Сигаретный дым

Джагхед Джонс заполняет свои легкие никотином, он заполняет свой рассудок алкоголем. Срывает крышу, ему приятно ловить на себе взгляды друга полные похоти. Его рассказы уходили в пустоту, они объединялись с музыкой и подростковой забавой, «танцем». Арчи Эндрюс по правде не знал, что этот скрытный парень, именуемый его другом может делать что-то развязное, пускай и глупое, да и сам не знал зачем пришел сюда, в это место. Сейчас ни одного, ни другого не волновали многочисленные девушки, только бит музыки. — Танцуй, Джонс, танцуй— старая магнитола оттягивала ноты, вынуждала двух парней, объединенных дымом, наслаждаться моментом. Возможно во всем был виноват Джонс, который впустил к себе в будку, названную домом полным фотографий, касет, пленок, газет и запаха чернил человека с сеткой виски. Эндрюс сквозь сигаретный дым смотрел на его тело, на то насколько он был хорош, одежда не мешала наслаждаться. Он провел языком по жгучим от алкоголя губам и в такт Beastie boys произнес, — But make no mistakes and switch up my channel. — Iʼm buddy rich when I fly off the handle! — так звонко, так радостно, его голос сладостно заживляет слух Арчи. Алкоголь бьет в виски, музыка прошлого века сплетает их руки в новой мелодии, сигаретный дым медленно скользит с чужих губ прямо к нему, — If could make days last forever If words could make wishes come true Iʼd save every day like a treasure and then Again I would spend them with you… — тонкие пальцы проясняют задымленную шутку в правду, этот танец, где два тела сплетены, где чужие губы принадлежат другому, как и твои отданы человеку. Джагхед Джонс робко касается губ одного рыжего парня, он не ждет ответа, ему просто нужен человек и Арчи знает это. Ему не тяжело расправиться с одеждой, не тяжело коснуться скулы рыжего, позволить повалить себя на кровать, тяжело лишь представить, что будет когда уйдут от него… Возбуждение пронзает тело, скрытые желания, вот они. Их томное дыхание глушит музыку, они принадлежат электричеству, которое сейчас вызывает стояк у обоих. Рыжий закусывает его губу, они не видят деталей. Струйка крови одурманивающе скользит по подбородку Джагхеда и рыжий, словно изучая каждую родинку на его лице, провел кончиком языка. Он рисовал невероятные узоры, пользовался телом Джонса, пробовал вкус кожи, прихватывал зубами и оставлял наливаться кровью следы. Журналист отдавался полностью, купался в наслаждении, старался восстановить сбитое к чертям дыхание, он содрогался в тот момент, когда Арчи Эндрюс пробивался внутрь. Он старался словить взгляд, но сквозь дым было видно лишь горящие плечи партнера и губы, которые приближались к его лицу. Настойчивые рывки внутрь словно вбивали худощавого парня в кровать, рыжий комкал простыни, сжимал пальцы, переплетал, с его губ срывались стоны вперемешку с текстом песен разбивавшихся по сравнению с музыкой, которую приносил журналист своими хриплыми стонами и порою неразборчивыми словами. Тонкие пальцы сжимали и притягивали за плечи к себе тело покрытое веснушками, он не мог терпеть больше, движения в унисон разбивали все преграды. В поцелуе расплылся вскрик Джонса, оглушающая стрела страсти проходила сквозь парня вызывая оргазм, смех Арчи доносился до ушей отдаленно, словно желая стереть все минувшее. Еще несколько секунд и он лежал рядом с другом, всё так же прижавшись к друг другу телами. Их не могло ничего остановить. Только осознания журналиста, что друг покинет его.

***

Иногда Джонс задавался пустыми вопросами, такими как, что случится, когда его перестанут оставлять после уроков в оранжерее наедине с цветами и тестами по биологии. Такие вопросы могли мучать его очень долго, пока он не убеждался, что всё равно до конца ничего прогадать даже он не сможет. В конце концов он никогда не был единственным кого оставляли в оранжерее. Было не правильно называть небольшой класс с огромными окнами оранжереей, но так повелось, что все называли его именно так. Джагхед сидел возле окна и разглядывал непонятных существ в мутной воде бочки. Они извивались в воде никак неприметно, лишь отвлекая от стопки листов. Хотя скорее в его голове стоял жгучий вопрос о старом друге. Он был уверен, что это рыжий парень вгоняет ему в легкие никотин, а не он сам убивает себя изнутри. Эндрюс оставил мучаться Джагхеда Джонса в одиночестве и незнании, что будет дальше. Нагло влюбил, заворожил, свел с ума и исчез. Голова была тяжела от мыслей об одном, эти мысли не оставляли места тайнам. Его интересовала лишь одна. Дверь издала скрип. — Я не могу вспомнить другую песню, — осторожные шаги заставляли пульс участится, а дыхание полное сигаретного дыма сбиться, — Я помню лишь тебя. — Тебе и не надо помнить другого, — «…сигаретный дым медленно скользит с чужих губ прямо к нему»