ты - моя любимая боль.

      В который раз ударяю кулаком по стене и кричу от боли, смотря на стекающую по костяшкам и руке кровь. В который раз шиплю, матерюсь и совершенно не понимаю, какого чёрта я вновь и вновь думаю о человеке, что сейчас нахер послал меня, сказав, что я ему не нужен. Но мы ведь оба были согласны с условием, что всё будет без каких-либо обязательств, привязанности и маленьких, совершенно незначительных слов "люблю". Каждый из нас старался забыться, уйти от того, что мучило, терзало и не давало жить спокойно. Каждый из нас любил долго поутру просто лежать и смотреть в потолок, легко улыбаясь и болтая ни о чём, при этом касаясь плечами или вовсе держась за руку. Так что же произошло с тобой сейчас?       Совершенно не понимаю, как получилось, что я влюбился по уши в каждый изгиб твоего бледного и красивого тела; не понимаю, как получилось, что я стал чаще присматриваться к твоим родинкам, составляя из них какие-то фигуры, или шепотом шутя о том, что это - созвездия, а ты - прекрасная вселенная, что так до конца и не изучена; не понимаю, как получилось, что именно из-за твоего взгляда я стал чувствовать тугие узлы в животе и огромные комки в горле; не понимаю, как получилось, что я стал одержим тобой.       Всё медленно и верно шло к этому дню, просто я, видимо, либо не видел этого, либо не хотел осознавать. Хотя всё было понятно, как дважды два, и почему зимой идёт снег. Ты всеми силами старался оттолкнуть от себя, не сразу, нет, постепенно. Ты ранил своими словами, словно ножами, надеясь на то, что я возненавижу и попросту исчезну из твоей жизни, оставив всё позади.       И я возненавидел. Возненавидел всё, что хоть как-то было связано с тобой. Возненавидел каждого, кто говорил о тебе правду, которую я считал ложью. Возненавидел всё вокруг, кроме алкоголя, заставляющего меня материться и разносить комнату в щепки. Возненавидел то, что перенял некоторые твои привычки. Возненавидел тебя, сумевшего так просто и легко привязать к себе, а дальше кинуть на произвол судьбы, умирать в полном твоём безразличии. Умирать каждую ночь, чувствуя твой запах на одной из своих подушек, на которой ты лежал и смотрел на меня, словно я был всем в твоей, как ты говорил, ненормальной и идиотской жизни. Умирать каждую ночь, чувствуя жжение в груди и свою никчёмность. Умирать каждую ночь, понимая, что теперь для тебя я пустое место.       А ты даже и не осознаёшь, насколько сильно люди могут страдать без тебя. Человека, чью полуулыбку можно распознать из тысячи других. Клянусь, я бы сделал всё, лишь бы ты снова гладил меня по волосам каждое утро и шептал, что никогда не видел того, кто каждое утро просыпается с улыбкой. Причиной моей улыбки, как бы банально это не звучало, был ты.       Каждую субботу я ждал твоего прихода так, как пёс ждёт своего хозяина с работы. Я был верен тебе настолько сильно, что порой сам с ума сходил от этого. И мы оба знали, что ко мне ты приходил отводить душу и утопать в безграничном количестве ласки и небрежных сидячих объятий, что плавно перетекали в лежачие. Мы оба знали, что ночь пройдёт с незабываемыми ощущениями, долгими поцелуями и сладким полушёпотом, заставляющим расслабиться и чувствовать табун мурашек. Мы оба знали, что я буду придавать каждой нашей ночи слишком большое значение, а ты усмехнёшься, наплевав на все мои слова о таком разном, но таком прекрасном тебе.        В будние дни ты был либо недоступен для меня, либо и вовсе отвечал односложно, сухо и с каким-то отвращением. Ты избегал меня, наших встреч и разговоров. В будние дни я был для тебя холодным ветром, что едва касался кожи и заставлял морщиться, словно от чего-то противного. В будние дни я сам был не таким, как в выходные. Я словно неделю берёг эмоции для самой важной для меня ночи, а потом полностью открывался тебе, позволяя с головой окунаться в мою душу... в которую ты плевал по утрам, звонко смеясь.       А за окном, в которое ты смотрел каждую ночь и выпускал кольца дыма от сигарет, сейчас шёл несильный дождь. Ты написал, что будешь ждать меня на остановке. На той самой, где мы впервые встретились после первой ночи и ты сделал вид, что совершенно не знаешь меня, улыбаясь друзьям. И ты думал, что я забыл. Но я помню всё. Каждую мелочь, каждое слово и каждый поцелуй.       