Lightness

Сколько Куникида знал Дазая, тот любил танцевать. Мужчина никогда не понимал двух вещей. Во-первых, зачем скрывать свой талант? А ведь Дазай действительно скрывал. Он почти никогда не танцевал на виду у всех. Доппо считал огромным везением увидеть его танец. Ведь он видел это всего два раза. Первый — когда они были в заброшенном богатом доме на окраинах. Концертный зал сохранился на удивление хорошо. Запылившийся белый рояль, граммофон, потертый паркет и окна. Да, огромные окна. В них красиво проникали персиковые лучи заката. Куникида видел это великолепие с середины, но даже это многого стоило. Давно замерший, исчерченный каблуками пол молчал много лет. А ведь когда-то по нему бродили девушки в изящных туфельках, мужчины в сапогах. Дом был сделан на европейский манер, поэтому Куникида не сомневался, что тут жили европейцы. И играли они английскую музыку, танцевали французские танцы… А сейчас пол ожил, скрипнул под мужскими туфлями. Наверное, этот зал не мог представить, что его оживит японец. И не какой-нибудь барон или граф, а обычный мужчина, детектив, бывший мафиози. И сейчас он не бил в пол каблуками в порыве страсти, а осторожно шагал на мысках. Это был даже не бальный танец, а что-то похожее на балет, но более неторопливое, умиротворенное, словно у этого мужчины в запасе бесконечность. Куникида стал наблюдать в щель между створками двери. Вот Дазай делает мягкий шаг вперед, разводя руки в стороны. Его мечтательный взгляд направлен прямо на двери. Кажется, будто он раскрыл объятия для напарника. Но вот он замер. Одна рука вздымается вверх. Шатен повернулся спиной, легкой поступью, играючи, отбежал на противоположный конец зала, остановился и вдруг воздел руки вверх. Пару секунд он стоял неподвижно, словно обдумывая следующий шаг. Затем правая рука красивой дугой открылась в сторону, и Осаму повернулся вслед за ней, становясь к мужчине боком и как-то загадочно, томно глядя на двери. Вдруг он сорвался с места и сделал несколько быстрых поворотов. Остановившись в центре зала, мужчина снова задумался на мгновение, после чего пошел по кругу. Шаг вперед — полшага назад. Пройдя и этот элемент, Дазай вновь озадачился, будто решал, чем бы еще удивить Куникиду. Но тот, как на грех, случайно толкнул дверь. Шатен испуганной газелью метнулся к роялю, который из дверей было непросто заметить, а Доппо предпочел дать деру. Он сам не понимал, почему кинулся к лестнице. Почему-то ему было очень стыдно. Стыдно, что «спугнул» напарника с его великолепием. Да и еще не хватало, чтобы из-за него этот человек, великий мастер, перестал танцевать. А второй раз был в офисе Агентства. Снова те же персиковые лучи в пять часов вечера. Все уже разбрелись по домам. Да и Куникида хотел зайти в офис только потому что забыл папку, которую хотел взять на дом. Но вот в дверях все мысли, кроме одной враз улетучились. Кроме одной. «Дазай снова танцует». Сейчас шатен выписывал прекрасные бальные фигуры между столов, вальсируя с невидимой партнершей. Или партнером? Доппо не очень хорошо разбирался в танцах, но Осаму точно не вел, и это было заметно. Куникида, наблюдая за напарником, невольно задумался. Кого он сейчас представляет? На кого так влюбленно и мечтательно смотрит? Кто завладел мыслями в темноволосой голове? А танец все продолжался. Куникиде уже казалось, что кабинет исчез. Остался только золотисто-оранжевый свет, который заменил пол. А стен и потолка не надо. Они будут только мешать танцору, который из-за светлого плаща слился со светом. Он неземное создание. Ему не нужны рамки, графики и чужие идеалы. Он сам идеал. Сейчас Доппо готов был в этом поклясться. Вдруг захотелось стать художником. Взять из ниоткуда холст, краски и написать Дазая таким, каким он предстал сейчас перед Куникидой. Неземным, воздушным. Создателем искусства. Нет, его частью. Да что за бред? Зачем мелочиться и лгать? Осаму был воплощением искусства. «Наверное, так выглядят музы, посещающие поэтов», — подумал блондин. Захотелось написать картину или стих. Создать что-то, что бы навеки запечатлело миг. Но не фото со стороны, а так, как это видел и чувствовал сам детектив. Статуя, фильм, книга… В этот раз погруженный в свои мысли Куникида решил не пугать танцора, а просто тихо ушел, восхищаясь в глубине души. Так хотелось вдруг влететь, рассказать напарнику, как он прекрасен… Такой