Близость

      Капли дождя томно отстукивали заданный ритм, барабаня по крыше маленького, но занятого жилища. Улицы усыпанные всяческими клумбами, различными цветами, серыми дорогами и пустынными улицами утопали в пресной воде. В Йокогаме наступила весна, принёсшая с собой цветущую сакуру и прекрасное пение птиц. Маленькие капли воды неспешно скользили по влажной листве, а в воздухе доносился терпкий аромат расцветших цветов. На небе едва стало светать, как озорным лучам не было выхода из-за массивных серых туч, что прикрывали яркое пылающее солнце. Дождь прекратился — началось заливистое пение птиц.       В одной квартирке из приоткрытого окна ловко проскальзывал лёгкий сквозняк, обновляющий воздух душного помещения. В комнате царил тусклый, еле-еле освещающий стены поток света. Два спящих тела располагались на футоне, пропитанном ароматом царившей и желаемой близости. Темноволосый, обвивший чужую хрупкую талию, уткнувшись лицом в светлую копну волос, ощущал любящий запах. Мгновение призрачного спокойствия, немой любви и бескорыстных чувств — было увесистым для Осаму.       Он вкусил запретный плод с множеством противоречий, но нисколько не жалел о своём поступке. Он вершил свою судьбу. Именно чувства были единственным шансом полюбить никчёмную, до дна прогнившую жизнь. Он с каждым днём терял бдительность в этом мире, страх перед самым страшным исходом, жутким концом. Тратил свой скромный бюджет на бутылку дорого вина, выпивая её за несколько часов, ощущая оставшийся винный вкус и приятную терпкость, следом обматывая льняной верёвкой свою истерзанную шею. Он метался в мгновение ока от алчного страха, но как прежде наслаждался туго закреплённой толстой нитью, затягивая сильнее, ощущая томность и тяжесть головы. Покинуть этот мир, лежащим на деревянном паркете, вливая в себя крепкую выпивку, затягивая верёвку, сбивая дыхание, подпевая к голосу из песни Imagine Dragons — «Believer» — это казалось, единственным идеальным набором для достойного ухода, точнее, достойного для Дазая. В нём изысканно отзывалась его любовь к смерти, подчёркивая простоту и непринуждённость. Но Ацуши каждый раз останавливал его — отводя от обрыва, выводя на свет, вытаскивая из петли и раскрывая чёрные шторы, позволяя тёплым лучам света озарить ледяную комнату, впуская свет и желание жить.       Бесконечная забота со стороны своего подчинённого, взывала буйные чувства, врывающиеся в гиблое подсознание, играя с разумом, окутывая взгляд белой пеленой, белой шёлковой тканью. Ацуши ластился в его руках, заливаясь краской; выдавливал из себя томные выдохи, крики, отдавая всю свою любовь, даря лакомые прикосновения, от которых невольно отдавались приятные тягостные ощущения ниже пояса; оживляя мёртвую душу, покоившуюся давным-давно, лежащую где-то в уголке сбившегося рассудка. Он пробуждал забытую нежность и ласку в Дазае, его потерянную заботу. Белокурый вытягивал грешника из тяглых страданий, собственных выдуманных иллюзий, даря шанс смыть въевшуюся в плоть кровь.       Они преодолели всяческие преграды, поднялись со дна мрачного моря, но не утратили своих чувств, не утратили ценную зависимость между собой. Всё — укрепило их чувства, заставив перейти через чётко выведенную границу.       Дазай переместившись с затылка приблизился к шее залитой багровыми укусами, трепетно став обдавать её поцелуями, тщательно смакуя каждую ранку, притягивая тело ближе к себе за талию. Ценно ощущать запретную близость, очень ценно. Осаму плотно теснился к чужой спине, попутно блуждая своими ладонями под тканью футболки, по бархатистой коже: обводил бока, очерчивая выпирающие косточки таза, приближаясь к постоянно вздымающейся груди, под которой ощущалось гулкое сердцебиение. Осаму нравились детские шалости, взывающие страстные поцелуи, наполненные искренностью и любовью. Мужчина аккуратно водил подушечками пальцев по нижней части живота, вызывая дрожь в чужом теле, принуждая отозваться ею сладкой истомой. — Осаму… — тяжко выдохнув, произнёс Ацуши хриплым голосом.       Сонный хриплый голос Накаджимы был до жути приятен, подталкивая на дальнейшие развратные действия. Разыгравшаяся буйная фантазия не давала покоя, вновь и вновь подкидывая Дазаю всё новые пошлые обрезки мыслей.       Лежащие бок о бок, вдыхающие отрезвляющую свежесть. Ацуши ловко перевернувшись на другой бок, теперь находясь напротив лица темноволосого, путается пальцами в каштановых прядях, немедля сокращая расстояние между собой и любимым. Пылкое дыхание темноволосого яростно опаляло бледные губы Накаджимы. Резво ухватившись за чужие бока, Дазай притянулся к бледному телу вплотную, ощущая дрожь и ритм сердца. Парень прикоснулся к чужим податливым губам, отвечающих с одержимым желанием. Бывший мафиози властно накрыл пылкие губы, проводя языком по их контуру. Вновь впившись в уста, он тщательно очерчивал контур зубов, попутно сплетаясь с влажным горячим языком. Было безумно жарко, влажно, мокро и бесстыдно.       Ацуши первый прервал страстный поцелуй, резво став улавливать воздух, положив кисти рук на массивные плечи, пытаясь привести в норму сбившееся дыхание. Около них витал накалившийся воздух, обжигающий голые покровы кожи. Покрывало, оказалось лежащим внизу, в ногах, скрученное и сбитое в единый ком. Мокрые, вспотевший от накала страсти — жутко приятно. — Доброе утро, Ацу-чан, — проговорил он ласково, шепотом, обхватив, поместив кисти рук на багряные щечки, отодвигая влажные пряди волос, трепетно целуя в лоб. Дазай дарил свою любовь, окуная сердце Ацуши в горячую карамель чувств, принуждая прикрыть глаза, заставляя мысленно мурчать от любящих прикосновений.