Master

-Хозяин.. -Не называй меня так. -Но ведь… -Я знаю, -тихо сказал Алукард. Он склонил голову , так  что его черные волосы упали на лицо, скрыв собой его половину. Но оно сохранило всю ту же неизменную лукавость, глаза все такие же, как были,  когда она взглянула в них в первый раз, бледная, как смерть. В самый первый раз. И она не ошиблась, доверившись ему. -Алукард.- Осмелилась произнести его имя. -Наконец-то. Как долго ты собиралась с этим тянуть?- Он склонил голову, и теперь открылась его острая, как клыки его гончей, улыбка, казалось, едва ли не порежешься, когда она еще незаметно стремится прильнуть . -Вечность. -Оо, да. Самое время задуматься над этим словом, полицейская. Ты останешься? -Разве у меня есть выбор? -Ты свободна в выборе. Или может тебя удерживает что-то? -Возможно. -Что-то особенное? -Возможно.- Теперь они оба молчали. В воздухе еще клубилась пыль от перестрелки, и стоял запах крови. Его вкус можно было почувствовать на языке, распробовать,  и от этого пересыхало во рту. Алукард первый нарушил молчание: -Разве такое возможно?- Этот вопрос, будто вывел Викторию из какого-то транса, в который она сама себя загнала бесконечными мыслями. Они будто появлялись из неоткуда, и никак не кончались, сменяя друг друга, словно посменно. Подняв голову, невозможно не заглянуть в эти глаза. Они горели искренним любопытством; вампир, которого невозможно убить, еще и чего-то не знает. Это опасно для его жизни. Чертовски опасно. Но от этого только еще более интригующе. Только в этих глазах играло что-то еще. Что-то едва различимое, как отблеск чего-то еще не сказанного, но того, что еще обязательно будет озвучено. И это заставит эти искорки вспыхнуть ярким пламенем, и тогда что-то произойдет. «Разве что-то из этого вообще  возможно?»- Серас поймала себя на мысли. -Разве возможно, что молчание лучше слов?-это все, что она смогла сказать. -Отвечать вопросом на вопрос некультурно.- Он улыбнулся еще шире, раскрывая еще больше свои белоснежные зубы, как будто он только что раскрыл все свои карты, даже не опасаясь, что в его игре его кто-то осмелится обыграть.- Но, все же, возможно. Есть много вещей, озвучивать которые равносильно смертному приговору.- Виктория стушевалась, поэтому, выдержав паузу, он  добавил,- Но таить которые- все равно что прятать нож у себя за спиной. Ты ведь этого хотела? Чтобы я сам ответил на свой вопрос. А ты еще та плутовка, дорогая.- Неожиданно его голос переменился, даже не дрогнув.- Я был требователен к тебе, и внимателен. И я многое для себя уяснил. Ты до сих пор не можешь забыть той ночи, когда я тебя обратил, ведь так?-« О, если бы все было так! Если бы все было так!.- в истерике билось сознание Серас.- Все еще хуже, в тысячу раз хуже, Алукард! Я люблю тебя! »- Эта волна чуть было не выплеснулась на берег .  Наверное, это было заметно, ее несказанные слова. Так всегда- если смотреть друг другу в глаза, соврать невозможно, каждое слово отражается на лице, оставляя свой отпечаток, который говорит за человека лучше любых слов.. А лицом к лицу не заметить этого никак нельзя. Поэтому он опешил. Неужели? Робость? Или это было слишком неожиданно? Наверное, все вместе. Но тут же эта новая для него эмоция сменилась весельем. Весельем, черт бы его побрал! Он прекрасно знал, он ждал этого! -Ты ведь это хотела сказать?- уголок его губ поплыл вверх, очерчивая полуулыбку, и он потянулся к ней, чтобы прошептать на ухо, так, будто это игра, или детский утренник, а он- клоун, или дед мороз.- Ты говоришь по ночам, ты знала?- Начал он, предвкушая свой дебют и громкие овации глупых зрителей. И теперь его слова заставили ее вздрогнуть. Возможно, она бы еще покраснела,  будь у нее кровь. – А я слушаю. Каждую ночь я слушаю, как ты плачешь, или смеешься, от души, которую я же у тебя отнял. Но я ведь отнял у тебя и кое-что еще, в переносном смысле.- Зачем-то уточнил он. – Я отнял у тебя чувства, но ты до сих пор чувствуешь;  ты удивляешь меня все больше и больше, полицейская, даже шокируешь.- Он немного отстранился и больше не шептал на ухо, но все же,  говорил тихо. Он сжал ее руку, в ожидании ответа, но его все не было. Молчание разрезало полотно воздуха пополам, и с этим нужно было кончать, чтобы не было совсем поздно. Еще немного, и вторая рука отправила бы наглецу звонкую оплеуху. Но он опередил ее, не дав ей поднять руку и договорил: -И мне это нравится. Ты жива, несмотря на то, что биологически мертва. И твоя глупость, или чувства, называй это как хочешь, которая когда-нибудь тебя погубит, мне очень мила.- Второй уголок взмыл вверх, обрисовав уже серп острой, как лезвие, тонкой, неповторимой улыбки. -Ты знал, что все так обернется?- не выдержала полицейская. -Нет. Я не знал. Я был в этом уверен, и до самого конца этого хотел. И сейчас хочу.- Его рука сжалась еще сильнее.- Ты ведь не просто игрушка.- Он будто стал выше, понемногу приближаясь.-И ты будешь последней идиоткой, если хотя бы на секунду позволяла себе такую мысль. Скажи честно, ты думала об этом? Если ты соврешь, я об этом узнаю.- он стал серьезнее, как если эти слова что-то для него значили. -Нет. -Я рад.