порыв посетил мужчину впервые. В любом случае, надо было сдерживаться. Раз заслужил репутацию камня, так будь глыбой до конца дней своих. А второй вещью, которую не мог постичь разум Доппо, был вопрос более общий: как можно вообще любить танцевать? У блондина с этим были большие проблемы. Всю жизнь танцы казались ему глупым и несерьезным занятием. Даже в старших классах, когда устраивались дискотеки, Куникида предпочитал скромно стоять в стороне, а то и вообще не являлся. Он действительно не понимал, зачем люди танцуют. Ведь можно провести это время с большей пользой. А даже если это творчество, то оно ничего не оставляет после себя. Взять хоть того же Дазая — где остались его чудесные танцы? Нет ни одного изображения, нет видеозаписи, ничего нет, кроме отпечатка в душе блондина. Но разве можно кому-то показать воспоминания? Да и не стоит, наверное. Стал бы Осаму прятаться, если бы хотел быть известным? Но он скрывается. Танцует в заброшенном здании, пока его напарник ищет улики, вальсирует в пустом офисе, когда уже никто не увидит. Так что о его даре даже Рампо не узнает. Порой в светловолосую голову приходила шальная мысль: что если как-нибудь оборвать, отчитать? Ведь танцы — это ребячество. Но почему-то Куникида не мог этого сделать. Такие танцы — не ребячество. А если он хоть раз сделает замечание, то, возможно, разрушит искусство, сломает что-то внутри напарника. Доппо и сам не знал, почему так думает. В его душе появилось какое-то странное чувство. Будто это творчество стало частью его души. И если понадобится, он грудью будет защищать этот небольшой, но прекрасный мир. Хотелось это как-то выразить, но как? Ведь если Дазай узнает, что на него смотрели… Переступать через свои принципы, отдаляться от своих идеалов непросто. Но тяжело не значит невозможно. Да и любопытство не давало блондину покоя. Неужели танцы и правда так приятны? На этот раз мужчина задержался в офисе дольше обычного. Когда не осталось никого, кроме него, Доппо вышел из-за стола, встал посреди комнаты и тяжело вздохнул. Хорошо, что танец напарника в агентстве еще стоял перед глазами. Детектив сделал неуверенный шаг вперед, повернулся и замер. Назад, повернулся, замер. Он пытался вести, но почему-то тело было деревянным и не слушалось. После пары ломаных движений Куникида испытывал такой стыд, что уже не мог обращать внимание на что-то другое. И именно поэтому он запнулся, ударился о стол и едва не съехал на пол. Комичная картина - великий следователь уперся руками в крышку стола и вытянул ноги, словно отжимается. От дверей послышался смех. Стараясь не краснеть, Доппо вскочил и метнул в сторону двери уничтожающий взгляд. Его прислонившийся к косяку напарник заливался звонким смехом. - Волосы повыдираю, - пригрозил Куникида. - Чего ты здесь? - Прости, - Дазай невинно улыбнулся. - Да так, пришел взглянуть, кто тут наше агентство громит. Думал, Портовые под вечерок напали, ан нет, мой любимый напарник вальсирует. Гнев начал подниматься из глубины души, отчего захотелось свернуть наглому напарнику шею. Осаму это видел и понимал, но на то он и самоубийца, чтобы вдруг серьезно задать вопрос: - Хочешь научиться танцевать, Куникида? Блондин начал меняться в лице. Уже несколько самых разных выражений тронули его черты. На самом деле он просто подбирал ответ и в конце концов сухо бросил: - С чего бы вдруг? Не хочу я этим заниматься! Вдруг он осекся, а шатен слегка наклонил голову и спросил: - Танцы - это несерьезно? Когда он говорил без своих вечных шуток, его голос звучал очень мягко и мелодично. Доппо нравилось слушать эти нотки, но сейчас его передернуло от сказанного. В каком смысле? Напарник пытается предугадать его слова или действительно верит в свои слова? Но мужчина не успел задать свой вопрос, потому что Дазай вдруг вернул себе игривый настрой и сказал: - Ладно уж. Завтра к четырем вечера приходи в пустой особняк. Тот, где мы тогда вели расследование. В глубине души Куникида возмутился. Какое еще "мы"? Он один там крутился, собирал улики, пока Дазай танцевал! Но говорить это вслух совсем не хотелось. К четырем... Он снова увидит напарника, танцующего на закате. Ради этого, пожалуй, стоит прийти. В зале с роялем что-то изменилось. Он стал чуть более живым, чем обычно. На табурете для рояля лежало пальто, а граммофон подвергался омоложению. Осаму смахивал