Блики на серебре

— А ты? Отец, Эрик, смотрел не нее своими холодными безжизненными глазами человека, у которого ничего не осталось. Но ведь это неправда. Вот же она, Петра, стоит перед ним, парящим в своих пафосных шлеме и плаще, в этом дурацком черном костюме супер-крутой организации «Люди-Х» и не может и слова вымолвить. — Зачем ты здесь? Стоит и просто смотрит на него, как на воплощение Бога, хотя Бог вроде как в пирамиде с дядей Чарли, и его надо бы спасти, но она не может, потому что как дура смотрит, на человека, который бросил и её, и её мать, когда она еще даже не родилась. — Потому что я твоя… Последнее слово застряет в горле, и Петра заставляет время замереть, и дает себе немного времени успокоится, наматывает пару кругов вокруг Каира. Но сердце все также колотится на сверхскоростях и даже не думает замедляться. Она не может произнести это чертово слово, не может, и от волнения переходит на полузабытый польский, язык детства, язык, на котором мама давным-давно пела колыбельные, до того, как они переехали в Штаты, и она ускорила свое время. — Dzięki tobie.* Эрик замирает и смотрит на нее, двадцатишестилетнюю нескладную девчонку почти в ужасе, потому что мало кто знает, что он знает польский, даже Мистик не знает. — Chciałem coś dać… Ale ja nie dam.* Потому что это окончательно сломает тебя. Эрик все также смотрит на нее, а Петра на него и сжимает в нагрудном кармане куртки два стальных шарика и старый потрепанный дневник. Футляр со скрипкой лежал в Черной Птице. Шар магнитного поля чуть дрожит, Эрик не шевелится, но магнитная буря продолжается, и это кажется таким неважным, незначительным, поэтому она просто берет стоящую рядышком как любопытный истукан Рейвен за шею и бежит дальше. ☆.☆{}☆.☆{}☆.☆{}☆.☆ Петра всегда старалась быть примерной девочкой. Еще когда они с Магдой жили в Польше, она ходила в музыкальную школу, училась нотной грамоте и играть на скрипке, была отличницей, и много-много читала. Ха. Мама, милая мама Магда Максимофф, уникальный случай цыганки послевоенного времени с экономическим образованием, работающей по специальности, умудрилась в далеких годах начала пятидесятых познакомиться с неким Эриком Леншерром. С ним она за пять лет исколесила шестнадцать штатов Америки, почти всю Европу и часть Азии. В конце лета 56-го они вернулись во Вроцлав, в родную Польшу. Купили старый дом практически за бесценок, сделали красивый ремонт и шикарную фотографию, были счастливы. Когда в начале ноября Магда на третьем месяце беременности сообщила об этом Эрику… На следующий день от него осталась только одна старая-престарая картонная коробка, полупустая бутылка виски и альбом с фотографиями. Третьего мая 1957-го появилась на свет очаровательная девочка, Петра Максимофф, бледная, с прямыми каштановыми волосами, полная копия своего отца, которой от матери достались только большие, темные, почти черные циганские глаза. В три года не по годам развитая девочка добралась-таки до чердака. Активному ребенку на недавний день рождения подарили книжку с рассказами, среди которых особо запомнились те, что были о пиратах, и, понятное дело, ребенок счел своим долгом применить знания из наконец дочитанной мамой книжки на практике. То есть пойти туда, куда ноги занесут, и найти то, что за супер-ценный клад сойдет. По углам висела паутина, на всех поверхностях лежала пыль, а в столбе лившегося из давно немытого окна света клубились и блестели, как снежинки, пылинки. Это было так красиво, что Петра не сразу вспомнила, зачем она пробралась сюда. Под стенами стояла старая, почти рассыпавшаяся от времени мебель, укрытая чехлами. Куда ни глянь — всюду были расставлены коробки непонятного назначения. И только самая ветхая из них могла, при приложении определенной доли фантазии походить на сундук с неземными богатствами, поэтому маленькая Петра стала методично, с упорством тарана откапывать ее. В ней обнаружились несколько тонких книжонок, почти без картинок, полупустой дневник с красивым твердым почерком; девочка еще не умела читать, и отложила их до лучших времен. Дальше обнаружились два металлических шарика, едва умещавшихся в детских ладошках. На самом дне лежал футляр с чем-то. Красивый, резной, из светлого дерева; Петра влюбилась с первого взгляда, когда открыла его. На дне лежали скрипка и смычок. С тех пор мать почти не занималась с ней. Научила только читать и писать, и всегда старалась говорить с Петрой только на английском, было видно, что Вроцлав ей с каждым годом становиться все неприятней, что она стремится уехать из него куда-нибудь, куда угодно, лишь бы не оставаться в нем. И особенно заметно для общительной Петры было видеть и смотреть на ту странную тень боли, печали и неясного тогда для четырехлетней крохи страха на лице матери, когда она смотрела на нее. Будто она росла такой, какой Магда не хотела, чтобы она была. слишком похожа на отца Когда Магда продала дом во Вроцлаве и они переехали в Вашингтон, Петре было восемь, и она сразу же записалась в музыкальную школу и в библиотеку. В то же время её волосы стали седеть. Просто так. Магда заметила серые, бесцветные корни заплетая дочери волосы в день, самый важный для неё день, когда она должна была выступить со скрипкой на своем первом важном концерте, когда у неё был шанс, что ее заметят. Петра сыграла «Грозу» Вивальди в тот день и познакомилась с преподавателем частной музыкальной академии, готовым предоставить ей стипендию. Через три дня убили президента Кеннеди. Через три недели девочку начали дразнить одноклассники. Её волосы отливали серебром. Еще через месяц мир вокруг Петры замер. У Петры от отца было отражение в зеркале, два стальных шарика, коробка со старыми учебниками по физике и химии университетского уровня, дневником и футляром со скрипкой да несколько фотографий. Позже выяснилось, что вместе с внешностью в генах ей передалась мутация. Никто, даже сама Петра, так и не понял, откуда у нее взялась клептомания. ☆.