Ты слышишь?

In the jungle Welcome to the jungle Feel my, my, my serpentine I, I wanna hear you scream (Guns N’ Roses «Welcome to the Jungle») - Отабек приезжает на неделю. Когда Юра это сообщил, у Никифорова на лице выразилось слишком много эмоций. И «сподобился наконец-то зятёк навестить нашу кровиночку, что ж он, гнида бессердечная, столько ждал», и «юная любовь – это так прекрасно, ща уроню свою скупую слезу, которая у меня – чисто бриллиант, любуйтесь, смертные!» А потом на лице появилась настороженность. - Юр… А зачем ты это мне говоришь? - Потому что он будет жить у вас, - категорично заявил Плисецкий. И это не вопрос, а констатация факта. - С чего это вдруг? - Потому что я живу с Лилией и Яковом. Площадь там, конечно, позволяет, но представь, как Лилия отреагирует. - Ндааа… - протянул Виктор. - Да и положить его некуда… Разнообразных посылов на лице Виктора стало ещё больше. Самый очевидный: «Некуда положить, Юрочка? А зачем тебе его особо куда-то класть?! Да даже если было бы куда, вы всё равно в одну кровать ляжете, не может быть иначе. Дело молодое, а зачем иначе он вообще приезжает? Ах, ну да, ваша дружба. Но секс дружбе не помеха, вот посмотри на нас с Юри, как мы хорошо дружим». То, что Витя промолчал, было сущим геройством с его стороны. - А что Яков говорит? Юра вздохнул. - Яков пока ничего не говорит. Он не в курсе. - Ах вот оно что… Ромео и Джульетта, значит? Хотя нет, это уже какие-то шекспировские сонеты. - Витя, блядь! - Виктор, это он тебя сейчас назвал или это просто выражение настроения? – поинтересовался подъехавший к ним Кацуки. Вид у него был уработавшегося на славу человека, он вытер рукавом подбородок и с любопытством воззрился на парней. - Второе! Он уже своё отблядовал… - уже тихо буркнул Юра. Снова повысил голос: - Кацудон! Отабек поживёт у вас с недельку? Юри посмотрел на Виктора. У Виктора в глазах намечалось пожарище. - Хорошо, - ответил Юри. – Хотя вчетвером будет тесновато. - Вот ты сейчас Маккачина или Юру за четвёртого посчитал? - Почему это – меня? – спросил Плисецкий. Ему не очень-то хотелось выслушивать, почему. - Ну, ты же будешь приходить к нему, - пояснил Юри. - Разберёмся, - уклончиво мотнул белокурой башкой Плисецкий. - Только Якову сообщи всё же. Скорректируете расписание. Покатаетесь в парном… - вёл свою назидательную речь Никифоров. - Иди нахуй. Я ж не ты. - Это пока ещё открытый вопрос. - Витя, блядь… Юри бросил на него такой взгляд, что Плисецкий невольно оборвал сам себя, пусть ему и хотелось сразу переключиться на препирательства с японцем в плане «Ты мне не мамка и не Лилия, чтоб я при тебе не матерился». Отвлёк сигнал телефона. Только Юра собрался открыть сообщение… - Кто у тебя там на экране блокировки? – навис с высоты своего роста Виктор, слегка щуря пепельные ресницы. Юра закатил глаза. - Что за родительский контроль?! - и с возмущённой миной подставил телефон прямо к носу любопытствующего не в меру Никифорова. Виктор отвёл его руку на расстояние, чтобы было удобно смотреть на экран. Там фото Отабека: селфи на фоне стены Цоя на Арбате. - Ясно-понятно. Уже в Москве, значит. - Значит. - Ну и ехал бы ты к нему. На нейтральную территорию. - Не нейтральную... Там дед. Там его территория. - Всё. Понял. Никаких вопросов. Веди к нам своего… друга. *** На перроне они сталкиваются взглядом и Юрка хочет бежать-кидаться на шею. Отабек улыбнулся, уронил на землю сумку и раскинул широко руки. Типа, я всё понял, davai. Юра рванул, запрыгнул на него, обвил ногами. Отабек покрепче деда будет, он только рассмеялся и притиснул к себе. Юра чувствовал его скулу, соприкасающуюся с его щекой, и услышал мягкое «Я скучал». Хотелось поцеловать, но вокруг полно людей. И так в проявлениях чувств они уже перебрали. Он слез с Отабека, ворча, что, мол, они не во Франции, хватит. - Ну уж, Франция… При царизме и русские неплохо лобызались при встрече. - Ну, тогда Никифоров живёт, как при царизме. Хотя он такой 24/7. То «Сударь, вы – гондон, сейчас я вам перчаткой по щам надаю», то «А поедемте в номера! Где мой цыганский хор с медведЯми?» - Это очень неудобно, что я к ним вломлюсь? - Это нам будет неудобно, а эти два придурка счастливы, что можно за нами следить и обсуждать новости прямо с места событий. - Мне всё равно. Главное – видеть тебя время от времени. Лучше – всё время. Юра одарил его благодарной и радостной улыбкой, потащил за собой – за руку, но пытаясь спрятать лицо, по которому всё было слишком ясно. Виктор с порога подтвердил всю выдуманную ими мифологию: завёл в квартиру, облобызал в обе щеки, как родного, нежно пеняя Отабеку на то, что тот так долго собирался, можно подумать, они вот все трое только его и ждали, жизни не видели. Маккачин встал на задние лапы и упёрся передними в них, тоже захотел пообниматься, видимо. Юри пригрозил накормить всех в зоне досягаемости, в том числе и Юру, который что-то похудел. Виктор всплеснул руками, сказал, что Юра «СОВСЕМ ИСХУДАЛ в ожидании». Юра вспылил, началась свара. Маккачин лаял. Юри посмотрел на это всё, быстренько их раскидал: «Витя, помоги мне на кухне, а вы… Вы пока