с него пыль, протирал рукавом пластинку. Где были другие, не знал никто. Доппо остановился в дверях, наблюдая за шатеном, не в силах двинуться. Реальный мир перестал существовать. А впрочем, что такое реальность? Она относительна. Сейчас реальностью для блондина были не работа и бои с Портовой Мафией, а золотистые лучи, падающие на пол, хрупкая фигура на коленях, протирающая граммофон, и ощущение грядущего зрелища. Дазай поставил иголку на пластинку. Полилась чудесная, теплая мелодия. Просто само воплощение этих золотых лучей уходящего солнца. Танцор поднялся с пола и отряхнул свои светлые брюки. Куникида уже приготовился смотреть. Но вдруг напарник поманил его рукой. - Ты что, хочешь, чтобы я тоже танцевал? - Разумеется. Тебе просто нужно больше практики. Ты неплохо вел вчера. Мужчина смутился. А Осаму продолжал делать вид, что он тут ни при чем. На это нагло-довольное лицо уже не было сил смотреть. Доппо быстрым шагом подошел к Дазаю и схватил его за талию, наблюдая, как меняется его лицо. Невольно блондин вспомнил, как нужно держать партнера. Одной рукой за талию, вторую приподнять... Кажется, это называется "стойка". Приняв нужное положение, Куникида замер. А что дальше? Вот они стоят вдвоем, солнце садится. В руках напарник, который, кажется, чего-то ждет. Чего? Он так смотрит... В карих глазах отражается солнце, из-за этого они сверкают. На каштановых волнах играют блики. В кулоне прыгает искорка. Снова захотелось заниматься искусством. Стать его частью. Или самим искусством? Разделить эту участь с Дазаем? Ведь один шаг - и пути назад не будет. Будет новый, прекрасный, светлый мир. И Доппо решился. Он шагнул вперед, отчего на лице партнера вспыхнула счастливая улыбка, немного развернулся и замер. Шаги были несколько твердыми. Но порой мужчине казалось, что он слышит шепот "Мягче, Куникида. Нежнее". Странно. Осаму молчал. Может, блондин слышал его мысли? Или же это был шепот сердца? Кто знает... Мужчина повел Дазая увереннее, а тот податливо шагал, подстраиваясь под шаги партнера. Постепенно движения становились все плавнее. Зал снова был живым. Его воскресили шаги, дыхание, музыка и стук двух сердец. Для обоих мужчин не существовало ничего, кроме лица напротив. Доппо наслаждался острыми, тонкими чертами, порой сдувал с чужого лба локоны. А Дазай улыбался, смотря на непокорные светлые пряди на лбу, ярко-желтые глаза, свое отражение в стеклах очков. Оба погрузились друг в друга. Они не стали двумя половинами творчества, которые могут быть порознь, хоть и незаконченные. Они слились в единое искусство. Обоим хотелось творить, что они и делали. Шагали, поворачивались, таяли. Таяли от жара в сердцах и от влюбленных взглядов друг друга. Вдруг блондин замер. Остановился и его партнер, слегка сжав пальцами черную ткань рубашки на чужом плече. Неужели все? Нет, это был совсем не конец. Все только началось. Под приятные звуки музыки Доппо наклонился к чужому лицу. Невольно Дазай подался навстречу. А дальше все. Тепло обожгло изнутри, будто оба хлебнули чего-то горячего. Оно растеклось по телу и не оставило ничего, кроме бесконечного света и наслаждения... - Эй, Куникида! Принимай! Рампо хлопнул на стол крупную папку. Блондин недоуменно глянул на коллегу, поднимая глаза от блокнота. - Что это? - Ничего особенного. Просто куча бумажной работы, которой я не хочу заниматься. А тебе в самый раз. Мужчина недовольно фыркнул и снова вернулся к "Идеалу". Когда-нибудь он займется этими бумагами, но не сейчас. - Чем маешься, Куникида-кун? Возле стола как из-под земли вырос Осаму. Подойдя к напарнику, он через его плечо глянул в блокнот. Рисунок. На нем застыл миг. Поднятая рука, вторая открыта в сторону, нога грациозно касается пола мыском. Темные волосы разлетелись в стороны. Лицо задумчиво, чуть повернуто за рукой. - Неплохо, - похвалил шатен. - Однако, носик мог быть и получше. Вот посмотри на меня! Дазай быстро повернул голову в профиль к напарнику и, скосив глаза, томно посмотрел из-под волос. Через пару секунд он наклонился к Доппо и начал шептать: - Надо бы тебя еще чему-нибудь научить. Танго, например. Как насчет сегодня? Куникида глянул на напарника, слегка улыбнулся и шепнул: - Я только "за". Впереди еще много вечеров в концертном зале. Тайну танца разделили на троих. И теперь никто точно не будет одинок: ни зал, ни каждый из танцоров.