Мне приходилось бороться с желанием вновь и вновь перечитывать твоё сообщение и не разбить телефон. Трясло. Руки в который раз хотели набрать ответ, чтобы ты шёл к чёрту, но вместо этого сейчас уже накидывал куртку, даже не удосужившись застегнуть её и, закрыв дверь своей квартиры на ключ, бегу по лестнице вниз, не думая, что забыл зонт. И ты имеешь полную власть надо мной, пользуясь ей совершенно нагло, не думая о последствиях. А я так слаб перед тобой.       Насквозь промокший, стою перед тобой, видя измученное и потрёпанное лицо, словно ты не спал трое суток, выполняя слишком огромную физическую работу. И мы оба знаем, что если бы ты пришёл ко мне в таком состоянии в одну из ночей, то я бы точно отправил тебя на кровать, зажав в своих объятьях. Усмехнувшись, даже не вынимаешь руки из карманов, смотря на меня, стоя под крышей. Молчание угнетает, заставляет терзать себя изнутри и кричать сильно, долго и до сорванного голоса. Прошу, хотя бы сейчас перестань делать вид, что я пустое место.       — Хотя бы сейчас не молчи, как делаешь это с понедельника по вечер субботы.       — Я просто хотел сказать, что больше не приду. Мы прекратим всё это.       Мы!? МЫ!? Ты, мать твою, всё решил за меня?       — И нельзя было написать это по смс? Специально заставил меня тащиться в дождь?       — Мы не дети, Арс. Я должен был сказать всё в лицо. — Антон встаёт с лавки ровно, всё также держа руки в карманах, но не подходит ближе. Между нами чертов метр.       — И это всё? — ироничная усмешка озаряет лицо, пока я пытаюсь подавить ком в горле и истерику, что так и стремилась вырваться наружу. Ненавижу.       — Прекрати. Не делай так.       — Не делать, блять, как? — я срывался на крик, всё ещё продолжая мокнуть под дождём, что чуть усилился. — Моя проблема в том, что я всё равно прощу тебя, даже если ты тысячу раз проедешь по мне катком или вовсе заживо закапаешь в землю. И я, чёрт возьми, не собираюсь что-либо менять.       — Ты не понимаешь, что несёшь.       — А ты не можешь понять, что я люблю тебя.       Оба замираем, вновь замолчав. Прекрасно, я лишь подлил масло в огонь и теперь заставил Шастуна ещё больше ненавидеть себя. Но теперь-то какая разница, если он собрался уйти?       По его лицу было понятно, что он напрягся, разозлился. И я правда был готов к тому, что он ударит меня (хотя было безумно всё равно, потому что физическая боль, которую он причинит, теперь кажется хернёй в сравнении с душевной), когда он оказался в паре сантиметров. Но вместо этого лишь грубая рука резко притягивает за затылок, впиваясь в мои искусанные до крови губы. Я путаю свои пальцев в теперь уже мокрых волосах Антона, в то время как он крепче прижимает к себе и целует настолько трепетно и нежно, что я готов был дать ему убить себя, если он вновь поцелует меня так же на прощание.       Всё это казалось нереальным. Словно я спал или был в коме, а мой мозг решил пошутить таким образом, заставив чувствовать себя ещё хуже. Однако когда Шастун укусил меня за нижнюю губу, затем вновь нежно коснувшись своими губами моих, я понял, что это суровая реальность, в которой, я уверен, после этих действий он рассмеётся и скажет, что это было лишь прощанием.       — Ты осознаёшь, в кого влюбился?       — Целиком и полностью.       — И я осознаю, что влюбился в того, кто терпел всего меня и до сих пор ещё здесь.        Антон обнимал меня настолько крепко, насколько только мог, шепча всё это в опухшие от поцелуя губы, а я понимал, что до этого и не жил вовсе, а лишь бренно существовал. И живу, осознавая каждый миг, лишь тогда, когда он так крепко прижимает к себе и едва касается губ.        Дождь продолжает идти, а мы продолжаем целоваться, чувствуя, что теперь уже будем просыпаться в одной кровати вместе.       Я так слаб перед тобой, но теперь ты не пользуешься этой слабостью. Теперь ты смотришь на меня по-иному.

Время притормози, мгновение останови. Время притормози и повтори на бис.