Сборник драбблов по Форд/читатель

Ты его не знаешь. Обычно, такие мысли не приходят тебе в голову, но, как правило, их вызывают такие тихие моменты. Чем больше ты думаешь об этом, тем больше понимаешь, что смотришь на Форда, а не на теплые оттенки заката. Ты понимаешь, что даже не знаешь его любимое блюдо, или любимый цвет — все те обыденные вещи, которые люди обычно спрашивают, чтобы лучше узнать друг друга. Ты даже не знаешь, что произошло за эти тридцать лет, или раньше, или до этого (то, что ты мысленно называешь «эпохой Билла»). Форд свободно и с теплотой говорит о своем колледже и первых годах исследований, но всë последующее дается отрывками, с непоследовательностью замалчиваемых событий. Кошмары, блеск его очков в тускло освещённом подвале, секреты, коды и шифры — все это часть человека, которого ты видела мельком, но никогда не знала. Ты слышала, как Диппер почти благоговейно отзывался о дневниках, и знала, что в них, должно быть, хранилась большая часть всего этого, но с тех пор, как они были уничтожены, ты не видела, чтобы Форд заводил новые. И судя по общей картине, он, кажется, от этого счастливее. Форд, должно быть, поймал твой пристальный взгляд, потому что он наклоняется и одаривает тебя улыбкой, почти застенчиво. — Что такое? — спрашивает он. Ты думаешь, что он и понятия не имеет о том, каким драгоценным выглядит в данный момент; ты говоришь ему, что любишь его. — И я тебя, — говорит Форд так спокойно, как будто его лицо не покраснело от твоих слов и он не выглядел бесспорно довольным. Он берет твою руку в свою, шесть пальцев шершавые и теплые, и в его взгляде ты находишь покой. Может быть, дело не в знании. Может быть, все дело в этом, и в легкой тишине, и в том, как все это ощущается. Что бы раньше ни случилось, Форд рассказал бы тебе в свое время — или, возможно, никогда не рассказал бы вообще. Ты держишь эту мысль и спрашиваешь, какой его любимый цвет.