it is not treated

"Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Нет, философ, я тебе возражаю. Это самый страшный порок".

       «Где? Где же? Чёрт. Если отталкиваться от того, что почти вся площадь рюкзака забита „полезным“ хламом, а потраченное время на поиски уже составляет не менее трети времени, оставшегося до начала приема, то есть десять минут, то, вероятнее всего, если учитывать все выше изложенные факты, я забыла её дома…» — именно так думала представительница прекрасного пола с сигаретой в зубах, перерывающая свою дамскую сумочку по причине поиска зажигалки, раздраженно фыркая всякий раз, как только непослушный локон светло-пепельных волос выбивается из аккуратно уложенной прически, с которой героиня порядком намучалась. Если бы в ее контракте не было написано «деловой стиль одежды», она бы, наверное, пришла в своем повседневном наряде сильной и независимой женщины.        Неожиданно её внимание привлёк неопознанный объект — это перед ней стоял парень, лет девятнадцати (как казалось с первого взгляда), в баклажановой толстовке, с капюшоном, натянутым на голову, и искомым предметом в руках. Он протянул светло-зеленую зажигалку с надписью «fucking miraculous», и наша представительница не смогла отказать ему в этом жесте доброй воли, несмотря на его пугающий своей безжизненностью вид. Она взяла зажигалку, и уже через пару секунд над её головой заклубились облачка дыма, девушка уже хотела отдать средство к использованию содержимого коробочки с надписью: «КУРЕНИЕ УБИВАЕТ», но парень лишь широко улыбнулся и жестом показал что-то вроде — «оставь себе».        Далее же «суицидница», предпочитающая нескорую смерть от рака лёгких, смотрела на то, как «рыцарь курильщиков» заходит в здание, где проходит ее прием пациента, в принципе, у стены которого стояла «суицидница». Судя по кругам под глазами, неестественно расширенным зрачкам и нездорово-бледному виду — это один из их «пациентов», как их там называли. Нет, вы не подумайте, зависимых от курения, алкоголя и наркотиков насильно в таких центрах «реабилитации» не держат. Они сами решают все для себя. Ведь именно их решения влияют на настоящее и далекое-далекое будущее. На счету женщины-альбиноса достаточно случаев «спасения жизней» от пагубных привычек. А также решение обычных повседневных проблем вроде «мои родители меня не понимают». Она не знает, помогают ее советы или нет, но, судя по тому, что клиенты больше не приходит, что-то в их жизни да меняется. В лучшую ли сторону? В худшую ли? Ей нравится думать, что это известно одному лишь богу, хотя она и относится к этому «понятию» весьма скептически.       Вдохнув в себя никотин, женщина почувствовала, как сосуды сузились и самочувствие чуть улучшилось. Да и привычная уверенность в себе возвращалась на круги своя, не искореженная внутренними переживаниями. Ведь, как бы это ни казалось странным, ноша проблем клиентов переносилась тяжким грузом и на плечи самого психоаналитика, что значительно сказывалось на его состоянии и новоприобретенных вредных привычках. Но не у каждого было так. Смотря насколько черств так называемый «психоаналитик». Лалонд, у которой неожиданно появилась фамилия, не была человеком мягкотелым или сентиментальным, но переживания, пусть и не совсем знакомых людей, все-таки играли решающую роль в ее жизни. Но уж раз она решила посвятить всю себя в помощь «утопающим», то жалость к себе к черту. С такими мыслями она и бросила бычок от сигареты в заботливо пристроенную для этого урну, и шагнула внутрь, в здание, сделанное в стиле готики, что не могло не отпугивать прохожих и не притягивать таких, как Лалонд.        В помещение ее сразу встретил аромат людей, страдающих шизофренией и лекарств, которые так неприятно щекотали нос. Еще пахло васильками. Если пахнет васильками — значит кого-то ожидает скорая кончина. Смотря, конечно, насколько этот запах силен. А сейчас этот запах ну очень уж едко ощущается в атмосфере. Но здесь каждый день умирает по десятку человек, так что этот запах входит в список привычных. Лалонд прошла дальше, по лестнице, на третий этаж, в свой кабинет, на двери которого красовалась позолоченная, вычищенная до блеска табличка с надписью «Психоаналитик Р. М. Лалонд». Лучше читателям не знать, что в ее инициалах означает привлекательная буква «М».        