Тот день забыть сложно. Казалось, он мог бы стать переломным моментом в её жизни, когда снова всё могло стать на круги своя. Чтобы те времена, когда она и отец готовы были друг за друга глотки любому демону или даже богу порвать, навсегда затерянные в тропинах прошлого под названием «Ньюкасл», вернулись. Она надеялась на это. Хоть и боялась, что этот день может стать последним днём жизни Джона Константина.
Ранним утром они привезли его на мельницу Джаспера, будучи одержимым королём демонов Пазузу. Девушка безумно злилась на столь безрассудный поступок отца, но в то же время прекрасно понимала, что, если бы не Пазузу, инвунче непременно растерзал бы экзорциста ещё в подземных тоннелях. Когда жизнь висит на волоске, любой из нас пойдёт на всё, чтобы спастись. Эшли даже не знала, что бы делала сама в подобном случае — скорее всего, попыталась бы сразиться с инвунче, чтобы получить хотя бы мизерный шанс попасть в заветную Вальгаллу. Да вот незадача: Анна-Мари выстрелила в её отца, а в таком состоянии мало кто может дать бой монстру. Берсерки совершенно иное дело, но не простой человек.
Пока Анна-Мари вместе с Зэд искали иконы и всё, что им понадобится для изгнания демона, полубогиня стояла в стороне от всех. При виде отца, который вот-вот должен был прийти в себя после такого количества наркоты, у неё сердце невольно сжалось в липкий комок страха. Дочь Хелы прекрасно понимала, что, если этого гада не удастся изгнать… нет. Она не могла об этом думать. Не могла потерять ещё одного дорогого человека, пожалуй, самого дорогого в её жизни.
Когда экзорцист пришёл в себя, первым делом позвал Анну-Мари, из-за чего Эшли больно прикусила губу, изо всех сил держа себя в руках. Ей хотелось выть от отчаяния раненым зверем. Хотелось рвать и метать, уничтожить руной «Хагалаз» этого мерзопакостного Пазузу, чтобы впредь не смел лезть к её семье. Та сокрушительной силы буря, что поныне после Ньюкасла властвовала в её душе, словно волна, изо дня в день бьющаяся о прибрежные острые скалы, казалось, могла смести всё в радиусе мили, лишь бы избавить того, кто ей дорог, от мучившего его демона. Но, увы, увы. Экзорцист из Эшли не очень, в отличие от её отца, коим всю жизнь восхищалась. Полукровка лишь раздражённо теребила кольцо-череп на пальце. У неё был план, заключающийся в том, чтобы пронзить своего отца Соммандэфрихтом — мечом, что подарила давным-давно ей мать. Орудие не может причинить вред смертному, а вот демоны и монстры боятся этого клинка как огня. Пронзи Константина этим клинком, с ним всё будет в порядке, а вот Пазузу в жутких мучениях вынужден будет покинуть мир людей и только Сурт знает, как скоро он сможет оправиться после губительного воздействия меча из гьёлльской стали. Девушка была готова на всё, чтобы спасти своего отца, хотя и признавалась самой себе, что у данного плана была куча нюансов. Возможно, убийство демона внутри смертного лишь навредит самому демонологу, и он рискует умереть под столь серьёзным давлением. Нет, так не пойдёт. Но и бессилие сводило полубогиню с ума. Она не могла стоять в стороне, пока другие в состоянии помочь её любимому папе. И в числе этих людей была некогда обожаемая самой Эшли, а ныне, после её трусливого бегства из Ньюкасла прямо в монастырь, всеми фибрами души презираемая, Анна-Мари.
Полукровка не слышала, о чём Анна говорила с бывшим возлюбленным, да и не желала она это слушать. Да, раньше Анна-Мари во многом помогала её отцу, когда сама Эш была совсем маленькой. Но это в прошлом. Важно то, что происходит сейчас. Про себя Эшли обливалась ледяным потом, моля всех известных ей богов, даже этих сволочей-асов, чтобы те не дали Джону Константину умереть. Невзирая на их натянутые отношения, Эшли по-прежнему любила его и дорожила им. И от осознания того факта, что отец может не пережить этот ритуал, ей становилось не по себе.
Sator arepo tenet opera rotas.
Sator arepo tenet opera rotas.
Она повторяла мысленно наизусть заученный ещё в детстве заклинание-стих, которому её научил папа. Константин уже тогда понимал, что его дочь всегда будет в опасности, даже когда он рядом. Поэтому в детстве он старался научить её всему, что знал сам, чтобы в случае беды полубогиня могла дать отпор любой нечисти. Латинский палиндром, не поддающийся переводу на любой другой язык, зато способный отгонять злых духов.
Девушка мелко дрожала, хотя и пыталась держать себя в руках. Отец не должен видеть, что ей тоже не по себе. Ей было больно видеть его в таком состоянии, на грани гибели.
— Эшли, — к ней подошёл лучший друг её отца, дядя Чес. Полукровка подняла взгляд на обратившегося к ней, но лишь по одному виду Чеса, она поняла, что тот хочет её выгнать, из-за чего удивлённое выражение лица сменилось гневно-раздражённым — того и гляди, вцепится в глотку любому, кто посмеет её прогнать с ритуала.
— Нет, — твёрдо произнесла Константин тоном, не требующего возражений. Голубые глаза из-под нахмуренных бровей грозно метали молнии. Она будет до конца стоять на своём. Она должна присутствовать на изгнании. Должна быть рядом с отцом в трудную для него минуту. Эшли и после Ньюкасла, в самую жуткую минуту в жизни Джона Константина, не оставила экзорциста, и теперь не собиралась отказываться от своих намерений. — Я останусь.
Понимая, что договариваться по-хорошему бесполезно, Чес с тяжёлым вздохом потащил младшую-Константин под локоть за дверь. Не ожидавшая такого поворота полубогиня резко затормозила, упираясь, как только можно, пытаясь вырвать руку из крепкого захвата мужчины и шипя всякого рода ругательства в адрес названного дяди. В иной ситуации девушка не позволила бы себе такого грубого отношения к добряку Чесу, но не сейчас. Полукровка яро вырывалась, едва ли не крича:
— Не смей! Я останусь! Ты не имеешь права меня выгонять! — её голос срывался на грозный рык, а после и вовсе умоляющий стон. Эшли из последних сил держалась, чтобы не зарыдать, пока Чес пытался её вытурить за порог. Дочь Хель сделала очередную тщетную попытку освободиться, но Чес почти уже вытолкнул её за дверь, из-за чего Эш предприняла последнюю попытку, горестно взвыв: — Он мой отец! Я не могу его бросить! Пусти! Нет!
— Чес.
Эшли даже прекратила брыкаться в крепких руках лучшего друга её семьи, тяжело дыша и пытаясь привести голосовые связки в порядок. Чандлер удивлённо посмотрел на Джона — а голос принадлежал именно ему. Экзорцист, измученный и из последних сил борющийся с демоном внутри себя, тяжело дыша, приоткрыл глаза и посмотрел пронзительным взглядом прямо на друга. Его голос звучал надломлено, но в нём слышалась не только просьба, но и какое-то сожаление.
— Пусти её ко мне, — слабо попросил демонолог, с особой грустью смотря на оцепеневшую дочь. — Я сам с ней поговорю.
Стоило Чесу ослабить хватку, как Эшли поначалу оторопела, но в следующую же минуту, осознав, кто её зовёт и что, возможно, это последняя возможность пообщаться с отцом, рванула к экзорцисту. Девушка, вся дрожа от страха, — не демона внутри отца она боялась, а за самого Константина — опустилась на колени возле кровати, к которой приковали её отца.
