мутное стекло

      Денис знал Мирона… пять лет? Денис не помнил. В последнее время цифры — нечто чересчур объективное и далекое от него самого. В последнее время все вокруг него странное и, как казалось самому Денису, чересчур непонятное.       Это началось… год назад?       Денис не знал.       Просто в один момент единственное, что он мог — дышать. Рвано заглатывать воздух и судорожно выдыхать. С надломом в груди, с противным лязганьем в голове — будто что-то трескалось и тихо выходило из строя. Будто что-то в нем исчезало вовсе. Было ли это стимулом к жизни или просто желанием что-либо делать Денис тоже не знал.       Он не знал слишком много и, пожалуй, именно сейчас незнание казалось ему чем-то пугающим и отчаянным — будто что-то с корнем выдернули. Будто все… рухнуло.       В один момент все потеряло свою ценность. Весь мир показался таким пугающим и одиноким, будто вывернутым и изуродованным больным разумом Дениса.       Возможно, он и не был болен вовсе. Но не покидающую его тоску, ломящую грудь, по-другому он просто не мог объяснить.       Что-то в нем сломалось и вряд ли сможет заработать вновь.       Антидепрессанты, сменившиеся алкоголем — муть. Ни облегчения, ни хотя бы отсутствия этого ужасного нытья в груди. Ничего. Все оставалось на своих местах, что бы он не делал.       Будто бы все это отныне его новая жизнь, сущность. Будто это — на веки вечные. Сначала эта мысль его пугала, а после свыкся, лишь изредка отстранено качал головой, когда вспоминал — будто пытался вытряхнуть хотя бы её. Вытряхнуть из себя отчаяннее и безразличие к внешнему миру он уже даже не пытался. Для него, даже если не все, а лишь частично, было кончено.       Жизнь, в перспективе семья, творчество, работа, радость и тому подобное — все это было закинуто в дальний ящик самим Денисом. Пожалуй, так было даже лучше.       Чем сильнее он брыкался — тем больнее было. А привыкнуть к этому, как оказалось, вполне можно. Только изредка пробивающиеся осознание своей безысходности заставляло вновь тяжело выдохнуть, покачав головой.       Переживёт, во всяком случае.       Мирон посмотрел исподлобья на Дениса и, рвано выдохнув, отпил из стакана. Его приходы для Дениса означали лишь одно — самому Мирону дерьмово. В его действиях никогда не было сожаления или попытки помочь. Неприкрытый эгоизм и попытка заглушить боль в стакане с человеком, которому ещё хуже.       Денис не спрашивал, что у него случилось. В этом более не было смысла, как и в любых других словах. Мирон просто приходил, с громким стуком ставил бутылку на стол и по-хозяйски садился в кресло. И молчал. Тяжело и напряженно молчал, изредка бросая косые взгляды. Иногда порывался что-то сказать, но всегда вовремя закрывал рот и, махнув рукой, снова отпивал из стакана.       Сегодня погода пасмурная, и тяжелые тучи, казалось, вырвались из самой головы Дениса — такие же тёмные, депрессивные, как и мысли Дениса в последнее время. Изредка шедший дождь помогал расслабиться и, едва услышав стук капель по крыше, он всегда откидывался на кресло и закрывал глаза. О чем он тогда думал, Денис и сам не знал. Но за непривычное чувство спокойствия в такие моменты, его это особо и не интересовало.       — Сегодня годовщина, знаешь, — Мирон криво усмехнулся, вертя в руках пустой стакан.       — Что? — Денис открыл глаза, повернув голову к Мирону. Пожалуй, это впервые, когда его голос заставил Дениса вздрогнуть. Не от испуга. Он не слышал его голоса уже больше трёх месяцев, и сейчас это было неожиданно, да и просто странно. Мирон не любил говорить по пустякам.       — С твоей депрессии, или чёрт знает, что там у тебя. Денис, что там у тебя? — он со стуком поставил стакан на стол и, тяжело выдохнув, открыл бутылку.       — Я не знаю, — рассеяно пожав плечами, ответил Денис. Он оглядел комнату, будто в попытке вытянуть ответ, но, как ожидалось, этого у него не получилось. Он и вправду не знал, что с ним. Просто было не интересно. А его походы к врачам начались терапевтом, и окончились им же. Идти к психологу, а тем более психиатру он не хотел. Он вообще ничего не хотел.       — Да ну? — Мирон косо глянул на него, наливая чуть меньше половины стакана коньяка.       — Ну да, — он кивнул и вновь окинул комнату взглядом, натужно выдохнув. — В таком состоянии тебя даже собственное самочувствие не волнует, — он усмехнулся, но вышло это у него совсем криво.       — Дело твоё, — Федоров пожал плечами и, окинув равнодушным взглядом Дениса, одним глотком выпил коньяк. — Завязывал ты бы с этим, — он покачал головой, цыкнув. — Я психотерапевта хорошего знаю, хочешь?       «Хочешь?»       Денис равно выдохнул, посмотрев в окно, на прилипший к стеклу берёзовый лист. В этом и была вся проблема. Денис уже не хотел. Ничего он не хотел, в принципе. Ни психотерапевта, ни нормальной жизни — не видел он в этом уже какого-либо смысла.       Ну, будет жить как жил — а смысла в этом? Какая разница: смеётся он или нет, если от этого ни толка, ни пользы. Даже для себя делать было что-то бесполезно — Денису откровенно все равно и на себя, и на жизнь.       Денис покачал головой и на выдохе сказал:       — Нет, не стоит, — он поднял взгляд на Мирона, и от этого взгляда самому Фёдорову почему-то стало не по себе. По крайней мере, теперь он знает, какой взгляд бывает у трупов. Такой же пустой и остекленевший — будто не было у него глаз вовсе, лишь стекло мутное. — Я сам, если что.       — Сам-сам, — повторил его слова Мирон, перекривив. — Вот что ты сам сделал, — он кивнул в его сторону и, устало вдохнув, оперся локтём о колено, отводя от Дениса взгляд.       — А это плохо?       Мирон удивленно на него посмотрел, но буквально через секунду вновь отвернулся, покачав головой. Что-то в Денисе его пугало — что-то нечеловеческое, а то и вовсе мёртвое.       — А хорошо? — он закусил губу, рассматривая книжный шкаф.       — Вреда же нет, а значит хорошо.       — Вреда нет? — чем больше Мирон его слушал, тем больше удивлялся. Он вновь повернулся к нему, но на этот раз не отвернулся. — Саморазрушение и регресс — это «вреда нет»? Ха-ха-ха. Ты и вправду тупеешь.       — Что? — его голос вышел сиплым, и он выпрямил спину, посмотрев ему в глаза.       — А что ты сделал за этот год? Ты хоть книгу какую-нибудь открывал? А в интернете что-нибудь кроме соц. сетей видел? Что ты сделал за этот год? А ничего. Ничего не узнал, ничего не добился. Ещё пару лет, и ты лишишься и работы, и вообще любых связей с социумом, будешь жить на пособие для безработных, и сам не заметишь, в какой яме окажешься.       — Я не дойду до такого, — он отстранёно покачал головой.       — А до чего? До процветания? Не смеши меня, — Мирон поморщился и, взяв бутылку за горло, сделал несколько крупных глотков.       Внезапно в глазах Денис отразился какой-то испуг, и взгляд его показался бешено-испуганным. Он осмотрел комнату в растерянности, не зная, что сказать. Рвано выдохнув, он открыл рот, а после вновь закрыл.       На улице идёт дождь. А Мирон смотрит на него осуждающе, так, что самому Денису становится неловко и он тушуется под таким взглядом.       — Знаешь, делай что хочешь, взрослый мальчик уже, — Мирон поставил в сторону бутылку и, встав, отряхнул штаны.       — Куда ты? — подняв голову, сдавленно спросил Денис, так, будто в его груди стоял какой-то ком, из-за чего становилось сложно говорить.       — Пойду, пройдусь.       — Там дождь, — казалось, он смотрел и вовсе сквозь Мирона, и взгляд этот угнетал.       — А тут ты. И, заметь, из вас двоих, ты — более депрессивный.       Мирон схватил с кресла пальто, небрежно накидывая его на плечи, искоса глядя на Дениса, будто ждал от него чего-то. Но Денис остался сидеть, отрешенно смотря в угол комнаты. Фёдоров покачал головой, схватил зонт и широко зашагал в сторону прихожей.       — Стой, — окликнул его Денис, неловко встав, оттянув край домашней кофты. — Я с тобой.       Мирон удивленно приподнял брови, но ничего не сказал, лишь достал из кармана пальто сигареты, внезапно закурив.       