Не размыкай

Шея у Чомеске была светлая, по-детски мягкая - каждый поцелуй, даже самый легкий и невесомый, грозился стать алеющим пятном. От любого касания к ней акума подрагивала, улыбалась, открыто так, что у Лави дыхание перехватывало. Особым романтиком он никогда не был. Да и некогда: время дано ему, чтобы записывать чужие истории, а не красиво строить свою. Но сейчас, именно сейчас, когда рядом с ним была она, он хотел попытаться. Попытаться быть романтиком. Он поднял смело руку, провел пальцами по чужой щеке. На его действия Чомеске склонила голову, потерлась о подставленную ладонь, будто говоря, что она не против. Совсем не против. Лави это понял. Он сам был не против, но неведомая ему сила мешала даже поцеловать ее по-настоящему. В горле стоял ком: это был не страх, не смущение, а предчувствие ужасного. Какое бы имя не носил книгочей, в какой бы стране ни был, каждый раз , стоило ощутить щупальца это чувства, все рушилось. Люди погибали, кричали и страдали. Теперь глотку резало, откровенно щипало - Лави уверился полностью, что грядет не просто плохое - ужасное. Хуже всего было непонимание грядущего: он не знал, чего конкретно ждать. Не знал и боялся. Ладно бы за себя - нет, за Чомеске, что так доверчиво жалась к нему всем телом. Без пошлости, до умиления нежно и до дрожащих пальцев откровенно. Откровенность эта выражалась не физически, а морально. Лави казалось, что впервые его историю кто-то записывает. Этот "кто-то" пытался стать частью биографии, насыщенной и долгой. У этого "кого-то" хорошо выходило, ведь как объяснить, что все мысли здравомыслящего и расчетливого книгочея улетучились прочь из-за одного только ее присутствия. И, видимо, не насчитывали возвращаться. Этим "кем-то" была она, что спасла их на корабле. Прикосновение к собственному подбородку отдалось дрожью по всему телу. Чомеске не стеснялась, хорошо знала, чего хотела. В отличие от Лави. Он бессильно прикрыл глаз, не скрытый повязкой, и буквально отдался чужому человеку. Чужому, ведь знал ее совсем ничего. Чужому, ведь и она его вообще не знала. Чужому, ведь она даже не человек. Отдался, потому что она, несмотря на все, ощущалась роднее всех друзей. Самое главное - он боялся ее потерять, как однажды потерял себя, свое настоящее имя. Лави шумно выдохнул в пустоту прохладного воздуха и прижал Чомеске к себе. Было хорошо от ее присутствия рядом, плохо - от ощущения неизбежной трагедии. Лави, Дик, мальчик без имени - все они в один момент хотели одного: крепко держать и никуда не отпускать. Жаль только, что каждый из них понимал: не поможет. Судьба Чомемке была предрешена, о чем она знала, раз в последние свои часы тоже не размыкала объятий.