Ванильная смерть

Ответом обоим послужила тишина. Эмма задержала дыхание, жадно вслушиваясь, но ничего не произошло. Купер оскалилась и раздраженной кошкой зашипела на парня. — Преждевременную деменцию словил, Джонс? — Эмма нервно огляделась по сторонам, толкнув Джагхеда ладонями в грудь. — Это тебе не одноклассников в список убийц заносить, за дверью на самом деле киллер находится — если тебе жить надоело, то мне, как ни странно, еще нет! — Зло шикнула она на парня. Озлобленно сделала два шага навстречу, надвигаясь на него непреодолимой силой, но Джонс упрямо стоял на месте, не желая отступать — она его выбесила. К тому же, он чертовски устал. Хотелось покончить со всем побыстрее, а ничего так не добавляет храбрости, как честное осознание того, что ты заебался. — Киллер — не маньяк, Купер, палить в первого встречного не будет, — отмахнулся Джонс — сделал перевешивающий шаг вперед, оттеснив Эмму грудью к стене. Купер раздраженно выдохнула и вздрогнула, когда Джонс снова постучал в дверь номера. Замерла, боясь произнести лишнего и привлечь внимание человека за дверью. Страх и неизвестность мурашками пробежали по коже, застряв в горле мерзким комком. Блондинка стрельнула глазами в парня — будто бы застрелила; и грязно выругалась себе под нос. Слабая, хромая мысль о том, что она может сбежать в любую секунду, оставив Джонса разбираться со своими заскоками в одиночку, подскользнулась на кромке сознания и растворилась в морозном воздухе. Дверь никто не открыл. Купер настороженно переглянулась с Джонсом и сощурилась. — Это знак, надо валить, — через секунду спохватилась Эмма, вцепившись ногтями в куртку парня, намереваясь оттащить Джага от злосчатной двери, но тот быстро высвободился из цепкой хватки, дернув рукой. — Не знал, что ты суеверная, — усмехнулся он через плечо и дернул ручку двери на себя. Та скрипнула и приоткрылась. Эмма подняла на Джонса раздраженный, испуганный взгляд. — У тебя беды с башкой, Джонс, пора к психиатру, — отчаянно шикнула на него Купер, опасливо озираясь по сторонам. В паре метров от них, в глубине номера, была настоящая, не выдуманная и не сказочная угроза — Эмма начала сомневаться в психическом здоровье вынужденного напарника, глядя на его непробиваемое упрямство. — Кто бы говорил, — криво усмехнулся Джагхед, вслушиваясь в тишину за дверью. — Именно потому, что говорю тебе это я, — злым шепотом опалила ухо парня блондинка, заглядывая вместе с Джагом в черноту дверного проема, — не образцовый член общества — надо прислушаться. Джонс, остановись! Купер предприняла последнюю попытку остановить парня, схватив его за ладонь. Джагхед обернулся. Время будто остановилось. Они стояли вплотную друг к другу перед дверью, на пороге черты невозврата. «Джонс» — из ее уст это опять прозвучало возмущенно. Капельку беспомощно и раздраженно — нуждаемо, как тогда, на заднем дворе у «Попса». Джагхед опустил глаза и столкнулся взглядами с Эммой — впервые обратил внимание на то, что без своих гигаских шпилек она, оказывается, ниже его на полголовы. И честно, этот момент того стоил — необъяснимое животное желание быть сильнее, командовать ситуацией, разлилось по венам горячей сталью. Сейчас она не была Эммой Купер — была просто Эммой. У нее не было плана, не было времени натягивать маски одну за другой, не было возможности едко усмехнуться и пройти мимо. И колкие фразочки не в счет — сейчас Джонс почувстовал настоящую власть. Особенно потому, что знал, что она не уйдет, хотя и может — Эмма держала его горячую ладонь в своей и зло смотрела парню в глаза, но Джонс отступать не собирался. В его глазах разгоралось что-то