Exulansis

«Это какая-то ошибка, — вспыхнуло в голове Криденса. — Судья ошиблась, просто оговорилась. Они не должны допрашивать мистера Грейвса, произошла какая-то ошибка!» В зале воцарилась тишина; слышно было, как переворачивает страницы кто-то из судей. Криденс сидел теперь совсем неподвижно, беспомощно глядел на пустующий стул для нового свидетеля. Никто не подходил, чтобы занять его. Все молчали. Затем нетерпеливый голос верховного судьи прорезал тишину. «Персиваль Грейвс, прошу вас пройти в центр зала», — повторила она, цепляясь за его имя своими строгими интонациями. Всё кончено, никакой ошибки быть не могло. Криденс не мог заставить себя поглядеть на мистера Грейвса. По звукам за своей спиной он понял, что тот встал и сделал несколько шагов по направлению к стулу. Криденс отвернулся, чтобы не видеть, как он садится с не поддающимся никакому объяснению спокойствием. Все мысли в голове Криденса смешались; застеленный синеватым линолеумом пол казался то ближе, то дальше. — Хочу напомнить всем собравшимся, что по состоянию здоровья мистер Персиваль Грейвс не присутствовал на первом слушании по делу господина Геллерта Гриндевальда, — сказала волшебница как можно деликатнее, — и его показания были представлены суду в письменном виде. Мистер Грейвс, — обратилась она лично к нему, — согласны ли вы дать показания ещё раз, чтобы мы могли соотнести их с данной вами ранее информацией? — Да, ваша светлость, — услышал Криденс спустя недолгую паузу. Так вот чем были эти передаваемые из рук в руки бумаги – прошлые показания мистера Грейвса. Наверное, суд просто хочет убедиться в тяжести совершённого преступления. Да, точно, судья хочет, чтобы остальные услышали подробности преступления. Зачем бы ещё было вызывать мистера Грейвса, зачем бы было добиваться его согласия на дачу показаний? — У суда также возникло к вам несколько вопросов по мере проходящего процесса. — Я готов предоставить вам всю информацию, которая есть в моём распоряжении. — Когда вы впервые встретили мистера Криденса Бэрбоуна? Почему они спрашивают мистера Грейвса о нём? Ничего не понимая, медленно, очень медленно, словно двигаться быстро прослыло бы оскорблением суда, Криденс поднял голову, посмотрел на самый верх, туда, где в окружении судей сидела госпожа Президент. Голова её была повёрнута в сторону, укрытые тенью глаза бесстрастно смотрели куда-то в пустоту. — В конце января, ваша честь, — сказал Грейвс ледяным тоном. Зачем он говорил так холодно, зачем он настраивал эту женщину против себя? Неужели Криденс был единственным, кто не понимал, что происходит? — Боюсь, я не смогу вспомнить точной даты. Это было довольно неожиданно. — При каких обстоятельствах это произошло? Воздуха катастрофически не хватало, и Криденс испугался, что снова начнёт задыхаться – и на этот раз свидетелями тому станет по меньшей мере десяток человек. Он сидел неестественно прямо, дышал частыми урывками и втайне молился, чтобы всё это скорее, как можно скорее закончилось. — Он пришёл ко мне домой. Должно быть, узнал адрес из какой-нибудь газеты, — говорил Персиваль. — В то время часто писали об этом. Криденс вспомнил, как всё было, как план поездки вообще зародился в его голове: письмо Порпентины, неосмотрительно упомянувшей о делах мистера Грейвса в разговоре с Ньютом; кучка однотипных особняков в заснеженной деревушке, каждый из которых Криденс старался тайком проверить, заглядывал в их окна, словно потерявшаяся собачка. Постоянный, ни на минуту не засыпающий страх того, что его раскроют, схватят, убьют, что всё пойдёт прахом. Всё это пролетало перед его глазами со скоростью ураганного ветра, так, что у Криденса закружилась голова от этой буйной смены кадров. Верховный судья не хотела оставлять их в покое. — Вам было известно, что мистер Бэрбоун считается погибшим? — Да, ваша светлость. Полагаю, в какой-то момент это стало достоянием общественности. — И вы осознавали, что идёте против закона, сохраняя его пребывание в вашем доме в тайне? Персиваль молчал. Криденс не знал, повернулся ли Грейвс, чтобы взглянуть на него перед ответом, потому что сам не мог набраться сил посмотреть на него. Пожалуйста, пусть это закончится! — Да, ваша светлость. — Как и опасность, которой вы подвергали своих соседей? — Да, ваша светлость. — Мне известно, что вы принимали участие в деле Маркуса Кляйна, — продолжала старая дама. Господи, как же Криденс ненавидел её, как презирал! — Во время расследования вы дали кому-нибудь знать о том обстоятельстве, что бывший носитель обскури находился в непосредственной близости с погибшим? — Нет, ваша светлость. Жилка забилась на шее у Криденса. Что-то, похожее на отчаяние, заставило его тело окаменеть: он сравнивал себя с человеком, барахтающимся в зыбучих песках, увязающим в них всё глубже и глубже несмотря на каждую попытку вырваться на волю. С каждым «да» и «нет» пропасть, в которую они падали, становилась всё шире. Криденс наконец понял, к чему всё это шло. Кажется, судья задала Персивалю какой-то вопрос, потому что в следующую секунду Криденс уже слышал его пронизанный напряжением голос: — Два месяца, — сказал он. — Сейчас она находится у господина Макдаффа. Полагаю, при желании он может подтвердить это. — Боюсь, по истечении этого срока нам придётся поднять вопрос об уничтожении вашей волшебной палочки. Криденс услышал, как выбило воздух из груди мистера Грейвса. Земля ушла у него из-под ног. — Нет! — лихорадочно крикнул Криденс, не понимая, что творит. — Вы не можете! Мадам Пиквери прижала пальцы к своей длинной шее, кто-то сзади вскочил с места и окликнул его по имени. Криденс, полностью растерянный, перебегал взглядом от одного судьи к другому: кто-то неловко пятился, другой смотрел на него с удивлением, третий возмущённо чесал усы; никто из них не выразил ему поддержки. Почему никто из этих чёртовых тупоголовых волшебников не вмешивался, почему они наказывали мистера Грейвса из-за Криденса? Почему они не накажут его самого? Даже мама никогда не била сестёр за его проступки. — Это я его заставил! — не владея собой, настаивал он. — Я велел ему никому не говорить! — Криденс! — вновь одёрнул кто-то. Криденс услышал бесперебойный стук множества маленьких молоточков. Наверное, его призывали к тишине. Он ничего не мог разобрать, ни их, ни себя; не мог даже остановиться. Единственным воспоминанием, заполоняющим каждый дюйм его разума, была сломанная палочка Модести. Вновь и вновь он видел сердитое лицо матери, переламывающей игрушечную палочку пополам. Если бы Криденс не вытащил её из-под кровати, ничего бы этого не было. Если бы Криденс не пришёл в дом мистера Грейвса, ничего бы этого не было. — Я его умолял! — заплетающимся языком сказал Криденс, не зная, за что ещё ухватиться. Он был готов на любую, на самую унизительную для него ложь, на самую позорную версию событий. Ещё минута, и он скажет, что запрещал Персивалю говорить под страхом смерти. — Мистер Грейвс хотел рассказать обо всём Конгрессу, но я упросил его не делать этого. — Ваша честь, — вмешался Персиваль. Тяжело дыша, весь красный от волнения, Криденс наконец повернулся на его голос. Мельком он успел разглядеть выражение его лица: ужас и смятение в одном флаконе. — Мистер Бэрбоун не до конца понимает, что говорит. У него слабые нервы. Люди вставали со своих скамей, что-то говорили. Криденс видел, как открывается рот верховного судьи, как двигаются, что-то произнося, её обвисшие губы, но не слышал слов. Он попытался встать со своего стула, но ноги, превратившиеся в воду, не держали его. Прижавшись к спинке, Криденс до побелевших костяшек стиснул пальцами штанины. Ему казалось, что синеватый линолеум приближается к его лицу. — Мистер Грейвс, — раздалось где-то над Криденсом. Голос судьи почему-то отдавал эхом в его голове. — Какие отношения связывают вас с мистером Криденсом Бэрбоуном? Никто сначала не ответил. Криденс не знал, сколько времени продлилась эта пауза: то ему казалось, что прошло лишь три секунды, а то — сорок три минуты. — Я бы назвал мистера Бэрбоуна своим другом. Резкий, похожий на раскат грома звук вдруг грянул в зале. Смех. Кто-то смеялся в секции обвиняемых. Криденс испуганно обвёл глазами судей, но все они словно бы не замечали этого вытряхивающего из тебя все внутренности звука. Он жаждал обернуться, чтобы увидеть, как заливается снисходительным хохотом Гриндевальд, и вместе с тем приходил в ужас от мысли, что смех этот мог быть порождением его собственной фантазии. Он звучал, не прекращаясь, снова и снова, ненормальный, совершенно нечеловеческий смех. Святые угодники, почему в этой комнате так мало воздуха? — Прошу прощения, ваша светлость. Пожалуйста, кто-нибудь, уведите мистера Бэрбоуна из зала, — услышал Криденс голос Персиваля где-то рядом, — ему сейчас станет плохо. Вокруг него сразу началась какая-то суета. Двое мракоборцев, в числе которых был и Скилер, подхватили его под руки и едва ли не силком заставили подняться. Стул, на котором он сидел, закачался и обязательно бы упал, если бы не растворился в воздухе за секунду до столкновения с полом. Персиваль продолжал говорить что-то об его расстроившихся нервах. Смех, которого он так боялся, прекратился, словно его и не было. Криденсу нестерпимо хотелось вырваться. — Не… — Помолчи, — шепнул ему на ухо Скилер. Господи, о чём он думал! Ему уже было стыдно за устроенный цирк, и в то же время беспокойство за мистера Грейвса возводило все его чувства в абсолют: ему казалось, что никогда ещё он не был так растерян, так возбуждён, так зол. Ни с чем из этого он не смог совладать. На один безумный миг ему даже захотелось рассмеяться, или расплакаться, или сделать и то и другое одновременно. Что, если судьи решат, будто он какой-нибудь душевнобольной? Что его показаниям нельзя доверять? Тогда все их усилия канут в Лету. В коридоре Криденсу стало получше. Кто-то, видимо, открыл окна или воспользовался заклинанием: вокруг было свежо и даже холодно. Стены в здании были толстые, Криденс не слышал отсюда голосов судей и мистера Грейвса. Незнакомый ему мракоборец, оставшийся с ним на всякий случай, стоял у самой двери и не давал Криденсу прорваться обратно. Интересно, что происходило по ту сторону? Может, верховный судья сказала: «Знаете, я не уверена, что суд может счесть показания этого человека весомым доказательством. Придётся нам распустить собрание». И Персиваль в ответ: «Да, ужасно жаль, что побеспокоили вас. Так когда, вы говорите, уничтожите мою волшебную палочку?» А ему: «Завтра же!» Криденс похлопал себя по щекам, приводя в чувство. Минут пять спустя мистер Макдафф вылетел из зала суда вслед за ним. Лицо у него горело. Криденс не видел, но слышал его таким лишь однажды: в тот день дома у мистера Грейвса, когда ему открылась правда о Криденсе и он швырялся котелком в кабинете. Криденс не успел даже рта раскрыть, как мистер Макдафф уже набросился на него, подобно взбесившейся белой лисице: светлые растрепанные волосы придавали его облику сходство с ней. — «Гриндевальд знал о том, что я обскур, и вместо того, чтобы помочь мне, собирался использовать как оружие против не-магов», — отчеканил Макдафф, зачем-то тряся пальцем перед его лицом. — Вот и всё, что от тебя требовалось сказать! Выдав эту короткую речь, он остался стоять, словно ожидая ответа. Криденс не знал, как оправдать себя. Мистеру Макдаффу незачем было говорить ему всё это: каждое слово и так было отражением его собственных страхов. Надо было что-то сказать, боже, не могли же они до бесконечности вот так смотреть друг на друга. — Простите, сэр. Я не знаю, что случилось, — невнятно пробормотал Криденс. — Я запаниковал. Совсем не понимал, что делаю, со мной такое впервые. Макдафф молчал, сложив руки и вперившись в него взглядом. Ноздри у него раздувались, как у быка. — Всё очень плохо? — в отчаянии спросил Криденс. — Всё улеглось, более или менее, — ответил Макдафф. — Судьи уже начали приходить в себя. Персивалю удалось убедить их в том, что из-за вашей дружбы ты слишком близко к сердцу принял выдвинутое обвинение. «Из-за вашей дружбы». Криденсу не понравилось, как он произнёс это, – ни тон, ни сама фраза. — А его палочка? Что станет с его палочкой? — Дело вынесут на рассмотрение, когда истечёт срок её изъятия, — пожал плечами Макдафф. — Я хотел вступиться за него, но госпожа Лопес была тверда. Правда, думаю, если за это время никаких прецедентов не возникнет, то меру сочтут излишней. Это вселило в душу Криденса хоть какую-то надежду. — Пожалуйста, сэр, можно мне вернуться? — спросил он. — Я должен быть там. Всё будет нормально, я обещаю. Я не скажу ни слова, пока меня не спросят. На какой-то миг Макдафф заколебался. Глянув на циферблат наручных часов, он с сомнением пожевал губы. — Персиваль сейчас подтверждает свои предыдущие показания. Это затянется ещё минут на двадцать, — прикинул он, следя за секундной стрелочкой. — Сядешь на лавку рядом со мной и будешь молчать — не вынуждай меня накладывать на тебя Силенцио. Ты понял меня, парень? Криденс закивал. Он не смог бы внятно объяснить самому себе, почему для него так важно было оказаться сейчас в зале, в месте, из которого он всеми силами хотел сбежать ещё совсем недавно, но что-то внутри него, какое-то сосущее чувство неотступно гнало его туда. Мистер Макдафф медлил на самом пороге, держась за ручку двери: Криденсу показалось, что он взвешивает слова для своей будущей фразы. — Ты вообще в курсе, что случилось с Персивалем? — вдруг спросил Макдафф. — Он тебе рассказывал? Криденс сглотнул комок в горле. — Частично. — Вот как, — хмыкнул тот, щуря на Криденса свои голубые глаза. А затем, видимо сочтя это достаточным предупреждением, прокрутил ручку двери. Та отворилась совсем бесшумно, и мгновением позже Криденс очутился в зале. Макдафф сел на последнюю лавку, прямо около двери, и Криденс тихонечко притиснулся рядом с ним. Персиваль ещё говорил: они зашли как раз на середине его ответа, и Криденсу понадобилось время, чтобы вникнуть в суть излагаемого. — … обычно пользовался этим порталом, чтобы попасть из поместья на работу. Это есть в протоколе: вам должно быть известно о фонарном столбе в северной части Сити-Холл-парка, который используется для перемещения в магическое поселение вблизи Гудзона, — рассказывал Персиваль ровным, ничего не выражающим голосом. — В тот раз я воспользовался им для возвращения домой, но портал оказался заколдован. Я очнулся в каком-то лесу. Гигантское расстояние для портального перемещения. Самопишущее перо подчеркнуло что-то в одной из бумаг. Другое, точно такое же, без передышки строчило что-то на порхающих в воздухе листах. Пронзённый невольной дрожью Криденс смотрел то на них, то на затылок Персиваля. Он прекрасно помнил, как пользовался порталом в парке вместе с мистером… вместе с Гриндевальдом. Это произошло лишь два или три раза, не больше, но Криденс видел каждое из этих волнующих путешествий так же отчётливо, как сейчас видел зачарованные письма и тёмный затылок мистера Грейвса. — Увидел Гриндевальда. Вступил в поединок, — сухо продолжил Грейвс, перечисляя факты. — Проиграл. Криденс слушал его, как заворожённый. Картина прошлого Персиваля, соотнесённая с его собственным опытом, окончательно прояснялась в его голове. Всё, что его когда-то смущало, все странные отлучки «мистера Грейвса», его особенно взбудораженное настроение в некоторые дни или, наоборот, приступы уныния и мрачности, – всё вставало на свои места, как книги на полке. «Мистер Грейвс» отменял их свидания, когда у него возникала необходимость наведаться к своему пленнику. Расположение его духа менялось в зависимости от того, в каком состоянии он находил там Персиваля. Спешка и нервозность, которой напугал его «мистер Грейвс» в их последнюю неделю. Дни, даже названные примерно, полностью совпадали с воспоминаниями Криденса. — Противомагические чары, в основном, — бесцветно констатировал Персиваль. — Также несколько более изощрённая версия Конфундуса, полагаю. Иногда у меня начинались галлюцинации, и я переставал понимать, кто я и где нахожусь. Как я понимаю, это была заброшенная не-магами текстильная фабрика. Иногда мне казалось, что я пробыл на ней всю свою жизнь, мнил себя каким-то рабочим. Когда случались просветы, то я уже оказывался заперт в нижнем помещении и закован в наручники – Мерлин знает, откуда он их взял. Перья всё не переставали писать, листы бумаги ложились в руки судьи один за другим. Блестящий узкий наконечник то и дело мигал под белыми лучами ламп. Криденсу казалось, что конца этому не будет. Дыхание мистера Макдаффа, сидящего слишком близко, било его по ушам, словно звуки гонга. — Отряд освобождения нашёл меня двенадцатого декабря, если я не ошибаюсь, — отвечал Персиваль на новый вопрос. — В моих прошлых показаниях должна быть указана точная дата, ваша честь. — Я мог судить о его плане лишь урывками, которые мне удавалось сохранять в памяти, — продолжал он в ответ на следующий. — Он часто говорил о нём и о своём намерении воспользоваться мистером Бэрбоуном, но на тот момент я ещё не был знаком с ним. Мне это почти ни о чём не говорило. — Насколько нам известно, сообщники Гриндевальда использовали оборотное зелье, чтобы