Под стягом войны

      Неведомая липкая дрянь в стакане отсвечивает темно-лиловым. Эрих выпивает залпом, морщится и едва заметно встряхивает головой. Плохо быть джедаем – ни одно пойло нормально на тебя не действует.       Все же джедаем быть не так плохо, как предателем.       Агенты СИС наверняка ведут наблюдение, но комлинк молчит – пока что он, Эрих, еще не совершил ничего непоправимого. К тому же, он все еще им нужен; в конце концов, взять в плен темного лорда ситхов – задача не для рядовых солдат, а у этого конкретного темного лорда к тому же еще и двести лет опыта за плечами, грязная и беспощадная мясорубка войны и ситхских распрей; не знаешь, что хуже.       А еще этот конкретный темный лорд знает засекреченные шифры и привилегированные коды доступа, обходные пути и бреши в имперской обороне.       Эрих выливает в себя еще стакан и поднимается с расшатанного стула.       Все это было предсказуемо с самого начала.       – Будет легче, если он сам согласится сотрудничать, – говорит безликий голос безликого агента.       Пустые слова.       – Он не согласится, – бесстрастно отвечает Эрих.       Голограмма перед ним дробится вокселями, неопознаваемые образы накладываются один на другой. Его собеседником равно может оказаться рядовой разведчик СИС, или коммандер Малкольм, или даже сама канцлер Сареш. Впрочем, это неважно, потому что операция была одобрена и канцлером, и Советом Ордена. Приговор подписан и закреплен.       Эрих почти что на их стороне.       – Тогда его нужно будет взять живым, – сухо говорит агент. – Будем ждать вас на Риши. Вам вышлют идентификационные номера и док.       В погрузочных доках Риши царит неизменный хаос – пираты и контрабандисты не признают ни правил, ни морали, ни законов. Великая Сила кипит от изливающейся жизни и смерти, пяьной радости, предательства, обмана и лжи, и даже те, кто умеют слышать ее серебряные струны, вряд ли смогут различить ту самую, что целится в сердце им самим.       Нет, правда, ведь перебежчиков не щадили никогда и нигде, и неужели, увязнув в войне по глотку, они будут исключением?       – Как-то это все не по-джедайски, – признается Эрих какой-то смешной пернатой птице у покосившегося ангара, кое-как слепленного из криво обрезанных листов дюрастила. – В конце концов, и Империя, и Республика – лишь общие слова, за ними нет ни людей, ни Великой Силы.       Птица, полудикий представитель местного народца, недоуменно курлычет в ответ и пытается подтолкнуть его к прилавку с бластерами и копьями.       Эрих читает ответ вселенной в холодно-бескомпромиссном блеске оружия.       во время войны надо выбирать сторону       Джедаи учатся отпускать; Эрих ушел от всех привязанностей еще в Темном Храме, потому что лишь так можно было победить абсолютную пустоту. Что уж говорить о Скордже – для того, прожившего более трех сотен лет, все люди были не важнее бабочек-однодневок.       Что же.       Сонно-парализующий газ должен был успеть выветриться с корабля, но на всякий случай Эрих все же надевает защитную маску перед тем, как зайти в шлюзовую камеру. У этой взвеси нет ни цвета, ни запаха – пусть Скордж и говорил, что он больше не различает их, рисковать не было смысла. Даже ослабевший, он был бы чересчур опасным противником. Скордж – это сила и ярость, не ведающие сомнений, каждый его бой – воплощение самой темной стороны.       И предавший императора, Скордж не предаст Империю.       Эрих терпеливо дожидается, пока шлюзовая камера перегонит воздух через дезинфекционное поле и выровняет давление. Потом внутренняя дверь открывается, разрешая ему вступить в мягкое уютное тепло "Защитника".       Уровень кислорода чуть выше нормы.       Каюта Скорджа по обыкновению заперта, но воздействовать Великой Силой на электронику намного проще, чем на биологические материалы. Эрих вслушивается в хрустальное пение наносхем и мягко, не касаясь, проводит ладонью вдоль панели кодового замка.       Серьезно, военным стоит уже придумать защиту получше.       Великая Сила течет насквозь искристо-живым потоком, омывая равно разум и тело. Эрих вновь обращается наблюдателем; Эрих перестает существовать – и существует одновременно во всех ее серебряных струнах.       Он готов ко всему – к любой из реализованных вероятностей событий. Он готов равно нанести удар и принять удар, готов к обвинениям и готов к угрозам, готов к тому, что чужие тьма и ярость сейчас хлестнут наотмашь, вовлекая их обоих в смертельный танец.       Но...       Эрих опускает руку. Гаснет клинок цвета неба.       Да, наверное, он был готов и к тому, что комната Скорджа окажется пустой.       Оставленный наладонник на столе мерцает сигналом непрочитанного сообщения. Эрих медленно подходит ближе и, активируя запись, уже заранее знает, что там увидит. Вглядывается в короткое предложение и сухо смеется.       «Путь ситхов – предательство».