Видя его в таком удручающем состоянии, полубогиня задыхалась от ужаса, хотя из последних сил держала себя в руках. Экзорциста била мелкая дрожь, борьба с демоном внутри истощила почти все его силы. Он дышал поверхностно и слишком тяжело, словно каждый вздох давался ему с огромным трудом, тем не менее, взгляд из-под слегка приопущенных век, что смотрел прямо и уверенно на полукровку, был по-прежнему его. Уж яростный взор Пазузу она сумеет отличить от неуловимого и всегда меняющегося взгляда синих глаз её отца.
Эшли вцепилась руками в края кровати, пытаясь сохранять прежнее спокойствие и хладнокровие. Каждой клеточкой тела она ощущала опасность, исходившую от одержимого демонолога, инстинкт самосохранения вовсю кричал внутри подсознания, приказывая ей бежать сломя голову, лишь бы держаться подальше от Джона Константина. Однако что-то пригвоздило её к месту, какая-то неведомая ранее сила не позволяла так трусливо и подло бежать от того, кто посвятил ей большую часть своей жизни. Противное ощущение угрозы боролось внутри с чувством любви и привязанности, а в голове, словно заведённая, звучала лишь одна песня на прекрасной латыни:
Sator arepo tenet opera rotas.
Sator arepo tenet opera rotas.
— Да, пап? — дрожащим голосом начала полубогиня. Ей было страшно узнать, что он хочет ей сказать, она даже
знала, что он собирается сказать своей нерадивой дочери. И Эшли не хотелось слышать эти слова из его уст.
Константин открыл глаза и посмотрел на дочь долгим изучающим взглядом. Дочь Хелы будто язык проглотила, сердце будто опалили огнём и бросили в уничтожающее всё вокруг пламя Муспельхейма. Она знала этот взгляд, догадывалась, что он ей сейчас скажет. И всё равно не желала слышать подобное.
Эш давно не видела такого взгляда от отца. Искреннее сожаление смешивалось с неким необъяснимым страхом, но что-то ещё было в этом взоре; то, чего она ни разу не видела после Ньюкасла. То, что не поддаётся объяснению. Тем не менее, экзорцист с твёрдой уверенностью смотрел на девчонку, заранее зная, что она будет упрямиться и просто так не откажется от своих намерений.
— Эшли, милая, — срывающимся голосом начал Константин. Было видно, что слова даются ему с большим трудом, он уже из самых последних сил сдерживал жестокого Пазузу. Однако, как бы силён ни был демон, мужчина всячески пытался загнать его внутрь, заставить его молчать ради одного — попрощаться с дочерью. — Тебе не следует присутствовать на изгнании.
Полубогиню будто окатили с ног до головы ледяной водой, внутри всё резко похолодело. Всё верно, отец не желает её видеть и прогоняет точно так же, как и до этого пытался её выгнать Чес.
— Неправда! — протестующе зашипела полукровка, нахмурившись. Костяшки рук побелели от напряжения и усилия, с коим девчонка впилась тонкими пальцами в край постели. Её бил озноб, страх за родителя пожирал изнутри голодным волком. — Я останусь! Ты не смеешь меня выгонять!
Константин тяжело вздохнул, устало прикрыв на мгновение глаза. Он знал, что Эшли слишком упрямая и просто так не уйдёт.
— Не будь глупой, солнышко, — со всей серьёзностью попросил экзорцист, снова устремив опечаленный взгляд на дочь. Нет, что-то ещё было, кроме печали, в этом взоре… горечь и немая мольба. «Но разве Джон Константин может переживать за кого-либо, кроме себя самого?» Внезапно его голос зазвучал тихо и глухо. — Я
знаю, о чём говорю. Я видел, что бывает, когда всё выходит из-под контроля.
Эшли прекрасно поняла, что он имеет ввиду. То, что тревожило все эти годы, самый страшный кошмар Джона Константина наяву, из-за которого он поныне себя винит — Ньюкасл. Полубогиня опустила голову, плотно зажмурившись и крепко стиснув зубы. По щекам молча потекли непрошеные слёзы, которые на этот раз она не смогла удержать.
Однако то ли экзорцист не заметил этого, то ли, скорее всего, решил не заострять на этом внимание — он почувствовал нарастающее отчаяние дочери, как своё собственное.
— Девочка моя, — ласково продолжал демонолог, даже не спросив, почему Эш плачет, что вообще по своей природе было нонсенсом — девушка никогда не показывала слёз, считая их проявлением слабости. Но также она забывала одно: отец должен знать обо всём, что тревожит и пугает его ребёнка. Перт. Руна тайны. Руна Эшли Константин. Многочисленные тайны, которыми та не желает ни с кем делиться. Невзирая на ласковое обращение к себе, полукровка даже не удосужилась поднять голову: она не могла просто так сдаться, не могла проиграть битву, даже зная, что всё равно её ждёт катастрофичное поражение. Хоть Джон никогда в этом не признавался, но за это он больше всего гордился своей дочерью — она так же, как и он, никогда не отступится от своего. — Прошу тебя, послушай меня на этот раз. Я не хочу… — на миг демонолог осёкся, и Эшли уже испугалась, что демон взял верх над разумом её отца, но в следующее мгновение она поняла, почему он замолчал. Ему трудно дались эти слова, полные боли и горечи знания дела. Испуганно сглотнув, Константин тихо добавил дрожащим голосом: — Я не хочу, чтобы ты пережила то, что пережил тогда в Ньюкасле я. Не хочу, чтобы Пазузу, если его изгнать не получится, навредил тебе, — Эшли лишь крепче стиснула зубы, выслушивая некую исповедь экзорциста. После Ньюкасла она считала, что ему стало наплевать даже на собственного ребёнка, но эти слова не вязались с мировоззрением полукровки. Выходит, он всё это время всё равно пытался защитить её? По-прежнему любил и оберегал? Нет, это не Джон Константин. Демонолог уже как-то умоляюще, но, тем не менее, не теряя нежности в голосе, попросил: — Ну, же, посмотри на меня, родная.
Эш пришлось посмотреть прямо в лицо отцу и едва удержалась, чтобы не отвести взгляд. Столкнувшись глаза в глаза с демонологом, полубогиня не могла поверить, что видит такие муки в глазах самого близкого и родного ей человека. Да, пусть он и предал её, уйдя в Рейвенскар и оставив одну в жестоком мире богов и монстров, но сама девчонка всегда, что бы ни случилось, всегда была для экзорциста самым преданным человеком, пожалуй, наравне с Чесом. Он это прекрасно видел, знал и понимал. А она не видела от него даже малейшей толики отцовской любви после тех ужасных событий Ньюкасла.
Дочь Хель испуганно сглотнула, плотно сжав губы. Ей было больно. Больно видеть его в таком состоянии, на грани смерти, борющимся с врагом внутри сознания. Её прошибал озноб, стоило ей представить, каких трудов стоит Константину сдерживать в себе этого гада, лишь бы успеть попрощаться с дочерью.
— Уходи, — тихо просипел экзорцист, слегка прикрыв глаза. — Я прошу не из вредности или зависти. Прошу, как отец. Хоть он из меня и был хреновый всё это время…
Это стало последней каплей терпения Эшли. Сердце словно взорвалось под натиском переполняющей его через края тоски и горя, поэтому, не в силах больше скрываться за маской хладнокровия и безразличия, за которой пряталась все эти годы, сама не осознавая, что она творит, девушка рванула навстречу отцу… прижалась к нему, положив голову на тяжело вздымающуюся грудь. Она вдыхала знакомый с детства запах тяжёлых сигарет и алкогольного перегара — именно от этих запахов она просыпалась в детстве каждое утро. Слушала, как учащённо бьётся сердце Джона Константина, под мерный стук которого засыпала, когда она, будучи маленькой и беззащитной девочкой, просыпалась от ужасающих кошмаров и ночевала в комнате отца. Рядом с ним она всегда чувствовала себя под защитой. И что-то внутри отказывалось верить, что демон победит. Не сегодня. Константин опешил от столь неожиданного поворота, как-то испуганно замерев, когда Эшли обняла его. Он будто боялся, что малейшее движение то ли спугнёт такой редкий миг, то ли пробудит Пазузу и он в мгновение ока прикончит полукровку, что была так близко и так беззащитна.