проводить акции протеста в разных частях Европы под его обликом, — объяснял Персиваль далее. — Это отводило глаза. Правительство обеспокоилось его пропажей лишь в тот момент, когда у его сторонников кончились ингредиенты для новых зелий. Поправьте меня, если мои данные неверны, однако вычислили лишь одного подозреваемого. Он скончался от драконьей оспы ещё до начала процесса, в промежутке между Рождеством и Новым годом. Голос Персиваля, произносившего все эти страшные вещи, ни разу не дрогнул, не сорвался, не надломился. Казалось, ни одно из воспоминаний больше не было способно причинить ему боль. Криденсу хотелось наплевать на всё, кинуться к нему на шею — и целоваться, как преступным любовникам, которых в следующий миг жестокие люди в мантиях судей разлучат навсегда. Никогда ещё он не любил его сильнее, чем сейчас. Случалось, Криденс бросал взгляды на Гриндевальда. Странно, но теперь делать это было гораздо проще. Геллерт не смотрел ни на него, ни на Персиваля, ни на кого из собравшихся. Он выглядел совершенно безмятежным, познавшим внутреннее равновесие человеком: всё вокруг, вся эта свистопляска вокруг его имени будто бы не волновала его вовсе. Всё это было ему глубоко безразлично, пусть даже судьи нарядятся в клоунские колпаки и начнут показывать фокусы. Долгое время он смотрел в одну точку, и когда Криденс проследил за его застывшим взглядом, то увидел муху, потиравшую лапки на плече какого-то мракоборца. — Господин Гриндевальд, — обратилась к нему судья по прошествии времени, показавшегося Криденсу отнюдь не двадцатью минутами, — вам есть что сказать? Сердце Криденса пропустило удар. — Нет, — легко ответил тот с расслабленной полуулыбкой, — ваша светлость. У него оказался очень приятный, невысокий голос – почти такой же, как Криденс себе представлял. Но какие бы страхи он ни подкармливал в себе, ничто в нём не отозвалось на звуки этого голоса. Криденс любил не этот голос, у этого голоса не было над ним власти. Он приложил ладонь ко рту, не в силах справиться с облегчением, пришедшим вместе с этим осознанием. — Благодарим за сотрудничество, мистер Грейвс, — заключила судья. — Можете занять своё место. Несколько секунд Персиваль по-прежнему не двигался с места, видимо, не сразу поверив в своё неожиданное освобождение. Затем, моментально собравшись, поднялся и развернулся в сторону лавок. Стул за ним схлопнулся, осталась лишь пустота на этом глупом синем линолеуме – Криденс ненавидел его до слёз. Когда они посмотрели друг на друга, мистер Грейвс показался ему удивлённым – словно присутствие Криденса в зале застигло его врасплох, и обрадовало, и смутило, и рассердило одновременно. Палитра эмоций, широким мазком толстой кисти нанесенных на его лицо. Неужели он не услышал возвращения Криденса — и теперь был недоволен, что тот, точно незваный гость, подслушал часть его рассказа? Криденс был готов поверить в это, но уголки губ Грейвса вдруг легонько вздёрнулись: Персиваль улыбнулся ему и, чтобы не тесниться, сел на один ряд впереди. Зашумели мантии: судьи удалились для принятия решений. Как только это произошло, Макдафф взял Персиваля за плечо и, наклонившись, заговорил с ним заговорщическим шёпотом. — Сколько ставишь на успех? — спросил он. — Мне показалось, Поттер настроен скептически. — Я слышал, часть его семьи перебралась в Британию, — задумчиво пробормотал Грейвс, — так что у него есть определённые основания переживать за мир в Старом Свете. Зато мистер Раппапорт очень впечатлён той сценой. Половина голосов точно будет нашей. «Той сценой». Криденс уже чувствовал, как предательски горят его уши. — Этот парень превзошёл самого себя, — сказал Макдафф, кивнув в его сторону. — Я сам растерялся, когда госпожа Лопес назвала моё имя, — признался Персиваль, стараясь облегчить чем-нибудь смущение Криденса. — Мне стоит винить в этом тебя? — Я был готов к этому не больше тебя, — возразил Бродерик, поглядев по очереди на каждого из своих компаньонов. — Говорю вам, вызвать тебя на дачу показаний было не моей инициативой. — Немного подумав, он добавил: — Красиво ты про драконью оспу завернул, показал, что европейцам особо-то в вопросах правосудия доверять не следует. — Скажи спасибо Альбусу Дамблдору за то, что у нас есть хоть такая зацепка. Криденс почувствовал, как скользнул по нему чей-то испытывающий взгляд. Ни Персиваль, ни увлечённый обсуждением мистер Макдафф не смотрели на него, но кто-то — смотрел. Мурашки пробежали по его спине, заставив на ощупь найти руку мистера Грейвса впереди. Криденс не хотел об этом думать. У него даже не было желания проверить свою догадку. — Ни за что не поверю, что тот парень подхватил её случайно! — сказал Бродерик, возвращаясь к теме какой-то там оспы. Объединённые общей целью, они с Персивалем предпочли оставить свои разногласия на потом. Криденс слушал их, почти не вникая в детали политических настроений кучи людей с незнакомыми ему фамилиями. — Я уже и забыл, как его там звали… Роули? Розье? — Тебе лучше спросить об этом Дональдсона. Господи, да кому какое дело! — Вы не должны отдавать им свою волшебную палочку! — вклинился Криденс, не в состоянии больше терпеть. Чтобы лучше слышать его, Персиваль слегка отклонил корпус назад. — Мы должны обжаловать решение, и ещё… — Криденс, — мягко прервал его Грейвс, — сейчас это не так важно. Постарайся выкинуть это из головы до поры до времени. Но Криденс не мог так просто успокоиться. — Моих показаний точно будет достаточно? — спросил он. — Не знаю. Всё довольно неопределённо, — ответил за Грейвса Макдафф. — Суд должен принять во внимание новые факты, тем более что Гриндевальд не стал выступать против них. — Разве это не странно, что он совсем ничего не возразил? — обратился Криденс к ним обоим. Разговаривать с мистером Макдаффом ему совсем не хотелось, но проигнорировать его сейчас было бы невежливо. — Почему Гриндевальд не протестовал? Он настолько уверен, что судьи не проголосуют за его казнь? — Гриндевальд сумасшедший, — отрезал Макдафф. — Не пытайся найти оправдания поступкам того, кто в оправданиях не нуждается. Персиваль не сказал ничего. Вскоре вернулись судьи, а мадам Пиквери произнесла небольшую речь о роли правосудия в Америке и дополнительных мерах безопасности, которые были установлены после скандально известной серии декабрьских катастроф. «Декабрьской катастрофой», тем более скандально известной, Криденса ещё не называли. Верховный судья встала, чтобы призвать волшебников к голосованию — кончик её поднятой вверх волшебной палочки засветился белым сиянием. Криденсу уже был известен смысл процесса: если судья считал, что смертный приговор должен быть вынесен, он поднимал свою волшебную палочку и зажигал на ней огонёк. Стремительно поднялись вверх ещё две палочки, затем ещё одна, и ещё. Криденс считал их так, словно от количества «да» зависела его собственная жизнь. Одна, две, пять, семь… Семь из тринадцати палочек горели белым пламенем. Сверкающие в темноте точечки были похожи на Большую Медведицу. Сперва Криденс не ощутил ничего. Наверное, думал он после, потрясение было слишком сильно – он сидел на своём месте совершенно неподвижный, совершенно спокойный, думающий почему-то о том, какая маленькая по сравнению с его ладонью ладонь мистера Грейвса. О нитке, торчащей у него из рукава, о цвете стен, о запланированной на сегодня встрече с журналистами «Ньюсмангер». Судья оглашала приговор, назначала дату казни - Криденс только удивлялся, почему её назначили на конец апреля. В конце апреля распустятся цветы на деревенских холмах – Криденс подумал о них и о кроликах, о которых однажды упомянул мистер Грейвс. Рука у мистера Грейвса была не только маленькой, но ещё мягкой и тёплой. Не было даже сил поразиться собственной бесчувственности. До него просто не доходило. Всё было позади. Полуприкрытые глаза Гриндевальда равнодушно смотрели на улетающую муху.

***

В коридор Персиваль вышел с необыкновенной лёгкостью на сердце. Словно он пересёк реку – бурлящую, тёмную, с коварными рифами по всему дну, - и теперь твёрдо стоял на другом берегу. Он чувствовал себя как моряк, переживший крушение, или освобождённый солдатами военнопленный – никаких больше битв, никаких кандалов, никаких бумаг. Война закончилась, ты свободен! Иди куда глаза глядят, возвращайся домой! Он хотел поцеловать Криденса. Никогда в своей жизни он ещё не желал этого настолько страстно. Спотыкаясь, Криденс перешагнул порог. Руки его были засунуты глубоко в карманы, сжаты в кулаки так, что топорщились многострадальные брюки. Увидев, что мистер Грейвс смотрит на него, он живо постарался придать себе более бодрый вид. — Поверить не могу, — сказал Криденс, тщетно пробуя улыбнуться. — Стараюсь, но не получается. Тринадцать облачённых в мантии судей вышли из зала суда стройными рядами. Мистер Раппапорт, нашедший трансфигурированную шляпу в очечнике, бережно сдувал с неё пылинки по дороге. На Криденса он больше не смотрел. Никого из них больше не интересовали ни его судьба, ни судьба волшебной палочки Персиваля Грейвса – по крайней мере, до тех пор, пока долг перед Магической Америкой вновь не повелит им собраться под общей крышей. — Идиотское я выступление устроил, да? — вдруг спросил Криденс. Голос у него упал до шёпота. Персиваль растерялся и какое-то время не мог сообразить, как реагировать на подобное заявление. — Главное, что всё обошлось, — сказал он в конце концов. Надеясь как-нибудь выразить своё сочувствие, Грейвс погладил его по горячей щеке. Криденс не шелохнулся, даже не приластился как обычно. — Ты правда так переживаешь из-за палочки? — А вы нет? — Мы только что подписали смертный приговор самому опасному волшебнику Европы, — ответил Грейвс самонадеянно, отнимая ладонь. — С палочкой мы точно разберёмся, обещаю. Криденс задержал его руку. — Я никогда себе не прощу, если вы пострадаете из-за меня. У него было бледное, непривычное лицо. С таким лицом Криденс когда-то входил в его особняк с заснеженной улицы, с таким лицом Криденс смотрел на него с газетных страниц декабрьского номера. У Персиваля возникло желание смахнуть его, словно пыль, осевшую на красивую картину. В глазах у него было то же затравленное выражение, поразившее Персиваля когда-то. Суд над Гриндевальдом отбросил Криденса назад во времени, в те дни, когда одиночество и ненависть к самому себе были его единственными преданными спутниками по жизни. — Ты как? — осторожно спросил Персиваль. — Может, позвать колдомедиков? — Со мной всё отлично, — заспорил Криденс, не давая Грейвсу усадить себя на свободную лавку, — правда, мистер Грейвс, я в норме. Просто как подумаю, что я мог всё испортить, так сразу не по себе становится. — Ты просто голоден и устал, — резюмировал Персиваль. — Горе луковое. И, пока никого не было рядом, поцеловал его в лоб сквозь спадающую чёлку. Вымученно улыбнувшись, Криденс стал заправлять непослушные прядки за торчащие уши – волосы были недостаточно длинными, чтобы держаться за ними, и недостаточно короткими, чтобы не лезть в глаза во время ходьбы. Сплошное мучение, не уставал он повторять, хотя и не отступал от своего намерения обновить приевшуюся причёску. Зато когда волосы наконец отрастут по плечи, Криденс превратится в настоящего красавца. — Ну, — неловко начал он, — и что теперь будем делать? Ответить Грейвсу не дали. — Поздравляю с победой, Персиваль, — сказал женский голос за его спиной. Поравнявшись с ними, Серафина кивнула и его спутнику: — Мистер Бэрбоун. Нелепое «мистер Бэрбоун», церемониальная официальность, с которой она произнесла эти два слова, заставили Криденса потупиться. Мадам Пиквери относилась к нему неплохо, гораздо лучше, чем он мог бы рассчитывать в самых своих смелых мечтах, и всё равно Криденс так и не научился воспринимать её иначе, чем «ту женщину, которая отдала приказ убить меня». В глубине души он понимал, почему она поступила так, а не иначе, но всё равно не мог отделаться от глубоко въевшегося в мозг, словно пятно, впечатления. Судя по тому, как держалась мадам Пиквери в его присутствии, у неё это тоже не получалось. Персивалю оставалось лишь надеяться, что Серафине не придёт в голову обсуждать с ними срыв Криденса. — Это наша общая победа, — нейтрально отозвался Грейвс. — Жаль, что не удалось настоять на скорой казни. — К концу апреля всё будет решено и улажено, — сдержанно ответила Серафина. — Придётся поставить в известность европейские министерства, дать им время подготовиться. Впрочем, — оборвала она себя, забираясь изящной рукой во внутренний кармашек, — я здесь не для того, чтобы перетирать кости европейцам. Держи. Криденс стоял как вкопанный. Мадам Пиквери протягивала ему какую-то карточку, а он только и мог, что пережёвывать искусанные губы. Только когда Персиваль окликнул его, он наконец вышел из транса. — Твоё удостоверение, Криденс, — позвал он. Опомнившись, Криденс взял его со скомканным «спасибо». С коричневого пергамента на него смотрела его колдография: голова поворачивалась сама собой, стоило чуть наклонить волшебный документ, давая возможность рассмотреть человека и анфас, и в профиль. В графе «место рождения» была проставлена Бронкс, Нью-Йорк; в графах «судимость» и «наследники» стояли жирные прочерки. Датой рождения был прописан 1905 год и день, когда Мэри Лу забрала его из приюта – совсем как в его прошлом, не-маговском удостоверении личности. Заглавием всему этому добру служило «Криденс Бэрбоун». Что же, хоть в чём-то здесь имелась доля правды – детей у Криденса действительно не было. Наверное, у него был хмурый вид, потому что мадам Пиквери вдруг сказала: — Наш род ещё не определяет наше будущее, Криденс Бэрбоун. Уж я-то знаю. — Один из уголков её губ приподнялся в снисходительной улыбке, хоть тёмно-карие глаза и оставались совершенно непроницаемыми. — Мой кузен до сих пор отбывает срок за то, что попытался продать не-магам рецепт любовного зелья. Нетрудно догадаться, о ком из родственников не любят болтать на семейных ужинах Пиквери. Криденс моргал, не понимая, решила ли она быть великодушной или подшучивает над ним и его мещанскими предрассудками по поводу происхождения. — Суть в том, что уважаемая фамилия ещё не обеспечивает тебе достойное будущее, — сказала она после паузы. — Ответственность за то, кем мы станем, лежит только на нас самих, и в твоих силах отмыть род Бэрбоунов от двухсотлетней репутации охотников на ведьм. Криденс не знал, что ей ответить. Он не хотел выглядеть неблагодарным. Он начал бормотать какие-то избитые фразы о том, как бы ему хотелось заслужить одобрение волшебников или совершить что-нибудь полезное для их сообщества, всякую банальщину, что только полезла в голову, но Серафина, казалось, и не ожидала от него чего-то большего. Поведя головой, она сняла с головы высокое сооружение из золотых цветочных лепестков и обратилась к Персивалю. — Бродерик сейчас занят с мракоборцами – нужно проконтролировать процесс перемещения Гриндевальда обратно в тюремную камеру. Нет причин его дожидаться, он присоединится ко всем у Дональдсона в конторе, — сказала она. Её платиновые волосы, рассыпавшись, опали на плечи закрученными прядями. Криденс отвёл глаза, словно вид распущенных женских волос до сих пор казался ему чем-то непристойным, и, как маленький пуританин, принялся разглядывать рукописный шрифт на своём удостоверении личности. — Найдёшь кого-нибудь, кто проводил бы Криденса? — Я могу проводить его сам, — ответил Грейвс. — Или ты больше не доверяешь мне? Боже правый, какая причудливая буква «К»! — Будь добр, попроси кого-нибудь из штаба наложить на него гомункуловы чары, — невозмутимо сказала Серафина, подушечкой большого пальца оттирая какую-то грязь на одном из лепесточков. — Я прослежу за всем из своего кабинета. Не хочу сегодня светиться в городе. — Как тебе будет угодно, — ответил Грейвс с лёгким поклоном. — Я не подведу. — Я знаю, Персиваль. Собираясь уходить, Серафина подняла к нему свои глаза. Длинные чёрные ресницы делали их ещё больше, чем они были на самом деле; выражение, плавающее в темноте зрачка, невольно заставило мышцы Персиваля напрячься. «Эта женщина читает моё лицо», — подумал он тогда. Она знала. А Криденс не знал, что она знает. Грейвс даже не понимал, что именно в ней натолкнуло его на такую мысль, но он был уверен – Серафина знала. Догадывалась о нём и о Криденсе, об отношениях более близких, чем заявленная Персивалем дружба. Это не шокировало её, не так, как должно было бы в воображении Персиваля, но почему-то успокоило, подарило какое-то облегчение всему её духу и, самое главное, дало объяснение, которое она так ждала. Как будто ни одно из слов Грейвса не давало ей настолько исчерпывающего ответа на вопрос «зачем?», как тот факт, что любовь в кои-то веки толкнула бывшего Главу безопасности на предосудительный поступок. Она не могла оправдать это, но могла принять, а принимая, перестала терзаться вопросами. Интересно, была ли она причастна к неожиданному намерению суда удостовериться в показаниях Грейвса? «Око за око, — рассудил Персиваль, почти полностью уверовав в эту версию. — Наверное, так даже к лучшему. Рано или поздно Криденс всё равно бы узнал, и было бы хуже, расскажи ему об этом кто-то другой».

