we watched as our young hearts fade

Dean Lewis — Waves

Все бесповоротно катится к чертям. Все происходит слишком быстро, но при этом так мучительно медленно, что кажется, будто бы это взрыв в замедленной съемке: ты успеваешь прочувствовать, как каждая клеточка взрывается от боли, как каждый вздох отдается жутким чувством пустоты внутри. Иногда невозможно понять, когда все началось. То ли этот парень зацепил тебя при первой встречи, когда он так беспрекословно отправился за тобой. Или же это случилось во время тех пьяных поцелуев с привкусом шоколада, от которых в желудке заводились змеи, и от каждого прикосновения бронзового парня они выедали все твоё нутро. А вместе с ним и остатки самолюбия. Но, Эва, не ври себе, ты же прекрасно знаешь, когда ты позволила золотому мальчику начать убивать тебя. Ты только боишься признаться в этом, а сказать вслух будет настоящей пыткой, сравнимой с электрическим стулом, где не ток убивает тебя, а осознание правды пробирается к каждой клеточке мозга и сердца, сжимая их до размеров Вселенной. Поэтому держишь все глубоко в себе, зарывая чувство гниения той идеальной реальности, которую ты своими собственными руками похоронила в глубине затухающего разума. Почему все разваливается, как тот игрушечный корабль мальчика, которого мы встретили в торговом центре, когда покупали Вильде подарок. А потом успокаивали его, говоря, что все образуется, что, в конце концов, родители купят ему новый. Только кто купит нам новые сердца, которые мы так безжалостно сожгли в рюмках текилы и косяках? К р и с Было холодно, всегда. Когда ты был рядом, холодом веяло даже от твоего имени. И иногда мне казалось, что позволяю тебе слишком многое, а ты бессовестно пользовался этим. Залезал мне под кожу. Но знаешь, что интересно? Твои руки всегда были горячими, я о них грелась. Может поэтому под кожей до сих пор видны ожоги? А ты ведь тот ещё засранец. И пусть я не первая, кто говорит тебе это, но я не могу молчать. Я кричу. Слишком часто, много, долго и так надрывисто, что от бессилия каждый раз падаю в бездну. Но кричу. Со дна бездны твоих миндальных глаз. В пустоту. Все хорошие девочки хотят исправить плохого парня. Только вот люди не меняются, а лишь только ещё сильнее ломаются, царапая своими осколками тех, кто приближается ближе, чем нужно. Ближе, чем это позволено остальным. Как там говорят: «Надежда умирает последней»? Лучше бы сидела молча в уголке души и не произносила ни слова, а то мне надоело ждать пока заживут сломанные кости моей души. Надежда. Честно, ее хочется ее придушить, чтоб она не позволяла строить ложных предположений. Почему людям нужно всегда додумывать, почему нельзя принять все как есть, принять реальный мир? Ведь с высоты больнее падать. Мне кажется, это было нашим любимым занятием. Мучить друг друга. Да, определенно. Трогать слабые места, целовать шрамы от тех событий, которые хотелось бы забыть. Вытягивать настоящее изнутри. Но кто ожидал, что внутри-то все может быть протухшим? И не испорченным, нет. Просто тот огонек, который должен был быть в душе, он уже перестал гореть. Давно. Что-то убило его. Он перестал гореть из-за кого-то. Он умер. А все эти муки были нужны для того, чтобы вновь его зажечь. Но этот огонь был потухшим у обоих. И нельзя зажечься от того, кто сам давно тлеет внутри. Нельзя загореться от прикосновения пепла.