Well darling, let's hurt tonight

OneRepublic — Letʼs Hurt Tonight

Алкоголь — это то самое зелье, что имеет влияние на каждого человека. И если кто-то говорит вам что не пьянеет, знайте, — это брехня. Человек может выглядеть совершенно трезвым, но в голове у него будет чёрная дыра, взрыв новых галактик, смерть старых, никому не нужных созвездий. И всё это будет происходить одновременно, воспаляя разум похлеще любого гриппа. И Юнги один из таких людей. И даже сейчас он сидит за небольшим столом в компании лучших друзей, а в его мыслях вспышки Сверхновой, щёлкающие и меняющие свой цвет будто затвор старого фотоаппарата. В мыслях Сверхновая, а перед глазами Чимин. Такой домашний, уютный, в своём безразмерном свитере. И родной. Только непривычно тихий от чего-то; даже слишком. В разговорах не участвует, на подколы Тэхёна никак не реагирует, только улыбку из себя выдавливает, наигранную такую. Но царапающие воспалённые мысли Юнги сильнее, чем ржавые гвозди, которыми забиты их совместные воспоминания. Воспоминания спрятаны, а привычки не забыты. Юнги и сам не замечает, что слегка приподнимается, чтобы накрыть ладонью стакан Чимина, когда Хосок подносит к краю бутылку с каким-то дорогим пойлом. Ловит сразу два удивлённых взгляда, но отвечает только на один, мягко улыбается и убирает ладонь. Больше это не в его компетенции. — Привычка, — поясняет Юнги, губами припадая к своему стакану. Алкоголь обжигает пищевод, но ничто не перекроет пылающие мысли вперемешку с воспоминаниями, что коварно вырвались через маленькую щель в подвале, заколоченного досками. Взгляд снова на Чимине, что пьёт сегодня много, словно не в себя, а перед глазами воспоминания. Вот всё вроде бы хорошо, как в слащавых мелодрамах: подарки, совместные просмотры фильмов, которые обычно заканчивались на середине, потому что есть вещи куда интереснее очередного блокбастера, а чужие губы слаще, чем попкорн. А вот всё катится под откос с большой скоростью, и первое, что замечает Юнги, — это тихий и уставший голос Чимина в их последний совместный вечер: «Я думаю, нам надо расстаться». Полгода все катилось в бездну, и Юнги не замечал этого, а сейчас стоило принять немного на грудь… Как общий праздник перекрывают воспоминания. Воспоминания того, как всё катилось к чёрту. Вот уставший Чимин, нуждающийся в ласке и поддержке, в которой в самом начале можно было топиться, а вот Юнги, который просто занят. Слишком занят. И таких вечеров было сотни. И каждый раз Юнги был слишком занят. Теперь уже слишком поздно. Юнги знает, как алкоголь действует на Чимина, который с виду весь такой сильный, но только пара стаканов крепкого алкоголя и он превращается в милую школьницу с красными щеками и затуманенным взглядом. Алкоголь — это личная сыворотка правды для Чимина. Поэтому Юнги совсем не удивляется, когда его воспоминания, что напичканы ядовитыми осколками, прерывает ощутимый удар под коленную чашечку и пьяный шёпот Чимина: — Ты скучаешь по мне? Потому что я по тебе — безумно. От этих слов у Юнги не только осколки в душу вколоты, но и кошки нутро острыми когтями рвут. И когти, кажется, тоже ядом пропитаны, потому что дышать становится в разы сложнее. — Чимин, мы сидим в одной комнате, — нервная, выдавленная через «не хочу» улыбка и судорожный взгляд, спрятанный на дне стакана. Глаза в глаза — слишком тяжело. — Но больше не рядом, а напротив друг друга. Чимин продолжает пьяно шептать, не замечая что шумные разговоры прекратились, а взгляды друзей теперь устремлены на них. Они оба будто под микроскопом, и от этого ещё неуютнее. Ещё один глоток алкоголя, пищевод уже не горит тем огнём что раньше. — Ты хочешь, чтобы я сел рядом? А между строк так и слышится: «Ты хочешь, чтобы я вернулся?». И Юнги готов поклясться, что все присутствующие слышат этот подтекст. Но слышит ли этот вопрос Чимин? И Юнги молится, чтобы пьяный и подавленный Чимин ответил «нет». Потому что слишком многое разрушено, слишком многое придётся отдать