живое: шоколад с корицей, щепотка огня и соль — взгляд отражал ее упрямство, снобизм и невозмутимость. В этот момент Джагхед понял — они не такие уж разные. Просто Эмма чувствовала эту власть куда чаще. А если не получалась — сама создавала нуждаемость. — Обслуживание номеров, — уверенно припечатывает парень Купер к месту, произнося слова звучно, чтобы точно было слышно гостю мотеля, и при этом не прерывает зрительного контакта с Эммой — вопреки здравому смыслу доказывает что-то себе и ей, пока в голове царит настоящий первобытный бардак. Купер раздраженно поджимает губы, закатывая глаза — бесится, что стала жертвой такой абсурдной ситуации. Небрежно отбрасывает от себя руку парня и выжидающе вперивается взглядом в Джонса, мол, что дальше, умник? Джагхед от чего-то улыбается на такую реакцию, но после хмурится — еще раз стучит костяшкми в приоткрытую дверь номера и осторожно делает шаг вглубь комнаты — им по прежнему никто не отвечает. Купер проглатывает возмущение и следует за парнем. — Почему воняет сеном? — Шепотом интересуется она, морщась от ударившего в нос сладковатого запаха свежескошенной травы. В темноте номера стоит гробовая тишина, движущихся силуэтов не видно. — Может тут есть выход на задний двор? — Недоуменно оглядывается Купер, подходя к стене — нужно включить, как минимум, чертов свет — в номере точно никого нет. Джонс также настороженно ступает по полу и задумчиво пожимает плечами на слова Эммы. — Я читал, что так пахнет свежий… — Эмма щелкает включаетем, озаряя комнату желтоватым неярким светом и понимает, что лучше бы этого не делала. Оба застывают в бьющем по позвоночнику шоке: Джонс оказался прав — так пахнут свежие трупы. — Это… — Эмма запинается, проглатывая слова, и зрачками-точками в ужасе смотрит на Джонса. Джаг не отвечает — чувствует, как от паники шевелятся волосы на голове. Перед старшеклассниками разворачивается тошнотворная картина: тело Кенни-Джи безвольным манекеном усажено на кресло рядом с кроватью. Голова мужчины откинута назад, руки висят безвольными веревками, ноги изломанно будто пытаются удержать равновесие, чтоб тело не упало с кресла. Рот Кенни-Джи приткрыт, словно тот мучается от жажды — на губах и щеках видны засохшие дорожки крови. Эмма заторможенно хватается за сердце, сглатывает ком тошноты в горле и беззвучно охает, переводя взгляд на второй труп: напротив Кенни-Джи в кресло также насильно, будто маникен, усажена женщина с перерезанным горлом — это мог бы диагностировать и не эксперт. От вида вскрытой глотки с прожилками, мышцами и засохшей кровью, дрожь пробирает даже кости. Джонс оторопело оглядывает развернувшееся перед ними чертово полотно импрессионистов и переводит взгляд на Купер: блондинка со стеклянными глазами делает два осторожных шага вперед и не отрывает глаз от рук мертвой женщины, которые, Джаг только заметил, держат что-то окровавленное. — Черт, это его язык, — судорожно выдыхает Эмма и отпрыгивает от трупов к двери, передергивая плечами, будто сбрасывает со спины мерзких пауков. — Что это вообще… какого… — Джонс следит за растерянной блондинкой в такоем же полнейшем ужасе и шоке, который они делят на двоих. Приходит в себя только когда Эмма Купер становится самой собой. — Перед трупами вообще можно материться? — Интересуется она шепотом и морщится, не в силах оторвать взгляд от кровавой картины. — Серьезно? — Здоровый сарказм возвращается к Джонсу и тот скептично оглядывает Купер, складывая руки на груди. — О, простите, Джагхед Джонс Третий, — тут же кривляется Эмма и щурится, — я раньше не видела долбаных трупов, не знаю, как себя перед ними вести! — Серьезно? — Даже