побегайте по квартире». - Такое семейное гнездо, - поделился Отабек, когда они с Юрой «бегали по квартире». То есть он приглаживал волосы перед зеркалом, а Юра старался на это сильно не залипать, устроившись на подлокотнике кресла. - Свили, голубочки. Кацудон привёз с собой уют, а дизайнерская мебель тут и так была. Отабек посмотрел на его отражение в зеркале. Повернулся, подошёл и поцеловал, без всяких к тому предпосылок. Сгрёб одной рукой за шею, затянул в глубокий и горячий поцелуй. Уже через секунду Юра почувствовал его язык у себя во рту. Юрку как вырубило – ну ничего же не предвещало, что, так сразу? Если бы Алтын его сейчас отпустил, скорее всего он так бы и откинулся назад без чувств. - Да, я понял, ты действительно по мне скучал, - выдохнул Плисецкий, ткнулся лбом в грудь Алтына. Тот заботливо и любовно обхватил ладонями его голову. Почти невесомо поцеловал в макушку. В квартире было настораживающе тихо. - А они часом не подслушивают, не? – спросил Отабек, стараясь подавить некоторое смущение, звучавшее в нервном таком, тихом смехе. Его так и разбирало, крыло от того, что наконец свершалось то, чего они так долго хотели. - Скорее всего, они сейчас напряжённо решают, стоит ли нас позвать или оставить наедине, – пояснил Юра. В ответ на его вопросительный взгляд Отабек кивнул: - Идём, проверим. Виктор с Юри сидели за накрытым столом и что-то взволнованно обсуждали. - О чём вы тут? – сходу решил брать быка за рога Юрка. - Размышляем, а не сгонять ли нам в Японию. - По горящей путёвке, что ли? - Ну что-то вроде… прополем Юриной маме огород… - Окстись, Виктор, какой огород?! – Юра плюхнулся на стул и взялся за ложку. – Сидите уж тут. Я ценю ваш… благородный порыв, но я не хочу, чтоб по приезду вы потом орали, глядя на срач в квартире. Юра с Отабеком переглянулись. «Неделя уединения. Одни целыми ночами». Юра представил. «Нет. Бля, пиздец, НЕТ». К такой перспективе он готов ещё не был. Из «мы дружим, ну, поцеловались пару-тройку раз» сразу сигать в разгар медового месяца не было охоты. Отабек перевёл взгляд на тарелку. Юра понимал, что тот примерно о том же думает. «Нет, действительно. Нахуй». *** У Якова были вопросы, но основная их часть, минуя Плисецкого, досталась Виктору. Он требовал отчёта, что происходит, но Виктор был глубоко убеждён, что тот по-настоящему, в глубине души, не хочет знать всей правды. Хватит с него того, что вся правда в лице самого Никифорова и Кацуки целыми днями маячила перед его глазами. Поэтому Виктор его уверил, что всё в порядке, мальчики просто очень сильно дружат и давно не виделись. К тому же, ещё ничего не говорило о том, что это не так. Виктор вообще тащился от возросшей общественной нагрузки. Фигурист, тренер, без пяти минут супруг, а теперь ещё главный консультант по гейским вопросам на дому. Юра начал слать ему фотки со шмотками и вопросами, надел бы он такое на встречу (читай: свидание)? Виктор отвечал: без сомнения, да, самое оно, надевай, тут твоя мечта уже вся заждалась, перемыла всю посуду и даже выгуляла Маккачина. Юра же являлся в прикиде на порядок проще и ядовито так благодарил: да, Витя, ты мне очень помог в выборе одежды. Раз ты одобряешь, значит, слишком по-пидорски. С другой стороны вопросы пошли от Отабека, который поначалу молчал как партизан, а потом стал корректно так, словно бы ему не важен ответ, спрашивать. Вот что подарить парню? Цветы – это как-то… - По-пидорски? – ржал Виктор сам с собой. - Нет… Просто… Зачем ему цветы, если после соревнований стабильно охапка каждый раз? Тоже самое с плюшевыми котами. Виктор в этот момент опирался на подушку в виде суши. - Я тебя понимаю. А у тебя всё в медведях дома? - Ну да. - Медведи в кожанках? - Только один. А это?.. – Отабек вежливо кивнул на подушку под локтем Никифорова. - Это? А это Юри. Тоже от фанатов. В качестве приданого. "У меня приданое, новое, не дранное", – произнёс Виктор нараспев и захохотал так, что Маккачин, дремавший до этого на полу рядом, удивлённо поднял морду и посмотрел так, будто констатировал, что у хозяина крышак поехал. - Да, проблема, - сказал Виктор, отсмеявшись. – Цветы – по-гейски, кольца – рано. И ещё более по-гейски. Могу посоветовать только какую-нибудь атрибутику с анималистическим принтом. Эту склонность Юрочки, я так полагаю, ты заметил. - Сложно не заметить. - Ну и вариант с чем-то плюшевым я бы не стал отметать. Не хочешь дарить кота – выбери медведя, пусть он ему напоминает о тебе. Взрослые подарки и поступки от вас никуда не денутся. - Спасибо за совет. - Вам – всегда! Отабек не понимал, почему он ещё не лежит на кушетке, как на приёме у психиатра. А Виктор не сидит в кресле в вырезанном из штор галстуке. Юри свою лепту в совещания не вносил, отнекиваясь и объясняя отказ от участия в этой доморощенной версии «Давай поженимся» разницей в менталитете. - Я сделал подарок Виктору. Видишь, чем это обернулось? Отабек со значительностью кивал. Странно, обстановка в доме царила на удивление расслабленная и дружеская. Стабильно сияющий и пользующийся своим обаянием направо и налево Никифоров поубавил сияние, будто бы