уже спрятавшего лицо в волосах Эмори, он вдруг осознал, что тот произнес: короткое, тихое и непривычно уютно звучащее — «Белл».              Он никак не мог остановиться, поглаживая Джона по спине, когда наткнулся на точно так же ласкающую его руку Эмори. Беллами нестерпимо захотелось сказать ей «спасибо», но нарушать тишину было как-то некстати. Недолго думая он поймал ее ладонь и благодарно сжал. Не сразу понял, почему девушка так замерла, не сразу сообразил, почему теперь в ее темном взгляде из-за плеча ничего не замечающего Мерфи вспыхнул почти испуг. Дошло постепенно — под его пальцами была та рука, которую Эмори обычно скрывала под повязкой. То-то на ощупь странноватая... Повинуясь внезапному порыву, он приподнялся, потянулся через Джона, склонился к ней и осторожно, словно боялся сделать больно, поцеловал вздрагивающие пальцы-веточки. Кожа оказалась нежная, шелковистая, хотя выглядела шершавой, и пахло от нее, как и от самой Эмори, травой и туманом.              Эмори тихонько всхлипнула, под грудью Беллами тревожно шевельнулся Джон... И вдруг на него накатило ощущение времени, которое, кажется, остановилось с ночи, а теперь побежало вперед с удвоенной скоростью. Очень не хотелось прерывать блаженное погружение друг в друга, лежать бы так до ночи, а ночью продолжить... но реальность уже напомнила о себе, и ощущение утекающих с каждой минутой шансов на выживание не позволяло больше утопать в любви и покое.              Он нехотя выпустил руку Эмори и выпрямился.              — Нам пора, — сказал как можно тверже, и обрадовался, что голос звучал ровно и достаточно уверенно.              Мерфи тоже перевернулся и сел, встряхиваясь и собираясь на глазах.              — Напомни, куда мы так спешим?              Беллами вздохнул, встал, уже не стесняясь — чего уж теперь, склонился к одежде, выбрал свою, остальное аккуратно сложил и вернулся, протягивая вещи Мерфи. Дождался, пока тот возьмет, и быстро оделся сам.              — Через полгода здесь все будет сожжено радиацией от десятка плавящихся АЭС, — бухнул он без предисловий. — Если мы не придумаем способа спасти всех. Часть людей должна пойти на остров, чтобы попытаться узнать больше о ситуации, остальные останутся превращать Аркадию в гору Уэзер. У нас ни черта нет времени.              Если Мерфи и был шокирован новостью, он этого никак не показал. Молча и так же быстро оделся, коротко поцеловал встревоженную Эмори и жестом позвал Беллами наружу.              Пока они наслаждались друг другом, солнце уже совсем встало, туман рассеялся, роса почти высохла, становилось и правда теплее.              — Не воображай, что она теперь одна из твоих пассий, — буднично сказал Джон, когда они вышли. Беллами удивленно на него уставился, а тот продолжал, не меняя интонаций: — Эмори останется с нами. И если мы не найдем способа, как спасти всех, ты спасешь ее в любом случае, в Аркадии или где вы там сделаете убежище. Только так мы вам поможем.              Беллами вздохнул. Все было правильно, хотя и немного холодно и больно после всего. Но Мерфи не был бы Мерфи, если бы не расставлял все точки над i сразу.              — Джон... Я знаю, что мое слово тебе пустой звук. Но у меня других гарантий нет. Я обещаю.              Мерфи смотрел в упор, и вот теперь чувствовалось, что он вовсе не спокоен.              — Не пустой, — сказал он наконец, и Беллами вздрогнул. — Твое слово для меня никогда не было пустым звуком. Просто ты мне никогда его не давал.       — Может, мы и спешим, — сказала от входа уже полностью одетая и причесанная Эмори, в которой что-то было не так, но Беллами никак не мог понять, что именно. — Но давайте мы хоть поедим перед тем, как идти?       — Конечно, — бодро отозвался Мерфи и легонько подпихнул его плечом. — Пошли, тебе после вчерашнего точно не помешает поесть как следует.              Уже ныряя в почти домашнюю полутьму пещеры, Беллами понял, что было не так в Эмори. Точнее, как раз «так».              На ее левой руке больше не было повязки.