Денис поморщился, решив не говорить про закрытое помещение, и достал из шкафа кожаную куртку, надев и застегнув её почти до самого горла.       — Думаешь, поможет? — Мирон усмехается, чуть прищурившись, и затягивается.       — Не знаю, — Денис растерянно пожал плечами, оглядел ещё раз комнату и, взяв с полки ключи, открыл дверь.       Мирон прошел вперёд, продолжая курить, и глянул на Дениса через плечо.       Денис изменился за этот год. Под глазами пролегли синяки, губы были сухими, а взгляд тусклым. Осанка более не обладала той уверенностью, а все его движения были совсем неловкими. Денис сломался. Или ломался. Мирон не знал, на какой стадии процесса он находился.       — Ты бы хотел ещё раз попытаться? — Мирон глянул искоса на закрывающегося дверь Дениса.       — Что? — он поднял голову, отвлекаясь от двери.       — Ты же через месяц спустя нашего «расставания», если его можно так назвать, таким стал.       — Мирон, давай без всей этой жалости, хорошо? — он поморщился, закончив с замком и засунул ключи в карман.       — Это не жалость, — он покачал головой, повертев между пальцев сигарету. — Мне, может, вновь захотелось.       — Найди себе кого-нибудь нового, а? — Денис смотрит через плечо, брезгливо морщится и спешно спускается по ступенькам.       Мирон остаётся один на лестничной клетке с сигаретой в руках. Он криво усмехается, спускаясь за Денисом, туша о перила сигарету, выкидывая окурок меж пролёта.       — Не мусори, блять! — эхом раздается голос Дениса с третьего этажа — или чуть ниже.       — А ты будешь со мной встречаться? — он улыбается, неспешно спускаясь.       — Иди трахайся с кем-нибудь другим, спасибо за понимание! — издали слышен писк от домофона и скрип тяжёло отрывающийся двери.       Мирон пожал плечами, ускоряя шаг.       На улице холодно и противно моросит. Мирон морщится.       — Погода на тебя похожа, знаешь, — он смотрит в спину Дениса, раскрывая зонт.       — В смысле? — он поворачивается к нему, хмурясь, зная, что ничего хорошего Мирон не скажет.       — Такая же унылая и противная, — он подошёл к Денису, но тот слабо оттолкнул. — Как хочешь, — убирая от его головы зонт, тот посмотрел на небо, закусив губу. — Это значит «нет»?       — Ты серьезно? Мне сейчас как-то не до всей этой хуйни.       — А до чего тебе? — в тон ему спросил Мирон, повернув голову в сторону Дениса.       — Явно не до тебя.       — А вот это обидно, знаешь ли, — тяжело выдыхая, отвечает Мирон, и замолкает, смотря себе под ноги.       Денис откидывает голову назад, подставляя лицо под дождь.       На улице почти никого, лишь редкие прохожие с недовольными лицами снуют туда-сюда в своих чёрных куртках и тёмно-серых пальто. И они, в тон этому городу, такие же серые. Такие же одинокие и отчаявшиеся.       Сколько они так проходили, они не знали. Денис очнулся лишь тогда, когда мелко задрожал от холода, спешно доставая из карманов перчатки.       — И всё же?..       — Нет.       — Почему? Сам же из-за этого расстроился.       — Я ничуть не жалею о нашем расставании, — Денис поморщился и потянул зонт на себя, сжимаясь в плечах, будто пытался согреться.       Мирон пожимает плечами, мол, дело твоё. И молчит. Опять.       А на улице темнеет, а редких прохожих и то нет. Никого нет. Лишь они такие потерянные стоят под одним грязно-серым зонтом и смотрят куда-то вдаль, и изредка ловят взглядами свет от фар машин.       Город медленно прячется за светом из окон, оставаясь совсем пустынным и тусклым. И они, подстать ему, такие же тусклые и пустые. Как бы кто не притворялся в своей адекватности.       Денис говорит чёткое «нет», когда собирается уходить.       Но на поцелуй почему-то отвечает.       У Мирона тоже губы сухие и движения неловкие.       Только в Мироне побольше самооценки и чувства собственного достоинства будет. И он на прощение говорит:       — Я приду ещё.       Денис хмурится, засовывает руки в карманы и кидает через плечо:       — На хуй сходи, — и тихо добавляет: — До встречи.