***

Выйдя на солнечный свет, Персиваль прищурился и немного постоял на верхней ступеньке. Внезапно – Грейвс не успел даже удивиться – яркая вспышка камеры ослепила его, заставив отступить назад. Сморгнув пелену, он кое-как огляделся вокруг. Вездесущий журналюга, притаившийся за фонарём, лупил на него свои круглые, как монета, глаза. Какая-то девица, очевидно, его напарница или коллега из конкурирующей газеты, отчитывала неудачника за спешку. «Ну ты и Доркас! — жаловалась она. — Пойди на лбу себе эту колдографию распечатай! Можешь больше не прятаться, дурень, всё равно нас заметили». Персиваль посмотрел по сторонам. Какой-то низенький волшебник уже со всех ног бежал к нему с другой улицы с зачарованным пером наперевес. Круто развернувшись, Грейвс спрятался за надёжными стенами МАКУСА. Вот ведь драккл! Должно быть, как-то вынюхали про сегодняшнее заседание. Справедливости ради, судебная процессия из тринадцати волшебников должна была бы насторожить любого, кто следит за входящими и выходящими из Конгресса посетителями. Криденс нашёлся на том же месте, где Персиваль его оставил: прислонившийся к высоченной колонне, покладисто ждущий и с видом таким сосредоточенным, точно производил в уме какие-то сложные вычисления. Узнав о внезапной смене планов, он не выразил никакого удивления. — Пойдём через чёрный ход, — сказал ему Персиваль, когда они вновь были рядом. — Иначе от тебя там живого места не останется. Видимо, кто-то раструбил журналистам о суде – и дай Мерлин, чтобы никто при этом не обмолвился о Гриндевальде. — Вы хотите спасти меня от журналистов, чтобы отвести к журналистам? — Я отведу тебя в «Ньюсмангер». — Лучше отведите меня в сразу в пыточную, — ответил Криденс. — Тут есть пыточные? Персиваль повернулся к нему, чтобы сурово отчитать за глупые шутки, но при взгляде на Криденса ему тут же расхотелось делать это. Грейвс отвёл юношу к тайному выходу: Криденс шёл широкими шагами, как цапля, будто пребывание под крышей Вулворт-билдинг становилось всё более неподъемной ношей на его сутулых плечах с каждой проведённой в здании минутой. — Хочу уйти отсюда поскорее, — подтвердил Криденс его мысли, обгоняя полировщика палочек. Эльф недоумённо посмотрел им вслед. — Мне кажется, что все на меня пялятся. — Никто на тебя не пялится. — Может быть. — Криденс не хотел ссориться по такому дурацкому поводу. — Но всё равно хочу на улицу. Тяжёлая дверь с массивной, на вид бронзовой ручкой располагалась прямо под одной из лестниц и вела на противоположную сторону улицы: людей там, в отличие от главного входа, бывало немного. Облегчённо выдохнув, Криденс толкнул её. Дверь не поддалась. Криденс попробовал дёрнуть её на себя, и опять толкнуть, и снова на себя, но в его отчаянных движениях не было никакого проку. Никак не соображая, что нужно предпринять, Криденс застенчиво мялся на одном месте. — Нужно назвать пароль, — подсказал ему Грейвс. И, наклонившись к дверной ручке, уверенно произнёс: — Говорящая болтрушайка. Дверь волшебным образом открылась, и Персиваль моментально вытащил их обоих на улицу. — На самом деле, болтрушайки не говорят, — сказал Криденс небрежно. Лицо его почему-то пылало. — Они молчат всю жизнь, и только перед смертью наговаривают всё, что слышали. Я читал это в книжке про зелья у мистера Брока. Мартовский день стоял погожий и солнечный. Американцы, оробевшие после необычайно холодной для этих краёв зимы, медленно, но верно переходили на весенние гардеробы: кое-где уже бросались в глаза дамские платьица из неплотной ткани. Откуда-то издалека послышался лай – кто-то выгуливал собаку. Запряжённая повозка неторопливо проезжала по дороге, не опережая и простых пешеходов, и лошадь только прядала ушами под звуки пронзительного лая. — Нам в сторону Бруклина или Мидтауна? — спросил Криденс. — В сторону Пятой авеню. Криденс сделал шаг к еле-еле тащившейся лошади, намереваясь следовать за ней. — До Пятой авеню долго идти, — выразил он свои опасения. — Здесь слишком много не-магов. Трансгрессируем, когда отойдём от МАКУСА, — пообещал Персиваль. — А ты знаешь, как туда идти? — Я ходил по этой дороге с Гриндевальдом, — сказал Криденс. — Церковь Второго Салема ведь тоже в той стороне. Была. Персиваль медленно моргнул. До сих пор Криденс не очень-то любил говорить с ним о тех днях. — Вот как. — Ага, — повёл плечами Криденс. — Кто это там? Грейвс посмотрел назад, обшаривая взглядом улицу. Мельтешащие перед глазами не-маги заслоняли друг дружку, каждый похожий на предыдущего. Персиваль скользнул по ним равнодушным взглядом, а затем вдруг подтолкнул Криденса в спину. — Иди быстрее, — велел он. — Кажется, я видел камеру. — Давайте сбежим, — предложил Криденс, беря его за руку. — Я знаю, куда можно пойти. Персиваль сомневался в необходимости бегства. Однако уже через мгновение чей-то зычный голос без ложной скромности кричал ему прямо из середины людского потока: — Мистер Грейвс! — звал незнакомец. — Мистер Грейвс, окажите честь, ответьте на парочку вопросов! Это правда, что вы присутствовали сегодня на судебном процессе? Сразу несколько не-магов удивлённо переглянулись, избегая приближаться и к источнику шума, и к сомнительному человеку, бывшему, по уверению «источника», участником какого-то там процесса. Криденс нетерпеливо потянул его за собой, Персиваль поддался, и тот зашагал ещё быстрее, чем прежде. Флегматичная лошадь провожала их безучастным взглядом. Не оборачиваясь, Грейвс почти бежал за ним, чтобы не отстать; Криденс повернул направо, налево и ещё раз налево; точно зная, куда идти, он двигался рысцой с очень определённой целью, словно хотел привести Персиваля в какое-то конкретное место. Дома, мимо которых вёл его Криденс, становились всё ниже и неухоженнее: ставни кое-где были забиты досками. Под ногами растекались лужи грязи, словно жители до сих пор, следуя заветам средних веков, выливали помои из окон. Окольными путями они вышли в район манхэттенской бедноты. Людей здесь практически не было, вся масса горожан осталась на главной дороге далеко позади. На кирпичных стенах ещё сохранились измазанные клеем ошмётки бумаги – на месте красовавшихся там когда-то агитационных плакатов. — Криденс, помедленнее, мы уже убежали, — устало позвал Персиваль. — Никто нас не преследует. Можешь остановиться. Криденс не слушал.«А говорил, что не будет бегать очумелым кроликом», — терпеливо подумал Персиваль — Давай трансгрессируем, — воззвал к нему Грейвс. Запыхавшийся голос его прозвучал с придыханием. — Никто нас в этой подворотне не увидит. Криденс всё петлял по переулкам, не желая остановиться и прислушаться. Рука Грейвса, накрепко зажатая в его пальцах, болталась вверх-вниз. Персиваль попробовал остановить его силой, встал, не поддаваясь на попытки Криденса отвести его дальше, но тот только крепче стиснул пальцы вокруг мужского запястья. Криденс привык ходить этим путём: путь вёл к какому-то месту, которое он хорошо знал. В этом оголтелом паломничестве он упрямо стоял на своём. — Давайте пройдём ещё чуть-чуть. — Зачем? — удивился Персиваль. — Ты хочешь мне что-то показать? — И да, и нет. С огромным трудом Персиваль удержался от дальнейших расспросов. За сегодняшний день Криденс уже достаточно настрадался с ними и с ответами, которые не хотел ни слышать, ни давать. — Ладно, — согласился Грейвс. — Только не беги. Давай пойдём как нормальные люди. Они повернули направо, выходя на ещё одну широкую улицу, и перешли свободную от машин и повозок дорогу. На другой стороне начинался лабиринт таких же замызганных переулков. Персиваль приготовился к ещё одному утомительному переходу, но Криденс, завернув за угол, замер. Глаза его, измученные и усталые, смотрели вокруг с любопытством. Так люди, долго бывшие в отъезде, возвращаются в родные края и с удивлением подмечают изменения, произошедшие в привычном мире без них. Закоулок ничем не отличался от предыдущих: такой же пустой тупичок с мусорными баками и остатками плакатов на стенах. Грейвс не понимал, почему им понадобилось идти столько времени, чтобы этот жалкий вид наконец принёс Криденсу удовлетворение. Криденс хотел прикоснуться к болтающемуся на ветру обрывку плаката, но Персиваль остановил его резким движением ладони — как мальчика, который тянет руки к сладкому перед обедом. — Ты с ума сошёл, — сказал он, — тут везде грязь. Не трогай руками. Криденс повернулся к нему, кротко кивая. У него сделался какой-то потерянный вид, словно он и хотел, и боялся прочитать выражение на лице мистера Грейвса – а прочитав, страшно удивился, не встретив в нём осуждения. Они молчали всю дорогу до этого места и теперь, стоя в этом мрачном тупике, мучительно подбирали подходящие слова. Посмотрев наверх, Персиваль разглядел перекинутые под самой крышей верёвки с сохнущим бельём. Замыленные капли падали с него вниз, с плеском приземляясь в крохотную лужицу. — И куда же ты меня привёл? — спросил он. — Я играл здесь с сёстрами, — торопливо ответил Криденс. — В «старую ведьму», и ещё в «зайцев и собак». И в классики с Модести, у нас мелок для этого был. Персиваль зажал его лицо в свои ладони, долго смотря в поблёскивающие в сумерках глаза. — Отсюда далеко до твоего дома, — сказал Грейвс. Криденс ничего не ответил, моргая глазами. — Как играть в «старую ведьму»? — спросил у него Персиваль. — Нужно стоять спиной к остальным, а они будут стараться незаметно подкрасться и тронуть тебя за плечо. — Вот ведь жуть. — Да, точно, — почти неслышно отозвался Криденс. Персиваль задумчиво погладил большими пальцами его щёки. Под ушами у Криденса были небольшие красные пятна. Где-то вдалеке громко заржала лошадь, и какой-то мужчина грубо велел ей пошевеливаться: «но!», кричал он, «пошла!» — А если честно? — вновь задал вопрос Грейвс, когда наступила тишина. — Это настоящие правила игры. — Не притворяйся, что не понимаешь, — сказал Персиваль. — Не очень вежливо по отношению ко мне. Криденс попытался улыбнуться и не смог. Персиваль увидел, как задрожали уголки его губ. — Поцелуете меня? — попросил он вместо ответа. — Позже. — Пожалуйста, поцелуйте, — повторил Криденс шёпотом. Спина его почти прижималась к кирпичной стене позади – ещё чуть-чуть и обязательно вляпается. — Мне так хотелось этого весь день. — Мы поцелуемся, если ты расскажешь мне, — дал обещание Персиваль. — С какой стати? Вы никогда мне ничего не рассказываете. — Тогда не рассказывай, и мы пойдём к мистеру Дональдсону, — легко согласился Грейвс. — Выбери что-нибудь одно. — Я не хочу идти к мистеру Дональдсону, — признался Криденс. — Давайте не пойдём. — И куда же мы пойдём? — К вам домой. — Это так не работает, Криденс. Мы вернёмся домой завтра. — Я не хочу завтра. Я хочу сейчас. — Мы не всегда получаем то, что хотим, — резонно заметил Персиваль. Положив одну руку на его поясницу, Грейвс удержал Криденса от соприкосновения с холодной стеной. — Осторожнее. Пиджак, конечно, ужасный, но не нужно его пачкать. Криденс опустил глаза, чувствуя дыхание на своём лице. Движимый каким-то отчаянным порывом, он вдруг вытянул шею и на пробу ткнулся губами в рот Персиваля: тёплые губы моментально разомкнулись под его напором. А потом они вдруг исчезли. Отклонившись, Грейвс смотрел на развешенное под небом бельё и грустно смеялся. — Почему ты такой невыносимый? — Вы во мне разочаруетесь, если я скажу. — Почему ты так решил? — Потому что я бы разочаровался, — ответил Криденс без тени улыбки. — Наверное. Не знаю. — Он даже не знает! — сказал Персиваль постельному белью. — О чудо в перьях, какой же ты сложный. Криденс помедлил, царапая ногтем какую-то складочку на тёмно-синем пиджаке мистера Грейвса. Ему вновь сделалось жарко, он развязал свой галстук почти до конца и оставил свободно болтаться на огнём горящей шее. Наконец, как если бы все движения Персиваля упросили его об этом, Криденс обвил руками его шею и скрепил пальцы за ней в прочный замочек. Криденсу нравилось делать так иногда: он был собакой, а мистер Грейвс – его пойманным зайцем. — Я здесь впервые поцеловался, — выпалил он. Его голос прозвучал на удивление спокойно, даже с нотками самоиронии, которой Криденс, кажется, и сам от себя не ожидал. — В прошлом году. Я стоял чуть-чуть правее, так, что у меня затылок в плакат упирался, и прижимался к стенке, потому что мне было страшно, и потом мы поцеловались. Ему не хотелось говорить, а он всё равно говорил и говорил. Один раз дав слабину, Криденс теперь не мог остановиться, удержать внутри все эти рвущиеся из длительного заточения слова. Он никогда не рассказывал об этом кому-либо, ни единой живой душе. Криденс собирался унести эту тайну с собой в могилу, но всё произошедшее за странный сегодняшний день вынудило его передумать. Ему нужно было кому-нибудь рассказать. Нет, даже не так. Ему хотелось. В глубине души ему всегда хотелось, чтобы мистер Грейвс знал об этом, знал и не осуждал его. — Но зачем ты привёл сюда меня? — спросил Персиваль, никак не комментируя его признание. Криденс пожал плечами. — Хотел, чтобы вы знали, — пристыженно предположил он, пытаясь угадать собственные мотивы. — Не знаю. Это словно показать кому-нибудь своё особенное место. Поделиться чем-то личным. Для меня это тогда многое значило, понимаете? — Да, — сказал Персиваль как-то отсутствующе. Криденс ненавидел