полностью владея этой своей опцией. Или Отабек был слишком занят Юркой, чтобы вопиющая сексуальность Виктора могла отвлечь. То ли так на Виктора влияла семейная жизнь, кто его знает. С Юри так вообще было и спокойно, и комфортно, эдакое сердце местного умиротворения. Счастливая семейная жизнь ему шла, с пришедшими за последний год уверенностью и радостным настроем. Градус сексуального напряжение в квартире сбили в минус. «Что у нас на ужин? Кто пойдёт гулять с собакой? Кто пойдёт выносить мусор – камень, ножницы, бумага!» Задавать тупые вопросы, как Виктор ухитрился запасть на Юри, Отабеку было ни к чему, в конце концов, он видел «Эрос». А ещё он видел их совместное показательное выступление. Но сейчас страсть поулеглась. Или это они её ради юного поколения притушили? В третью ночь Отабек не мог заснуть и вдруг услышал за стеной стон. В первую секунду был порыв бежать – выяснять, что случилось, а то и вызывать скорую, потому что стон был как от очень сильной боли. Звук оборвался, словно стонавшему резко закрыли рот, и тогда до Отабека дошло. Бросило в жар от смущения. Ему казалось, что он стал причастен к чужой тайне, к чему-то запретному, интимному, что старательно прятали за закрытыми дверями. Он вновь опустил голову на подушку. Она показалась неудобной, комната - слишком душной. А постель – слишком широкой для одного. Утром на кухне хозяйничал Виктор, бодрый и довольный, по впечатлению – влюблённый во весь мир. Потом из спальни выбрался Юри, порядком измотанный, сонный и расслабленный. Затраханный, понял Отабек и уткнулся в кружку с кофе, раздумывая, как продолжать прямо глядеть им в глаза. Внешне его самообладание оставалось безукоризненным, а невольный румянец – это всё разливающееся тепло от кофе, правда-правда. Только и всего. Виктор распространялся о культурной жизни северной столицы, настаивал, чтобы они хоть маленько к ней приобщились, а не только оттирались по подворотням. - Я всё понимаю, вам ничего не интересно, только «я, ты, мы с тобой», джинсы порезаны, лето, но нужно же как-то просвещаться, а не только хуи пинать на каникулах. Отабек не спорил. Он посматривал на молчавшего Юри, на то, как он улыбается, легко, едва уловимо. На мягкий взгляд карих глаз, ласкающе скользящий по Виктору. Вот сейчас встанет, подойдёт к нему, привалится к спине, обнимет за плечи. Макнётся лицом во встрёпанные волосы, поцелует в шею… Легко было представить. Но Юри не двигался с места, и лицо его было таким умиротворённым, как на картине – как сквозь окутывающую лёгкую дымку… Отабек смотрел на это и думал, что ему надо бы возвращаться попозже. Решительно так попозже. А то и вовсе под утро заявиться, с бутылкой и гитарой с последней целой струной за плечами. Где ваши хвалёные белые ночи, когда они так нужны? А белые ночи только-только сошли на нет. И так же, как эти русские в своё время привезли с собой в Японию снег в апреле, с прибытием Отабека воцарилась жара. Юра снимал с плеч толстовку и повязывал на пояс, ворчал, что погода ебанулась. Отабек передал ему заветы Никифорова в плане приобщения к культуре, Юра, поинтересовавшись, надо ли это ему и услышав утвердительный ответ, пообещал: сделаем. Ну что ж, «Мы будем петь и смеяться, как дети, мы будем трахаться на Невском проспекте». Тебе нравятся старые кладбища? Пошли, посмотрим. О, смотри, кот! А вот второй. И Юра занят больше котами, чем старинными надгробьями, сплошь в масонской символике. Площадь Восстания, ну что, чувствуешь дыхание культуры, пошли в «Castle Rock». Отабек почти силой заставляет Юру примерить футболку с логотипом Guns N’ Roses. Юра против и объясняет это тем, что «все тёлки такие носят». Отабек терпеливо объясняет, что девушкам по большей части нравится стилистика того периода, ну или Аксель Роуз в молодости. А Юра как из той эпохи, ему сам бог велел. Юра ворчит «Обстригусь нахуй». Отабек улыбается почти коварно и уверяет, что это не поможет. Светлые волосы уже легли на плечи, Отабек дружески треплет по ним, когда считает нужным. Юра тащится, но бухтит. Выходит из магазина уже в футболке, которую как надел поверх майки, так и оставил. Отабек, вышагивая чуть позади, сообщает его спине, что «если не понравится, можешь в ней спать». Юра косится на него и отвечает, что если он будет в ней спать, значит она ему понравилась. Город перенасыщен исторической памятью: в этом доме жил знаменитый писатель, в этом дворце - известный представитель княжеского рода, в этом ресторане отжигали великие князья, в эту баню Распутин ходил. На тёплой, нагретой солнцем брусчатке Дворцовой площади сидит молодёжь. Молодёжь жаждет общаться или просто наслаждаться теплом, всеобщим оживлением. Безмерное количество туристов. И волшебство долгих сумерек, петляющих прогулок, блуждание по переулкам и дворам-колодцам без края и конца. Провожая медленно уходящее солнце, они заболтались, полулёжа на поросшем травой склоне. Перед ними открывался вид на Михайловский сад, реку Мойку, а разговор неоднократно приводил к желанию пойти и утопиться в ней. Или, по меньшей мере, пойти охладиться. Или сбросить Юру, много ошарашивающего