под реконструкцию, если Юнги услышит «да». Не факт, что всё будет как прежде, не факт, что всё снова не прекратится как тогда: тихой фразой, скрупулёзно собранными вещами и негромким хлопком входной двери. Не факт, что Чимин снова не уйдет. Не факт, что Юнги после не сломается. Чимин смотрит на него долго, словно пытаясь считать его эмоции с бледного лица, прикрытого маской безразличия. Но с каждой минутой тишины маска раскалывается с бьющим по ушам треском. И Юнги хочется поскорее её склеить, потому что никто не должен видеть трещин на его идеальной маске. — Да, пожалуйста, — шёпот на грани слышимости, что пробегает по коже лёгкими мурашками. Слышится треск, и идеальная маска ломается под напором эмоций. А Сверхновая снова играет в затвор фотоаппарата, меняя свой цвет и фиксируя вечность. Джин, сидящий до этого рядом с Чимином, молча поднимается из-за стола, отвлекая внимание остальных на себя, но только ни Чимина с Юнги, и тихо выходит из комнаты. И Юнги готов голову на отсечение отдать, — тот незаметно махнул рукой, делая намёк всем остальным, что их надо оставить вдвоём. Комната пустеет, и лишь тихо работающий телевизор не даёт тишине накрыть пространство плотным куполом, накаляя атмосферу вокруг до предела. Потому что ещё пара градусов и алкоголь, случайным образом пролитый на стол, воспламенится, устраивая ад на земле. Кусая губы в кровь, Юнги медленно поднимается со своего места. Сердце колотится будто вот-вот пробьёт грудную клетку, оставляя в ней лишь пустое место. Чимин не сводит своего слишком чистого, не поддёрнутого пьяной дымкой взгляда, жадно наблюдая за каждым тягучим движением Юнги, и облегчённо выдыхает, закрывая глаза ладонями, когда Юнги садится рядом с ним. Стул Юнги пододвинут непозволительно близко для друзей к Чимину. Так, что они соприкасаются бёдрами. И только вселенная в голове Юнги будет знать, как он скучал по этому теплу, что передаётся его коже сквозь слои одежды. Когда маленькая детская, как любил смеяться сам Юнги, ладошка Чимина накрывает его ладонь, он вздрагивает. Кожа под ладонью горит, но не обжигает, а греет; это как раз то, чего так долго не хватало и в чём нуждалось израненное и отравленное нутро. — Говорят, что любовь — это страдания, — Чимин снова шепчет, носом утыкаясь в острые ключицы Юнги, и судорожно вздыхает, то ли наполняя лёгкие любимым запахом, которого не хватало долгие месяцы, то ли стараясь сдержать непрошенные слёзы, — Давай пострадаем сегодня? Бум. Время для большого взрыва, который следом повлечет за собой рождение новой вселенной. И Юнги надеется, что эта версия вселенной будет правильной, без убивающих всё живое на своём пути слов о расставании. Он прижимает дрожащего Чимина к себе и губами касается его макушки. Мягко и трепетно, словно впервые. В этот раз всё будет правильно, он хорошо постарается для этого. — Давай пойдём к нам домой? — не отрывая губ от макушки, также тихо шепчет Юнги и ладонями поглаживает расслабленную спину, подушечками пальцев ощупывая каждый выпирающий позвонок. В ответ Чимин лишь кивает. Когда они приходят домой, то не включают свет, потому что сияние Сверхновой, что стала гореть ещё ярче, освещает путь теперь для обоих. А закрытые за спиной двери как начало новой жизни. Ещё один шанс для них двоих. И оба прекрасно знают, что не покинут комнату, пока всё не исправят. А исправлять им надо многое. Слишком многое сломано. Но тёплые губы Юнги аккуратно проходят по губам, шее и ключицам Чимина, оставляя на коже цветастые метки, будто космос своей души Юнги пытается отпечатать на теле Чимина, внушают надежду и трепет. Они оба узнали простую истину, напечатанную когда-то в книге: «Чтобы стать счастливым, надо пережить состояние ужасной несчастливости». И они оба пережили это состояние, разрывая свою душу острыми осколками, пытаясь убить тягу друг к другу искусственными средствами. Такими синтетическими и губительными. Но теперь у них чуть больше вечности впереди, чтобы всё исправить.