- Его рука медленно спустилась вниз, чтобы заключить в себе вторую. Он медленно поднял эти хрупкие сплетения их рук, продвигаясь еще ближе, хотя, казалось, больше некуда.- И самое главное,- это было уже до смерти невыносимо, он издевался, играл, манипулировал. И это чертовски злило, но, в то же время, чертовски нравилось. Он говорил все то, в чем полицейская не смогла бы признаться еще целую вечность,-я знаю кто заставляет тебя плакать в твоих снах так же хорошо, как знаю, кто заставляет тебя смеяться. Или дрожать, как сейчас, от,- он задумался, закатив глаза,- ожидания. Так чего же ты ждешь? О да. Он был сумасшедшим. Свихнувшимся, поехавшим, по крайней мере об этом говорили блики на его лице и в глазах, и неподражаемым. Каждое его слово заставляло дрожать, и от него это не скрылось. Так же как и слезы по ночам совсем не во сне, а наяву. -Разрешения?-Тихий вопрос повис в воздухе. -Что ж, полицейская, Виктория Серас,- он специально отделил эти два обращения, подчеркивая интонацией второе.- Ты его получишь.- Выдохнул наконец Алукард, обрывая мучительную цепь мыслей, которая уже мешала дышать. Его слова, то, как он их произносил, выговаривая каждое, подбирая каждое, заставляли все тело холодеть и неметь. Дыхание спирало, и в груди что-то бешено стучало.  Может, это просто привычка? Ведь оно давно уже не бьется. -Оно не бьется в буквальном смысле.- Он знает все ее мысли.  Он же их хозяин, и их виновник. - Ты чувствуешь то, что когда-то потеряла, в тебе бьется отголосок того тепла, которое никто не в силах у тебя отнять, которое ты сберегла, и которое сейчас растет в тебе с каждым словом, которое я произношу. Любовь. Это ведь так теперь называется, да?- Он буквально кричал ей это в лицо, на самом деле, говорил не громче прежнего. Его голос напрягался все сильнее, и согретый в его легких воздух обдувал лицо.  Просто его лицо было слишком близко. Белое, бледное, но такое живое. Каждая мышца выражала  эмоцию, которых сейчас на его лице играло бесчисленное множество. Слишком близко, чтобы упустить это из виду. Его острые зубы сверкали в лунном свете. Когда-то они коснулись ее шеи, и жизнь перевернулась. Она могла исчезнуть, но выбрала это.  Спасительный холод- бегство в пропасть. Но пропасть не бездонна, если есть глаза, в которые можно смотреть вечность.  Слишком близко, чтобы упустить этот шанс. -Давай же! Полицейская! Скажи это, прошу тебя, я не хочу вылавливать твои мысли, как тину из  пруда! Скажи это.- Алукард терял терпение и контроль. Секунды проведенные в молчании казались вечностью. Он схватил свое хрупкое произведение за плечи, крепко обхватив, и смотрел ей прямо в глаза, требовательно, сумасшедше. Отчаянно? Из- под высоко поднятых бровей безобразно красиво полыхало то самое пламя. Безудержное. Смелое. Строптивое. -Ты сломал меня. Сломал и построил заново. Я не могу тебя не любить.- Пролепетала она, едва  сдерживая слезы. Ее голос дрожал, как и она сама.- Я плакала не во сне, я плакала наяву, а смеялась во сне. А ты бесстыдно подслушивал. Не скрывай, ты ведь знаешь все мои сны. И ты знаешь кто этот он из моих бредовых ночных разговоров.- Ее голос окреп, но все же немного сбивался-. Я помню их в мельчайших деталях, вплоть до запаха , шороха, каждого твоего движения, взгляда и вдоха, и даже больше, и это разбивает мне сердце, потому что так не будет. Потому что мои сны никогда не станут моей реальностью. И ты тоже знаешь это.- Она хотела высвободиться из объятий, будто они причиняют ей боль, будто каждый раз, прижимая ее к себе, Алукард сильнее вдавливает в ее сердце булавки. Старые, заросшие мхом и покрытые паутиной , ржавые обиды. Эта сталь в душе, ее невозможно извлечь, не повредив тонких сплетений этой материи. Ее можно растворить в ней. Расплавить, заставив душу гореть. И он сделал это. Их губы слились,  все слилось в одном поцелуе. Все невыразимое, но такое важное крепло, как глина в жаре печи, все обиды, вся боль, сожаления- все сейчас горело синим пламенем, как солома, осушая слезы на ее лице, накаляя добела, зажигая в окаменевшем сосуде  то, что раньше едва не угасало, и чуть было не пропало навсегда. Он держал ее в своих руках второй раз. Первый раз, когда обратил, и сейчас. Его пальцы перебирали ее светлые волосы, вздымая их, ероша. А она теперь вцепилась в него, боясь потерять. Боясь, что он распадется на части прямо у нее в руках, растворится, как очередное ночное видение, опять причинив боль. Но этого не произошло. -Ты.. -Что, п-пол.. Виктория?- он смотрел на нее сверху вниз. В его глазах она была хрупкой, беззащитной, но он знал, что это не так, и поэтому был доволен. Доволен, как дьявол, и это было видно по его лицу, по тому, как щеки разрезал черный месяц улыбки. Ночь клубилась в его черных волосах, убегая от света луны. Она скрывалась по лесам, полям, залитыми реками долинам и шумным, бессонным городам, вечно полным жизни и веселья, денег и выпивки, машин и бесконечных дорог, пока не добралась до них двоих, найдя пристанище у их ног, сменив наконец-таки рыжий, почти пламенный закат. Его вопрос остался без ответа.