этот его всепонимающий тон. — Когда я на вас смотрю, вот так, как сейчас, я иногда его вспоминаю. Я не нарочно. Я знал Гриндевальда даже дольше, чем знаю вас, мистер Грейвс, — заговорил он на одном дыхании. Все тревоги, сидевшие в нём, вырывались на свободу с остервенением высвободившихся из клеток птиц. Теперь, когда он уже произнёс однажды имя Геллерта Гриндевальда, с каким мазохистским удовольствием ему хотелось делать это снова и снова. Запретное некогда имя словно опьяняло его. — Если вы не можете с этим жить, то лучше мне вообще уйти. Я тоже не смогу вечно испытывать вину за то, что когда-то влюбился в человека, который решил использовать ваше лицо, выбрав его из тысяч других. Персиваль смотрел на него, всё ещё крепко придерживая рукой за поясницу. В его лице не было ни кровинки. Он слушал Криденса внимательно, ни разу не решившись прервать или разубедить. Губы Криденса тряслись, блестящие глаза налились слезами. Персиваль решил было, что сейчас неминуемо разразится катастрофа и Криденс расплачется прямо при нём, но тот продолжал стоять ни живой ни мёртвый, весь багровый от слов, которые позволил себе произнести. А ведь пройдут годы, подумал он, и они оба ещё рассмеются над этой высокопарной сценой. «Помнишь, какое у тебя было лицо тогда? — скажет кто-нибудь из них. — Вот ведь потеха!» — Почему ты не рассказал мне раньше? — спросил Персиваль. — Мы бы поговорили. Я бы сказал тебе, что для меня это больше не имеет значения. — Вы бы стали меня презирать, — поморщился Криденс. — Я знаю, что стали бы. Я помню, как вы на меня смотрели. Как будто я был испорченными перчатками, которые вам предложили поносить после него. — Я ещё не знал тебя тогда, — покачал головой Грейвс. Подавшись вперёд, он прислонился ко лбу Криденса. Вместе они смотрели на серую уличную плитку под ногами. — Как я мог вести себя иначе, когда знал, что ты вечно сравниваешь меня с ним? Что ты смотришь на меня и говоришь сам себе «тот мистер Грейвс никогда бы не сделал этого», или «я делал это с тем мистером Грейвсом, и это, и то». Персиваль никогда не знал Криденса, а Криденс знал о нём всё. Знал его походку, тембр его голоса, его улыбку, его глаза, его привычку постукивать пальцами о любую поверхность. Порой Персивалю казалось, что его двойник, живший здесь осенью двадцать шестого года, был таким же реальным, как и он сам. — Вы не хотели ко мне прикасаться, — твердил Криденс своё. — Однажды мы целовались, и вы сказали, что не хотите, чтобы я вспоминал о вас как о человеке, который разрушил мне жизнь. — Не помню такого. Я так сказал? — Да. На диване в гостиной, — настаивал Криденс. — После того, как Тина с Куинни уехали. — И что же ты ответил? — Что с мамой и Гриндевальдом вам всё равно не потягаться. — Да, очень на тебя похоже, — признал Персиваль. — Ну и что же? — Что это значило? — То, что я и сказал. Я не хотел пользоваться тобой и твоими чувствами, — пожал он плечами. — Ты бы меня возненавидел, если бы слишком поздно понял, что до сих пор любишь его. Посчитал бы, что я тоже тебя использовал. — Я его уже разлюбил. — Ты привёл меня на ваше место, — спокойно заметил Персиваль, улыбнувшись. — Будь я тобой, я бы хорошенько обо всём подумал. И, сдерживая своё обещание, поцеловал его в приоткрывшиеся губы. Грейвс ощутил, как распался за его шеей крепкий замочек из пальцев, как зарылись руки Криденса в его подёрнутые сединой волосы. Прикосновения его губ должны были напоминать Криденсу о поцелуях другого человека. Персиваль попытался нарисовать себе картину того, прошлого Криденса: взрослый человек с развитием ребёнка, переживающий, как бы мама не стала искать его на улицах Манхэттена; трясущийся от холода в своём поношенном пиджаке и всё равно льнущий к стене под влиянием чужого тела, словно стена была чем-то, что могло бы спасти его от собственного страха. На мгновение идея выпустить Криденса из объятий, позволить ему прижаться к стене, повторить свой первый опыт показалась Персивалю интригующей. Ему было интересно, что он сделает. Грейвс положил руки на его талию, несильно сжимая. Вопреки его ожиданиям, Криденс вдруг рванулся к нему и прижался всем телом к мужской груди, так, словно кирпичная стена за его спиной была усеяна острыми иглами. Только когда Персиваль трансгрессировал их обоих к Пятой авеню, Криденс начал мало-помалу приходить в себя. Его влажные губы быстро покрылись корочкой на мартовском ветру. Им нужно было пройти лишь несколько ярдов, прежде чем они достигли бы журналисткой конторки: спешить было некуда, и Криденс шёл теперь, еле переставляя ноги, давя в себе порыв взять мистера Грейвса под руку. Криденс знал, что никого в магическом мире не шокировал бы этот его жест, однако он прекрасно помнил, насколько жестоки могут быть обычные люди к не таким, как все. — Вы говорили, что у вас есть для меня какие-то сюрпризы, — напомнил он, разглядывая наводнённые покупателями бутики. — Можно уже посмотреть? — Ах да, — спохватился Грейвс, — я совсем забыл! Резко остановившись, он принялся копаться в карманах своего пиджака. Его сюрприз для Криденса! Он совсем вылетел у Персиваля из головы, вытесненный куда более значительными событиями. Нащупав наконец толстый мешочек, Грейвс вытащил его: Криденс даже не успел поразиться тому, как это волшебники умудрялись рассовывать по карманам совершенно не вмещающиеся вещи – разве что все они были зачарованы, точно как какие-нибудь мини-версии чемодана Ньюта. — Сегодня я был в банке, — начал Грейвс, потянув за кончик верёвки. Мешочек приоткрылся, и что-то внутри ярко блеснуло на солнце, — вместе с одним гоблином, мистером Ригби. — Звучит не очень-то по-гоблински. — Ригби – это от Ригхтергби, — объяснил Персиваль, оттесняя их подальше от дороги. — Мы с ним оформили небольшую сделку, он помог мне заполнить документы и… А, неважно. Главное, — Персиваль протянул Криденсу мешочек, — что мы открыли счёт на твоё имя. Тебе полагалась кое-какая помощь от государства, раз уж ты сирота, кое-что накопилось как компенсация, кое-что перевёл я. Деньги небольшие, пара тысяч драготов, но зато они полностью твои. Можешь распоряжаться ими по своему усмотрению. Криденс молчал. Смотрел на блестящие в мешке монетки, не понимая. — Здесь не вся сумма. Три сотни драготов – просто чтобы у тебя были наличные. Не произнося ни звука, Криденс вытащил одну монетку на ладонь. Выглядела она точно так же, как деньги, которыми расплатился мистер Макдафф за завтраком у Хьюи. А теперь это были его деньги. — Мистер Ригби посоветовал мне приобрести кое-какие бумаги. Если всё правильно рассчитать, то они будут приносить маленький, но стабильный годовой доход, — продолжал Персиваль. — Я не стал покупать их без твоего ведома, но, если ты не против, мы можем попросить его записать их на твоё имя. Оцепенение постепенно оставило Криденса. Раскрыв мешочек пошире, он бережно сунул монетку обратно к сокровищам. Криденс до сих пор не имел ни малейшего представления о том, сколько это в не-магическом мире – три сотни драготов, пара тысяч драготов. Но каким же богачом он себя ощущал! Он никогда не держал в руках суммы больше той, что давала ему мама перед походом за продуктами, – и это была очень небольшая сумма, сдачу с которой нужно было вернуть до последнего пенни. Криденс понимал, насколько алчным выглядит, но ничего не мог с собой поделать. Ему вдруг захотелось залечь на этих монетах, как какому-нибудь дракону, — и, представив себя в такой роли, Криденс сразу улыбнулся. — Боже, я даже не знаю, что сказать, — забормотал он. — Конечно, вы можете купить их, если считаете нужным. Я совсем ничего в этом не понимаю. — Я могу тебе объяснить, если хочешь. — Может быть, как-нибудь позже, — неуверенно отказался Криденс. Лекция по экономике, даже из уст мистера Грейвса, отнюдь его не прельщала. — Это ведь не похоже на игру на бирже, ничего такого? — Нет, — заверил его Персиваль, понятия не имея, что такое «игра на бирже». — Конечно, нет. — Тогда сделайте так, как скажет мистер Ригби, — решил Криденс, перетягивая мешочек верёвкой. — Господи, это всё словно снег на голову. Я даже не знаю, как вас отблагодарить. Персиваль ободряюще улыбнулся ему. Он рисковал опоздать на заседание, отправившись в банк перед самим судом, но ему бы очень, очень не поздоровилось, сорви он договорённость с Ригхтергби – Моргана его знает, что в голове у этих злопамятных созданий. Криденс, возившийся со своим мешочком, светился восторженной радостью. Грейвс подозревал, что тот давно комплексовал из-за своего нищенского положения, и, коль дело дошло даже до официальных удостоверений, неправомерно было бы отказывать ему в законном праве на счёт в американском волшебном банке. Конечно, деньги не Мерлин весть какие, и всё же… — У вас не найдётся цента, сэр? — внезапно спросил кто-то. — Пожалуйста, сэр, я хочу купить хлеб! Какой-то неприлично лопоухий подросток жалостливо дёрнул Криденса за рукав. Персиваль нахмурился, вздыхая. Ботинки у мальчишки были дырявые, отошедшая подошва болталась при каждом шаге. Глаза его жадно вперились в мешочек: должно быть, увидел монетку или подслушал слово «деньги» в разговоре. Беспомощно застыв, Криденс переводил взгляд со своих рук на немытое лицо мальчика. На какое-то время Персивалю показалось, что они знакомы. — Всего лишь цент, сэр! — упрашивал тот. — Ну, может быть два, два было бы замечательно! Ища помощи, Криденс повернулся к мистеру Грейвсу. Тот покачал головой. Они не могли отдать ребёнку не-магов и жалкого спринка, что уж говорить о целом драготе. — Прости, мальчик, — сказал Персиваль. — Не сегодня. У нас ничего нет. Беспризорник обиженно надулся, прожигая взглядом мешочек с деньгами. Смутившись, Криденс неловко запихнул его за пазуху: монеты, лежащие внутри, резко звякали от каждого движения. — Попробуй попросить у кого-нибудь другого, — предложил ему Грейвс. Мальчик упрямо молчал. — Извини, — промямлил Криденс. — Мне очень жаль. Показав им язык, ушастик перебежал дорогу под самым носом у лошади и резво припустил к какой-то старушке. Не прошло и минуты, как Персиваль услышал его новые уговоры: едва не плача, он умолял сердобольную на вид даму купить ему булку с маслом. Криденс, наблюдающий за этой сценой из-за его плеча, выглядел совершенно разбитым. Персиваль спросил себя: о чём тот думает? — Это волшебные деньги, ты ведь понимаешь, — заговорил с ним Грейвс. — Нельзя отдавать их не-магам. — Нет, я просто… — спутанно начал Криденс. — Знаете, мама обычно устраивала обеды для нуждающихся. Просто думаю, занимается ли теперь этим кто-нибудь ещё. Он уставился в витрину одного из бутиков, прервав свой рассказ. — Я не говорю, что она была очень хорошей, — добавил Криденс. — Мама то есть. Просто некоторые её поступки были не такими уж плохими, даже наоборот. Не то чтобы она совсем каким-то чудовищем была, она ведь обо мне заботилась, одевала, кормила. Мы много времени вместе проводили. — Наверное, — тактично предположил Персиваль, — у каждого человека внутри есть что-то хорошее. — Может, не будь я из семьи магов, она бы меня даже любила. Иногда так грустно из-за этого становится. — Твоя мама совсем не понимала, какое сокровище ей досталось. Криденс посмотрел на него с мягкой улыбкой. Персиваль ответил ему такой же. — Ладно, — сказал Криденс, — и где контора мистера Дональдсона? Я вижу здесь только бутики. — Видишь вон тот магазин мужской одежды? — спросил Персиваль, указав пальцем в сторону. — Это у которого половина стены осыпалась? — удивлённо уточнил Криденс. — Это маскировка, — терпеливо объяснил Грейвс. — Внутри всё совсем не так, как снаружи. Зайдёшь, и сам увидишь. — А вы со мной не пойдёте? — расстроился Криденс, шагая с ним бок о бок. — С тобой будет мистер Макдафф. А вот мне там будут не очень рады. На лестничке, вся вторая ступень которой обвалилась, Криденс остановился. Теперь, стоя на самом верху, он был ещё выше, чем обычно, и нос мистера Грейвса едва не утыкался ему куда-то в грудь. Криденса это здорово забавляло, тогда как Персиваля их существенная разница в росте, казалось, всегда вводила в некоторого рода замешательство. Иногда Криденс не без смеха замечал, как приосанивается, желая казаться повыше, рядом с ним мистер Грейвс. Так они постояли с минуту. Потом Персиваль вдруг спросил: — Не хочешь завтра поужинать со мной? — Не дожидаясь, пока Криденс ответит, он тут же поспешно добавил: — Мы могли бы отпраздновать нашу маленькую победу. — Вы приглашаете меня на свидание? — Не поздновато для свиданий? — уточнил он с иронией. — Если ты хочешь называть это так, то пускай. Я думал, мы могли бы немного посидеть у Хьюи, прежде чем вернуться в деревню. Взгляд Криденса сделался насмешливым. — Вы ведь это не из-за того, что я завтракал там с мистером Макдаффом? — Мерлин упаси. — Потому что выглядит, как будто вы приревновали, — подстрекал Криденс, — и теперь решили показать меня господину Хьюи ещё раз, но уже в своей компании. — Забудь, что я спрашивал. — Нет, нет, — с улыбкой остановил его Криденс. Он видел, как проходившая мимо женщина уставилась на них с ошалелым видом, и от её чопорного недовольства Криденсу почему-то стало ещё смешнее. — Простите, я просто шучу. Конечно, я хочу поужинать с вами. — Тогда завтра в семь, — сказал Персиваль. — Я буду ждать.