рассказывающего о себе. - Да. Он меня поцеловал. - Когда?! - Осенью ещё. На кубке Ростелекома. Аккурат после короткой программы, когда народ уже рассосался. - А ты что? - Так, успокойся! Я ему врезал. Орал чего-то в пылу... Но он ничего не понял, конечно. И не мой английский тому виной. Потом, я так подозреваю, ему Виктор популярно разъяснил за наше законодательство. Ну и от себя, конечно, вывел мораль. - Так, а почему я об этом узнаю последний? - Ну, мы же так шипели друг на друга с тех пор, вообще-то, несложно было догадаться, что у нас свои разборки, а? - Юр, у меня так себе с интуицией, я тонкие флюиды не улавливаю. - Тонкие! Это ж как бревно в глазу. - У него же невеста! - Невеста не помешала ему туманно намекнуть, что хорошо бы нам как-нибудь очень тесно познакомиться, ну хотя бы в его номере, к примеру. «Передо мной река, почему я ещё не волоку туда Юрку, не выбрасываю и не прыгаю следом? Интересно, он плавать умеет или он такой кошак, не любящий воду? Нужно бы спросить…» - Ты как хочешь, а я намерен его избить. Юра смотрит с пониманием, но головой качает неодобрительно. - Хватит с него. Дело прошлое. Он не бросит ради меня Изабеллу – я это знаю, он это знает. Победи его на соревнованиях, сделай мне хорошо. - Мне очень нравится твоя последняя фраза, скажи это ночью. - Всенепременно. – Тон весёлый и дерзкий, но глаза Юра опускает. Улыбка остаётся на губах, но он явно задумывается. Отабек тоже. После этого признания от сердца отлегло. По крайней мере, стали понятны некоторые вещи, которые до разговора вызывали смутную тревогу своей необъяснимостью. Напряжение между Юрой и Джей-Джеем было заметно, но характер этого напряжения упорно избегал определения. Это была своеобразная смесь из соперничества, неприятия, непонимания, интереса и страсти, вобравшей в себя много из любви и ещё больше – из ненависти. - А что, я бы с ним встречался, - говорит Отабек неожиданно, смотря на отражение густой синевы в воде. Юра вытаращивает изумлённые глаза. – Трахнул. А потом бы бросил. И посмотрел, как это на его катании отразится. Юра сначала ржёт, а потом резко хватает друга за плечо. - Не общайся с Витей, он тебя плохому научит. - Почему ты сразу его приплёл? - Это его почерк. Манипулирование и потом наблюдение: «ну как шарахнуло чувака, как он теперь выберется из того дерьма, куда я его завёл». - Виктор счастлив в любви. - Это потому, что его угораздило влюбиться в ещё большего ебаната, чем он сам. Пусть это звучит нереально… - Они такие… Ну, ты сам знаешь. - Знаю. Выходи от них на балкон подышать, мой совет. Когда совсем передоз будет. Когда возможные свидетели исчезают из поля зрения, Юра долго зацеловывает Отабека, потому что смысл просто лежать в травке?.. Распущенные Юркины лохмы щекочут Отабеку лицо и шею, он зачёсывает их назад пальцами и удерживает лицо парня. Касается пальцами его щёк, краешков губ. Он возвращается поздно, по ощущениям его как изгваздали и обваляли в траве. Оглядывая себя в большом зеркале прихожей, он приятно удивлён, что визуально всё не так потеряно и даже генеральная стирка не грозит. Ванная, кстати, занята, оттуда шум душа и жизнерадостные распевы Виктора. Юри спрашивает, как Юра. - Хорошо. Узнаём друг о друге… всякое. - Ну так это же прекрасно! - Не всегда так кажется. - Лучше сразу всё прояснять. - А это – да. Виктор поёт «В Питере – пить» и звук воды не может заглушить это. - А если начать жить вместе, сюрпризов и открытий становится ещё больше, - добавляет Юри. Цепляется взглядом за шею казаха. Тот замирает – а ну как засос? – У тебя тут прицепилось… Это трава. - Привет с полей. Отабек снимает футболку, травинки осыпаются, будто человек из тайги пришёл, а не на травке в городе-миллионнике полежал. - Сейчас, Виктор выйдет – постираем. Виктор, пунктуальный, как скорый поезд, шарахнул дверью ванной. - Вэлком! – жестом солиста балета указал он путь к освободившемуся помещению, из которого валил влажный пар. Полотенце упало к его ногам, будто ждало первого неосторожного жеста. Отабек воззрился на барское тело, мысленно ругаясь на казахском. Юри швырнул халатом в лицо благоверного, ругаясь по-японски. Отабек подумал, что будь бы здесь Юра, от него прилетело бы его обычное «Витя, блядь!» Пора бы им уже всем привыкнуть. А Виктору - перестать мучиться и заказать скульптурный портрет в натуральную величину. В обнажённом виде, в античном духе. Запечатлеть для потомков совершенные формы, красоту духа и свою эпичную задницу. Ночью Отабеку снится какая-то порнуха, что, в общем-то, до того легко объяснимо, что не удивляет. И порнуха эта при участии обладателя эпичной задницы, его любовника в режиме «Эрос моуд он», растрёпанного и странно опытного Юры, по-кошачьи гнувшего спину, ползущего к нему и тягуче облизывающего его в тех местах, куда в реальности они и руки-то свои ещё не тянули. А потом в разгар непотребств откуда-то появился Попович в образе колдуньи и выбросил Отабека за гладь зеркала, и оставил на веки вечные в зазеркалье. Стало страшно, они с Юрой видели друг друга и не могли коснуться через холод и твёрдость преграды. Отабеку показалось, что