SALIGIA

Гордыня Дом стоит на вершине мира, один под небом, в самом центре своей мастерской. Он простирает руки и начинает творить. У него грезы вместо глины, вера вместо мрамора, желание вместо слоновой кости. Только бог обладает такими инструментами, только бог может создать живое из неживого, что-то из ничего. Дом секунду греется в лучах собственной гордости. Разве он не бог? Он стоит и любуется своим созданием, своей Галатеей, своей идеальной Мол. Ее кожа — тепло снега, ее волосы — легкость темноты, глаза — голубые камни, подобные глубинам океана; она грациозна, как гроза. В этот раз она будет живой, будет настоящей. Голосом, мягким, как ураган, она произносит: — Отгадай загадку? Дом плачет, лелея в руках свое мертвое создание, свою бездушную куклу, свою мечту. Может быть, в следующий раз он сможет вдохнуть в нее жизнь?   Алчность Сайто покупает и продает. Стопка бумаг у его левого локтя увеличивается, стоит взять один документ — и на его месте появляются два других. Каждый из которых рассказывает хорошие новости — прибыли, прибыли, прибыли… Сайто улыбается. Он готов работать часами. Очень скоро он сможет купить себе континент. Африку или, возможно, Южную Америку. Время идет и идет, Сайто немного устал от работы, от монотонного перекладывания и изучения бумажек. Это довольно скучное занятие, а он терпеть не может скуку. Он встает, делает пару шагов к двери. Снаружи ждет жизнь… Сайто оглядывается. Стопка бумаг не растет, наоборот, она начинает таять. Сайто хочется погонять на мотоцикле по ночному шоссе или, может, навестить Соню. Или поехать в отпуск, он может себе это позволить, он может позволить себе все. Стол пуст. Сайто вздыхает и возвращается к работе. Еще чуть-чуть…   Похоть Имс медленно идет среди зеркал, не отрывая восторженного взгляда от множества разнообразных отражений. Он влюблен в каждое из них, в каждое лицо, в каждый характер — мужчин и женщин, детей и стариков. Но сейчас ему хочется чего-то особенного. Другого. Не такого безликого. Простое зеркало в деревянной раме скромно прячется среди пышных рам. Имс слишком хорошо знает к нему дорогу, чтобы заблудиться. Он ходит к зеркалу каждый день. Там, в зеркале, человек, которого он любит больше других. Имс смотрит с вожделением, но не может его достать. Единственный способ стать ближе — изменить свою плоть, и он снова и снова надевает чужое лицо, чужое тело, чужую душу. Лишь бы увидеть желанное хотя бы в зеркале. Иллюзия разрушается, когда он пытается к ней прикоснуться — и находит под пальцами только стекло. Холодное, и скользкое, и равнодушное. Имс кричит, и зеркала бьются, рассыпаются вокруг тысячами блестящих осколков, миллионами отражений, чужих лиц, которые нельзя потрогать. Он так устал быть один.   Зависть Ариадна строит город. «Ты слишком молода», — говорят они. «У тебя недостаточно опыта», — говорят они. «Не лезь не в свое дело», — говорят они. Да, она не может превратиться во что угодно. Пока. Да, не может гнуть эти чертовы лестницы. Не может заразить человека идеей. Но разве кто-то из них гениален, как она? Разве кто-то из них может создавать такие волшебные миры? Такие сложные лабиринты? Она превзошла своих учителей во всем, и она совсем, совсем не завидует им. Подняв руки, Ариадна возводит башню. Этаж за этажом, метр за метром, высокая и прекрасная башня возносится к небесам. Скоро она достигнет Бога, и тогда Ариадна сможет подняться и посмотреть на него. Только она одна. Камень падает с небес Ариадне под ноги, пугая ее и заставляя сделать шаг назад. Следом другой. Камни сыплются дождем. Крича, Ариадна прикрывает голову руками и убегает. Очередная вавилонская башня разрушается, ее тысячная вавилонская башня.   Чревоугодие Юсуф лежит в гамаке, потягивая коктейль через трубочку. Наконец-то он может позволить себе расслабиться и иметь то, что заслуживает, что заработал. И пусть его никогда не привлекало сибаритство, теперь, когда денег достаточно, — нет, гораздо больше, чем достаточно, — Юсуф может попробовать все удовольствия плоти, к которым оставался равнодушным раньше. В конце концов, на что еще тратить деньги? В конце концов, у него не так уж много времени. Скоро кто-нибудь ворвется в дверь и потащит его на очередную дурацкую опасную работу или будет требовать суперсовременных наркотиков и, конечно, он снова не сможет отказать. Юсуф допивает коктейль. Юсуф поглядывает на дверь с растущим беспокойством. Почему-то никто не стучит. Он берет еще один стакан, закуривает сигару и с тоской вспоминает свою квартиру в Момбасе, пыльный магазинчик, запахи еды и пыли с улицы. Своих друзей. Которые больше не приходят.   Гнев Артур ведет войну. Враги затаились этажом выше, давая ему минутную передышку и возможность зарядить оружие. Проклятые проекции, когда же они кончатся? Артур чувствует, как кипит в его груди раздражение, та слепая и глухая ненависть, которая безотказно подпитывает его адреналином. Он должен убить всех врагов и расчистить дорогу. Иногда ему кажется, что чем больше его гнев, тем больше противников встает на его пути. Но только иногда. Чаще он просто не задумывается о таких вещах — у него нет времени на абстрактные рассуждения, у него слишком много целей перед глазами. Усилием воли Артур замыкает коридор в кольцо, выигрывая себе еще немного времени. Минуты не пройдет, и проекции придумают, как преодолеть препятствие. Но хотя бы минута. В мышцы заползает усталость, но Артур заставляет себя собраться и снова заряжает пистолет. Хорошо, что патроны никогда не кончаются. Война не ждет.   Уныние Роберт открывает глаза в страхе — он вспоминает, что его отец умер. Он знает, что должен бы чувствовать облегчение: отец не любил его, не ценил его, всегда мечтал о каком-то другом сыне. Но вместо облегчения Роберт находит свое сердце полным уныния, тоски и отчаяния. Он не готов отвечать за свою жизнь. Он всегда хотел доказать, что достоин, но теперь, стоя перед необходимостью действительно доказывать, он сжимается в страхе. Роберт хочет просто сидеть, закрыв глаза, и ждать, что отец вот-вот войдет в комнату. Он хочет забыть, что отца больше нет. Роберт делает глубокий вдох, выдох… И забывает. — Чего ты застыл, Роберт? — сварливо спрашивает Морис. — Уже иду, — отвечает Роберт торопливо и встает, — я просто пытался вспомнить… кажется, я забыл что-то важное. Морис качает головой и хмурится. — Как обычно.   + Печаль Мол ждет в подвале. Снова и снова она подходит к окну, трогает тонкие занавески. Она хочет… Хочет, и ждет, и вспоминает, и думает о близких, и мечтает, чтобы они думали о ней. Чтобы стоя на ее могиле, думали о ее доброте, о тепле ее рук, думали о хорошем. Доминик лишил ее даже этого. Мол хочет, чтобы дети помнили ее любовь. Они помнят, что папа уехал после похорон, из-за похорон. Мол хочет, чтобы Артур помнил ее улыбку. Он помнит жестокость. Мол хочет, чтобы Имс помнил ее мастерство. Он помнит поезд, и проекции, и горечь поражения. Мол хочет, чтобы Дом помнил ее. Настоящую. Давным-давно, в полузабытом сне, один японец спросил: — Кто вы? И она ответила: — Я сама печаль. Мол садится на подоконник. Мол хочет проснуться.