слегка посмеивается Джаг, уже с иронией смотря на Купер. Эмма раздраженно цокает и картинно закатывает глаза, с презрением качая головой. — Свежих. Не видела раньше свежих, только что, мать их, убитых людей — такое уточнение тебе подойдет? — Шипит она на него с пылкостью дикого зверя и недовольно поджимает губы. — Вполне, — кивает Джонс. Они встречаются колкими взглядами-шпагами, уповая на иронию, лишь бы ненадолго отвлечься от первобытного страха, сковывающего тело. Юмор вообще странная вещь — помогает не окунаться в горе с головой, защитной реакцией выстраивая вокруг сознания баррикады несерьезности. Они прожигают друг друга взглядами с полминуты, но прятаться вечно невозможно — Эмма вновь возвращает внимание к ужасающему хаосу перед ними и осекается, замечая одну деталь. — Это… — она вмиг теряет всю свою злость и собранность — дрожащей рукой указывает на Кенни Джи и делает на автопилоте шаг вперед, растерянно смотря на Джонса — хочет, чтобы он опровергнул ее догадку. Джаг хмурится, подозрительно присматривается к находке, подходит к трупу ближе. Плечи его сникают. — Это моя потерянная шапка… — Парень морщится, снимает с головы покойника свое вязанное серое чудо и смотрит на Эмму стеклянным от растерянности и непонимания взглядом. — Точно она… — Меня сейчас вырвет, — Эмма зажимает рот рукой, выгибается от внутренних позывово, а Джонс пятится назад с шапкой в руке и оторопело мотает головой. — Если вырвет тебя — меня тоже, — судорожно выдыхает он, — и мы оставим на месте приступления свое днк. Купер плотно сжимает челюсти и согласно кивает на слова Джонса. Упирается ладонями в согнутые колени, не в силах осознать происходящее, и глубоко вздыхает. — Ты понимаешь, что у нас с тобой нет алиби? — Она поднимает на Джага опустошенный, с налетом иронии взгляд исподлобья. — Камер в этой дыре точно нет — никто не поверит, что мы просто сидели в машине двое суток, пока в двадцати метрах от нас расчленяли людей. — Что ты… — Джонс мотает головой, пытаясь воспроизвести в сознании слова Купер и заново их «расслышать». — Нет, надо позвонить в полицию, нам поверят… На последнем слове Джаг заикается, снова смотря на шапку в руках. Это точно она — тот же крестик на внутренней стороне, вышитый еще мамой. Как такое возможно? — Кому? — Презрительно фыркает Эмма — хочет превратить растерянность в раздраженность. — Сыну главы местной банды или подозреваемой в деле об убийстве? — Запах скошенной травы заползает в легкие, но Купер усиленно представляет, что стоит на летнем лугу. На лугу с расчлененными трупами. — Тебя оправдали, — слабо отмахивается Джаг. — Но подозревали, — разводит руками Эмма. — Если обвинили в смерти бывшего парня, что им стоит обвинить нас в смерти незнакомцев? — Да что ты знаешь вообще! — Джонс неспециально срывается на истеричные нотки, всплескивает руками и не знает, что делать — мысли бурным роем копашатся в голове, подкидывая не радужные идеи: шапку он потерял, а психопат-убийца подобрал? Это было случайностью или в этом закопан какой-то символизм и дьявольский смысл? Это предназначалось кому-то другому или убийца влез в дом Эндрюсов прямо у него под носом? — Даже если так, они проведут психологические тесты и выяснят, что мы не могли этого сделать! Дышать от подступающей паники становится тяжелее, Джонс повторяет за Эммой и упирается ладонями в колени, пытаясь втянуть носом как можно больше кислорода. — И будут неправы, — качает головой Купер и дергает бровью. — Потому что мы оба знаем, что при достаточной мотивации, Джонс… — она переводит с мертвых тел на парня пронзительный, честный взгляд, — мы сделали бы