***

Маленькая статья, проливающая свет на «воскрешение обскурии из мёртвых», появилась в утреннем выпуске «Ньюсмангер» пятнадцатого марта. Так увидела жизнь часть правды Криденса Бэрбоуна: чуть приукрашенная, чуть недосказанная, чуть преувеличенная или преуменьшенная в зависимости от необходимости. В воскресенье его сфотографируют вместе с мадам Пиквери, колдография их будет размещена на обложке и разлетится по волшебным киоскам Нью-Йорка, а дальше – всех штатов. Впрочем, Криденс не собирался читать ни один из выпусков – липовое интервью, в котором он нахваливал работу органов МАКУСА, до сих пор заставляло его испытывать неловкость. Необходимость отчитываться перед Конгрессом о каждом сделанном шаге здорово его нервировала. С помощью гомункуловых чар, как объяснил Персиваль, мадам Пиквери могла хоть круглые сутки следить за ним по заколдованной карте города. Никаких тебе побегов. Это напоминало ему о времени, которое он прожил под полным контролем своей матери, – годы, наполненные постоянным страхом сделать что-то не так. — Может быть, хочешь выбрать ему красивый футляр для очков? — Он ведь не мой дедушка, — засомневался Криденс. — Это будет как-то странно. Куинни ткнула Криденса пальцем в плечо, улыбаясь его очаровательной неуверенности. Криденс стоял, согнувшись над прилавком и рассматривая выставленные под стеклом товары: ремешки для наручных часов, портсигары, зажимы для галстука и цепочки. Его глаза разбегались, а голова кружилась от мысли: «Я могу позволить себе любую из этих вещей». Они ему не нужны, а он может купить их все. Ему ещё никогда не доводилось бывать в таком положении, и положение это ему очень нравилось. Волшебный магазинчик под непритязательным названием «Всякая всячина» располагался в одном из магических кварталов Нью-Йорка, о существовании которых Криденс прежде не мог и помыслить. По правде говоря, найти здесь действительно можно было почти что угодно: начиная от сквозных зеркал и заканчивая амулетами, предсказывающими погоду на десятилетия вперёд с точностью до последнего градуса. Содержал его молодой человек под творческим псевдонимом «Фаундер». Он был строен, улыбчив и разговорчив и производил на вас самое приятное впечатление ровно до того момента, как намеревался впихнуть тушёные жабросли под видом евразийского деликатеса. А ещё он был очень увлечён Куинни Голдштейн. — Хотите посмотреть серёжки? — предлагал он ей, не обращая внимания на ошивающегося поблизости Криденса. Похоже, он его не узнавал. — Или колечки с камнем-метаморфом? Меняет цвет в тон вашему платью! — Как-нибудь в другой раз, — вежливо отвечала Куинни с улыбкой. — А как насчёт говорящего зеркальца? Советует, какую помаду выбрать для какого случая! — продолжал продавец, копаясь в бездонной сумке. — Для вас всего лишь двадцать драготов! Криденс ходил вдоль витрин, ломая голову над подарком для мистера Грейвса. Вчера, заглядываясь на витрины бутиков по дороге в журналистскую контору, он твёрдо решил во чтобы то ни стало преподнести ему какой-нибудь презент в знак своей признательности за всё, что тот для него сделал. Сначала он хотел купить ему книгу в букинистической лавке, какое-нибудь красивое старое издание магической литературы, но предпочтения мистера Грейвса до сих пор оставались для него туманны – лучше взять книгу заклинаний или книгу по истории? А вдруг эта книга уже была в его прошлой библиотеке, и Криденс опять облажается? Он не был экспертом, а недобросовестные продавцы наверняка постараются сполна воспользоваться этим. Но младшая Голдштейн, затащившая его во «Всякую всячину», была только рада помочь. Они не виделись уже довольно давно, опасаясь привлекать внимание Конгресса к сёстрам и впутывать их в неприятную историю, в которую по уши вляпался мистер Грейвс. Когда Куинни стиснула его в своих объятиях сегодня утром, Криденс понял, насколько же сильно соскучился по ней за эти долгие дни в Министерстве. — Наверное, можно взять запонки, — задумчиво пробормотал Криденс, перебирая варианты. — Это же не глупо? Мужчины дарят друг другу запонки? — Конечно, милый, — успокоила его Куинни. — Ты знаешь, какие запонки нравятся мистеру Грейвсу? — Я имею общее представление, — кое-как выдавил он. Лучше выбрать что-нибудь простое, думал Криденс, что-нибудь, что подойдёт ко всему. Крепления в форме скорпионов, которые мистер Грейвс носил когда-то – по крайней мере, Криденсу очень хотелось верить, что носил, - были выполнены мастерски, но хорошо смотрелись только с некоторыми из его костюмов. Криденс хотел подарить что-нибудь милое и практичное. Что-нибудь, что ненавязчиво напоминало бы мистеру Грейвсу о нём в повседневной жизни. Персиваль подарил ему шахматы и подтяжки, и даже кое-что из одежды, и Криденсу хотелось сделать ответный жест. «Поухаживать за ним» — подсказал нужное слово разум. Ну, а даже если и так, то что здесь такого? Имелись ли у Фаундера запонки? «О, спрашиваете!» — сказал тот, вываливая на витрину целую кучу разнообразных украшений. Запонки в форме львиной головы нравились продавцу больше прочих. — Это как-то чересчур, — засомневался Криденс, поворачиваясь к Куинни. — Может, ты выберешь что-нибудь? — Ты ведь знаешь мистера Грейвса намного лучше меня, милый. — У меня не очень хороший вкус. — Мистеру Грейвсу в любом случае понравится, — ласково сказала она. — Это же будет твой подарок. Хоть бы это было так! Наклонившись, Криденс стал копаться в коллекции запонок. Те, которые ему нравились, он откладывал в отдельную стопочку. Стопка всё росла и росла, и поняв, что попросту выбирает в неё каждый второй экземпляр, Криденс совсем приуныл. Он был готов сдаться и объявить, что идея с подарком оказалась так себе, как глаза его зацепились за откатившиеся в сторону запонки. Они были круглые и тёмно-синие, с небольшими вкраплениями золотистых камешков. Криденс не был уверен, насколько они хороши, но выглядели запонки вполне в стиле мистера Грейвса. — Сколько это стоит? — спросил он у Фаундера, ткнув в них пальцем. — Сто тридцать драготов и тридцать спринков, друг мой. Криденс замешкался. — Это очень много? — недоумённо спросил он у Куинни. — Ну, — волшебница захлопала ресницами, — не то чтобы… Скорее всего, у мистера Грейвса в гардеробе бывали вещи и дороже. А тебе они нравятся, милый? — Думаю, да, — решился Криденс. — Я хочу эти. Всё равно сотня драготов и примерно не окупает все те усилия, что мистер Грейвс приложил для моего благополучия. Продавец принялся упаковывать запонки в подарочную коробочку. Всё внутри Криденса возбуждённо пылало. Когда-то он вместе с Частити пытался откладывать кое-какие деньги, чтобы сделать рождественский подарок для Модести, или рисовал что-нибудь для мамы на её день рождения, но всё это было чуточку другое. Это был настоящий подарок, в настоящей подарочной коробке, который он подарит мистеру Грейвсу на их настоящем свидании. Криденс никогда не считал себя особенно меркантильным, но что-то в этой мысли казалось ему очень вдохновляющим. Куинни щебетала о чём-то с мистером Фаундером, Криденс расслышал слова «скидка» и «милая леди». Когда настало время оплачивать покупку, Криденс выложил на стол сто одиннадцать драготов и одиннадцать спринков. Фаундеру, похоже, очень нравились красивые цифры. Коробочка с запонками была синей и бархатной, немного похожей на те, в которых преподносят брачные кольца. Криденс поглаживал её подушечками пальцев, вертя во все стороны. Ему очень хотелось, чтобы мистер Грейвс оценил его выбор. Он закрыл глаза и представил, каким удивлённым сделается его лицо, когда Криденс достанет из кармана свой сюрприз. «Мы ведь не договаривались обмениваться подарками», — скажет мистер Грейвс. «Я знаю! — гордо ответит Криденс. А потом что-нибудь вроде этого, чтобы закрепить эффект: — Это просто моя прихоть». Прихоть! Раньше он не мог позволить себе такие прихоти. И ещё он немного, самую малость опоздает – интереса ради. Ему было любопытно почувствовать себя на месте какой-нибудь непунктуальной девушки. На встречи с Гриндевальдом он всегда приходил за полчаса, и каждый раз до ужаса боялся, что не успеет вовремя. — И чему ты так улыбаешься? — весело спросила Куинни, беря Криденса под руку. — А разве ты не можешь просто прочитать мои мысли? — Могу, — признала Куинни, — но не стану. Лучше расскажи мне. — Представляю лицо мистера Грейвса сегодня вечером, — честно рассказал Криденс. Куинни была единственной, с кем ему хотелось обсуждать свои отношения с мистером Грейвсом. И самого мистера Грейвса. С Куинни можно было поговорить о чём угодно. Он знал, что её любовь несчастлива, и чувствовал с ней в этом какое-то душевное родство. — Вот бы он обрадовался. У нас как-то не очень гладко всё было в последние дни. Куинни предложила прогуляться. Погода стояла замечательная, по голубому небу лениво проплывали редкие облачка. Был вторник, самый разгар рабочего дня, и город казался удивительно опустевшим. Одна или две машины проехали где-то неподалёку с тяжёлым пыхтением. — Мистер Грейвс ведь хорошо относится к тебе, милый? — осторожно уточнила Голдштейн. — Да! — неловко убедил её Криденс, не сбавляя шагу. — Боже, да, конечно. Он не делал ничего плохого, мистер Грейвс очень внимателен. Просто всё так сложно. — Тина сказала, тебе чуть не стало плохо на суде, — обеспокоенно заметила она. — А, да. Ничего серьёзного. — «Интересно, кто ей рассказал? Вряд ли мистер Грейвс проболтался. Может быть, мистер Макдафф? Да, наверно». — Я просто не думал, что они станут допрашивать мистера Грейвса. Совсем не был к этому готов. Видимо, Куинни каким-то образом поняла, что ему не хотелось продолжать эту щекотливую тему. Вполне возможно, для этого вовсе не было нужды прочитывать его мысли. — Всё образуется, — сказала она. — Зайдёшь со мной в булочную? Я хотела купить кое-что домой. Криденс и не заметил, как Куинни подвела его к одной из нью-йоркских пекарен. Странно, он совсем не помнил её. Ему частенько приходилось бывать в разных уголках города, когда он ещё встречался с Гриндевальдом, но раньше на этом месте ютились разоряющиеся магазинчики с дамской обувью – один владелец сменял другого и каждый раз уводил заведение в ещё большие долги. Криденс был уверен в этом, хорошо помнил по тому, как однажды присматривал здесь туфельки для младшей сестры вместе с Частити. Цены здесь тогда были соблазнительно низкие: срок аренды истекал, и товар старались распродать всеми способами. Но стоило им пройти вглубь булочной, всё сразу встало на свои места. Криденс никогда раньше не видел мистера Ковальски – ни у Ньюта, ни у Куинни не было никаких фотографий, – но по описанию узнал его с первого взгляда. Потрясающе пахло малиновым повидлом и пудрой. У прилавка стояла небольшая очередь из не-магов: дела у хозяина, по всей видимости, шли в гору. — А разве можно расплачиваться с не-магами драготами? — шёпотом спросил Криденс, наклонившись к уху Куинни. Та вздрогнула, словно вдруг забыла о его присутствии, и слегка покраснела. — У меня есть доллары, — призналась она с виноватой улыбкой. — Только не говори никому, милый, хорошо? Даже мистеру Грейвсу. — Не скажу, — пообещал Криденс, вставая вместе с ней в очередь. Чтобы развлечь себя, он принялся разглядывать представленный на витринах ассортимент. Когда он жил у мистера Грейвса, то Персиваль частенько разорял свои запасы и скармливал ему какие-нибудь булочки: сёстры Голдштейн возили их ему в необъятных количествах. Криденс пробовал вишнёвые слойки, и крендельки, и грушевые пироги, и даже печенье со сгущённым молоком. И всё, буквально всё было до жути вкусным. Ему особенно нравились булочки с начинкой из шоколада – выглядели они точь-в-точь как ниффлер и наверняка привели бы Ньюта в благоговейный трепет. Когда подошла их очередь, мистер Ковальски улыбнулся им широкой и доброй улыбкой. — Добрый день, — сказал он так сердечно, точно они были старыми друзьями. Фартук у него был весь измазан мукой – Криденс и не заметил издалека. — Могу я вам что-нибудь посоветовать? На удивление Криденса, Куинни не отвечала. Он видел, как она покусывает розовые губы, рассматривая выложенные на подставках булочки с маком, но вот говорить – ничего не говорила. — Ну, — неловко начал Криденс, не зная, что делать с этой затянувшейся паузой, — да? Наверное. — Не стесняйтесь, — посоветовал Якоб. — Какие начинки вам нравятся? Как насчёт абрикосового повидла? — О нет. Ковальски рассмеялся. — Хорошо-хорошо, понял, никаких абрикосов! — согласился он с сильным бруклинским акцентом. — Может быть, клубничное? Криденс тупо смотрел на него, не понимая, что говорить. Почему Куинни сама ничего не скажет? С продавцом во «Всякой всячине» она болтала без устали! — Простите, я даже не знаю, — скованно улыбнулся Криденс в ответ. Комедия всё никак не прекращалась. — Можно нам, пожалуйста, вот эту булочку с маком? — внезапно спросила Куинни. Как ни в чём не бывало, она повернулась к Криденсу: — Ты хочешь что-нибудь? Криденс только головой помотал, смотря, как господин Ковальски заворачивает для постоянной покупательницы маковую булочку в бумажную обёртку. Выглядел он так, словно его ничего не смущало – Криденс даже слышал, как напевает он себе под нос какую-то джазовую песенку с радио. Как только сдача легла в ладонь Голдштейн, та подхватила Криденса за руку и, не теряя улыбки, двинулась вместе с ним к выходу. — Почему ты с ним не поговорила? — спросил Криденс, когда они оказались на улице. — Он теперь подумает, что я совсем дурачок. — Не стоит нам с ним разговаривать, Криденс, — сказала она вполголоса. — Это не приветствуется. — Да он ведь меня только про начинку спросил! — поражённо ответил Криденс. Куинни грустно взглянула на него, но улыбаться не перестала. — Я понимаю, — согласилась она, — и мне тоже не нравится «Закон Раппапорт». — Это просто глупо. Мне теперь можно общаться только с волшебниками? — Криденс, постарайся говорить потише. — Куинни осмотрелась по сторонам. — Ты ведь знаешь, что волшебники поддерживают изоляцию. Не я придумала это, милый. Криденс сунул руки в карманы, хмуро ощупывая коробочку с запонками. Вот ведь нелепица. Когда Тина сказала, что с тем, чтобы увидеть Модести, могут возникнуть трудности, он воспринял её слова как-то недостаточно серьёзно. Получается, ему никогда больше нельзя будет увидеться с сестрой? Даже если дело с его «воскрешением» окончательно утрясётся? Криденса это неожиданно вывело из себя. Чего эти волшебники так боятся? Да от Второго Салема даже церкви не осталось! Он обернулся, смотря на стеклянную витрину пекарни. Якоб в ней улыбался какой-то семейной паре с ребёнком, заворачивая для них сразу несколько сладких кренделей. Когда Криденс взглянул на Куинни, то увидел, что и она, не отрываясь, смотрит за стекло. — Ты что-нибудь придумаешь, — сказал он куда мягче, желая как-нибудь поддержать Голдштейн. — Да, — улыбнулась она. — А пока давай подумаем, что ты наденешь на ужин с мистером Грейвсом.