— Солнышко, — ошарашенно прошептал Джон, в ужасе уставившись на никак не отреагировавшую на это всё дочь. Девушка даже ухом не повела, когда он к ней обратился. — Зачем… не надо. Пазузу может тебя убить. Я… я плохо его контролирую.
— А я его и не боюсь, — с убийственным спокойствием произнесла полубогиня, сильнее прижавшись к отцу. — И не позволю ему тебя забрать у меня.
Константин ничего не это не сказал. Послышался звон наручников, которыми мужчину прицепили к кровати, а в следующую секунду Эшли почувствовала, как тёплая и заботливая рука ласково и успокаивающе гладит её по спине, слегка задевая длинные волосы. Лёгкое прикосновение было таким осторожным, словно экзорцист боялся навредить дочери, боялся спугнуть её и оттолкнуть. Тем не менее, было в нём что-то ещё: безграничная любовь, желание успокоить своё дитя и уберечь от всякого зла. А после и сам экзорцист слегка прижал дочку поближе к себе. Эшли будто снова очутилась в том далёком времени, когда она и отец были поистине счастливы, это была пора её давно ушедшего детства.
Джон дрожащими губами поцеловал девушку в лоб, замерев в таком положении и прикрыв глаза, чтобы никто из присутствующих не увидел, что творится в мрачной душе экзорциста. Он из последних сил сдерживал рыдания, ему тоже было больно от осознания того, что, возможно, это последняя его возможность дать понять дочери, как много она для него значит. И как сильно он её любит, что бы ни говорил и ни делал раньше.
— Я горжусь тобой, моя смелая девочка, — надломленным голосом едва слышно произнёс Константин. — Прости меня за всё.
Всхлипнув, Эшли отнялась от отца. Она поняла, что он сдерживается из последних сил, чтобы самому не разрыдаться от безысходности. Также из последних сил он сдерживает в себе демона. Воспоминания о Пазузу, заключённом внутри сознания её отца, захлестнули полубогиню с головой, из-за чего в её душе поднялась буря ярости, негодования и жажды отмщения. Нет, она не позволит судьбе отнять у неё ещё и любимого папу. Ни за что.
— Ты будешь жить, — измученно, тем не менее, уверенно заключила младшая-Константин. — Клянусь Иггдрасилем, я сделаю всё, чтобы спасти тебя.
Эшли развернулась и отошла в сторону, но, невзирая на уговоры отца уйти с ритуала, в ней укрепилась вера в то, что она будет нужна здесь. Дочь Хель вздрогнула, когда услышала за спиной, стоило ей отойти, протестующий рык, и она с ужасом и каким-то отчаянием, наконец, поняла — пути назад нет. Всё или ничего. Она дала клятву. Значит, она сдержит её, чего бы это ни стоило.
Опустив голову и встав рядом с Чесом (Анна-Мари надевала какую-то ленту для изгнания, что-то связанное с христианством), Эшли ужаснулась. Даже не верится, что буквально пару мгновений назад она только что разговаривала с отцом — теперь он с диким рычанием и выражением жуткой муки на перекошенном и измученном лице метался по кровати, звеня наручниками. Тем не менее, девушка сделала ещё пару шагов назад, на всякий атас, поближе к Чесу.
Пазузу побеждает.
И она ничего с этим не может поделать. Лишь повторять про себя, молясь всем богам за спасение. Спасение дорогого человека.
Sator arepo tenet opera rotas.
Sator arepo tenet opera rotas.
Анна-Мари с книгой в руках — молитвенник, вроде, познания Эшли в христианстве были достаточно скудны — подошла к Чесу и Зэд. На её лице читалось выражение крайней неуверенности, из-за чего полубогиня неприязненно передёрнулась. Не хватало им проблем ещё с этим. В любом ритуале, насколько бы тебе ни было страшно, нужна уверенность в том, что ты делаешь, иначе нечисть воспользуется твоим замешательством и нападёт. Будто Анна-Мари этого не знала, и ведь всё равно лезет со своей смиренностью, дабы изгнать из Константина демона. Дочь Хель никогда не понимала всей этой христианской бурды про смиренность. Мол, «ударили по одной щеке — подставь другую». У норманнов тоже была подобная поговорка, только концовка несколько иная: «Ударили по щеке? Сломай обидчику руку». Как к тебе относятся, так и ты отвечай. Никакой пощады. Только справедливость в полной мере.
— Демон попробует использовать наши слабости против нас, — девушка перекрестила Чеса, а затем и Зэд. — Если он появится, не слушайте его. Это будет не Джон.
Как будто это не очевидно. Любой попытается удержаться на обжитом месте, тем более, зная, что его будут изгонять в Ад. Эш едва ли не рассмеялась, что монахиня объясняет столь базовые вещи — она это лет с пяти знала. Хотя, возможно, сказывается тот факт, что всему этому её научил отец, занимавшийся воспитанием дочери.
Чес, бросив короткий взгляд на мучившегося на кровати Константина, добавил:
— Надеюсь, я смогу отличить.
Внезапно внутри у полукровки всё похолодело. Нет, она была почти уверена, что сумеет отличить своего отца от пытающегося спастись Пазузу. Но что, если нет? Что, если то, что выскажет ей Пазузу, на самом деле, зарытые в глубинах памяти мысли экзорциста? Это было, пожалуй, страшнее, чем если просто исчадие Ада попытается уязвить каждого из них.
Анна-Мари уже, вроде, повернулась к стоявшей рядом с Чандлером дочери Джона, однако сразу же замешкалась, из-за чего младшая-Константин торжествующе хмыкнула. Бывшая возлюбленная отца уже подняла руку в соответствующем жесте, однако Эшли подняла руку в знак защиты:
— Не стоит, Анна-Мари. Я явление скандинавское. Вся эта ваша христианская муть для меня хуже, чем для демонов.
И это было чистой правдой. Эш жутко не любила всего, что так или иначе связано с верой в Всевышнего. Связано это с тем, что давным-давно, около тысячи лет назад, христианские миссионеры выгнали со Скандинавского полуострова первоначальных богов севера. Некоторые знаменитые рода ярлов и конунгов предали свою веру и обратились в христианскую религию, за что их потомки были прокляты богами Асгарда за неверность своим предкам. С тех пор между этими двумя пантеонами идёт непрекращающаяся вражда и взаимная неприязнь. Потомки богов Древней Скандинавии именно по этой причине не переносят всего, что связано с христианской религией — слишком сильна генетическая память и ярость, дошедшая через кровь и столько поколений до каждого ныне живущего полубога. Поэтому у скандинавских полукровок нет ангелов-хранителей, даже если у их смертного родителя он есть — Всевышний презирает их за силу более древних богов, что сокрыта в них.
Однако только верующая в Него способна помочь отцу Эшли. Поэтому единственный раз в жизни она уступила.
Анна-Мари, заколебавшись, нехотя кивнула и повернулась к одержимому, оставив Эшли в стороне наблюдать за изгнанием. Ритуал начался.
Каждое слово мисс Флинн грозно звучало над извивающимся в муках Константином, чей дикий взгляд до смерти перепуганный устремился на монахиню, что читала молитву. По этому бешеному взгляду полубогиня лишь убедилась — то не отец, а не желающий уходить Пазузу.
Но почему её так трясёт?
Почему ладони резко похолодели?
Почему по лицу градом льётся ледяной пот?
Откуда эта боль в области сердца?
Полукровке хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть подобного. В глубине подсознания она прекрасно понимала, что иначе спасти отца нельзя, но ей было тошно видеть, чего стоит его освобождение. Она ощущала его боль, как свою собственную, всей кожей, всем существом, её выворачивало изнутри.