хуже. Границы реальности разрушаются. Прилипчивый, колючий взгляд темных туч смотрит на пару неудачников сквозь окна и с каждой минутой все крепче приколачивает их к земле. Жадное возмущение поднимается из желудка Джонса вверх по трахее и застревает в горле — она права. Все его существо сопротивляется простой истине, но Джаг не может ни двинуться, ни вздохнуть: смотрит в ее серые, стальные глаза и слышит звон разбитых принципов о прямой, невозможный взгляд Эммы Купер. Джонс понимает — она права. Потому что даже сейчас он чувствует, как ярость чешется под кожей. Он знает это чувство жжения — ощущает его каждый день. Охлаждает учебой, разговорами с Арчи, встречами с Бетти… только не помогает. Ярость горит все больше. Джагхед злится, потому что Эмма права: они могли бы хуже. Злее, ужаснее, жестче. Потому что нет ничего хуже чистой сломанной души. Ведь Джонс каждый день между разборками с долгами отца, испорченной репутацией и расследованием убийства Джейсона Блоссома пытается выдавить из себя хоть одну приличную метафору или симпатичный оборот. Иногда кажется, что он пишет не чернилами на бумаге, а собственной кровью. А еще Джонс помнит руки, испачканные глиной, и понимает, что Эмма Купер права — они могли бы хуже. Потому что знает, где похоронен вдохновлявшийся от любого осеннего листа маленький мальчик, потому что подозревает, что в Купер жила такая же девочка. Только та задушила ее собственными руками. Ярость колется, раздражает нёбо, просится наружу новой порцией иронии и желчи, только Джонс ничего не говорит — смотрит в стальные, бесконечно опустошенные радужки Купер и душит в себе сиюминутное желание посвятить ей целый абзац. Он рушится изнутри, идет на излом, барахтается в собственном бессилии перед схожестью с Эммой Купер. Еле заметной, закопанной так глубоко, что не достанешь под гипнозом, но само осознание — крохотное, только появившееся на свет — того, что эта схожесть в принципе существует, достаточно, чтобы спустя пару часов навзрыд рыдать в подушку из-за крушения собственного представления о мире. Джагхед понимает — она права. Делает глубокий вдох, задерживает дыхание и насильно выкидывает из сознания тяготящие моменты: хватает Купер за руку и волочит за собой прочь из номера мотеля. Момент, наполненный безапелляционной властью над королевой драмы всего чертового Ривердейла пьянит, разгоняет по венам горячую кровь, когда Джаг кидает мимолетный взгляд на ее бледную руку в своей ладони. Подсознательное желание наконец растерзать Эмму Купер, задавить, добить — рвется наружу теплым паром изо рта, но она снова все рушит. Чертова Эмма Купер это умеет делать лучше всего. Джонс широким размашистым шагом добирается до машины, не выпуская руку блондинки из цепкой, болезненной хватки, но когда до водительской двери остается не больше полуметра — Эмма меняет правила. Не задумываясь достает из заднего кармана джинс ключи от машины и протягивает парню. Поднимает на него мутный, взволнованный взгляд и в этот момент Джонс хочет продать душу дьяволу, лишь бы отыграть все назад. Потому что в этот момент желание ее растоптать пропадает. Джонс чувствует, что должен ее защищать. Все происходит за доли секунды — он лишь кивает, запрыгивая на водительское сидение, Эмма быстро оказывается на пассажирском. Джонс газует с места громко, отчаянно, напрочь забывая о конспирации — выруливает на дорогу и почти сжигает коробку передач, переключаясь на четвертую скорость в самый последний момент. Напряжение в кабине пикапа, Джаг уверен, может питать маленький город. Он смотрит прямо перед собой, старается ни о чем не думать, но вопреки здравому