***
Холодный воздух вытряхнул из Гарри алкоголь, оставляя лишь пустоту, которую он отчаянно пытался чем-то заполнить. Только вот, всё было зря. Он пока ещё не понимал, что материальное никогда не заполнит душевное. И весь выпитый им алкоголь, и все скуренные им сигареты, которые он тушил о запястья, оставляя на них цветы, что бы только чувствовать боль, чувствовать хоть что-то, ему никогда не помогут. Гарри стоял посреди просторной комнаты с белыми стенами и большими окнами, которую освещал лишь лунный свет. Он раскладывал вокруг себя кисти, разводил краски и прикреплял к мольберту листы. Гарри любил искусство. Искусство- истинная форма крика. Живопись- самое чистое проявление боли. Рисуй до потери чувств, пока не перестанешь ощущать разочарование. Синие оттенки, кадмий, бирюза. Живопись- это истерика. Вспышка. Чувства. Боль. Гарри любил живопись, значит любил страдать. Гарри вообще много чего любил. Весь мир представлялся ему чистым и неизведанным, и всё можно было запечатлеть красками. Чуть больше цвета- чуть меньше боли. Каким бы прекрасным не был мир, он ранил. А Гарри был раним. Он сделал первые мазки краской. Аккуратно, не задумываясь, превращая белый лист во что-то невероятное. Кудрявый никогда не придавал значения своим действиям, он рисовал изнутри. Не занятый мыслями, Гарри наконец решил посмотреть на то, что сам создал минутами ранее. Во всех деталях, цвете и во всём выражении мыслей угадывалась боль. Вихрь красок и миллионы эмоций. Стайлс никогда бы их не озвучил, но он так же не мог молчать. Поэтому он рисовал. Рисунки походили на безмолвный крик, крик о помощи, которую никто не мог ему оказать. На улице давно расцвело, и Гарри понял, что пропустил рассвет. Он закусил губу от сожаления, ведь он любил рассветы, любил игру света, любил облака, окрашенные в розовый, и принялся медленно раскладывать краски по коробкам. Закончив с этим, он аккуратно снял работу с деревянного мольберта, последний раз бросил на неё оценивающий взгляд, и положил к другим, ничего не значащим, и одновременно с этим, невероятно важным работам. В очередной раз Стайлс ушёл, оставив тут идеальный порядок, но с бардаком в голове. Так было всегда и так будет вечность. Ну, или чуть дольше, если получиться.***
Гарри закрыл дверь на два поворота ключа, спустился пешком по лестнице, потому что он слишком не любил лифты, да и прочие замкнутые пространства, вышел из многоэтажного здания и остановился. Его личная художественная студия, наполненная запахами масляных красок, теперь казалась фантазией. Ему всегда так казалось, если он не находился в ней, поэтому Гарри обернулся, отыскал взглядом двенадцатый этаж и увидел лишь большое окно, занавешенное большим куском белой ткани с масляными разводами. Он улыбнулся уголками губ, развернулся и пошёл вдоль по улице, больше не оборачиваясь.***
Гарри вышел из школы искусств, опустив голову. Он думал о домашнем задании. Портрет. Гарри не любил портреты. Он рисовал лишь людей, которые заставляли его мысли кружиться с новой силой, которые приносили смысл в его жизнь, которые сами были жизнью. Вряд ли он найдёт такого к четвергу. Смотря лишь себе под ноги, Стайлс не замечал ничего вокруг. Вернуться в реальный мир его заставило лишь столкновение с чем-то. Гарри врезался в кого-то. Подняв голову, он увидел невысокого голубоглазого парня. Он размахивал руками и говорил что-то Гарри о том, что надо смотреть, куда идёшь. Только тот его совсем не слушал. Кудрявый стоял с открытым ртом, наблюдая за тем, как шевелись губы парня напротив, а глаза то темнели, то светлели от злости. -Могу ли я тебя нарисовать? — сказал Гарри, совершенно не придавая значения тому, что они стояли посреди тротуара и их обходили люди, кидая недовольные косые взгляды. -Чего? Ты меня вообще, что ли, не слушал? — голубые глаза напротив стали совсем тёмными. «Глаза цвета простуженного