Она изо всех сил сдерживалась, чтобы не закричать от ужаса. Ей хотелось рыдать от безысходности. «Забери меня, Суртов демон, только оставь его в покое!» — хотелось крикнуть Пазузу внутри Константина. Эшли не могла видеть таких адских мук.
Внезапно пронзительный крик разрывает процесс ритуала — то Пазузу вопит от жуткой боли голосом экзорциста, когда Анна-Мари брызгает на него святой водой. Эш дрожит от напряжения, когда слышит этот вскрик. Краем глаза она замечает, как взгляд демонолога на краткий миг меняется, и слышит полный ненависти шёпот:
— Так тебе, сволочь!
Что-то в душе у девушки на секунду возликовало — значит, её отец не сдаётся и продолжается сопротивляться Пазузу. Значит, не всё потеряно и есть шанс его спасти. И от этого в сердце затеплился маленький, совсем слабенький огонёк надежды.
Анна-Мари продолжала читать молитву. Демон рычал, рвал и метал, не желая покидать занятый сосуд. Лица Зэд и Чеса исказила гримаса некой боли и беспокойства.
Но им не понять, каково это: видеть, как из твоего
отца изгоняют самого противного демона всех времён.
— Джон, не сдавайся! — в отчаянии едва ли не кричит мисс Флинн.
Вдруг экзорцист прекращает мучиться и лишь, тяжело дыша, настойчиво зовёт к себе монахиню, из-за чего та немедля рванула к Константину. Он что-то несколько требовательно запричитал, уговаривая Анну-Мари освободить его, мол, он нашёл способ победить демона, только бы она освободила его от оков.
Эшли на секунду нахмурилась. Её отец никогда не освобождал одержимых до тех пор, пока целиком и полностью не убедится, что те свободны от исчадий Ада. Исключения не могло быть и для него. К тому же, Джон знал, что в комнате находятся дорогие ему люди, и вряд ли бы захотел освобождения, пока не поймёт, что Пазузу изгнан.
К своему ужасу, она заметила в глазах Анны-Мари жалость к демонологу и желание освободить его от наручников — вот уже руки монахини потянулись к замку…
— Аня, нет! — неожиданно для себя рявкнула полубогиня. — Это не папа!
Осознав, что его разоблачили, демон зарычал прямо в лицо заворожённой его речами Анны-Мари, отчего та с кратким вскриком отпрянула в сторону. Знакомые с детства глаза цвета неба стали алы, как кровь, из-за чего у Эшли скрутило желудок — демон побеждает.
Но ведь она обещала. Обещала.
В доме начался такой хаос, что словами не описать: книги слетели с полок, мельница Джаспера почти что задрожала, как при землетрясении, перебои со светом неприятно ударили по глазам, затем послышался грохот стекла и хрусталя — упала и разбилась вдребезги висевшая в гостиной люстра. Эшли впервые от всей души поблагодарила богов Асгарда за то, что там не было её в этот момент: если не смерть, то нехилое сотрясение мозга полукровка заработала бы себе точно. Послышался вскрик пригнувшейся Анны-Мари, за которым последовало полное отключение электричества.
Сердце Эшли учащённо колотилось о рёбра, готовое от переполнявшего его ужаса выпрыгнуть из груди. Впервые в жизни она пожалела о сделанном выборе. А ведь отец предупреждал её. Умолял не присутствовать при всём этом страхе, что теперь творится в помещении. А всё из-за слабого характера этой набожной святоши Анны-Мари!
Чес нашёл ядовито-зелёные ХИС, о существовании которых она уже и забыла — покупали, вроде, их на прошлый Йоль чисто для веселья (да уж, сейчас начнётся веселье так веселье, ирония норн) — и раскидал их по полу комнаты, из-за чего та озарилась слабоватым освещением. Анна-Мари стояла отдалённо от одержимого экзорциста, отказываясь подходить ближе.
И вдруг Эшли услышала смех.
Леденящий душу адский, на грани издёвки, хохот. Обернувшись, она увидела смеющегося скованного Константина. У полукровки волосы на затылке встали дыбом, но она могла поклясться, чем угодно —
это не смех её отца. Это не Джон Константин. Это не её папа.
— Признаться, девчонка умна, — не своим голосом говорил экзорцист. Шикарно. Получить похвалу от демона, который завладел телом твоего отца — что может быть лучше? Константин перевёл холодный, полный презрения и откровенной насмешки взгляд на дрожавшую от растерянности Анну-Мари. — Хорошо же ты знала своего «любимого» Джона Константина, раз отличить его слова от моих не можешь.
Демон заговорил спокойным, хотя отчасти насмешливым тоном с послушницей, давя на её самые ужасные воспоминания. Он вспомнил Ньюкасл. Высказал, насколько она ничтожна.
У Эшли язык присох к нёбу, руки задрожали от гнева и страха. Она всегда остерегалась изгнаний демонов, всегда их избегала и старалась не видеть такого. Вдруг ей почудилось, что комната на мельнице Джаспера исчезла.
Она стоит посреди огромного позолоченного зала, по которому разносится абсолютно такой же дьявольский смех, полный ледяной жестокости. Длинные рыжие, как пламя, волосы. Пронзительные светло-зелёные глаза. Уродливые шрамы на губах после случая, когда ему наживую зашивали рот за лживые слова.
И смех. Откровенное высмеивание всех и каждого прямо на глазах у всех богов Асгарда.
Локи.
Видение исчезло, Эшли снова была на мельнице Джаспера. Её всю трясло от ужаса — всё выходит из-под контроля, как и боялся отец. Пазузу отказывался слушать Анну-Мари, беспощадно втаптывая ту в грязь, заставляя в полной мере ощутить свою безличность.
— Аня, не слушай! Это не Джон! — закричал ошалевшей монахине Чес, из-за чего демон переключился на Чандлера.
Ну, уж нет. Пусть кого угодно оскорбляет, но дядя Чес поистине хороший человек. Он не заслужил никаких обвинений и такого презрения.
Снова видение.
Холодный взгляд зелёных глаз застыл на прекрасном светловолосом мужчине, Локи выжидающе смотрит на объект своих новых насмешек, но поначалу трикстер молчит. Пока что молчит. И другие боги это прекрасно поняли.
— Ты не смеешь оскорблять Фрейра! Фрейр великодушен и щедр. Он щадит побеждённых и дарует свободу пленным, — запротестовал, хватающийся за меч однорукий Тюр.
— Они думают, я не скажу правду о тебе, Фрейр? — не обращая внимания на рассерженного Тюра, обратился Локи к богу лета. — Ты предал свой меч, который должен был сохранять для битвы, ради любви великанши, которая отвергла тебя! Ну, разве не глупый ли поступок?
Тут все ваны вскочили, готовые убить Локи за то, что он посмел оскорбить Фрейра.
— А вы, ваны, остыньте, — холодно отрезал Локи. — Ваше поражение в Рагнарок очевидно. Если асы будут храбро сражаться, то вы, безоружные, падёте под натиском Сурта, умирая так же, как умирали многие, попадая в царство моей дочери. А всё из-за глупой влюблённости Фрейра, который променял своё оружие на любовь Гёрд! Ха! И ты, Фрейр, будешь убит своим же мечом, которым убьёт тебя твой давний враг, лорд Сурт.
И снова она оказалась дома, в своём времени и в своей реальности, а не в жутком мифе о перебранке Локи с асами.
Не желала она слушать то, как Пазузу оскорбляет её названного дядю, того человека, которому она доверяла, как и отцу. От которого ни разу не слышала грубого слова в свой адрес.
Дочь Хель выхватила из изумрудного бархатного мешочка на поясе умещавшуюся в ладонь плашечку с руной. Рунная магия всегда выручала её. Конечно, это может не помочь в изгнании демона, ведь демоны — отродья не языческого Ада Хельхейма. Но заставить замолчать Пазузу одной руной вполне возможно.