смыслу отчетливо ощущает рядом маленькую фигурку Эммы Купер, над безмолвной мольбой о помощи которой он даже поглумиться не может. Нутро клокочет, в висках стучит пульс, слух не может уловить ничего, кроме воя собственной крови. У него под кожей гремит третья мировая, в желудке после взрывов уже наступила ядерная зима, а сознание все никак не может сопоставить все факты, что обрушились на него за последние полчаса. На коленях лежит его чертова, его вязаная шапка, снятая с трупа, а в полуметре сидит Эмма Купер, которую в данную секунду Джонс не может ненавидеть. Это его ломает. Купер машет рукой и Джаг понимает ее без слов - опасно тормозит на обочине, синхронно с блондинкой вываливаясь из пикапа на холодный асфальт. Джонс проползает пару метров до травы и будто на раз-два-три выворачивает содержимое желудка синхронно с Эммой. Он выблевывает напряжение, страх и отчаяние; Купер избавляется от непривычной растерянности. Она вытирает желудочный сок с губ и возвращает себе чувство контроля. Отползает от места позора на метр и облокачивается затылком о грязное колесо машины. Джонс вторит ее движениям. Они сидят, смотрят перед собой, опустошенно переваривая произошедшее. Совсем как тогда — в день их рождения, и опять на обочине жизни дороги. Напряжение осталось на траве, на смущение или стыд не осталось сил — Эмма поворачивает к парню голову, ждет, когда Джонс сделает тоже самое. Их взгляды пересекаются: будто оба лезут пальцами без дезинфекции прямиком в душу. Никто не сопротивляется — оба слишком вымотаны для обороны. Эмма дергает уголком губ в отчаянной усмешке и заходится беззвучным смехом. Плечи ее мелко трясутся и Джонса тоже пробивает на смех вслед за Купер — в таких ситуациях только и остается, что смеяться. Это и страшно. Беспричинный смех — последняя стадия горя перед безумием. Джонс трет пальцами переносицу и обессиленно качает головой. — Что принести на ужин? — кидает он взгляд исподлобья на Купер. Эмма только усмехается, возводя глаза к небу. — Неси «мерло». Оставаться трезвой после всего… этого не входит в мои планы.

***

Эмма сидит за столом на семейном ужине и пялится в пустоту. Ее бы должно волновать появление отца дома после крупной ссоры с матерью и его ночевки в редакции; должна волновать лицемерная улыбка Элис Купер, должен волновать сломанный ноготь на безымянном пальце, но Эмма сидит неподвижно и пялится в пустоту. Логическая цепочка не хочет выстраиваться: как убийца проник в номер, если там не было заднего хода? Почему никто не услышал крики? Как на трупе оказалась шапка Джонса? И почему последний на нее, Эмму, так странно смотрел? Ответов у Купер нет, а обсудить свои тревоги с кем бы то ни было она, как всегда, не может. Взгляд скользит по аккуратно сложенным салфеткам, салатнице с еле заметной трещинкой прямо у кромки, бокалам, начищенным до блеска в честь прихода гостей, и упирается в Бетти. Эмма поджимает губы. Волчьи силы души пытаются заскулить, но она душит их в зародыше: по ее взгляду невозможно понять, на какой она грани — убийства или прощения. Бетти чувствует на себе тяжелый взгляд сестры и оборачивается: в этот момент мир вокруг трещит связкой хвороста. Так умела смотреть только Эмма: с тотальным разочарованием, отстраненностью и реторическим вопросом на дне стальных радужек: «стоишь ли ты меня»? Бетти сглатывает вязкое чувство вины, но чувствует нарастающее раздражение. Если Эмма говорит, что простила ее, так пусть это будет правдой! А в остальном… она понимает сестру, только сама не знает, почему должна выбирать между ней и Полли. Это не предательство — выбирать семью — что бы Эмма не думала. Но