он проснулся от ужаса и одновременно от того, что охренел от таких переходов. Потолку в комнате, которую ему отвели, он мог бы многое поведать разочаровывающего. *** На тренировке Виктор с Юри выслушивают от Якова много нового о своём поведении и образе жизни. Финал пламенной речи: «Хотели сбежать в свою Японию? Вперёд и с песней! И казаха этого с собой заберите!» Конечно, за атмосферу гейства ответственны только они вдвоём. Это хитроумная Мила вполне официально смоталась на пару недель в Италию и не отсвечивает. - А если бы Мила была здесь, она бы ещё и флиртовала с Алтыном, только этого нам не хватало, - уже после головомойки предполагает Виктор. - Может Яков-сэнсэй тогда бы успокоился? Решил, что ни у кого ничего серьёзного. - Ммм, Юри, ты демонстрируешь наконец восточную хитрость! Идея хороша, но Юра не поймёт. И Сара не поймёт. Будет драма, драка и очень много трагических тем в выступлениях в будущем сезоне. Зритель узевается. А дома их встречает ужин, который сготовили вдвоём Алтын и Плисецкий. Во время готовки переругались и помирились. Судя по всему, очень бурно и прямо в процессе мытья посуды. Плисецкий уж очень мокрый, причём как-то неравномерно. И с банданой на голове, явно заимствованной у Отабека. Чтоб волосы при готовке не мешали. Виктор прикидывает, было ли у них тут что-то серьёзное. Отмечает взгляд Отабека, отслеживающий перемещения Юры. Прям охотничий такой взгляд… И Юрин беспечный вид, полный похуизма. «Нет ещё. Чёрт, фигню творят они, а стыдно мне». - Красота! Отабек, где наш бешбармак? - Бешбармака нет. Есть самса. - При условии, что Юрка пирожки жрёт, как не в себя, ты для него – идеальный спутник жизни. - А ещё мы суши сделали. Только рис клейкий, как падла, поэтому получилось так, как получилось, - объясняет Юра. Юри, глядя на суши, долго смеялся. А потом много извинялся, говорил, что это так грубо с его стороны. - Расслабься, Кацудон, - милостиво отмахнулся Юра. – Видишь, Виктор ржёт и никаких тебе «Извините, так получилось». Никифоров пытался объясниться сквозь смех: - Меня завораживает интерпретация «Адской кухни» в вашем исполнении. Кажется, основной ад разгорелся у раковины. Или в ней? Взгляд Отабека сразу скатился куда-то в сторону. Юра задохнулся от возмущения, но выражение стыда само ответило «да». - Я не возражаю, - продолжал Виктор беспечно. - Конструктив кухни вообще рассчитан на… Плисецкий хотел что-то сказать, но вместо этого обратился к японцу: - Боже, Юри, как ты его терпишь?!! Виктор, который в этот момент, не слушая особо, чего там оправдывается юное поколение, одним махом заглотил полбанана. - А, всё. Понятно! – Юра откинулся на спинку стула. Виктор с переполненным ртом начал что-то мычать, но Плисецкий его остановил. – Можешь не отвечать. Это был красноречивый ответ. Отабек, уперев лоб в кулак, тихо ржал. Из него за полгода столько эмоций не вытянули окружающие, сколько эта троица за последние дни. *** Юра вцепился в его руку, сжал до боли. - Тихо! Ты слышишь? Отабек не слышал ничего, кроме его голоса, его дыхания. Юра замер под ним, напряжённо вслушиваясь. - Юра, спокойно… Они сюда не войдут. - Ты уверен? Отабек уверен, что всё, что сейчас происходит, было частью вселенского замысла по доведению его до нервного срыва. За ужином ничего не происходило, ну, разве что Юра увлечённо пинался под столом. А потом прижался коленом к его ноге. Впрочем, ничего криминального. Когда они слиняли к нему в комнату, Виктор и Юри даже головы не повернули в их сторону. А в комнате Юра сам уселся на кровать, выжидая, когда Отабек последует за ним. Тот послушно сел рядом. Сплелись пальцами. Встретились губами. Их сближение приводило к тому, что Юра с каждым днём целовался всё лучше, что ж, им нравилось тренироваться. Вот уж Яков эти «тренировки» не одобрил, если бы узнал… Вжав Юру в кровать, Отабек задрал на нём футболку. Стоило прихватить зубами кожу на груди, потом ниже, на животе, у Юры вырвался короткий оборванный звук, такое испуганное мяуканье – звук стегнул по нервам, захотелось услышать больше. Дать больше удовольствия, может быть стыдного, может быть вкупе с болью – неизбежной. Потому что он хочет беречь его, ласкать, нежить. На деле же – хрен там был. Юра не давался. Он то льнул к нему, целовал жарко, бессовестно вылизывал рот, шею, именно так, по-кошачьи, как во сне Отабека. То вдруг обрывал ласки, замирал, останавливал его, отводил руки и мотал белобрысой башкой: нет, нет, не сейчас. Не здесь. Это было ожившим бредом. Это было почти жестоко. После такого упрямого отпора – распалять вновь, тереться, двигаться навстречу тонким, гибким и, как выяснилось, весьма отзывчивым на прикосновения телом. Отабек чуть не ёбнулся. Отабек чуть не кончил. Отабек понял, что либо он Юрку сейчас выебет без согласия, либо тот выебет его мозг. Впрочем, уже… - Уходи! – Алтын держал его на расстоянии вытянутых рук. – Так, серьёзно… - Юра не слушался, норовил увернуться и вновь оплести руками, ногами. Доверчиво потёрся щекой о плечо Отабека. – Юра! Юра ржал. Подленько так хихикал. Куснул за шею. - Юра, блядь!.. Отабек без зазрения совести