***

Персиваль сидел за столиком «У Хьюи», то и дело бросая нетерпеливые взгляды на часы: было уже семь часов и четыре минуты. Тридцать четыре минуты, как Грейвс зашёл в ресторанчик. Если он не закажет что-нибудь в течение пяти минут, то взбесившееся меню точно отгрызёт ему пальцы. Помассировав виски, Персиваль взялся пересчитывать зубочистки. В заведении царил уютный полумрак. Под самым потолком, словно на Рождество, плавали, мигая, разноцветные огоньки. Граммофон наигрывал приятную мелодию без слов, парочка смутно знакомых Персивалю стирателей памяти мерно двигалась под музыку на другом конце заведения. В дверь то и дело заходили уставшие после трудового дня работники МАКУСА: Грейвс вежливо кивал знакомым, падающим за стойку и заказывающим кружечку сливочного пива. Хьюи, бывший сегодня нарасхват, причёсывал бороду перед зеркальцем. — Здравствуйте, сэр. Вскинув голову, Грейвс увидел Криденса. Лицо его было совсем красным, словно он задохнулся, устав от стремительной пробежки. Выдвинув себе стул, он уселся с самым решительным видом. Персиваль улыбнулся его деловитому «сэр». Раньше он как-то не придавал значения этой его чопорной манере. — Каждый раз, когда ты называешь меня «сэр», у меня возникает чувство, будто ты мой домовой эльф, — признался Грейвс. — Зачем ты так делаешь? — Вы никогда не предлагали мне прекратить. Персиваль нахмурил брови, смотря на него поверх открытого Криденсом меню. Неужели он в самом деле никогда не заводил с ним этот разговор? — Мне будет приятно, если ты станешь называть меня по имени. — Персивалем? — Да. — Он серьёзно кивнул. — Так меня зовут. Криденс улыбнулся и заметно расслабился, словно неожиданным образом разрешилась какая-то проблема. Подтяжки делали его крепкую фигуру стройнее, здоровый цвет лица постепенно возвращался к нему. Тщательно причёсанные волосы лежали на ушах маленькими завитушками: чем длиннее они отрастали, тем сильнее вились – ему самому это, кажется, не особенно нравилось. Персиваль растянул губы в улыбке, подумав, что когда-нибудь Криденс станет похож на чёрного барашка с этой своей кудрявой копной. — Ты выглядишь хорошо. Бэрбоун застенчиво усмехнулся, принимая комплимент. Практически всё, что было надето на нём сегодня, было куплено на деньги Персиваля. Мысль об этом не только смущала, но и раззадоривала его. — Да, — согласился Криденс, имея в виду рубашку. — Это же ты выбирал. — О Моргана, я ведь не про одежду. Криденс придвинулся ближе и, словно постоянно терзающаяся муками неуверенности в своей красоте леди, стал заправлять за ухо одну из прядок. И хотя раньше, живя под одной крышей с Персивалем, он частенько ходил по дому одетым как попало, теперь его, по-видимому, сильно беспокоила собственная внешность. — Куинни помогла мне уложить волосы, — сказал он невзначай. — Тебе ведь нравится? — Твои волосы? — Криденс кивнул. — Конечно, нравятся. А разве с ними что-то было не так? — Ты говорил, что они похожи на катастрофу. — Мерлина ради, не бери это в голову. Лучше скажи, ты голоден? — спросил Грейвс. Криденс неопределенно повёл плечами, рассматривая уже знакомые строки в меню. — У Хьюи очень вкусный тыквенный пирог с корицей. — Я хочу лаймовый, — внезапно сказал Криденс. — Я никогда такое не ел. — Лаймовый, значит. Хочешь что-нибудь выпить? — А разве сейчас не действует сухой закон? — У нас – нет, — сказал Персиваль. — Я могу угостить тебя сливочным пивом или веселящей водой. — Давай лучше я угощу тебя сливочным пивом или веселящей водой. Персиваль поднял брови. Это было неожиданно, такой вариант он даже не рассматривал. Он привык ухаживать за девушками, и ни одна девушка ещё не изъявляла желания угостить его ужином на свои кровные драготы. Почему-то казалось вполне естественным, что и Криденсу захочется быть тем, чьи капризы будут удовлетворять столь заботливым образом: Персиваль почти мог вообразить, как тот в приступе скромности водит пальцем по названиям блюд и просит заказать что-нибудь «простое», потому что «не стоит волноваться обо мне» и «ну что вы, я не хочу вас обременять». Именно так он, по правде говоря, представлял все его прошлые свидания. Персиваль готовился к этому зрелищу, а не к беззаботному «давай я угощу тебя сливочным пивом». — Может, хочешь разделить счёт поровну? — неуверенно предположил он. — Нет, это как-то глупо, — возразил Криденс. — Давай поужинаем на мои деньги. — Но ведь это я тебя пригласил. — Ты пригласил, а я заплачу, — пожал он плечами. — Тут ведь всё не очень дорогое, и я взял с собой тот мешочек, что ты мне дал. — Если ты так хочешь, — растерянно пробормотал Персиваль, закрывая сгорающее от нетерпения меню. — К слову, я договорился обо всём с мистером Ригби. Даже если ты не выйдешь на работу в ближайшее время, твоих денег всё равно должно хватить на личные траты. Ты не думал, чем хочешь заняться? — Не особо, — признался Криденс. — Всё слишком быстро завертелось. Я закажу для нас лаймовый пирог и веселящую воду, ладно? Что это вообще такое – веселящая вода? — Узнаешь, когда выпьешь, — загадочно сказал Персиваль, позволив себе наконец растаять. — Это точно не отрава, не бойся. И, будь добр, возьми для меня пиво. Криденс был в полном восторге, заказывая еду и напитки. Даже если ему не понравится лаймовый пирог, а веселящая вода окажется отвратительным на вкус зельем, этот вечер всё равно станет лучшим в его жизни. Ему нравилась музыка, которая играла в ресторанчике, нравились разноцветные огоньки под потолком, нравился запах ароматических свечей и то, как от столика к столику плавали по воздуху тарелки, предлагая отведать закуски. И хотя Персиваль боялся, что его начнёт сильно стеснять большое скопление народа, Криденс держался довольно свободно для человека, прежде лишённого всякого рода развлечений. — Как дела у мистера Дональдсона? — Боже, благослови его, — ответил Криденс, вытаскивая столовые приборы из салфетки. Лаймовый пирог, доставленный к их столику с кухни, теперь разрезал сам себя на идеально ровные кусочки. — Мистер Макдафф пытался с ним поговорить, но всё безрезультатно. Он даже из кабинета выходить не захотел и на меня смотреть отказался – «да кому он нужен», говорит, «пишите, что хотите». Но я и не осуждаю. С нами говорила какая-то женщина, не помню её имени, в общем, она теперь его заместитель или вроде того. — Тебе она, конечно, не понравилась? — Да нет, — пожал он плечами, — мне как-то всё равно. Ты же не читал, что они понаписали про меня? — Читал. — Тогда не говори мне ничего, — попросил Криденс, протыкая кусочек пирога вилкой. — Не хочу знать. С меня хватило «больного животного», или как там меня называла эта Примула. — В этот раз тебя назвали «феноменом двадцатого века». — Криденс стрельнул в него раздражённым взглядом, зависая с поднесённым ко рту кусочком. Персиваль тихонько рассмеялся. — Всё, молчу, извини. Тебе нравится пирог? — Немного не то, что я ожидал, — признался он, собирая на кончик вилки белоснежный крем, — но всё равно вкусно. А тебе нравится? Ты даже не попробовал! Покладисто переложив аппетитный кусок на тарелку, Персиваль демонстративно отправил в рот небольшую порцию. Тщательно пережевав, он, словно кулинарный критик, важно протёр салфеткой уголок рта и отпил негазированной воды из стакана. Уголки его рта были опущены, словно он репетировал какую-то фразу, типа: «Боюсь, в этом лаймовом пироге недостаточно лайма». Криденс следил за этим представлением, закусив губу: никак не мог разобрать, смеётся Персиваль про себя или нет. — Скажи уже что-нибудь, — попросил он сквозь улыбку. — Нормально. Я думал, будет хуже. — Так ты что, тоже раньше не ел лаймовый пирог? — Это новое блюдо, — объяснил Персиваль. — Хьюи стал подавать его только в этом году. «А в этом году я уже не работал в МАКУСА». Персивалю не пришлось договаривать. — Вот оно что, — неловко хмыкнул Криденс и замолчал. Грейвс протянул к нему руку, несильно сжимая пальцы. Он не хотел, чтобы Криденс чувствовал себя неловко по этому поводу. Ему понадобилось время на то, чтобы перестать винить Криденса во всех связанных с именем Гриндевальда бедах. Персивалю хотелось бы, чтобы и Криденс перестал делать это – винить кого бы то ни было, кроме настоящего преступника. А Геллерт Гриндевальд, их общими усилиями, скоро навеки сгинет в одном из бассейнов МАКУСА. — Всё нормально, — заверил он. — Наслаждайся ужином, Криденс. — Да. — Выпей воды. — Да. Не глядя, Криденс отпил немного розоватой жидкости из своего бокала. Пузырьки, возникшие во рту, легонько защипали кончик его языка. А затем, сам от себя никак не ожидая такого, Криденс вдруг разразился громким смешком. Оторопело прикрыв рот рукой, он с испугом уставился на Грейвса. — У тебя всегда рука к спиртному тянется, когда тебе советуют воды выпить? — Я думал, это что-то вроде содовой, — пробормотал Криденс. Стоило ему отнять руку от лица, как изо рта у него вновь вырвалось глуповатое хихиканье. — Что со мной? Персиваль откинулся на спинку стула и подозвал к столику одного из домовиков, чтобы тот принёс им стаканчик какого-нибудь сока или лимонада на свой вкус. Криденс, не перестающий хихикать себе в ладонь, с интересом взболтнул веселящую воду и сделал новый глоток. Персиваль не успел и рта раскрыть, как Криденс захохотал, едва не выплюнув шипящую жидкость обратно в бокал. За нарастающей музыкой его смешки остались не замеченными остальными посетителями: некоторые из них и сами были не прочь пропустить стаканчик-другой, а некоторые видали в ресторанчике Хьюи вещи и похуже. Вспомнить хотя бы тот случай, когда отмечали победу нью-йоркской сборной в кводпоте… — Это какая-то нелепица! — смеялся Криденс, пытаясь закусить пирогом. Грейвс, внимательно следящий, как тот безуспешно старался втиснуть в себя кусочек за кусочком, но всё равно ронял всё с вилки от смеха, едва сдерживался, чтобы не присоединиться к нему. — О, не смейся надо мной хоть ты! — Тут ему понадобилось сделать глубокий вдох, потому что дурацкое хихиканье едва не довело его до икоты. — Можно я лучше буду пить твоё пиво? — Я помню, как ты пил сливочное пиво у мистера Брока, — сказал Персиваль. — Я тебя потом кругами по деревне выгуливал, чтобы ты хоть немного отдышался. — Не придумывай. Я такого не помню. — Ещё бы ты что-то помнил, — смеясь, выговорил он. Когда домовик наконец притащил стакан апельсинового сока, Персиваль милосердно протянул его через стол. — Вот, возьми. Криденс осушил половину стакана двумя жадными глотками. Закончив, он слизнул с губ приставшую мякоть. В ужине с Персивалем не было ничего общего с ужином с тем «мистером Грейвсом». Никаких взглядов в свою тарелку, никаких мучительных попыток придумать, что бы такое сказать. Даже будь они одни на всём белом свете, он бы так и остался для Криденса «мистером Грейвсом» — его недоступный, буквально недосягаемый первый возлюбленный. Проживи они бок о бок всю жизнь, между ними никогда не встало бы вопроса о том, чтобы называть «мистера Грейвса» по имени. Это не подлежало обсуждению. Но настоящий мистер Грейвс стал для него Персивалем. Криденс чувствовал себя легко, подобно человеку, перед которым приветливо распахнулась до сих пор закрытая дверь – он так рвался, так отчаянно желал попасть в неё, а стоило на самом деле лишь немного подождать. В свои двадцать лет он всё ещё придавал огромное значение праву называть друг друга по имени, хотя его-то все без колебаний называли Криденсом с первой встречи. Персиваль! Даже Куинни зачастую говорила о нём не иначе как о «мистере Грейвсе». Ньют, милый, деликатный Ньют со своим «передавай привет господину Грейвсу». Сотни молодых и старых мракоборцев в его бывшем штабе, знающих его как «сэра». И среди всех них Криденс — особенный человек, которому дозволено обращаться к Персивалю так, как разрешено лишь равным. Персивалем называли его мадам Пиквери и мистер Макдафф, но ни первой, ни второму нельзя было поцеловать его, нельзя было даже подумать о том, чтобы сказать «дорогой Персиваль», «мой Персиваль». Это было право Криденса, это теперь принадлежало ему. Странное возбуждение накатило на него при