Выбежав вперёд, из-за спины ужаснувшегося Чеса, Эшли выкрикнула на древнескандинавском, пока демон не добрался и до её уязвимых мест:
—
Kenas!
Плашечка с руной в виде математического знака «меньше» вылетела из её руки навстречу одержимому, отчего Константин неприязненно поморщился, будто одно свечение руны ему стало противно. Плашечка разбилась вдребезги, Кеназ ярко запылала золотистым сиянием прямо перед лицом экзорциста. Но в следующее же мгновение, к удивлению полубогини, и её ужасу, растаяла в воздухе, словно девушка её и не призывала вовсе.
Эшли едва не упала от такого неожиданного поворота событий, её колени предательски задрожали, а сама брюнетка неверующе смотрела прямо перед собой, там, где только что горела руна. Противный червячок страха зашевелился активнее — объяснение этому могло быть только одно.
Пазузу горько усмехнулся, насмешливо воззрившись на ничтожную полукровку — самым ужасным было то, что смотрел он на неё взглядом отца. Это было ещё больнее и страшнее.
— Кеназ, — восхищённо протянул демон. — Руна правды и рассеивания иллюзий, — в знакомых голубых глазах мелькнула некая угроза, смешиваемая с презрением. Взгляд демона. Но не отца. Или всё же?.. — Но ведь то, что я говорю, и есть
правда? Правда, которую никто из вас не хочет признавать.
Константин в ужасе уставилась на Пазузу. Всё верно. Лишь в случае, когда оппонент говорит чистую правду и в его словах нет ни капли лжи, руна Кеназ рассеивается туманом, так как в ней нет больше смысла.
Значит, Пазузу говорит то, о чём
действительно думает Джон Константин?
Или всё же нет?
— Эшли Константин, — пророкотал Пазузу, решив добить дочь Хель и Джона. Лицо экзорциста исказила гримаса жуткой улыбки — торжество над врагом, который сейчас будет унижен, повержен, растоптан в пух и прах без права на пощаду. — Дочь Хель и Джона Константина. Но так ли это?
Пазузу подался вперёд, испепеляя девушку ненавидящим взглядом:
— Ты никому не нужна. Ни матери, ни отцу. Хель с младенчества отдала тебя этому никчёмному экзорцисту, а сама появилась лишь спустя 14 лет после твоего рождения. Джону было всего лишь 20, он был молод и ему хотелось почувствовать все радости жизни, но ты всё испортила! Ты, Эшли Константин, была нежеланным ребёнком для него. Пустым местом. Главным позором, из-за которого Джона ещё сильнее возненавидел его отец. Ты ему была не нужна. Он тебя никогда не любил и не признавал.
Полукровка во все глаза смотрела на уповающего своим успехом демона. Или всё-таки отца?.. Девушку всю трясло, но не от ужаса — стыд захлестнул её с головой, заставляя чувствовать себя тем самым «пустым местом», коим её только что назвал экзорцист. Она не знала, кому принадлежат эти мысли: Пазузу, который хочет раздавить её морально, или же её любимому папе? Хотят ли её уничтожить или же каждое слово, как приговор, от родителя?
Ей было нечего сказать.
— Он явно тебе показал своё истинное отношение после Ньюкасла, — синие глаза Константина насмешливо сощурились. — Да что уж тут и говорить! Джон с радостью бы променял твою душу на душу малютки Астры! Пусть родная дочь будет гореть в Аду, лишь бы смыть позор со своего имени и пробить себе путь на небеса. Он бросил тебя! Когда ты нуждалась в помощи и поддержке, когда ты узнала себя
настоящую, что сделал твой любимый папочка? Ушёл в Рейвенскар, оставив тебя умирать в жестоком мире северных богов и монстров. Но ты по-прежнему продолжала его любить, искренне хотела ему помочь. Презренная полукровка! Что же ты чувствуешь к нему на самом деле, а? Обиду. Ненависть. Жгучую неприязнь. Злобу. Ты стыдишься себя. Ты презираешь себя за то, что ты полукровка, что ты дочь Хель и Джона Константина. Твоей смерти желает каждый демон. Тебя никогда не примут в заветную Вальгаллу. А всё почему? — наслаждаясь триумфом, Пазузу насмешливо прорычал: — Потому что Джону Константину приглянулась именно богинька смерти Хела, а не асинья Сиф или Фрейя Ванадис. Отцу плевать на твои терзания, на твои чувства. Бедная маленькая Эшли! Убийца, предательница и лгунья. Потерявшая любимого человека в пожаре на мосту Лонгфелло. Погоди-ка… нет, не совсем человека, не так ли?
Полубога. Как и ты. Как там его звали? Магнус Чейз?
Ну, это уже не шло ни в какие рамки. Эшли сжала кулаки, больно впившись ногтями в кожу. Отец не знал того, о чём теперь говорил демон, значит, слова принадлежали не Джону Константину.
— Не смей — произносить —
его — имени, — угрожающе пророкотала полукровка. Температура в комнате стала заметно понижаться, волны холода разносились повсюду от самой полубогини. Гнев придавал силу её способности замораживать всё вокруг. Выдыхаемый тёплый воздух обращался в невесомый белый пар, пол под сапогами дочери Хель покрылся едва слышимым, хрустящим, тоненьким слоем льда.
Она прекрасно знала, что отец понятия не имеет, кто такой Магнус Чейз и что он значит для его дочери, значит, это далеко не его мысли — это Пазузу пытается отыскать слабые места в душе младшей-Константин. Пытается надавить на них, использовать их против неё, чтобы разбить и уничтожить.
Однако демон лишь усмехнулся:
— Наивная дура! Я знаю, какую судьбу тебе приготовили норны, жалкая смертная, — полубогиня опешила, не зная, как и реагировать на подобное заявление. Демон, ликуя, что ему удалось завладеть её внимание и неким замешательством, тем не менее, абсолютно серьёзно, потому что каждое его слово было чистой правдой, подавшись вперёд, заговорил: —
Его безразличие и твоя гордость приведут тебя, Эшли Константин, прямиком в объятия твоей матери. Ты будешь игрушкой в руках самого мерзкого из мерзких, а он будет молча наблюдать, как ты умираешь. Не желая помочь. Ты будешь отвергнута своими людьми, а ему будет всё равно. Ты узришь нечто, что навсегда повергнет в бесконечную непроглядную тьму. И найдёшь покой ты лишь в отмщении.
Полукровка не верила своим ушам. Слова, сказанные Пазузу, действительно звучали, как приговор. Но разве они могут быть правдой? И с чего бы это норны говорили с этой падалью, раскрывая тайны простой души полубога? Или же демон заранее знает всё это, оттого и пытается оттянуть время своего изгнания в Ад? Как бы там ни было, чем дольше демон находится в этом измерении, тем скорее угасает силы Джона Константина на борьбу с этим мерзавцем. Времени осталось категорически мало.
Но что делать, если ты не можешь изгнать демона? Эшли ненавидела подобные моменты своей никчёмной жизни. Моменты, когда она абсолютно ничем не может помочь близким людям, когда она бесполезна, как сломанная игрушка.
Однако же…
Если не она, то Анна-Мари может.
Девушка обернулась и увидела рыдающую монахиню на полу комнаты, твердящую, что Пазузу не слушает её и она ничего не может сделать. Константин-младшая плотно сжала зубы, ругая всем, на чём стоят девять миров, эту слабачку Флинн. Она
может и способна помочь Джону победить Пазузу. Но у неё нет психологической защиты, которая выработалась у Эшли за годы приключений с друзьями и борьбы с монстрами. Зэд что-то шептала монахине о видении, о её душевных терзаниях…
И тут Эшли осенило.
Руны в бархатном мешочке потяжелели на несколько килограммов, руки похолодели от страха, сердце пропустило пару ударов.