скинул его с кровати. И сразу же пришёл в себя, зачем так резко, какого чёрта он делает… Уставился на валяющегося на полу Юрку – что он, злится? Обиделся? Юра ржал. Беззвучно, искренне и, похоже, получал искреннее удовольствие от происходящего. - Юра, ты хочешь, чтобы у меня крыша поехала? Плисецкий уселся на полу. «Моя ты кошара». - Нет. Просто… - Что – просто? - Не хочу, чтобы ты меня здесь... брал. Отабек только брови поднял. Юра пояснил: - Нет, ты представь, какого выходить заёбанным из комнаты и первое, что видеть, это рожи этих двух придурков. И выслушивать: «Ну как прошло? Как ощущения? Как долго?» и поздравления. И предложение обмыть потерю невинности. - Ты реально думаешь, что они на это способны? - А ты думаешь нет? Повисла тяжеловесная многозначительная пауза. Юра опять подался к парню. - Бека… Тот встал с кровати, начал собирать с пола Юркины вещи. - Бека, ну ты чего?! Казах с непроницаемой физиономией шагнул к Плисецкому, самолично натянул на того футболку, всучил кофту и намеревался вытолкать взашей из комнаты. Ни разу не смутившись и не засовестившись, Юра только бормотал: «Ну, Бека, ты чё? Что я сделал-то? Бека, ну зачем так сразу?..» и скалился в безупречной улыбке. Захлопнув за ним дверь, Отабек сразу же привалился к ней плечом. И правильно. Юра ломился с той стороны. - Бека! Бека?.. Ладно, хорошо. Увидимся завтра. Тишина. В дверь уже никто не ломился. Но Отабек всё равно прислушивался. - Я люблю тебя. Отабек замер. Что? Он ослышался или что? Звук шагов. Потом какое-то шебуршание и голоса, Юри и Виктора. Юра чего-то поржал и ответил им. То ли «идите нахуй», то ли «до свидания». Отабек же пытался понять, как это они приплыли к вот этому всему, и что ему теперь думать и чувствовать, когда его сначала так измордовали отказом, продинамили, а потом добили признанием в любви. Когда Отабек выполз из комнаты (по ощущениям – выполз, на деле – прошёлся бодрым шагом, держа спину ровно, а плечи – развёрнутыми) и добрался до кухни, туда к нему постепенно просочились Юри с Виктором. Юри сразу поставил чайник. «Уже привык: если нельзя забухать, можно налить чай», - объяснил он. Виктор сел молча во главу стола. Сообщил, будто бы между прочим: - Любовь на расстоянии – полное дерьмо. Отабек хмыкнул. - Она и без расстояния - говно. - Не рановато ли подводить итоги? – спросил Юри. - Это предварительные. - У вас там что, уже была короткая программа? – спросил Виктор. - Даже её не было. - Так, ладно, - кивнул головой Юри. – Какой-нибудь ещё итог? - Теперь ты подводи, - передал эстафету Отабек. Юри подвинул ему чашку. Смерил взглядом Никифорова, улыбнулся чуточку ехидно, но очень довольно. И сообщил доверительно, подаваясь ближе к молодому человеку: - Любовь – не такое уж и говно, как иногда кажется. И если забить на некоторую дурь этих русских мужиков, и научиться лавировать между их и своими интересами, можно даже неплохо жить. На кухню, клацая по паркету когтями, зашёл Маккачин, светя мордой: вот вы где. Никифоров сразу же потянул руки к обожаемой псине, Маккачин подошёл к взаимно любимому хозяину, ткнулся носом в подставленные руки. - Маккачин, скажи нам, трём тупым мужикам, что-нибудь существенное о любви. Пудель смотрел глубокомысленно круглыми, чёрными глазами. «Вы все трое – дебилы», - мысленно перевёл для себя Отабек. - Аф! – выдал своё мнение пёс. - Резонно, - согласился Отабек и почесал Маккачину голову. *** При встрече Юра сразу же спросил: - Всё хорошо? Отабек показал сразу два больших пальца вверх. - Да заебись. Юра хмыкнул скептически. Видок у него был тоже, кстати, не столь солнечный и безмятежный как обычно. И глаза уставшие, несмотря на сияющие шестнадцать. - Устал между мной и тренировками разрываться? - Да чё там разрываться? Нет. Просто… Спалось неважно. - Мне тоже. Едва приметный лёд в их отношениях таял, как не было. С утра было солнечно, а воздух, напитанный теплом, был влажный, и свет солнца шёл через лёгкую дымку. Вся эта солнечная благодать к четырём часам разразилась-таки дождём, хлынувшим внезапно, загнавшим их в арку ближайшего дома. Они почти не успели промокнуть, пока бежали сюда, но ветер был такой силы, что доносил брызги до них. И это при условии, что дом в этом месте был достаточно широким. - Блядь, как?!! – растеряв привычное самообладание, поражался Отабек. У него были мокрые волосы, мокрое лицо. – Что это за очевидное-невероятное явление? Юра только счастливо хохотал, разгорячённый бегом, возбуждённый этим резким порывом стихии. - Нет, ну что ты ржёшь? – Отабек всё ещё делал вид, что возмущается, но уже сам начинал улыбаться, глядя на него. – Вот, блин, весёлые каникулы: смешно сказать, обгореть в Питере. Промокнуть под крышей над головой. Юра весело толкнул его плечом в плечо. Хотелось целоваться, но сюда же под арку прибежали и другие люди, среди них были даже с зонтами. Но зонт сейчас вообще не помогал. Ещё и выворачивался под ветром чуть что. - Отабек! - Что? - Ты – классный. - Вот ещё комплимент, - проворчал парень, впрочем, не без довольства в голосе. - Нет, правда. Ты какой-то идеальный. Образцово-показательный. Таких