мысли об этом – оно пьянило лучше, чем бурлящая вода со смешинками. — О чём ты таком думаешь? — спросил Грейвс, налегая на второй кусочек лаймового пирога. Он был голоден как волк — почти ничего не ел с самого утра. — То хмуришься, то улыбаешься. Целую пантомиму передо мной разыграл. — Ни о чём особенном, — сказал Криденс, — Персиваль. И минуту спустя добавил, не выдержав: — Я так хочу, чтобы мы были вместе. Мы ведь очень счастливы, правда? — Не знаю, — честно ответил Персиваль, проглотив лаймовую цедру. — Если ты так говоришь, то, думаю, у нас всё неплохо. Ты ведь подумал о том, что я сказал тебе вчера? Криденс вздохнул, выражая этим своё «да». Ненадолго отложив приборы, Персиваль заглянул ему в глаза. Несколькими секундами позже он спросил: — Есть что-то ещё, что тебя волнует? Криденс покачал головой, собирая вместе крошки на своей тарелке. В ту же секунду он подпрыгнул, словно ужаленный: чья-то рука внезапно легла на его плечо, и это точно не была рука Персиваля. Персиваль сидел напротив и смотрел на него такими изумлёнными глазами, словно на него сзади вылетел сам чёрт из табакерки. Обернувшись, Криденс увидел незнакомую девушку с каштановыми волосами. — Привет, — сказала она. — Извини, что я тебя напугала. Хочешь потанцевать? Опешив, Криденс посмотрел в другой конец зала. Музыка из зачарованного граммофона играла, но почти все парочки сидели за своими столиками; только изредка кто-нибудь выходил, чтобы медленно подвигаться с дамой своего сердца, положив руки на её талию. — Прости, — растерянно пролепетал Криденс, — но я немного занят. — Можешь потанцевать, если хочешь, — сказал Персиваль, вскинув плечами. Покачивая в пальцах кружку со сливочным пивом, он неотрывно смотрел на склонившуюся к ним девушку. — Я совсем не возражаю. — Видишь, твой друг совсем не против! — уговаривала она, взяв Криденса за руку. — Давай один разочек, мне так нравятся «Ведьмины пляски». Ты слышал эту песню? — Нет, — пробормотал Криденс, выпутывая руку, — нет, послушай, может, позовёшь кого-нибудь другого? — Норберт совсем не танцует, а мне больше никто не нравится. — Но я тоже не танцую, — беспомощно привёл последний аргумент Криденс. — Я покажу тебе, как нужно двигаться. Они спорили и препирались. Каким-то образом, сам не заметив как, Криденс уже оказался на ногах. Держа его за обе руки, волшебница отвела Криденса на площадку: место для неё специально освободили от пары столиков. Девушка попросила Криденса наклониться, зашептала ему что-то на ухо, и тот залился краской до корней волос — Персиваль видел это даже при слабом освещении помещения. Делая короткие глотки, он пристально наблюдал за ними. Это была паранойя, самая настоящая, но практически ни одно из его прошлых параноидальных подозрений не осталось неоправданным. Как Персиваль и ожидал, Норберт вошёл в ресторанчик несколько минут спустя. В руках у него был букет фиалок. Поначалу он растерялся, не обнаружив объект своей пылкой любви ни за одним из столиков, но, разглядев её танцующую с каким-то юношей фигурку, сделался попросту смешон в своём выражении полнейшего замешательства. Брякнувшись на ближайший из стульев, он залпом, словно вообразив себя участником театральной драмы, выпил целый стакан бесплатной воды. — Горе мне! — пожаловался он домовику. А затем, наконец заприметив Персиваля за соседним столиком, подсел к нему с самым непринуждённым видом. — Добрый вечер, мистер Грейвс! Хотите фиалки? — Боюсь, что нет. Норберт проследил за его бесстрастным взглядом. Шукар, кокетливо улыбаясь, прыгала вокруг своего впавшего в ступор партнёра, как молоденькая козочка. — Горе мне! — повторил он, найдя более благодарного слушателя. — Я опоздал всего на две минуточки, можете себе представить? Впервые за полгода согласилась пойти со мной в ресторан! Сама позвала! И что я вижу?! Не знаете, что это за прохвост рядом с ней? Вот ведь драный кот! Как думаете, я выиграю, если вызову его на дуэль? Нет, лучше не отвечайте, а то ведь в самом деле придётся вызвать, и плакало тогда моё повышение. — Молодой человек со мной. — Ух ты, — удивился Норберт. Глаза у него загорелись. — Это вы ему тогда подарок покупали? Извините, что мы вас тогда замучили, но Шукар на меня совсем внимания не обращала. Ну а тут уже любые средства были хороши, я вообще-то против вас ничего не имею, вы очень даже... — Он затих, ища слово. — Впечатляющий! — Ему, — лаконично ответил Персиваль. — А мне вот больше волшебницы нравятся, — вздохнул Норберт. — Только с ними так тяжело! Персиваль повернулся к нему всем корпусом, отставив кружку с пивом на край стола. — Давно вы с ней дружите? — спросил он. — С мисс… боюсь, я не знаю её фамилии. — Мисс Вайнрих, — подсказал Норберт. — Да нет, не то чтобы. В Ильверморни она семь лет упорно игнорировала факт моего существования — и, надо сказать, весьма успешно. Я однажды подсыпал взрывающийся порошок ей в котёл на зельеварении, так она сделала вид, что ничего не произошло! А вы знаете, как тяжело найти порошок, сажа от которого выстраивается во фразу «Пойдём на свидание»? Но нет! Ни словечка не сказала! Довольно плохие манеры, не так ли? — Никогда раньше не встречал такой фамилии, — сказал Персиваль, пропуская добрую часть душещипательного монолога мимо ушей. — Немецкого происхождения, если я не ошибаюсь? — Да, откуда-то оттуда, — отмахнулся собеседник. — Она корнями-то из Германии вроде, или из Швейцарии, ну, кто их разберёт, её семья в тех краях кочевала. Ей не очень нравится, когда об этом говорят, но вообще-то нрав у неё совсем цыганский, знаете, иногда как вмажет со всего размаха, так хоть смейся, хоть плачь. А ваш друг откуда? — Из Бронкса, — торопливо ответил Персиваль. — В Европе неспокойно в последние годы. Ничего удивительного в том, что семья мисс Вайнрих предпочла попытать счастья за океаном. — Она говорила, что часть её родственников стала Гриндевальда поддерживать, так они все между собой и перессорились, — честно выдал Норберт, не изменяя своей излишней словоохотливости. — Шукар о нём даже слышать не хочет, говорит, в печёнках уже сидит революция этого горемыки. Ну и мерзкий тип! Я колдографии видел, так у него глаза совсем безумные. Так ещё и разного цвета! Как думаете, у него они с рождения такие, или тёмной магией баловался и ему и прилетело? — Не знаю, — рассеянно бросил Грейвс. — Как-то не выдавалось возможности поинтересоваться. Ничего хорошего о Гриндевальде сказать не могу. А вот о мисс Вайнрих у меня сложилось очень приятное впечатление. Ты тоже о ней такого мнения? — О, я её обожаю! — горячо заверил волшебник. — Ну ладно, я смотрю, музыка-то потихоньку затихает. Пойду выложу её имя из лепестков на столе, авось мне какой поцелуй и перепадёт — главное, чтобы не дементора! Хотя Шукар иногда как насядет, так тоже будто все силы выжимает, знаете, как это бывает: «Норберт, что это за пиджак», «Норберт, принеси кофе», «Норберт то, Норберт сё». Ну хоть бы раз Бертом назвала, всё как чужие! А, всё! Бывайте, мистер Грейвс! Персиваль внутренне взвыл, сделав большой глоток сливочного пива. Белая пенка осела у него над верхней губой, и он грубовато вытер её тыльной стороной ладони. Разговаривать с Норбертом было всё равно что кидать о стену горох. Подперев голову рукой, Грейвс посмотрел на танцующие парочки: вдохновлённые рвением Шукар, к ним с Криденсом присоединились ещё несколько посетителей. Точно колосок в поле, Криденс неловко стоял в середине круга и держал кружащуюся волшебницу за тонкую руку. Когда музыка наконец замолчала и граммофон, закряхтев, начал искать в своём репертуаре новую пластинку, Криденс проскользнул между группками влюблённых мракоборцев. Выглядел он как совёнок, которого разбудили посреди дня и заставили прыгать на жёрдочке потехи ради. — Предатель, — буркнул он, сев обратно. Схватив бокал с веселящей водой, Криденс допил его парой глотков и, отсмеявшись, кое-как выговорил: — Почему ты её не остановил? — Хотел, чтобы ты развлёкся, — ответил Персиваль. — Что она тебе сказала? Щёки Криденса вновь налились жаром. Опустив взгляд в пустой бокал, он стал рассматривать осевшие на дне капельки: огоньки гирлянды играли в них всеми красками. — Сказала, что у Хьюи наверху есть пара комнат, — открылся он. — Что иногда служащие МАКУСА пользуются ими в качестве ночлега, когда не хотят добираться домой после рабочего дня. Это правда? Персиваль насторожился, непонимающе моргая. Он просчитался? Может быть, Шукар просто понравился Криденс? Персиваль знал, что Криденса не привлекают женщины, но откуда было ей знать об этом? Это многое бы объяснило. Даже её внезапные вспышки гнева, направленные на Норберта, стали бы понятны. — Она позвала тебя? — как можно деликатнее спросил Персиваль, не зная, что тут ещё можно спросить. — Боже, нет, — удивился Криденс. — Мне кажется, она намекала на нас. — Нас? — заторможено переспросил Грейвс. — Меня и тебя? — Ну да, — смущённо сказал Криденс и тут же издал смешок, когда веселящая вода ударила ему в нос. — Господи, прости, это всё пузырьки, — постучав по груди, чтобы выбить последний смех, он продолжил: — Просто я тут подумал… Уже так поздно, мы не сможем добраться до деревни раньше ночи. Я не хочу ждать завтра, не хочу возвращаться в МАКУСА. Может быть, мы могли бы переночевать здесь, а утром поехать домой? Мистер Макдафф ведь и так знает, где я. Только вещи мои заберём, и всё. — Зачем Шукар говорить такое? — Шукар? О, я не знаю. — Криденс заёрзал, ища, чем бы занять руки. Только похлопав себя по карманам и, по-видимому, нащупав там мешочек с драготами, он обрёл временный покой. — Наверное, ей стало неудобно за то, что она меня так выдернула. Какая разница? Персиваль молчал. Криденс взял его за руку и горячо пожал. Грейвс чувствовал, как пальцы Криденса буквально впиваются в его ладонь. — Давай, — подзуживал Криденс. — Мне так хочется. Мы давно не были вдвоём. — Мы были вдвоём вчера. — Нет. Ты понимаешь. Потеряв дар речи, Персиваль сделал глоток. И даже ещё один, для верности. Половины кружки как не бывало. Он даже не знал, почему эта ситуация вдруг стала так сильно смущать его: до сих пор им удавалось довольно тактично обходить волнительную тему. Грейвс знал, что рано или поздно они поговорят об этом, но всё было как-то слишком «рано». Недостаточно «поздно». Персиваль и сам дивился своей нерешительности. Можно подумать, он никогда не спал с Криденсом в одной кровати. Пауза как-то неудобно затягивалась. Поняв, что хватил лишку, Криденс убрал руку и стал приглаживать наэлектризовавшиеся волосы. Всё в нём обмирало со стыда, чувство было невыносимым. — Забудь, — сказал он. — Неважно. Мне и так всё очень нравится, честно. — Нет. Ты прав, — заспорил Грейвс, отдав себя внезапному порыву. — Давай останемся, проведём ночь здесь. Ну же, Криденс. Не могу смотреть на твоё кислое лицо. Хочешь доесть пирог? Не поднимая глаз, Криденс слегка мотнул головой. Персиваль посмотрел в сторону стойки. Какой-то дородный мужчина с седыми бакенбардами договаривался с Хьюи о комнате на одну ночь. Звали его то ли Дирк, то ли Дик. Как понял Персиваль по отдельным фразам, его не устраивала цена за бифштекс, за комнату и, в конце концов, вся экономическая политика Америки в целом. Волшебник, по ощущениям Персиваля, вещал откуда-то из другого мира: сам он не мог и припомнить, когда в последний раз его проблемы схлопывались до неподобающих цен на мясо. Криденс тем временем складывал из салфетки некое подобие лебедя. Грейвсу захотелось его подразнить. — Что Хьюи о тебе подумает, когда ты поднимешься в одну комнату с мужчиной старше тебя? — Боже праведный, перестань, — шикнул Криденс. — Что ты такое говоришь? — Извини, — улыбнулся Персиваль. От сливочного пива его вдруг слегка повело, мысли в голове немного спутались – Грейвс и сам от себя такого не ожидал. — Я думал, тебя это рассмешит. И прекрати наконец взывать к господу, — посоветовал он к слову, — лучше говори «Моргана». Или «Мерлиновы кальсоны», на худой конец. Мне нужно будет научить тебя. — Ругаться? — Да, — подтвердил Персиваль. — Вставай, пойдём поговорим с Хьюи.