Анна-Мари может помочь её отцу, но у неё нет сил.
Эшли не может ему помочь, зато сил и энергии в ней предостаточно.
Напоследок полубогиня обернулась к Пазузу. Её голубые, совсем как у самого Джона, глаза горели яростным огнём, что ясно говорил демону: «Ты пожалеешь, мразь, что только посмел лезть к моей семье!» Холодный, как свирепая буря в зимний вечер, голос заставил демона в удивлении вскинуть брови.
— Запомни моё лицо, тварь. Ты ещё не раз его увидишь. И, клянусь наконечником Гунгнира, если я тебя когда-либо ещё раз увижу, — неважно, при своей смертной жизни или в загробном царстве — бойся меня. Я уничтожу тебя. Без права на восстановление, если ещё хоть раз подумаешь о том, чтобы причинить вред моей семье.
Не дожидаясь реакции Пазузу на столь самоуверенное заявление, полукровка обернулась к рыдающей в крепких объятиях Зэд Анне-Мари.
Она позволила буре стать сильнее, позволила рвать и метать у неё в душе гром и молнии. Ледяная ярость захлестнула её с головой, отчего руки, отчаянно сжимавшие мешочек с отяжелевшими рунами, задрожали. Пусть. Пусть крепнет буря. Пусть праведный гнев заставит Пазузу молить о пощаде. Она — дочь Хель и Джона Константина. Наполовину богиня, наполовину человек. Она знает ценность жизни и неминуемость смерти. И она ни за что не позволить умереть близкому человеку.
Ураган ярости вперемешку с горечью давней обиды. Сердце снова обливается кровью, что льётся из вновь открывшихся старых ран. Пускай! Добавим ещё один недостающий ингредиент в эту смертоносную смесь.
Громко выдохнув, Эшли выхватила из мешочка дрожащими руками единственную руну и направила её в сторону Анны-Мари, из-за чего Чес ужаснулся. Но ей было без разницы.
Буря становилась сильнее, она беспощадно крушила острые скалы спокойствия.
И теперь её нужно освободить.
—
Teyvaz!
В этот яростный крик Эшли вложила всё, что она сейчас переживала: ярость, гнев, обиду, жажду отмщения… и силу. Неимоверную мощь и силу, которых должно было быть достаточно, чтобы дать монахине прогнать демона туда, откуда он и явился.
Плашечка с руной разлетелась на кусочки, словно взорвалась, и в воздухе ярко заискрилась, становясь всё больше и больше, и несясь на всех скоростях к Анне-Мари, руна в виде устремлённой вверх стрелы — Тейваз. Руна Тюра, бога, что пожертвовал своей рукой, дабы сковать злосчастного Фенрира.
Анна-Мари даже вскрикнуть не успела, как руна влетела в неё и растворилась у неё под кожей, проникая в самые глубины сознания и подсознания девушки. Эшли опасливо покачнулась, мир перед глазами помутнел, но она обязана была сделать ещё кое-что прежде, чем отключится от мира сего.
«Не дай папе умереть. Иначе ты наживёшь себе врага пострашнее Пазузу».
Монахиня в удивлении посмотрела на дочь Джона, будто впервые её увидела, а в глазах застыл немой вопрос: «Зачем?». На него, как казалось полубогине, ответа не требовалось — Константин лишь слабо улыбнулась, искренне и без доли иронии.
«Просто я люблю своего отца. Не больше не меньше».
И с этими мыслями Эш, рвано выдохнув, рухнула на пол. Без сознания и малейшего движения. Без единого признака жизни.
* * *
Анна-Мари почувствовала себя слишком необычно, когда Тейваз, применённая Эшли, слилась с её сущностью. Флинн будто поначалу окунули в ледяную воду, из-за чего некий шок был неминуем. И за эти несколько секунд шока произошло сразу же несколько вещей. Полукровка, так яро ненавидевшая Анну-Мари после её бегства в Мексику, посмотрела на девушку таким взглядом, от которого сердце поневоле сжалось. Столько тоски было в этих светло-голубых, как у самого Джона, глазах, столько боли… и немой мольбы. И этим немым взором Эш сказала всё, что хотела.
Она слабовато покачнулась, отступив на пару шагов назад, отчего Пазузу заливисто и торжествующе захохотал:
— Тейваз! Руна самопожертвования! Как трогательно, милая Эшли, как трогательно.
Но полубогиня даже не обратила внимания на издёвки демона, так прочно засевшего в голове её отца, за которого она любого в порошок сотрёт, за которого даже самого Сурта изничтожит в ничто и отправит вечно гнить в небытие Гиннунгагап, распавшегося на мелкие-мелкие молекулы или даже ещё меньшие части. Её ярость была понятна и несокрушима.
«Спаси его. Большего не прошу».
В следующее же мгновение Эшли опасливо покачнулась, ноги у неё подкосились, девчонка не удержалась и рухнула с громким глухим стуком на пол. Недвижимая. С закрытыми глазами, словно…
мёртвая.
Вдруг Анна-Мари что-то почувствовала глубоко в душе — с того самого момента, как дочь Джона лишилась сознания, а возможно даже и жизни. Она ясно увидела картину: яростно борющийся с демоном внутри него Константин, его ласковые объятия по отношению к дочери. Внезапно её подхватил слишком бурный поток.
Бешенство от собственного бессилия.
Жажда отмщения тому, кто посмел посягнуть на святое.
Необузданная и сокрушительная сила ярости.
Страх за жизнь дорогого человека.
Отчаяние.
Боль от того, что он предал своего ребёнка, оставшись в далёком прошлом, в Ньюкасле или же Рейвенскаре.
Горькая обида, прошедшая сквозь года.
Тут Флинн с ужасом осознала — это не её мысли и чувства. А Эшли. Руна самопожертвования.
Полубогиня хотела, чтобы Анна-Мари была сильной, ведь только она может спасти Джона Константина. Человека, предавшего доверие собственной дочери, которая, тем не менее, хоть и забывает об этом зачастую сказать, всё равно его любит. Невзирая на то, что он покинул её много лет назад, ища утешения вовсе не там, где нужно.
Оглянувшись, Анна-Мари ужаснулась раскатистому смеху Пазузу, хаосу, творящемуся в комнате и лежавшей без сознания дочери экзорциста. Если с ней что-либо случится… Джон её никогда не простит.
Монахиня позволила эмоциям Эшли возобладать в ней самой. Она ощутила глубоко в душе такой прилив сил, как в полночь вода пребывает к берегам океана.
Что произошло дальше, помнилось смутно, но итог был один: демона больше нет, изгнать его удалось. Джон, заметно ослабевший от ментальной схватки с демоном, тяжело дыша пытался успокоить своих друзей, отчасти отшучиваясь. С ним было всё в порядке… до поры до времени.
Константин краем глаза увидел лежавшее на полу тело дочери, отчего по венам пробежал холод. В этот момент его уже отвязывали, однако мужчина повернулся к Зэд и даже несколько требовательно спросил:
— Как там Эшли?
Ему было уже не важно, что будет с ним. Впервые в жизни Джон помолился всем известным ему богам, в том числе и матери Эшли, богине смерти Хель.
«Не забирай её. Ты сама не хотела бы такого исхода. Если ты меня слышишь, Хель… а ты слышишь… не пускай нашу дочь в свои земли. Она не заслужила такой смерти».
Сердце бешено отстукивало удары, надежда на лучший исход быстро таяла, как воск в горящей свече. Впервые в жизни Константину было по-настоящему страшно, но не за себя, что странно. Эшли, так искренне его любившая всё это время, сейчас лежит в полусмерти, — возможно, даже и вовсе мёртвая — и во всём этом виноват снова он. Он не мог потерять её. Только не так. Только не сейчас, ведь ей всего лишь семнадцать…
Зэд подошла под пристальные взгляды прочих к полукровке и поднесла руку к бледной шее, пытаясь ощутить под пальцами знакомые ритмы пульса, но, к ужасу девушки, ничего не было. Даже самого слабого биеяния сердца не ощущалось совсем, из-за чего Зэд готова была поддаться панике. Умиротворённое лицо полубогини побледнело ещё на пару тонов, дыхание отсутствовало напрочь. Медиум задрожала от страха, пока Джон выжидающе смотрел на Мартин. Он и так почувствовал, что что-то не так, дурные предчувствия захлестнули экзорциста с головой.