Рядом с кабинетом сидел тот самый парень, который «подарил» ей свою зажигалку. Роуз непроизвольно ядовито хмыкнула, открывая дверь. — Прошу прощения за столь глупый вопрос, но вы ко мне?        Парень кинул на Лалонд такой взгляд, словно курил травку, не переставая, уже более месяца, если не двух. Было ощущение, словно еще пару минут, и он сойдет с ума, начнет нападать на каждого встречного, рвать волосы на голове и выть на луну. Но Лалонд очень сильно ошибалась на его счет. — Конечно, сестрюнь, мать твою, я направлялся именно в эту пиздатую дверь. Но она отчего-то не поддавалась мне, и я, мать твою, расстроился и решил здесь подождать. Хонк. — Ясно. Тогда прошу, проходите в кабинет, — женщина отошла всего на шаг, чтобы пациент прошел внутрь, что он и сделал.        Клиент лег на специально отведенный диван по просьбе психоаналитика, Роуз села на обшитое бархатной тканью кресло, положив ногу на ногу и приготовив блокнот для записей, парадируя, в некотором роде, гениального ученого, Фрейда, который анализировал скорее себя, чем своих клиентов. Да и строил он свои теории, отталкиваясь от своих собственных психологических проблем, поэтому Лалонд, в некотором роде, призирала его. — Для начала, — аккуратно начала она, — Ваше имя. — Гамзи Макара, — Роуз сделала заметку в блокноте. — Итак, вы, насколько я могу судить, пришли избавиться от вредной привычки с помощью психоанализа? Могу ли я сделать вывод, что вашей вредной привычкой является наркотическая зависимость? — Макара утвердительно качнул головой, чуть щурясь и ожидая, что же следующим выкинет его лечащий врач, если правильно будет назвать ее таковым. Это было похоже на небольшое состязание, — Тогда… Начнем с того, как Вы открыли для себя «второй» мир. — Когда мне было семь, — начал он, растягивая гласные, — Я увидел впервые в жизни, как употребляют героин. У своего брата. Тогда он серьезно покалечил меня и, мать твою, даже не вспомнил об этом наутро. Когда мне было двенадцать, я впервые попробовал обычную, мать твою, травку, что есть у каждого моего знакомого барыги. Но надо еще найти качественный вариант. Думаю, такие детали вам ни к чему. Хонк. После этого мой организм нуждался в чем-то более пиздатом. И я подсел на ЛСД. Вы не представляете, как от этой чудесной хуйни штырило, мать твою. Это было просто чем-то заебатым. Мне виделись гребанные чудеса повсюду и, — Макара осторожно глянул на Роуз, — Мне была нужна доза в каждый, мать его, день. Но ее было так сложно достать… — Значит, вас навещали иллюзии и галлюцинации; изменённое восприятие времени и пространства, — процитировала она статью из Википедии, — Что конкретно вы видели? — Роуз спросила об этом лишь ради удовлетворения своего любопытства. — Ебанные, мать твою, чудеса. — Вам повезло, что этот психоделический препарат не вызывает физическую зависимость и не оказывает негативного влияния на физическое здоровье человека, но не повезло с тем, что, при определённых обстоятельствах, он способен вызывать или обострять уже имеющиеся психические расстройства, — сказала Роуз, не совсем довольная ответом наркомана, — То есть, если у вас есть психическая травма, — а она у вас определенно есть, — она обострится и вполне может превратиться в призрачную опухоль в вашем мозгу. Вы не думали об этих побочных эффектах, мистер Макара? — Понимаешь, сестрюнь, — Макара снова неожиданно перешёл на «ты», — Я искал кайф, ебанные чудеса, мне не было дела до гребанных, мать твою, психических расстройств. Но, знаешь, сестрюнь. Мне каждый гребанный раз казалось, что мое внутреннее «Я» пропадает и испаряется. Мой братюня, Каркат, говорил, что я порой его путаю с кем-то, называю каким-то «Хайбладом», хотя сам в душе не ебу, что это за великий распиздяй и откуда я о нем узнал. Иногда, при приеме, мне казалось, что я словно испытываю свою смерть. А иногда была какая-то странная эйфория. Мне до сих пор кажется, что я так и не вернул себе свою личность. Наверное, именно поэтому я и решил обратиться к психоаналитику… Мне сказали, что типа вы пропишите мне какие-то лекарства и поставите диагноз или типа того. Но я до сих пор не уверен в этом гребанном решении, потому что считаю, что у моей зависимости нет корней, исходящих из самого детства, хонк. Но… Моя мама была той еще наркоманкой. Как жаль, что, когда мне было тринадцать, она скончалась от передозировки. С тех пор, конечно, прошло восемь разъебучих лет, но я был бы рад позависать с маманей на стену, — у Макары внезапно появился