Сборник драбблов по Форд/читатель

Форд всегда был загадочной фигурой; он тот, кто гоняется за заблудшими в дом существами, превращает удары ногами в решение любой ситуации и целеустремленно шагает по комнатам, как будто он собирается спасать мир, но в итоге хватает бутерброд из холодильника и отходит неизвестно куда, каждый раз вызывая у тебя любопытство. Ты не знаешь, почему, но в последние недели он и впрямь заметил это и теперь замедляется достаточно надолго, чтобы поразмыслить над этим. Примечательно, что он также приветствовал тебя более тепло, чем обычно, чаще появлялся рядом с тобой, даже несколько раз заводил бесплодный разговор. Это действительно озадачивает тебя, пока в голову не приходит мысль, что твое присутствие действительно может иметь для него значение, и тогда ты обращаешь на это более пристальное внимание. Форд запинается в разговоре, когда ты одариваешь его своей самой милой улыбкой, и одних комплиментов, кажется, достаточно, чтобы его щеки порозовели. Когда твое внимание становится для него привычным, все еще остаются его застенчивая улыбка, смех и чудесный, глубокий голос, который ты слышишь теперь чаще, легко и непринужденно с ним общаясь. Подвал все еще в какой-то степени является его пространством, хотя теперь Форд тратит свое время больше наверху и в компании, вместо того, чтобы прятаться глубоко внизу. Здесь живут воспоминания, как ты думаешь, и для тебя мало места, но он отодвигает какие-то бумаги, освобождает стул от башенки книг, и приглашает тебя туда. Ты следишь за тем, чтобы не злоупотреблять гостеприимством, но все равно проводишь с ним много времени, в основном во второй половине дня, в окружении прошлого, которое постепенно становится всё более известно. Тебе не нужно знакомить его с настоящим — Мейбл взяла на себя ответственность за область поп-культуры, и простого предоставления Форду доступа к Интернету было достаточно, чтобы ввести его в курс всего остального. Тем не менее, Форд спрашивает тебя о твоей «точке зрения», хотя ты чувствуешь, что это скорее для завязки разговора, не более. Ты думала, что будешь вмешиваться в процесс, но и Диппер, и Форд, похоже, счастливы, что у них наконец-то появился еще один игрок в ППиеП. Диппер объясняет правила, помогая с настройками, говоря быстро, с волнением, но и с беспокойством, что, если он замедлится, ты поймёшь, во что ввязываешься, и отступишь. Правила сводятся к «поймешь, когда сыграешь», и после такого краткого курса Форд дополняет его краткими сведениями, прикрепляя нарисованные от руки карты к пробковым доскам, которые они принесли специально для этого. Они останавливаются для тебя, пока ты тратишь целый час на создание персонажа. Форд безупречно вписывает его в существующий сценарий, и когда Диппер вводит тебя в курс дела, на котором они остановились в последний раз, а Форд улыбается тебе и ждет твоего первого решения, ты думаешь, что, возможно, они слишком тебе доверяют (и это так, но ты проходишь всю сессию до конца, желая играть ещё). За тридцать лет накопилось много идей, но мало материалов или постоянства, и замедление темпов после жизни в бегах — это, по мнению Форда, время, когда нужно исправлять старые чертежи. «Только одним глазком» превращается в импровизированную лекцию о дизайне и производстве, и когда его слова начинают терять для тебя смысл, он показывает, как они воплощаются в жизнь. Он достает набор инструментов и помогает тебе при создании своего последнего прототипа, и пока он продолжает говорить, ты смотришь на него, ненадолго замолкаешь и думаешь, что, возможно, любишь его. Может быть. Он только бросает на тебя растерянный взгляд после этого безмолвного откровения и спрашивает, в порядке ли ты. Форд ни слова не сказал о происходящем между вами, и ты тоже, но эта любовь окрашивает все твои взаимодействия с ним новой краской и заставляет тебя слишком хорошо осознавать его присутствие рядом с собой. Ты думаешь, что его первоначальная реакция на твое внимание была случайностью, что он видит в тебе только друга, что его рука так, так близко к твоей, покоится на потëртой поверхности стола, в то время как другая его рука выводит курсив на полях блокнота. Ты хочешь придвинуть свою руку ближе и скрестить свой мизинец с его, как в какой-нибудь сцене из школьного романа, но прежде чем ты успеваешь, Форд сжимает руку в кулак, как бы пряча пальцы. Ты запоздало понимаешь, что смотрела на руки слишком долго. Грань всего этого, кажется, наступает в четыре часа утра, когда ты встречаешься с Фордом на кухне: он пьет свою вторую чашку кофе за ночь, а ты входишь в помещение с лохматыми от сна волосами и сонным лицом. Его волосы такие же взъерошенные и беспокойные на вид, как и он сам, но все равно свет тысячелетней лампочки попадает на него как нельзя лучше. Он приветствует тебя с противнем кексов, испеченных часа три назад, и предлагает их тебе, и ты, возможно, говоришь ему, что любишь его, когда берешь один. Он замирает, ты тоже, и внезапно эта комната превращается в ловушку с теплым освещением, становится тесно, почти удушающе, и ты понимаешь, что это из-за того, что Форд поставил противень и теперь вместо него держит тебя в объятьях. Ты обнимаешь его в ответ свободной от кекса рукой. (Форд ухмыляется, и ухмылялся, кажется, добрый час, и ты бы задалась вопросом, не воспользовался ли он советами из руководства Мейбл по смеху в течение неудобного промежутка времени, если бы ты не знала причину и сама не улыбалась вместе с ним. Его лицо теплое, и ты знаешь это, потому что время от времени прикладываешь к нему ладонь, просто потому, что можешь, гладишь его по подбородку, смотришь ему в глаза, и как бы позволяешь себе погрузиться в этот момент. Поцелуй все еще кажется чем-то недосягаемым, но ты кладешь голову на изгиб его шеи и обнаруживаешь, что тебе становится комфортно в такой близости) Ты ждешь поцелуй в щеку и получаешь его. Форд провожает тебя притворно-строгим взглядом, который смягчается, как только ты уходишь. Стэн хлопает Форда по плечу и спрашивает, откуда у него вообще взялось мужество, и уходит, смеясь, когда слышит, что ты сказала Форду первая. Проходит почти целый месяц, прежде чем Форд возвращает его. С тех пор ты говорила это много раз, но почему-то он каждый раз отвечал бессловесным поцелуем или нежным прижиманием. В первый раз, когда ты слышишь от него эти слова, ты находишься в полудреме, и собираешься попросить его выключить лампу для чтения, когда он целует твои волосы и шепчет «люблю тебя». И хотя процесс ещё не завершён, ты все равно отмечаешь это как преодоление рубежа. (Форд, похоже, удивлен, что такая мелочь вызвала у тебя такой отклик. — Я думал, ты знаешь, — говорит он, как будто это очевидно, и хотя ты действительно догадывалась об этом, ты испытываешь облегчение от того, что можешь подавить это последнее сомнение в глубине своего сознания. Он повторяет «я люблю тебя» еще несколько раз для пущей убедительности, пока твое лицо не становится теплым от смеха.)