— Она не дышит, — шокированно прошептала Зэд, затем, осознав весь ужас ситуации, едва ли не закричала от безысходности: — Не дышит!
«Только не это», — обречённо подумал Константин. Его самые страшные догадки подтвердились. Мужчина поспешно освободился от ослабевших наручников, не желая отсиживаться в стороне. Готовая расплакаться, Анна-Мари сипло вскрикнула, прижав руку ко рту и медленно отойдя на пару шагов назад. Ведь Эшли пожертвовала своими силами, чтобы она спасла Джона. И этого бы ничего не случилось, если бы она не струсила в последний момент.
— Господи… это я виновата, — растерянно бормотала Флинн, пытаясь отойти от шока, но это было нереально трудно, когда прямо перед тобой лежит мёртвая полубогиня-подросток. Джон её никогда не простит — и за трусость, и за гибель единственной дочери. Монахиня едва ли не плача причитала: — Она… из-за меня… если бы я не отступила… если бы я не… Господи! — девушка закрыла лицо руками. — Что же я наделала!
Константин напрочь проигнорировал данную исповедь, рванув к ошалевшей Зэд, которая сидела на корточках рядом с недвижимым телом. Сердце глухо стучало о рёбра, экзорцист не переставая молился Хель, чтобы та не забрала душу их дочери. Эшли всегда мечтала погибнуть достойно, пасть славной смертью воина, чтобы попасть в заветную Вальгаллу. Но если она уйдёт сейчас… то лишь в объятия своей матери. А такой судьбы она не хотела, равно как и сам Константин желал для дочери лишь лучшего — да, она дочь Хель, но это не значит, что её место после смерти в Хельхейме, у подножия трона её матери.
Зэд часто задышала, у неё был сильный шок, но Джон не обратил даже на это внимание — он целиком и полностью сконцентрировался на недвижимой полукровке. Смертельно побледневшее лицо обрамляли длинные чёрные волосы, глаза оказались плотно закрытыми, что не было видно того самого родного светло-синего взгляда. Девушка выглядела спящей, но что-то было угрожающее в этом простом сне.
Джон поднёс руку к лицу Эшли, надеясь ощутить хотя бы слабоватое дыхание полубогини, но в душе по-прежнему было скверно, а стоило ему попытаться ощутить хоть малейшие признаки жизни…
Ничего.
— Нет… — остолбенело выдохнул экзорцист, вовсю смотря на умерщвлённое тело дочери. Девушка продолжала безучастно лежать, даже температура тела понизилась на несколько градусов — стоило демонологу взять беспомощно повисшую в его руке ладонь девушки, он понял, что не только пульс напрочь отсутствует. Кожа полубогини стала холодной, как лёд, отчего у Константина волосы на затылке встали дыбом от страшного мандража. Оцепенение спало, и тогда Джон в панике, не до конца веря в реальность произошедшего, спешно затараторил. — Нет-нет-нет-нет-нет!
Экзорцист взял на руки безжизненное тело дочери, отказываясь верить, что всё это происходить взаправду. Где-то на заднем плане уже ревела Анна-Мари, которую подошла успокаивать шокированная Зэд. Но Джону было на всё плевать — лишь бы его девочка оказалась жива. Он бы отдал что угодно: продал бы душу Первому из Падших, стал бы сотрудничать с Локи в деле Рагнарока… даже согласился бы на помощь ангелам. Пообещай ему кто прямо сейчас, что вернёт к жизни его любимую дочь, Константин не раздумывая согласился на любые условия. Он не мог видеть всего этого. И просто не хотел верить.
Мужчина прижал тело Эшли поближе к себе, словно хотел защитить её от всего мира, от любого зла и даже самой смерти. Джон уверял себя, что она просто спит, не больше, но отсутствие основных признаков жизни и здравый рассудок твердили обратное. Константин тяжело задышал, едва сдерживая подступившие к горлу слёзы.
Это хуже Ньюкасла.
Хуже видеть смерть своего ребёнка, чем чужого. И гораздо больнее.
— Хель, прошу, — сипло пробормотал Джон, не отпуская полубогиню из крепких объятий. — Не делай этого. Она этого не заслужила. Ей всего семнадцать… не надо, умоляю. Верни мне её.
Но чуда всё не происходило, а скандинавская богиня смерти всё не приходила к бывшему возлюбленному. Раньше, до того, как родилась их дочь, встречи экзорциста и Хелы были в порядке вещей. Но сейчас, когда дело приняло столь скверный оборот, Хель даже виду не подаёт, что её беспокоит судьба дочери, из-за чего Джон отчасти злился на богиню — хороша мамаша, ничего не скажешь. И это ещё она смеет обвинять Константина в безответственности.
Мгновения, казалось, растянулись на столетия. Прошло всего несколько минут, но Джону казалось, что прошло вот уже несколько часов или время вовсе прекратило свой бесконечный ход. Дочь на его руках так и не подавала ни малейших признаков жизни.
Просыпаясь каждое утро, Джон представляет первые минут пять, что все дорогие ему люди мертвы, чтобы боль была не такой сильной в тот момент, когда это всё случится наяву. Но тогда почему сейчас настолько больно?..
«
С ней всё в порядке, милый», — экзорцист услышал прохладный женский шёпот у себя в голове. Поначалу он не поверил, что всё это происходит взаправду, рассчитывал, что она придёт самолично, но не так. По ходу, он уже потихоньку сходит с ума.
«
И нет, Джон, ты не сошёл с ума, — усмехнулся на его мысли голос. И принадлежал он никому иной, как самой Хель. Значит, богиня отозвалась на его молитвы. —
С Эшли всё хорошо. Она жива, хоть и находится на грани. Она отдала все свои силы Анне-Мари, чтобы она спасла тебя. Эшли сильно истощена, и не скоро поправится. Но мы оба знаем, что она у нас сильная девочка — поправится. Послушай её сердце».
Повинуясь незримой скандинавской богине, что некогда была его любимой, Константин спешно прижался ухом к груди дочери. Дыхания по-прежнему не ощущалось, равно как и не слышно было даже самого тихого сердцебиения. Демонологу уже хотелось было взвыть раненым зверем и безостановочно проклинать Хель за ложную надежду. Она снова оказалась неправа. Да и с чего бы? Разве она вырастила полубогиню? Нет, это сделал Джон. И именно он знал своего ребёнка, как никто другой. Но вдруг…
Из груди бессознательной девушки послышался глухой одинарный стук, от которого у Константина кровь вскипела от волнения и переполнявшего его ликования. Невозможно. Ему, верно, почудилось.
«
Она впала в летаргический сон, — продолжала Хель после того, как мужчина убедился, что сердце полубогини всё ещё работает — просто сильно замедлило свой ход. —
Вы, смертные, объясняете это сильным стрессом. Сам понимаешь, Пазузу нехило надавил на её уязвимые места, когда она привыкла ото всех прятаться. Да и испереживалась она… Эшли боялась потерять тебя, Джон. Это её и сломало. Но она не умрёт. Потребуется немало времени, чтобы силы снова к ней вернулись, и я уже молчу о магических способностях».
Голос затих так же внезапно, как и появился в голове экзорциста. Хель исчезла, но приходила буквально на минуту, чтобы дать ему понять — их дочь вовсе не мертва.