и возраст, что Роуз тоже отметила в блокноте, помимо основной информации. — А не получается ли так, что после смерти матери ваша зависимость усугубилась? — сказала то, о чём думала психоаналитик. — Да, мать твою, я расстроился из-за того, что она бросила меня, когда мне было только тринадцать. Я не знал, что мне, блять, делать в реальном мире, и погрузился в мир ёбаных чудес. Но не знаю, является ли это той самой причиной моей зависимости. Хонк, — он искоса посмотрел на девушку и послал ей какую-то истерическую ухмылку. — Что-то кроме смерти матери могло подтолкнуть вас к уходу из реальности? Если судить по рассказу, представленному мне несколько секунд назад, то есть что-то ещё, окончательно разбившее уже имеющийся разлом в психике, — сказала девушка вслух, а сама подумала, что наркоманами становятся или от очень хорошей жизни или же перпендикулярно наоборот. В данной ситуации второй вариант казался ближе. — Не уверен, сестрюнь, что это могло на меня повлиять, но после смерти матери мой брат обкурился, разъебошил полквартиры и перед тем, как уйти навсегда из моей пиздатой жизни, решил напомнить мне о том, что если бы я не появился на грёбаный, мать вашу, свет, то у мамы не было бы проблем с деньгами, она не начала бы колоться и сейчас жила бы тихой-мирной, блять, жизнью вместе с ним. После того, как брат ушёл, мне начали иногда сниться сны пиздец креативного содержания, — пациент замолчал, видимо, о чём-то задумавшись, и Лалонд решила напомнить ему о продолжении разговора, а то у неё уже бывали случаи, когда «психи» засыпали во время приёма. — Можете уточнить, что именно вам снилось, ведь сны очень сильно влияют на психику людей, так как во сне человек ежедневно проводит часть дня и люди нередко сходят с ума, замученные кошмарами. — Считаешь, что я псих? Хонк, — парень повернулся на бок и подпёр голову рукой, широко улыбаясь, — Сколько угодно — это не злоебучий секрет. Мне, мать твою, снится, что я убиваю своего любимого распиздяйского брата. Уже, блять, столько способов перепробовал и хер тебе, всё равно приходит. И самое охренительное то, что он приходит именно в этот и без того пиздатый день, — до этого всё понимавшая психоаналитик бросила непонимающий взгляд на Макару, и тот, не переставая лучезарно улыбаться, пояснил ранее сказанные слова, — День смерти моей матери, который, к слову, через три недели.        С данной секунды Роуз стало всё абсолютно понятно, теперь лишь осталось выбрать лечение, которой должно помочь Макаре выбраться из пучин «гребанных, мать твою, чудес» и избавиться от кошмаров. Размышления насчет этого прервали. — Если быть до конца честным, — начал он, переставая улыбаться так, казалось бы, тепло, — Я хочу найти брата. И узнать у него все то, что не знаю сейчас. Мне ясны его действия, ведь я, хоть и наркоман, но не настолько тупой. Мне интересно, почему он хотя бы не позаботился о том, чтобы сдать меня в ебаный детский дом. Потому что до шестнадцати лет я слонялся по улицам, искал приюта в вшивых бомжатниках, кормился их едой и пиздил у них наркотики, которые были мне так необходимы, чтобы забыться. Я даже школу так и не окончил, блять, — тихий вздох, — Если бы я не знал, что ты, сестрюнь, психоаналитик, я бы охуел от того, как много я тебе напиздел. Это же практически что первое свидание, — Гамзи кокетливо подмигнул, на что Роуз лишь ядовито усмехнулась. Эта опасная игра ее втянула, казалось, что на кону стоят их жизни и тот, кто победит, завладеет проигравшим полностью. — Значит, — начала уже она, не сводя с «собеседника» взгляда, — Все-таки смерть матери и уход брата сыграли решающую роль в вашей жизни, — вынесла она вердикт, который, как казалось, реверсировал от стен кабинета, словно громкий возглас в каньоне, который затем возвращался эхом. От этой твердости в голосе женщины Макара даже вздрогнул, готовый уже сдаться. Затем он как-то нежно-грустно улыбнулся, поднимаясь с импровизированной кушетки. — Боюсь, время нашего приема подошло к концу, — сказал он, смотря на часы у дубовой двери.       Роуз поднялась, откладывая практически полностью исписанный блокнот (что очень ее удивило, ведь обычно она делает очень мало пометок) на край небольшой тумбочки из темного дерева с причудливо изогнутыми ножками. Не хотелось признавать, но этот случай очень сильно ее заинтересовал. И теперь, — она была уверена, — дело Гамзи Макары она берет в любом случае.