***

      Золотая трава мягко ласкается к ногам.       Особое золото Восса – даже здесь, в преддверие ужасов Сел-Макора, где тонкие деревья со светлой поющей кроной обращаются изломанными, искореженными чудовищами и жадно тянут к горлу ветви-крючья. За зыбкой чертой безумия, которую опасаются пересекать равно джедаи и ситхи – оно живо даже после того, как Тала-Ре ступила в тьму и замкнула ее в себе.       Пройдет еще немало лет, прежде чем золото полностью вымоет скверну.       Эрих поднимается на вершину небольшого холма неспешным пружинистым шагом. Ветер пахнет прелыми листьями и совсем немного – гарью.       Сила течет сквозь него неохотно. Каждый шаг дается тяжело; чем ближе – тем тяжелее, словно сам воздух становится плотным и болезненно горячим и комом забивается в глотку, не позволяя ни вдохнуть, ни сказать.       Эрих упрямо качает головой и подходит почти вплотную.       – Я думал, тебе никогда не надоест убегать.       – Я никогда не убегал, – глухо отзывается Скордж.       Он оборачивается на мгновение – тяжелая, массивная фигура, кипящее средоточие холодного гнева, багрово-алой неуемной жажды светового клинка. Темное пятно среди золотистых полей; он выглядит слишком неестественно здесь, слишком чуждо этому миру.       Эрих вспоминает Дромунд Каас, надменный и смертоносный, исполненный грозы и гнева – и вспоминает отблеск этой грозы в глазах Скорджа.       Предателя, которому никогда уже не вернуться в Империю.       Перебежчика, за которым охотятся лучшие агенты Республики.       – Может, как-нибудь?.. – осторожно говорит Эрих.       Движение Скорджа столь стремительно, что человеческий глаз не успевает различить его, человеческий разум не успевает среагировать. Алый всполох вспарывает застоявшийся воздух в нескольких миллиметрах от груди Эриха, оставляя на светло-коричневом джедайском плаще уродливое выжженное пятно.       И – застывает, столкнувшись с лучом цвета неба.       Эрих с некоторым трудом выводит их из связки и, отступив на полшага, вопросительно склоняет голову набок.       Скордж даже не переводит дыхания.       Следующий удар должен стать смертельным; Эрих даже не пытается парировать. Алый клинок соскальзывает по касательной – и снова взлетает полыхающей ненавистью и абсолютной, не знающей сомнений, готовностью уничтожить.       Это неминуемое поражение.       Скордж ведет клинок как продолжение себя самого; кажется, раскаленный луч есть лишь квинтессенция его мысли, ожившее воплощение его намерения. Эрих ускользает, перетекая из техники в технику – ему не выстоять против мастера джуйо, но когда-то он был неплох в атару, и атару позволяет ему выжить еще целых восемь лишних мгновений.       Тем не менее, этого недостаточно, чтобы победить.       Ничего не будет достаточно, спокойно думает Эрих, отступая еще на шаг и едва успевая направить встречный удар вниз. Может быть, лет так через триста он и мог бы попытаться что-то ему противопоставить.       Алое лезвие возникает откуда-то из-за спины и болезненно обжигает кожу у горла.       – Плохо, – коротко бросает Скордж.       И деактивирует клинок.       Раскаленный воздух пахнет прелыми листьями, гарью и немножко – озоном, напоминая не то о далекой столице ситхов, не то о легких тайфонских дождях. Золото смешивается с липкой чернотой и бесконечно-тонкими реками течет под ногами.       – Мой лорд император, – говорит Скордж, – все еще жив.       Эрих кивает.       Чуть морщится, потирая шею, неловко ведет ушибленным при перекате плечом. Не самая удачная его дуэль.       – Я пытался объяснить это им, поверь. Мне кажется, в конце концов, мастер Шан попросту начала блокировать мои сообщения, а коммандер и сенаторы сбегали с заседаний, едва только дроид докладывал им о моем прибытии. Всем очень хочется верить в свою победу.       Вздох получается каким-то непозволительно усталым. Эрих списывает это на свою недавнюю криворукость со световым мечом.       – Республика сделала официальное объявление о гибели Императора. Скоро война начнется по новой, и все внимание вновь обратится на фронт.       Скордж наконец оборачивается к нему, и взгляд его совершенно нечитаем.       – Очевидно, – сухо говорит Скордж, – ты теперь тоже в числе предателей?       Это звучит слишком похоже на утверждение, и Эрих лишь неопределенно пожимает плечами. Считается ли предательством нежелание признавать ложь, даже если ложь сыграет во благо? Считается ли предательством нежелание уйти на другую войну, зная, что за спиной уже зализывает свои раны затаившийся враг; враг, что несоизмеримо опаснее; враг, которого требуется уничтожить любой ценой?       Считается ли предательством нежелание предавать?       – Ну, мне будет лучше пока что не попадаться на глаза СИС, – как можно более беззаботно отвечает Эрих.       Великая Сила исполнена одновременно яростным огнем и серебряной свежестью ветра; Эрих слушает ее пение, завороженный и вдохновленный и готовый шагнуть в пустоту по одной лишь ее воле. Он позволяет себе коснуться чужой темной ненависти и принять понимание, что та направлена не на него.       – Я почувствовал его присутствие на Воссе, – говорит Скордж. – Эхо очень слабое, но если мой лорд император действительно здесь, мне пригодится твой клинок.