больше ни в Москве, ни в Питере нет, ни, я думаю, в Казахстане. - Приезжай. Проверишь. – Отабек подумал. – Но проверять ты будешь, не отходя от меня дальше, чем на шаг. Юра смотрел мечтательно и влюблённо. - Заебал быть таким прекрасным. Перестань уже быть таким идеальным, а то сил никаких. А вот теперь Отабек задумался всерьёз. А потом глянул на Юрку сверху вниз, чуть прищурившись. И напел: - I can rule the world JJ just follow me I will break the walls Now look at me Сказать, что Отабеку понравилась Юрина реакция на этот перформанс – ничего не сказать. В первое мгновение у того было лицо, будто его обманули. Потом просто охреневшее, с открытым ртом и распахнутыми в ужасе глазами. Он очнулся и оттолкнул Алтына двумя руками. - Да ёбана!.. Бека! Какого хуя?! А потом засмеялся, обречённо и обессиленно. - Видимо судьба – любить дебила. Отабек, ну как ты мог? А ещё диджей. - Ты чё, я ещё серию авторских ремиксов на Джей-Джеевы песни запишу. Удивлю засранца! - Удивишь… К тому моменту, когда ты его удивишь, у меня сердце откажет от твоих «домашних заготовочек». - Юра… - Ммм? - Я хочу тебя поцеловать. - Подожди. Сейчас, дождь кончится. - А если он до вечера не кончится? - Придётся здесь. Пафосно. Под дождём. – Он посмотрел в просвет арки. – Не, слишком сильный. Перестанет. *** Юра привёл Отабека к Лилии домой. Под её светлые очи и Якова. Он с Алтыном были мокрые, словно сбежали со съёмок клипа, то ли «Я сошла с ума», то ли «Дожди-пистолеты». - Здрастье, - поздоровался вежливо Отабек. Лилия застыла, как Медуза Горгона, за секунду перед тем, как взглянуть в лицо встречному и обратить того в камень. Она, по-видимому, не могла решить, с чего начать: с воды, стекающей с них на паркет, или с самого факта пребывания Алтына здесь – причины кошмарной дисциплины Плисецкого и нехороших предчувствий Якова. - Мы попали под дождь, - туманно сообщил Юра, разуваясь, и плавно, без резких телодвижений тянул казаха за рукав, намереваясь скрыться в своей комнате. – Это Алтын. – Зачем-то представил он. - Мы в курсе. - Мой друг. - Мы знаем. - Мой парень. – Дурацкое настроение, когда хотелось творить фигню, дёрнуло Юру донести уже весь концепт. Яков выругался. Полез в карман, отдал Лилии пятихатку. У той на лице не было особого удовольствия, но такое злорадное «я-ж-тебе-говорила» отразилось в глазах. - Так я и думала. Хорош мальчик в балете – начинаешь опасаться… - Я плох в балете, - тихо сообщил Отабек. – Так что это не показатель. Яков устало заворчал: - Один Гоша остался… Ну достанется Вите, ох я его!.. - Да что сразу Витя? – подал голос Юра, забыв, что лучше бы помалкивать и не будить лихо. – Он тут не при чём! И Кацудон тоже. Мы до всего дошли сами. - Скажи ещё, своим умом, - предположила Лилия. На Отабека она смотрела очень критичным взглядом. - Да! - И мы же всё-таки пришли, - сказал своё веское слово Отабек. Юра благодарно сверкнул глазищами, подхватил: - А могли бы держать глухую оборону, окопавшись у Никифорова. С собакой, суши, гей-порно и всеми удобствами. Предоставив паре решать, радоваться ли им этому сомнительному преимуществу или нет, Юра утащил Беку за собой. - Вытритесь как следует! – крикнула вдогонку Лилия. – Сейчас полотенца принесу… И переоденьтесь. Заболеешь – сплавлю Никифорову, чтоб всех там перезаразить. Полежите в карантине – подумаете о жизни. А подумать не мешало. Отабек осматривал Юркино пристанище сквозь артистически раскиданный хлам. Среди групп и музыкальных исполнителей на плакатах, развешанных по стенам и на двери, встречались навязанные за полгода Отабеком, и это было приятно. - Извини за срач, я не планировал… что ты придёшь, - чуть смущённо объяснил Юра. Лилия принесла полотенца и сердито их вручила. Строго и мрачно посмотрела на парней и ушла. Отабек в принципе не представлял, как после такого можно делать хоть что-то непристойное в этом доме. «Мне что, Юрку в степь везти, чтобы уединиться? Трахнуть на закате, прямо на мотоцикле, да? Очень поэтично». Покрывало на кровати было откинуто, в его складках устроилась пушистая кошка. «Найди десять отличий», - подумал Алтын, но вслух спросил: - А почему простыни не в леопардовый принт? Плисецкий задумчиво нахмурил светлые брови, снимая покуда с себя одежду, вытираясь и промокая волосы полотенцем. - Хороший вопрос. Нет, это уже перебор! Представь на таком фоне… Такое блядство. - В вас здесь во всех что ли хороший вкус просочился? – риторически спросил Отабек. Подошёл вплотную, якобы помочь вытереть волосы как следует. По сути – тупо хотелось уже прикоснуться. Юре хотелось ещё больше: он притянул его к себе, обнял за голые плечи, ещё влажные. Весь Отабек тёплый, какой-то смачный – так и тянуло вцепиться. Юра поцеловал, напористо, уверенно, двигая ситуацию сразу на пару шагов вперёд. Они повалились на кровать – то есть на кошку, которая возмущённо заорала и драпанула из-под них, вспрыгнула на стол и оттуда уже смотрела дикими глазами. Отабек, расстёгивая на Юрке джинсы, спросил: - А то, что Лилия зайдёт или Яков – тебя не беспокоит? - Нет! – жарко выдохнул Юра ему на ухо, приподнялся, помогая