***

Единственная комната с двуспальной кроватью оказалась занята толстячком из сектора по борьбе с домашними вредителями. Криденсу хватило выдержки на то, чтобы не начать целоваться прямо на лестнице. Веселящая вода сделала его более раскрепощённым, более смелым в своих желаниях: он смеялся и над тем, как нелепо ушла у них из-под носа комната с хорошей кроватью, и над недовольной гримасой, которая появилась на лице Персиваля в связи с этим обстоятельством. Почему-то Криденс подумал о городской карте в кабинете президента, об этой движущейся точечке по имени «Криденс Бэрбоун» в квадратике, обозначающем заведение Хьюи, и вместе с волной стыда его омыл какой-то волнительный страх — такое чувство, как ему казалось, должны испытывать сбегающие из дома подростки или невинные девушки из романов перед первой брачной ночью. Это что-то должно было безвозвратно изменить его, совсем так, как уже случилось однажды. Персиваль остановился в дверях. Он знал, что был на пороге чего-то нового, и знал, что если шагнет за него — дороги назад уже не будет. Он зажёг свет и ступил в комнату. — Думаешь, мы поместимся? — спросил Персиваль как-то чересчур по-деловому, словно собирался зайти с коллегой в переполненный лифт. — Кажется, кровать выглядит достаточно большой. — Просто заколдуй её. — Чем? Без палочки я могу только поднять кровать в воздух, если тебе угодно, — сказал он, почесав подбородок. Криденс запустил руку за его спину, беззвучно закрывая дверь на замок. — Я не всемогущий Мерлин. — Я знаю, Персиваль, — мягко заметил Криденс, положив ладони на его плечи. — Мы что-нибудь придумаем. Чуть-чуть позже. — Он помолчал. — Поцелуй меня. Персиваль скользнул руками по его подтяжкам. — Я нервничаю, — признался он. — Не нервничай. — Теперь ты советуешь мне не нервничать, — улыбнулся Грейвс, попытавшись развеять неловкость. Криденс послал ему ответную улыбку, внося свой вклад в эту нелёгкую задачу. — Кто бы мог подумать? Криденс издал застенчивый смешок и пожал плечами. Только сейчас он понял, что оба они по какой-то странной причине говорили шёпотом, словно следовали какой-то тайной договорённости. Два соучастника, два неопытных домушника, которые боятся, что внезапное возвращение хозяина застанет их врасплох. Прижавшись лбом к плечу Персиваля, Криденс вновь тихонько засмеялся ему в пиджак. Боже праведный, каким неловким всё это было! — Ты переусердствовал с веселящей водой, — сказал Персиваль, погладив его по спине. Небрежно, так, как если бы это было случайным, ничего не значащим движением, он спустил одну из подтяжек с плеча Криденса. — Не стоило тебе так быстро её пить. — Да, наверное. Больше Персивалю совершенно нечего было сказать. Подняв лицо Криденса, он закрыл глаза и поцеловал его в сладкие от воды и сока губы. С неловким, полузадушенным звуком рот Криденса стал отвечать ему. Желание оказаться с ним в одной постели, смутно преследующее его в течение всех наполненных одиночеством дней в особняке, вдруг возросло, набрало силы и заставило Персиваля подтолкнуть их обоих к кровати. Ноги у Криденса слегка заплетались; он шёл спиной и, когда край кровати наконец упёрся ему под колени, крепко схватился за руки Грейвса. — Ты уверен? — на всякий случай уточнил Персиваль. Криденс открыл глаза и кивнул. — А ты? — спросил он. — Ты меня хочешь? Персиваль почувствовал, как поднимаются против воли уголки его губ. Он не понимал, как могут быть связаны его требовательное «поцелуй меня» и застенчивые попытки уклониться; как может сочетаться это наивное «ты меня хочешь?» с теми жаркими поцелуями, которыми они одаривали друг друга. Он не знал, заигрывал ли с ним Криденс или испуганно искал подтверждения чужим чувствам, но всё это вместе вдруг принесло Персивалю какое-то тёплое, распространяющееся по телу ощущение безопасности и уюта. — Да, — ответил он. — Но мне нужна будет твоя помощь. Расскажешь мне, чего тебе хочется? — Можно мне сесть к тебе на колени? Помедлив, Персиваль опустился на кровать и сел лицом к нему. Подойдя, Криденс обнял его лицо ладонями и долго смотрел сверху вниз: внимательно, медленно, словно видел его впервые. Большим пальцем он погладил его родинки и, соскользнув чуть ниже, коснулся уголка блестящих после поцелуя губ. Персиваль наклонил голову и поцеловал его в мизинец. Разувшись, Криденс аккуратно, будто боясь раздавить, пристроился на коленях Грейвса и, поддавшись импульсу, поцеловал его ещё раз. — Тебе не тяжело? — спросил он. — Нет, — сказал Грейвс, положив руки ему на талию. Криденс был такой крупный. Персиваль поймал себя на том, что ему абсолютно всё равно, насколько нелепо эта "женская" поза смотрелась бы со стороны. — Тебе это нравится? Криденс ответил кивком. На его шее, за белым воротничком, вновь рассыпались красные пятна смущения. Персивалю захотелось коснуться пальцем каждого из них. Он снова слишком сильно затянул галстук и дышал с придыханием. Потянувшись, Грейвс ослабил тугой узел. Галстук был тёмно-коричневым, с тонкими косыми полосками. Это он подарил его Криденсу. — Сними его, — попросил Криденс. Персиваль исполнил его желание. — Ты, наверное, даже галстук можешь завязать десятью различными способами. — Одиннадцатью, — улыбнулся он. — Ты пытаешься меня оскорбить? — Нет, — сказал Криденс, поцеловав его волосы. — Слава богу, ты не видел мой прошлый галстук. — Точно. Слава богу. Криденс улыбнулся, уводя их в новый поцелуй. Не задумываясь, Персиваль просунул руку между их телами. Нащупав застёжку подтяжек, он попытался отстегнуть их от брюк. Замочек никак не поддавался. Видимо, что-то заело. В конце концов Грейвс просто стащил болтающуюся подтяжку с плеча и вытащил наружу аккуратно заправленную рубашку. Криденс заёрзал: холодный воздух царапнул его по незащищённому животу, вынудив поплотнее прижаться к Персивалю в поисках тепла. Грейвс интуитивно положил ладонь на низ его живота, легонько поглаживая и согревая, помогая Криденсу посильнее возбудиться. Персиваль чувствовал давление чужого члена на своих брюках. Ощущение было странным, почти незнакомым, однако не отталкивающим. Но сам он не был возбуждён. Персиваль чувствовал волнение, гадая, как именно пройдет их первая ночь друг с другом, и что-то вроде убаюкивающей нежности от близости объекта своей любви, но для возбуждения в нём не оставалось места. Он боялся сделать Криденсу что-то неприятное, напомнить о чём-нибудь, что принесёт им обоим страдания, тронуть его в неправильном месте. Грейвс почти не знал, что ему нравится и есть ли какие-нибудь места, прикосновения к которым Криденс не перенесёт. Выпитое пиво заставляло его мысли мельтешить, перебегая от одной темы к другой. Он почувствовал, как Криденс предпринял героическую попытку стащить с него пиджак, не расстёгивая пуговицы, и помог ему снять с себя верхнюю одежду. — У тебя не… — неловко начал Криденс, посмотрев вниз. Он не знал, как поделикатнее закончить свою мысль. — Всё в порядке? — Всё в порядке, — заверил его Персиваль, поцеловав во вздрогнувший кадык. Руки Криденса, справляющиеся с ремнём, наконец закончили дело. — Извини. Тебе придётся немного помочь мне. Быстрее, чем Персиваль осознал, Криденс спустился с его колен. — Что ты делаешь? — Помогаю тебе. Грейвс хотел остановить его, но Криденс только улыбнулся, посмотрев прямо на него. Сев на пол, он придвинулся к кровати и погладил мужчину по бедру. Персиваль почувствовал, как его член заинтересованно дёрнулся в ответ на это простое движение. — Я умею это делать, — негромко сказал Криденс. Персиваль не видел его глаз, но догадывался, что это нескромное признание стоило ему мучительных размышлений. — Честно, всё нормально. Если тебе не понравится, мы можем прекратить. — Он помедлил, убирая чёлку со лба. — Просто закрой глаза, ладно? Или давай погасим свечи. Кивнув, Персиваль пробормотал полувнятное «Нокс». Опершись рукой о кровать, он отклонил голову назад и постарался расслабиться. Губы Криденса были тёплыми и мягкими, его чуть сбившееся дыхание щекотало волоски в паху Грейвса. Персиваль слышал тихие, влажные звуки, с которыми он облизывался и сглатывал. Протянув руку, Грейвс положил ладонь на его макушку, погладил, пропуская сквозь пальцы, тёмные волосы. Криденс повёл головой в ответ на ласку, и налившийся кровью член Персиваля ненадолго упёрся ему в щёку. — Драккл, — выдохнул он, немного удивляясь своей чрезмерной реакции. Рука Криденса вопросительно сжалась на его колене. — Нет, нет, всё хорошо. Всё замечательно. Не прекращай, пожалуйста. Через какое-то время Криденс всхлипнул, и Персиваль разглядел лихорадочный блеск, мелькнувший в его глазах. Ночной свет из окна отражался в них белыми прямоугольниками. Он почувствовал, как Криденс попытался взять глубже и, кажется, слегка задрожал, так что Персивалю пришлось мягко приостановить его за плечо. Всё и так прекрасно, уговаривал Грейвс, ему не нужно стараться сильнее. «Я не хочу доставлять тебе дискомфорт», — убеждал Персиваль, приглашая Криденса помочь себе рукой. Не говоря ни слова, Криденс медленно отпрянул и накрыл широкой ладонью его пах. Он ласкал его осторожно, но уверенно, плавно наращивая темп и иногда возвращаясь к вставшему члену Персиваля своим ртом. Мерлиновы кальсоны, он даже не знал, что Криденс так умеет. Грейвсу пришлось напомнить себе, что Криденс делал это не впервые. Не было ничего удивительного в том, что он знал, как доставить Персивалю удовольствие. Тело Грейвса не изменилось с тех пор, как… Персиваль сильнее зарылся в волосы Криденса, и тот поднял к нему взгляд, в котором мрачное смирение странным образом соседствовало с влюблённостью. Грейвс хотел, чтобы Криденс наконец сделал что-нибудь, что помогло бы ему кончить, и одновременно хотел, чтобы Криденс продолжал смотреть на него так вечно. Несколько секунд спустя Криденс уже вытирал свою руку от семени. Он выглядел неловко с этим румянцем на щеках, и Персивалю немедленно захотелось прижаться к его обжигающим скулам своими. Криденс у его ног казался моложе, даже более молодым, чем он был на самом деле: он словно уменьшился в размерах, и от всей его крепости, от всего этого впечатления «он поднимет лошадь, если захочет» не осталось и следа. Персивалю редко выпадала возможность посмотреть на него сверху вниз, но сейчас он, к собственной неловкости, понял, что имели в виду все люди, в чьих глазах Криденс был «беспомощным мальчиком». Они помнили его как человека, когда-то подчинившегося воле судьбы, воле своей матери, воле Гриндевальда. А Персиваль не знал его тогда. Мерлин, почему он не знал его тогда? Всё могло быть по-другому. Всё могло быть хорошо. — Где ты был всю мою жизнь? — спросил Персиваль, помогая Криденсу забраться в кровать. Криденс не понял его, но улыбнулся. — Что? — Ничего, — помотал Грейвс головой. — Иди сюда, Криденс. Криденс послушался. Расшнуровав ботинки, Персиваль скинул их на пол и придвинулся к изголовью кровати. Он прислонился к её спинке и, подтянув Криденса к себе, помог им обоим избавиться от остатков одежды. Тело Криденса горело под его прикосновениями, и, когда Персиваль снял с него брюки вместе с бельём, тот издал нетерпеливый вздох сквозь стиснутые зубы. Грейвс кинул брюки к стулу. Что-то твёрдое выпало из кармана, прокатилось по полу и стукнулось о ножку кровати. В темноте Персиваль никак не мог рассмотреть, что это было. — Что это? — спросил он. — Что-то важное? Криденс растерянно обернулся, чтобы посмотреть на пол. Поведя плечами, он навис над Персивалем и оставил поцелуй на его груди. Грейвсу показалось, что случившееся его слегка взволновало. — Ничего, — сказал Криденс, покачав головой. — Ничего, я покажу тебе утром. — Хорошо, — согласился Персиваль. — Не переживай. Обвив его руками, Криденс прижался плотнее. Персиваль почувствовал стояк Криденса, упирающийся ему в ногу. Он должен был что-то сделать, должен был как-то поласкать его в ответ, но был не совсем уверен, как именно. Хотел ли Криденс, чтобы Персиваль сделал для него то же самое? Хотел ли Криденс лечь под него? Или чтобы Персиваль лёг под него? Они обсуждали много вещей, но сексуальные предпочтения Криденса никогда не входили в сферу их общих интересов. Криденс не давал ему никакой подсказки: он просто обнимал его, перемежая поцелуи еле различимым шёпотом: «Ты такой красивый». — Криденс, — прервал его Персиваль, держа за бока, — ты хочешь, чтобы я повернулся? Криденс непонимающе уставился на него. Когда смысл сказанных слов дошёл до него, Криденс расторопно замотал головой. Волосы у него от этого встали дыбом. — Нет, не нужно, — сказал он. Такой вариант словно бы и не приходил ему в голову. — Просто… У Криденса никак не хватало приличных слов, чтобы договорить начатую фразу. Ему до сих пор приходилось преодолевать некоторые нравственные препятствия, чтобы озвучивать свои желания. Так и не закончив, он взял Персиваля за руку и опустил её на свой пах, немного подвигавшись в ладонь. Пальцы Грейвса тут же сжались вокруг его члена. Криденс испустил томный вздох. Персиваль задвигал рукой, пробуя найти нужный темп. Он никогда не делал такое для другого мужчины, не знал, как правильно доставить удовольствие человеку своего пола. Ощущение твёрдого, не принадлежащего ему самому члена в ладони было непривычным. От мысли, что он сделает Криденсу больно, ему становилось не по себе. Персиваль надеялся, что Криденс не замечал ни его суеты, ни волнения. С каждым толчком пальцы Криденса всё сильнее впивались в его плечи. Грейвс видел, как он кусает губы, как жмурится и поджимает пальцы ног, но в постели Криденс оказался совсем не шумным. На мгновение Персивалю захотелось, чтобы Криденс был развязнее в своих стонах. По выражению на его лице не было понятно, получает ли Криденс удовольствие или терпит вынужденные муки. Криденсу не удавалось кончить. Он вспотел; его руки, упирающиеся в кровать, устали и стали подрагивать. — Криденс, — позвал Персиваль, целуя ему лицо, — всё хорошо? Ты в порядке? — Я в порядке, — пробормотал он. Убрав руку, Персиваль помог ему перевернуться. Криденс, не сопротивляясь, сел на кровати между его ног и устало привалился спиной к Грейвсу. Обняв Криденса вокруг груди, Персиваль вернул вторую руку на его пах. Криденс поёрзал на липком одеяле и положил затылок ему на плечо. — Разведи ноги пошире, — попросил Грейвс, касаясь носом уха. Тот так и сделал. — Всё замечательно. Покажи мне, как тебе больше всего нравится. Пальцы Криденса легли поверх его руки. Персиваль расслабил ладонь и позволил Криденсу самому двигать его рукой, задавая нужный ритм. Подчинившись этому темпу, Грейвс крепче обхватил его напряжённый член. Прижимаясь к его груди, Криденс чувствовал, как бешено бьётся сердце, и никак не мог различить, кому из них принадлежал этот надрывающийся орган. Кровать под ними поскрипывала от каждого движения, Криденс боялся, что старое дерево треснет под их весом. Ему понадобилось не больше десяти секунд, чтобы кончить. Когда это наконец произошло, звук, который он издал, слился с шёпотом Персиваля над самым его ухом. Казалось, что тот нырнул глубоко под воду и говорил с Криденсом с озёрного дна. Криденс не мог понять, что за слова он произносит, но тон, которым они были сказаны, заставил его сердце болезненно сжаться от накатившей вдруг, как снежная лавина, нежности. Взяв его ладонь, Грейвс прикоснулся губами к внутренней стороне запястья. Глаза Криденса сами собой закрылись. Он услышал, как Персиваль зашептал какие-то заклинания, взбивая подушки, ощутил покалывание очищающего заклинания, с которым исчезало семя с его бёдер. Грейвс заставил его слегка приподняться, чтобы он смог вытащить из-под них примятое одеяло, и, истратив на это последние силы, Криденс лёг на бок и уснул.

***

Геллерт Гриндевальд не спал в своей камере. Подложив руки под голову, он рассматривал изъеденный плесенью потолок и размышлял. Как интересно всё складывалось! Геллерт не уставал воспроизводить в памяти недавнее судебное заседание, круг за кругом переживая его заново. Ни единая деталь разговора не ускользала от его внимания, ни единая мелочь не оставалась незамеченной: нитка, торчащая из рукава Бэрбоуна, всплывала в памяти каждый раз и раздражала его особенно сильно. Жаль, что с Криденсом ничего не получилось – с его фанатизмом ему бы не было равных. Не каждый бы на его месте согласился отдавать себя на растерзание Конгресса ради Грейвса. В том, что он делает это ради Грейвса, а не ради себя, Геллерт не сомневался ни секунды. Любопытно, а драма с его недообмороком – это тоже часть сценария или актёрская импровизация? А ещё было жаль, что не удалось обменяться взглядами с Грейвсом. Геллерту было интересно узнать, что тот чувствует в глубине души, а глаза — они, как известно, зеркало. Макдафф хорош, тут Серафина не промахнулась, и всё же они с Грейвсом совсем из разного теста. Геллерт задумался, а понимает ли хоть один из них, что на самом деле происходит? Придётся им потом опять спускать всех собак на Криденса. Умеет же парень притягивать к себе неприятности. «Бедняжка, они сожрут его живьём, — подумал Геллерт, цокая языком. — Клянусь Мерлиновой бородой, это будет весело!»