моря-невольно подумал Гарри, —Если смешать голубой и серый, получится такой цвет?» -Меня зовут Гарри. Так это возможно? Тебе совсем ничего не придётся делать, -Гарри улыбнулся самой своей лучезарной улыбкой, про себя моля всех богов, что бы парень с чудесным цветом глаз согласился. -Луи. Луи Томлинсон. И я подумаю, — Луи вздохнул, измученно улыбнулся и принялся собирать разлетевшиеся по асфальту от столкновения бумажки. Гарри стал помогать, но подняв первый измятый лист, он замер. Куча строк, набросанных в странном беспорядке тонким почерком. -И под движение мыслей в моей голове, Я буду так же писать о весне…-успел прочитать самые первые строчки Гарри, прежде чем Луи вырвал лист. -Нельзя читать чужие записи, -холодно произнёс Томлинсон, и его глаза как будто покрылись льдом. Этот лёд въедался в кожу, заставляя Гарри чувствовать себя виноватым. Ему совершенно не хотелось чувствовать себя виноватым перед малознакомым парнем со скулами, о которые, казалось, можно было порезаться. Поэтому Гарри позволил себе извинения. -Прости. Пожалуйста, прости. Если ты не хочешь, я не буду читать, -Гарри вновь улыбнулся. Только вот, улыбка получилась неловкой и натянутой. Они оба чувствовали напряжение. Как будто вместо воздуха был электрический ток. Луи лишь глупо помахал рукой с собранными бумагами, развернулся на пятках и пошёл в том же направлении, в котором двигался до встречи со странным кудрявым пареньком. Гарри разочарованно выдохнул, смотря ему вслед. Он ощущал себя как пустая ваза, которую разбили по неосторожности, желая поставить туда большой букет полевых цветов. Встретившись глазами с этим восхитительным поэтом, Гарри почувствовал Вдохновение. Он захотел нарисовать Луи. Нарисовать самыми светлыми и нереальными красками, каковых нет в природе. И глупая случайность позволила себе всё разрушить. За этими абсолютно невесёлыми мыслями Гарри не заметил, что пришёл на студию, а не домой. В кудрявой голове пронеслась неосторожная мысль, что это мог быть какой-нибудь странный знак, поэтому без капли сомнения Гарри поднялся по лестнице, открыл дверь, закрытую на два оборота ключа и зашёл внутрь помещения. Вот только там Гарри догнало разочарование. В какой раз он почувствовал себя пустым. В такие моменты он старался сдерживать себя, не делать глупостей. Но сейчас же ему отчего-то сделалось абсолютно плевать. Он прошёл к окну, сдёрнул белую, изрисованную маслом ткань и бросил её на пол. Гарри распахнул все окна, и ему мгновенно стало холодно, но он хотел чувствовать. Всё что угодно. Именно поэтому Стайлс развернулся и, ощущая несдерживаемую злобу, резко ударил кулаком стену. Ещё раз и ещё, пока на белом не остались кроваво-красные разводы, и он прекратил. Зажёг сигарету. Одна затяжка. Вторая. Пришло спокойствие и ему показалось, что он добился чего хотел- как будто никакой пустоты в нём больше нет. Поэтому он потушил никотиновую палочку о запястье, поморщился от лёгкой боли и направился закрывать окна. Поддавшись минутному порыву, он встал на подоконник и посмотрел на Лондон под его ногами. Интересно, а если шагнуть, ты зависнешь в воздухе?.. Гарри прервал все безумные мысли и отскочил от подоконника. Будто холодная рука втянула его обратно в реальность и дала несколько пощёчин. Он умылся холодной водой, закрыл окна, лёг на холодный пол и уснул, думая о голубоглазом поэте. На самом деле, он не выходил из кудрявой головушки ни на секунду с момента их встречи.«Вся эта драма-она твоя»
