Гений и злодейство - две вещи несовместные

      — «Сальери!» — последний резкий зов Моцарта отозвался резонансом в душе его убийцы. Антонио молчал, внимая словам молодого умирающего юноши; с печалью и горьким сожалением опустил он голову, безмолвно вытирая мокрые щеки Вольфганга; тот улыбался, доверчиво смотрел детскими глазами на него, будто предчувствовал, что смерть его близко, но так хотел сказать пару утешительных слов герру Сальери.       — Моцарт, прости, мой приятель, — донесся шепот над ухом светловолосого ангела из уст самого композитора; в лице гения появилось тут же беспокойство, смешанное с волнением: «За что вы так себя казните? Не надо, пожалуйста, плакать; вы знаете, мы свидимся на небесах». Вольфганг дотронулся дрожащими музыкальными пальцами до груди маэстро; будто насквозь пронзая его сердце невинной дружеской добротой, которая незримо проникает в грешную душу завистника. Это безумие между ними; тьма и свет, труд и талант, человек и бог — все смешалось в них, вылилось в странную убийственную симфонию.        — «Этот Реквием я дарю вам», — Моцарт на одном дыхании кашляет, сжимая ткань сюртука своего приятеля; силы на исходе и на лице появились предпосылки скорой кончины, — «Я вам всегда завидовал, по правде, представляйте? Только не презирайте меня, прошу вас; я лишь хотел быть на вас похожим; нет, не в этом дело, месье, я желал, чтобы вы хоть раз восхищенно посмотрели на меня, поэтому, я…пытался догнать вас в искусстве музыкальном. Не плачьте, мне больно смотреть на ваши страдания», — Амадей привстал бледный как дух, поднял голову Сальери, наконец-то увидев тот самый самый ласково согретый взор, блестящий от невольных слез.       — «Моцарт, я тебя люблю, мне нет прощения, ведь я виновен в случившемся! Не покидай меня, ты еще должен жить! , — это холодное отчаяние перешло в полнейшую истерику; итальянец целовал его безжизненную кисть, не пропуская ни одной выпирающей косточки, прикасался нежно к тонким изящным запястьям, пытаясь хоть как-то вернуть былое, искупить вину перед самым прекрасным музыкантом в его тщетной, потерявшей всякий смысл жизни, — это я должен умереть вместо тебя, кто же теперь будет приносить всем людям твои дары?»       — «Пообещайте мне, что вы продолжите свое дело, главное, вспоминайте обо мне, и о словах тогдашних, — он усмехнулся, будто безумец, который готов тут же умереть без страха; в ту же минуту австриец замер, понимая, что видит посланника, преследователя своих снов. Того самого „черного человека“, — Помните, гений…и злодейство — две вещи несовместные…как я…и вы».       Мучительно покинул мир композитор, оставив за собой великие деяния, подарив надежду многим начинающим музыкантам, но вместе с его кончиной внутренне умер Сальери, оставив в себе хранить вину за преступление, сделавшись окончательно «душевно больным»; они оба навсегда потеряли свое существование, выпив из бокалов красного вина яд зависти. Реквием прозвучал — трагедия свершилась.