Не веря своему счастью, Джон решил всё же проверить снова. Он прислушался к сердцебиению девушки, при этом пальцы демонолога чутко обхватили хрупкое недвижимое запястье дочери — ни пульса, ни стука сердца. Ничего. Так длилось около полминуты.
Ещё один короткий стук, и мгновенное затишье. Всё верно: два-три удара сердца в минуту и отсутствие, на первый взгляд, основных признаков жизни — всё указывало на смертельный транс. А учитывая тот факт, что Эшли дочь богини
смерти, ей ничего не стоит заставить своё тело спать таким страшным образом.
Да, она в коме. Но, тем не менее, жива, а это уже что-то да значит.
Константин приподнял взгляд на ошалевших от ужаса Чеса, Зэд и зарёванную Анну-Мари. Они ещё не знали, что с Эшли всё хорошо, а он знал.
— С ней всё будет хорошо, — дрожащим от пережитого ужаса голосом заявил экзорцист, бросив короткий взгляд на мирно лежавшую у него на руках дочь. Мужчина даже позволил себе слегка улыбнуться. — Она просто спит. Кто же не устанет после такого.
* * *
Эшли отнесли в её комнату на втором этаже — Джон самолично донёс полубогиню на руках, позаботившись о том, чтобы она лежала как можно удобнее и была накрыта несколькими одеялами. Истощение сил может привести к ознобу, и, когда она проснётся, ей может быть чертовски холодно. Не исключено, что девушка может немного переболеть после пережитого потрясения. Да и просто Константину в кои-то веки хотелось… побыть настоящим отцом, что ли? Показать, что дочь всё-таки что-то да значит для него? Сам Джон всегда считал, что лучше скрывать свои чувства от окружающих, скрывать их за шутками и сарказмом. Но от самого себя не убежишь.
Анна-Мари уже собиралась уезжать обратно в Мексику. И вот всегда она так — произошла трагедия, так сразу бежать. Так было после Ньюкасла, так происходит и сейчас. Константин не винил её, но всё равно чувствовал какое-то… презрение. Возможно, потому что его дочь отдала все силы мисс Флинн и теперь лежит в полусмерти наверху?
«Но ведь она сделала это, чтобы спасти тебя же, эгоистичный ты ублюдок».
Самое ужасное, что правда крылась именно в этом. Изнутри его пожирала совесть, но всё же рядом с ней прижился небольшой росточек надежды. С его девочкой всё будет в порядке — так и должно быть, ведь Хель пообещала! Но ведь боги тоже могут ошибаться. Нет, Хела не могла ошибиться, она слишком осторожная богиня, чтобы делать просчёты в столь щепетильных вещах.
— Джон? — из размышлений демонолога вывел голос Анны-Мари. Вид у неё до сих пор был несколько шокированный, а на плече висела сумка — значит, уже скоро уходит. — Можно тебя на пару слов?
Константин, безразлично пожав плечами, последовал за монахиней. Они стояли у лестницу, что вела на второй этаж, и у экзорциста невольно сжалось сердце при воспоминании о том, что там, наверху, в коме лежит его единственная дочь. Которая сейчас в таком состоянии по его вине и только. Как в случае с Астрой, но в разы больнее и стыднее.
Анна-Мари посмотрела на мужчину растерянным взглядом, из-за чего Джон немного занервничал — чего же она узнала такого, что настолько её вывело из равновесия? Да, Эшли совершила ужасный проступок, но всё же Анна-Мари позвала его для разговора.
— Аня, твоей вины в том, что произошло, нет и не… — начал было Константин, уже догадываясь, что Флинн будет сыпать раскаянием и мольбой о прощении. Но, к удивлению экзорциста, девушка перебила:
— Я не об этом, — Анна-Мари виновато опустила взгляд в пол, нервно теребя лямку висевшей на плече сумки. Спустя нескольких мгновений молчания девушка едва слышно спросила: — Как давно ты с ней общался?
Константина такой простой, казалось бы, вопрос ввёл в ступор.
— Только что, — растерянно ответил экзорцист, на что Анна-Мари замотала головой:
— Да нет же! Именно как отец с дочерью. По душам.
Демонолог задумался, сильно помрачнев. Такого вопроса он всегда боялся. Анна-Мари зрела в корень, раз усекла подобную проблему, которую Константин тщательно прятал. Вернее, от которой трусливо бежал, поджав хвост и не желая признавать собственной неправоты. Он до сих пор корил себя за то, что ушёл в Рейвенскар, оставив Эшли одну, хотя и не признавался в этом.
Ему хотелось ответить Анне-Мари, сказать, что вот, недавно они весело болтали за чашечкой кофе ранним утром. Хотелось соврать, чтобы все считали его образцовым отцом. Или же ему просто хотелось самому поверить, что он
может быть хорошим родителем? Как бы там ни было, Константин молчал. Ему было нечего сказать в своё оправдание, а лгать было бесполезно. Недоговаривая правду бывшей возлюбленной, он врал не ей, а себе.
Повисло неловкое молчание.
Анна-Мари тяжело вздохнула, но Джону показалось, будто ножом прошлись по сердцу — настолько обвинительно прозвучал этот разрезающий тишину вздох обречённости.
— Когда она применила Тейваз… — девушка осеклась, будто вспоминала то, что пережила в тот момент. — Я почувствовала все её чувства. Она злилась на Пазузу и хотела его уничтожить самым жестокой казнью. Эшли ужасно боялась потерять тебя, Джон. Но я почувствовала ещё кое-что… — Анна-Мари подняла на мужчину разочарованный взгляд, полный боли и сострадания к чувствам полубогини, что так неудачно передала их послушнице. — Боль. Одиночество. Обиду… Джон, она не чувствует по отношению к тебе злости, это была обида. Эшли любит тебя, но ей стыдно и больно. Ей всего семнадцать, а уже столько отрицательных эмоций, словно… — Анна-Мари, не сумев подобрать подобающего слова, отрешённо покачала головой.
Каждое слово, сказанное монахиней, было как приговор — беспощадным и жёстким. Джон догадывался, что примерно ощущает привыкшая скрывать свои эмоции за толстой стеной ледяного спокойствия его дочь. Но не ожидал, что всё будет настолько серьёзно. Совесть грызла изнутри голодной саранчой. Он знал всё это, но всегда прятался от правды, не желая её признавать.
Анна-Мари уже было развернулась, чтобы уйти, но напоследок сказала:
— Когда она очнётся, побудь рядом с ней. Поговори с ней обо всём. Спроси, что её тревожит, что ей снилось… ей не хватает твоего тепла. Другие от тебя не видят добра, но Эшли другая. И ей нужен отец.
Так и ушла Анна-Мари с мельницы Джаспера, оставив Джона Константина думать обо всём. Чес отвёз её в Мексику, но сам экзорцист решил послушаться совета Флинн.
* * *
Демонолог всё следующее утро просидел у кровати дочери, которой с каждым днём становилось всё лучше: дыхание участилось, как и пульс, однако Эшли всё равно не выходила из комы. Константину было непривычно видеть дочь в таком состоянии. Последующий день он также просидел у изголовья постели Эшли. Сегодня она снова не проснулась.
Экзорцист взял уже заметно потеплевшую руку девушки в свою и долго не отпускал, как не отпускали его всё это время разные мысли. В основном, он корил себя за произошедшее с его девочкой, которая внесла свой бесценный вклад в изгнание Пазузу. Сказанные Анной-Мари откровения так просто выбивали его из колеи, не давая покоя ни днём, и ночью. Он прекрасно понимал и знал, что происходит между ним и Эшли, но ни разу не попытался изменить ситуацию. И вот лишнее доказательство безграничной и бескорыстной любви дочери к отцу: рискуя собственной жизнью, помогла тому, кто сумеет изгнать демона.
Джон знал, что Эшли в скором времени очнётся и с ней всё будет хорошо.
Тогда в чём дело?
Чего на самом деле боится Джон Константин?