☆{}☆.☆{}☆.☆{}☆.☆ Петре шестнадцать и у нее целый подвал всяких вещей. Несколько гор коробок с высококалорийным печеньем со вкусом вишни, мама поначалу пыталась бороться с ее клептоманией, но так и не преуспела и, поскольку Петра никогда не попадалась, то бросила это бесполезное занятие. Игровой автомат с Пэкменом. Стол для пинг-понга и диван с пледом в противоположных углах. Под окошком стол с кучей листов и почти превратившаяся в труху коробка с отцовским хламом под ним. И ноты-ноты-ноты, Григ, Шопен, целые тетради исписанные малопонятными закорючками и формулами, стакан с карандашами, ручками и линейками и кофеварка. бардак Петра из окна увидела черную машину напротив своего дома, подняла оконную раму, вылезла на улицу и прогулочным шагом пошла к ней. До того, как захлопнулась передняя дверь, она пошарилась в бардачке, нашла там давным-давно истекший договор об аренде, еще какие-то бумаги и парочку все еще новеньких гильз, аккуратно закрыла его и вернулась в свой подвал. Она догадывалась, что те три мужика пришли к ней. К матери если и приходили мужчины, то только по работе и всегда в костюмах. Да, вот мама открыла дверь, они сказали ей что-то, вот они спускаются по лестнице и проходят в её вотчину. Первым вошел двухметровый бугай, с мускулами и самыми офигенскими бакенбардами из всех, что она видела в жизни. Следом прошел какой-то хиппи в темных очках и с каштановыми волосами до плеч. Последним был еще один высокий, чуть поменьше первого молодой человек, растрепанный как воробушек с большими глазами за линзами в роговой оправе. На военном жетоне чувака с бакенбардами было написано «Джеймс Логан» с одной и «Расомаха» с другой стороны. У хиппи была визитка «Школа для одаренных подростков профессора Ксавьера» в бумажнике из заднего кармана джинс. В паспорте парня с невинными глазками было указано полное имя — Генри Филипп Хэнк Маккой. — Зачем вы пришли? Я ничего не крала. Громила скептически оглядел ближайшую груду коробок с высококалорийными сладостями и автомат с Пэкменом. Но когда перевел взгляд на нее, возящуюся на диване со скрипкой, то будто окаменел. ~скгвирип~ Все трое вздрогнули. Хиппи — как будто не верил своим ушам и глазам и еле сдерживался, чтобы протереть их. Громила и очкарик — как звери, замершие от неприятного звука и разве не зашипели на нее. — Ой, извините. У меня струна на скрипке лопнула. — Ты играешь на скрипке? Хиппи смотрел на нее, будто она была не красивой хрупкой девочкой в платье, а как минимум гориллой, собирающейся станцевать «Лебединое озеро». Петра перевела на него ироничный взгляд своих циганских глаз, будто спрашивая: «Чувак, ты либо все еще под кайфом, либо идиот, так какого черта ты делаешь в моем доме?». — Да. Так чего вам от меня надо? — Петра, успокойся пожалуйста. И перестань насиловать мои уши этой долбанной струной. Нам нужна твоя помощь. Необходимо вытащить одного человека из тюрьмы. Логан продолжал как-то странно смотреть на нее, так наверное смотрел бы на Петру старший брат, если бы он у нее был. — Организовать побег? Ты в курсе, что это незаконно? И уголовно-наказуемо? И с чего я вообще должна помогать вам? — Покажи. Хиппи проговорил это странно, будто только вышел из-под кайфа и все еще не верил в реальность происходящего; очнулся, проснулся и просит, как учитель химии ученика, сказать, кто устроил взрыв. Хотя он просто был с похмелья, ни с чем нельзя перепутать это амбре, фу. Логан поднял руку на уровень груди и… Оу. . . . Ё-моё. Три долбанных шестнадцатидюймовых когтя между фалангами пальцев. Твердые, и наверняка не раз протыкали черепа. — Ты же знаешь, что это мерзко? Но круто, правда, да. Логан закатил глаза и снова посмотрел на нее. От того, как он опять сделал это, было жутковато. Люди не должны так смотреть на условно-уголовно-невиновных незнакомых девушек через пять минут после знакомства. — Ты, клептоманка, получаешь уникальную возможность пробраться в Пентагон, самую охраняемую его часть, и вывести оттуда убийцу предыдущего президента. Это единичная акция, а если того парня не будет послезавтра в Париже, то умрет очень много людей. — Эй-эй! — Петра ощетинилась, но тут же успокоилась, вернувшись к своему обычному «йоу, чуваки! Мир-дружба-жвачка-переходи-на-темную-сторону-у-нас-есть-печеньки» состоянию. — Мне хватило бы когтей и Пентагона с крутым заключенным. Не надо вешать на меня судьбы людей. Мне только шестнадцать. Я не отрицаю, что умна и немножко адреналиновый наркоман, но я просто девочка-скрипачка. Я даже в университет не поступила. У меня в Оксфорде экзамены через месяц. Она шумно выдохнула и хмуро посмотрела на мутантов. Вскочила, надела серебрянную кожаную куртку, накинула на шею наушники и очки, переобулась в беговые кроссовки и уже на человеческой скорости пошла к лестнице наверх. — Как зовут хотя бы вашего Сириуса Блека?* — Эрик Леншерр. По замершей на миг спине идущей впереди Петры, Логан понял, что она знает, кем ей приходится проблемный магнитный мужик.