стянуть с бёдер тесно прилегающие штаны. - То есть поддерживающие нас пидоры тебя смущают, а нормальные, постсоветские, критически настроенные граждане – нет? - Бека, давай подискутируем ещё щас, прям на моих недостаточно блядских простынях. – Юра отбросил назад волосы, смотрел жадно злыми зелёными глазами. Отабек поцеловал его, чтобы заткнуть. С этой версией Плисецкого - злой, ожесточённой – ему почти не приходилось контактировать. А теперь, пожалуйста, трахайся именно с ней. Когда тот кусается, ругается, шипит и не царапается только. Пока. Алтын разозлился: на себя, но ещё больше на него. Вчера был прекрасный вечер? Сегодня будет ещё лучше. Хочешь, чтобы я тебя скрутил и трахнул? Хуй тебе. Отабек выпрямился. Молча. Слез с Юрки. Расстегнул до конца свои джинсы и потащил их вниз. Потом трусы. Юра смотрел. Смотрел и краснел, сидя на постели. Когда Отабек толкнул его в плечо, заставляя лечь – он почти не сопротивлялся, только нервно поджимал губы. Невольно выгнулся навстречу, касаясь грудью к груди, прижимаясь животом, когда парень лёг сверху. Отабек качнул бёдрами, потираясь – Юрка отозвался дрожью. Глаза зажмурил. Смешной такой. И вздрогнул, распахнул глаза, когда Отабек коротко и больно поцеловал его, куснул за губы. Погладил его живот, словно успокаивая – тише. Двинулся рукой дальше, в пах. Сгрёб рукой мошонку, стал поглаживать член, медленно, ласкающе. Пристроил в руку оба члена, провёл грубее, разче – Юру выгнуло, он тихо выругался. - Нет же! Я хочу… - Юрочка, заткнись. Отабек предупреждал, что он будет решать, кто тут к чему готов. Юрка краснел и задыхался под ним, белобрысые лохмы разметались вокруг запрокинутого лица – Отабек куснул под подбородок, получил резкий, достаточно ощутимый удар по пояснице. Юра сунулся рукой между их животами – эту инициативу Отабек ему позволил, но на все угрозы и требования молчал. Не выдержав жалобной интонации и прорывающихся среди просьб стонов, зажал Юркин рот. Тот молча таращился на него. Чистый-чистый зелёный цвет глаз… Отабек смотрел на него нечитаемым взором и тихо, мягко произнёс: - Тихо! Ты слышишь? Юра весь напрягся, попытался мотнуть головой отрицательно. В глазах его была паника и непонимание: за дверью и правда кто-то или это такая месть за вчерашнее? А в коридоре точно кто-то ходил, пусть к ним и не стучались. Юра уже не знал, что хочет, чтобы Отабек перевернул его и вставил наконец, потому что хотелось до темноты перед глазами, или уже прекратил извращаться, длить и длить этот пиздец, это тяжёлое накатывающее удовольствие. Юра царапнул руку Отабека, толкнулся ему навстречу, поймал тёмный взгляд. «Давай. Давай уже…» Рука на лице держала плотно, прижимала голову к подушке. Напряжённое тело горело от прикосновений, поджимались пальцы на ногах. Когда подходила дрожь оргазма, ладонь скользнула с губ и Юра уже не почувствовал это, задыхаясь, и застонал в голос. Между ними было горячо, мокро. Сами они были загнанные, Юра таким парня только после выступления видел. В дверь стучались. Отабек уже целовал его несколько секунд, когда Юра это осознал. Вау. Мы, оказывается, не злимся. Мы целуемся. У нас всё заебись. Так и надо. - Проясни мне кое-что. - М? - Ты не будешь меня трахать до восемнадцати или как? - А это что было? – лениво спросил Отабек, едва-едва касаясь щекой его щеки. Такие едва уловимые скользящие прикосновения, мягкие, ласкающие. - Ты понял, о чём я! В смысле, проникновения… - У Отабека мелькнул интерес на лице: а как Юра сейчас сформулирует? Юра тотчас разозлился. – В смысле, в задницу. - Нет, ну почему же? Там видно будет. В дверь опять постучали. В коридоре вообще усилился шум. - Юра! – позвал голос Якова. Парни переглянулись и молча воззрились на дверь. Потом Юра откашлялся и спросил: - Да? - Там Витя и его… короче, Витя и Кацуки пришли. Вы на их звонки не отвечаете весь день, домой не явились… - Могли бы тебе позвонить! - Они позвонили. Узнали, что вы здесь, и припёрлись. - Зачем? Яков раздумывал недолго и вдруг вскипел: - Я НЕ БУДУ ЭТО ПОВТОРЯТЬ! Раздались его шаги по коридору и затихающие ругательства. Потом в дверь кто-то ритмично постучал, и зазвучал голос Никифорова: - Мальчики, ну нельзя так! Мы же беспокоились! Думали, вас бурей смыло. - В Неву, - добавил голос Юри. - Почему вы нам не позвонили? У вас всё хорошо? Юра заорал: - Всё, иди нахуй! - Смазка есть? Презервативы нужны? Только попробуйте без, я ж вас выебу… Голос Юри: - Витя, это дурацкая в таком контексте угроза. Полное театрального изумления: - Даа-а?! - АААААА! – не то простонал, не то проорал Юрка, откидываясь на подушку. Отабек засмеялся, уселся, поцеловал его в коленку. Лениво выбрался из кровати. Влез в найденные на полу Юрины домашние штаны, поднял полотенце и шагнул к двери, сообщая: - Я в душ! - Куда?!.. Стой, предатель! Отабек как ни в чём не бывало прошёл мимо Кацуки и Никифорова в ванную. Те проводили его взглядом. И медленно заглянули в комнату. Увидели Юру. - Только не это… - начал тот. Он как при замедленной съёмке видел, как они вдыхают, набирая в лёгкие побольше воздуха, перед тем как… - ЮРА! НУ КАК ВСЁ ПРОШЛО?!!