Купер прекрасный манипулятор — Бетти все равно чувствует, что должна ей. Будто предала общением с беременной Полли, будто между ними произошло нечто, за что простить нельзя. И Бетти никак не могла взять в толк — неужели Эмма настолько любила Джейсона? Настолько, что не смогла простить это родной сестре? Да, Полли поступила ужасно, но то, что Бетти видела в глазах Эммы не было похоже даже на самую сильную обиду — в серых раужках Эммы Купер горела ненависть. И подав руку помощи Полли Бетти разделила с ней это чувство — теперь Эмма на нее смотрела точно также. Бетти моргает, выдерживая тягучий, давящий взгляд сестры, но замечает, что та смотрит будто бы сквозь. Она не здесь, а где-то в неприятном до ужаса месте, переживает то, что подростки переживать не должны. — Эм, ты в порядке? — Бетти шепчет тихо и хмурит брови, заглядывая сестре в глаза. Эмма дергается, вырванная из кошмарных воспоминаний, вздрагивает, переводя взгляд на руку Бетти поверх своей. Поднимает глаза на сестру и смотрит осмысленно. Бетти теряется: Эмма будто решает, как будет смотреть на нее теперь. А Эмме страшно. Она чувствует себя беспомощно, растерянно и жутко злится на Бетти за то, что не может разом выключить чувство обиды. Потому что Купер знает — Бетти именно та, с кем она могла бы всем поделиться. Вопреки тому дерьму, что ни пережили, все равно могла бы. Потому что такие вещи превращают в пыль бесполезности, потому что она все же ее сестра. Эмма смотрит Бетти в глаза и не сбрасывает ее руку со своей: решает, дать ли ей шанс вопреки предательству и общению с Полли. Потому что, в конце концов, они вместе играли в пиратов. Купер падает все дальше в пропасть, цепляется только за тихое «Эм, ты в порядке» и не знает, поступает ли правильно. Потому что кажется, что это — последний раз. Что если Бетти сделает что-то еще, что отломит кусочек души Эммы, больше там ничего не останется — только зияющая дыра с дискотечным шаром. Отражение внешних грехов без авторской начинки. Отчаянную борьбу за сестренское доверие прерывает хлопнувшая дверь — на пороге появляются Джонсы, что-то любезно щебечат подоспевшей Элис, старшая Купер отдергивает руку. Сидит несколько секунд в отупении, пытаясь прийти в себя и все же дать ответ на вопрос «стоит ли Бетти риска». Младшая Купер это чувствует и боится вздохнуть. — Неожиданная, но приятная компания в вечер воскресенья, — фальшиво посмеивается Форсайт и присаживается во главе стола. Каждый здесь знает, что никто друг другу не друг. Эмма хищно перехватывает взгляд мужчины и наклоняет голову вбок, не сдавая позиций — без слов говорит, что держала уговор и не лезла в жизнь его сына — Джонс сам к ней пришел. Рядом появляется Джагхед, что-то говорит на ухо Бетти и Купер младшая снова вздрагивает, замечая взгляд сестры: Эмма смотрит поверх нее, прямо на Джонса, и взгляд ее замерзает, наполняется сталью. Никакого больше смятения — Эмма будто сама ругает себя за страх, сваливаясь на пики другой крайности. — Как видишь, мест нет, — ехидно улыбается она Джагу, насильно выводя парня из себя — кладет на рядом стоящий стул клатч и складывает руки в замок у подбородка. Джонс зеркалит ядовитую улыбку Купер и сам не понимает, как снова ввязывается в эту игру еще с большим азартом, чем раньше. Наверное, потому что тогда она оказалась права и его это бесит. Наверное, потому что оба увидели в друг друге больше, чем планировали показать, и это раздражает. — Вопиющая бестактность. Наверное, потому что он увидел ее испачканные глиной руки, а она — то, что Джонс писал от души. — Сама в ахуе. Наверное, потому что они могли бы хуже. Да начнется пир!