***
Гарри проснулся с рассветом через несколько часов совершенно разбитый, с ощущением земного притяжения, давящего на виски, как если бы он пил алкогольные коктейли всю ночь. Он встал с пола и поднял белую изрисованную ткань, которой закрывал окно. Подержав её в руках пару секунд, Гарри не глядя бросил несчастную занавеску за спину и достал карандаши. Взяв первый попавшийся лист, кудрявый провёл несколько линий простым карандашом, пытаясь вспомнить черты Луи Томлинсона- мальчика с миндальными волосами и красивым голосом, который перевернул в Гарри всё с ног на голову, пытаясь противостоять гравитации. Через полчаса Гарри посмотрел на набросок и не думая разорвал лист, потому что не увидел там желаемого. Там должен был быть Луи, а Луи должен был быть здесь. Гарри должен рисовать с натуры, а не по памяти. Но когда последний раз случалось так, как должно быть, а не так как хотелось Вселенной? Гарри не помнил. Через несколько ещё более неудачных набросков кудрявый схватил куртку, выбежал из студии, захлопнув дверь. Он надеялся, что в кармане куртки были ключи.***
Гарри шёл по улицам Лондона, сам не имея понятия, куда направляется. Он был зол. Зол на всё на свете. На порванные им самим холсты, на засохшие кисти. На ветер, который заставлял его дрожать и на себя самого. Но больше всего он злился на парня с глазами цвета простуженного моря, которого ему вздумалось нарисовать. Но от себя не убежишь, сколько бы ты не бегал, и Гарри понимал, что в этом нет чьей-то вины. Это воля случая, распоряжение Вселенной, и если Гарри должен ещё раз встретить Луи и нарисовать его, то так и произойдёт. Он улыбнулся своим мыслям. Гарри прошёл много закоулков и улиц, пока наконец не нашёл то, что так сильно желал найти. И когда он это обнаружил, он достаточно замёрз. Несмотря на то, что это был май. Месяц цветущей сирени и нежно-голубого неба. Месяц цветов и растений, счастья и радости. Месяц клубничного мороженого и невероятно красивых рассветов. Месяц длинных дней и коротких ночей. А ещё это месяц, когда Гарри пытался найти Вдохновение. И кажется, он его нашёл.***
Гарри сидел на лавочке в парке, рядом с которым он столкнулся вчера с Луи. Кудрявый надеялся, что тот пройдёт здесь и сегодня. Вот только Стайлс сидел здесь четвёртый час. Но время было сейчас абсолютно лишним, ненужной материей, не значащей абсолютно ничего. Он ждал и знал, что это совсем не сложно. Это являлось нереально маленькой ценой за то, что мог в итоге получить. Когда уже совсем стемнело, а Гарри, потушивший о свои запястья десяток сигарет, потому что боялся сейчас наполнить лёгкие никотиновым дымом, начал злиться, по широкой аллее парка зашагала знакомая маленькая фигурка с живописным бардаком на голове и блестящими в темноте сине-серыми глазами. -Луи! — Гарри подскочил на месте и подбежал к парню, освещённому лунным светом, -Привет! -Не ожидал тебя встретить… Сейчас, -Луи поднял голову и посмотрел прямо в глаза Гарри. Глаза в глаза. Синий перемешался с зелёным, серый с жёлтым, и всё вместе заставило сердце Гарри биться в сотню раз быстрее. Он почувствовал силы и желание творить. Держать в руках кисти и краски. К нему пришло Вдохновение. Пришла Муза. -Ну не подарок судьбы ли это? -лишь усмехнулся Гарри. Конечно же, нет. Судьба не делает подарков, -Ты позволишь тебя нарисовать? Пожалуйста, ты должен согласиться. -Я…Я не знаю, -Луи разочарованно вдохнул. Он ничего не чувствовал очень давно. Никакой гармонии. Он не мог писать. Ничего. Ни единой строчки. А потом он столкнулся с Гарри, который помог собрать разлетевшиеся бумаги и вспомнил давно забытое чувство, спрятавшееся где-то глубоко внутри. Так почему бы не согласиться? -Наверное… Наверное, да. Ты мог бы нарисовать меня. Луи не понимал, почему этот милый парень со спутанными кудрявыми волосами и невероятно глубоким голосом пожелал нарисовать именно его. Но Луи отчего-то захотелось быть нарисованным его кистью. -Это замечательно. Спасибо! Спасибо тебе огромное. Ты спасаешь меня, -Гарри благодарно улыбнулся и схватил парня за руку, -Пошли. Я хочу начать прямо сейчас. И Луи позволил себя увести.***
Гарри привёл Луи на студию. Он позволял людям находиться здесь, ведь люди любили всё критиковать и разрушать. Он не хотел, что бы они сделали тоже самое с ним самим. В конце концов, студия- самое реальное воплощение души Гарри: наполненная картинами, светлая и большая, в которой нет места злу. Он надеялся, что Луи не такой. Он доверил ему нечто очень важное. Пройдя внутрь, Гарри быстро достал банки с кистями, разложил на полу ватманы и палитры. Он совершенно не видел, что делал Луи. Но он не боялся. Луи не разрушит. Луи не причинит боль. Нет. Голубоглазый же ходил по комнате, наполненной духом художества, запахом красок и дерева, лунным светом и лёгким блюзом, который успел включить Гарри. Луи посмотрел на него и улыбнулся. Тот пытался зубами открыть тюбик синей акварели. -Давай, —Луи протянул руку и кудрявый вложил в ладонь упаковку с краской. Та быстро поддалась и открылась. Луи самодовольно хмыкнул и отдал её Стайлсу, который лишь рассмеялся. Эта ночь совершенно непредсказуема.***
Луи третий час сидел на полу спиной у окну, а Гарри стоял за мольбертом, ежеминутно поправляя длинные волосы и размахивая кисточкой. Тот творил. Вдохновение вселилось в его цветочную душу, наполняя мир вокруг смыслом и красками. Никакой пустоты, которую хотелось заполнить алкоголем или никотином, никакой грусти и неудачных мазков. Идеально. Все идеально. Особенно сейчас, когда поднимающееся солнце подсвечивало фигуру Луи, наполняя его всего светом и жизнью. Гарри хотел как можно реальнее показать это на холсте. Схватить это мгновение и никогда его не отпускать. Внезапно Луи встал, прошёл к углу комнаты, в котором в полном беспорядке были свалены работы Стайлса. -Что это? -спросил голубоглазый, рассматривая первый попавшийся ватман. На нём была изображена женщина с зонтиком. -Копия Клода Моне, — шёпотом ответил Гарри. Он испугался. Луи коснулся чего-то личного и сокровенного, и если бы он хотел всё разрушить, то самоё время начинать. -Странно, -слегка разочарованно сказал Луи, -Ты не похож на тех, кто рисует копии. -Сядь пожалуйста, -раздражённо прошипел Гарри. Луи пока что ничего не разрушил. Но сам не зная этого, он сделал попытку. Мгновенно Гарри превратился в кучку пепла и ещё быстрее вернулся обратно. Луи сел, но момент был упущен. Солнце больше не рисовало узоры на ключицах, не делало оттенки кожи светлее и нежнее, чем они есть, не высветляло до пепельно-розового его и без того красивый карамельный цвет волос. Всё стало до омерзения обычным, и от внезапно настигнувшей его злости, Гарри сбросил все краски на пол, окрашивая его радугой. Всё произошло за долю секунды. Удивлённый Томлинсон вскочил и выбежал за дверь, оставляя Гарри наедине со своим разочарованием и пустотой. В то утро Стайлс снова заливал в себя алкоголь, а руки покрывал цветами. Всё, как он привык. Луи же впервые смог написать нечто большее, чем несколько бессвязных строк. К нему пришло Вдохновение, подобное тому, что приходит к Гарри, когда рядом Луи. Что-то нереальное и большое создаётся, когда они вместе, рядом друг с другом, поэтому Луи был почти уверен, что снова придёт к Гарри.***
Через два дня, когда совсем обезумевший Гарри лежал на полу своей студии и пытался дописать портрет, утреннею тишину нарушил осторожный стук. Незапертая дверь приоткрылась, позволяя Луи войти. Гарри встал и снова почувствовал прилив сил. -Ты пришёл. Ты вернулся, -повторял кудрявый, совершенно не верил в происходящее. -Конечно, -Луи улыбнулся и подошёл к Гарри. Тот светился энергией и счастьем, наполняя светом всю комнату, и без того освящённую ярким полуденным солнцем. Томлинсон протянул руку и заправил выпавшую прядь за ухо кудрявому, улыбнувшемуся так широко, что показались милейшие ямочки. Гарри рисовал до поздней ночи, прорабатывая каждую деталь, наполняя портрет жизнью, а Луи сидел на полу, спиной к окну и спрашивал у Гарри всякую чушь. -Какой у тебя любимый цвет? -У меня его нет. -Как это нет? -Все цвета чудесны и я люблю каждый одинаково. Луи усмехнулся на этот ответ и замолчал на несколько минут. Но вскоре он придумал новую кучу вопросов и поспешил поскорее задать их.***
В тот вечер они не закончили работу, решив отложить это на завтра, и ушли гулять. Они ходили по холодным Лондонским улочкам до утра, не давая друг другу замёрзнуть. Они шли в обнимку, смеясь надо всем что видели. Они целовались каждые пару минут. Они встретили рассвет на одной из городской крыш вместе с голубями, которые очень нравились Луи. Они не говорили, что влюбились, но это было и не нужно. Они валялись на асфальте прямо посреди дороги, просто потому что им захотелось полежать. Это так похоже на них. Импрессионизм вместо мыслей. Акварель вместо крови. Оба жили этим, живут и будут жить. Они были уверены, что делают всё правильно. Они были счастливы.***
На следующее утро Гарри закончил портрет, сопровождая это громкими криками радости. Они прыгали и смеялись, а после ходили по улицам, говоря каждому прохожему, что Гарри наконец дорисовал Луи. Они оба только привыкали к этим странным чувствам, и их было до невозможности легко разрушить. Спокойствие и лёгкость за секунды становились ураганом эмоции, который уничтожал всё на своём пути. Они привыкнут. К эмоциям, друг к другу. Через пару месяцев они начнут жить вместе, в красках Гарри и бесконечных бумагах Луи, ведь Томлинсон так сильно влюбился в Кудряшку, а Гарри так сильно влюбился в образ, который нарисовал, и которым теперь жил. Ведь это значило, что он так же сильно любил и самого Луи, верно? Они были так близки друг к другу, и так же далеки. Совсем как Земля и Луна, которые были ближе всех друг другу, но их также разделяло нереально большое космическое пространство. В случае же Гарри и Луи разделяло их нечто большое и страшное, что звалось Живописью. Это их сблизило, это же их и отдалило. -Ты думаешь, что дышишь этим, —скажет Луи в момент очередной ссоры в порыве обиды, -Ты этим живёшь. Ты без этого не сможешь. Но это не так. Это никогда таким не было. Ты удивлялся, как люди пишут книги стихи, а я удивлялся твоему детству, которое вечно будет жить в тебе. Ты удивлялся закатам и рассветам, а я удивлялся тому, как загораются и блестят твои глаза, когда ты на них смотришь. Ты же знаешь, я ведь говорил, у тебя прекрасные глаза. Я бы смотрел в них вечно, если бы ты позволил мне такую роскошь. Я так безумно влюблён в тебя, что боюсь прикасаться к тебе. Как будто бы я протяну руку, и ты испаришься. Превратишься в пыль или улетишь стайкой цветастых бабочек. Но ты влюблён в живопись, и это твоя единственная любовь. Как поздно я понял, что ты однолюб. Это больно. Ты становишься таким холодным, когда рисуешь. Холодным, как кусочек льда из такой далёкой Антарктиды. Наверное, ты для меня будешь даже дальше, чем Антарктида. Ты говоришь что любишь меня, и что живопись никогда не станет проблемой, но я то знаю, что краски и кисти ты любишь больше. Верно. Это никогда не станет проблемой. Потому что это было проблемой с самого начала. А потом он просто развернётся и уйдёт, перед этим толкнув мольберт с новой работой Гарри на нём. А тот не захочет его останавливать. Ведь Луи до безумия прав. Через пару дней Гарри будет искать Луи на квартире, где он жил до этого, чтобы помирится, потому что Гарри поймёт, что любит Луи так же сильно, как Искусство. Вот только он никого не найдет. Соседи скажут, что пьяный Луи пришёл домой поздно, а через пару часов ушёл с криком «Париж, жди меня!», и глаза Гарри станут большими-большими, он знал, что Луи слишком влюблён во Францию. Они встретятся через пару лет в Париже, когда Гарри приедет туда с надеждой найти Луи, его единственное Вдохновение. Они встретятся, всё так же до безумия влюблённые друг в друга и признаются друг другу, что один с тех пор не написал больше не строчки, а другой видеть не мог холсты. Они обязательно начнут сначала. Они снова будут счастливы. Обязательно будут. Теперь навсегда. Навсегда.