По образу и подобию божьему...

Считается, что я мертв. С тех пор, как меня похоронили, прошло уже 5 лет. Я обездвижен. После неудачного нейрохирургического опыта меня разбил паралич. Та, которую я любил, оставила надежду спустя полгода. Мать, узнав, пустила себе пулю в висок, ведь её отца много лет назад постигла та же участь. Когда-то я был почти счастлив. Сегодня же это понятие для меня утеряно. Раз в день приходит медсестра. Изо дня в день она входит в эту дверь, здоровается и выполняет свою работу: протирает мое тело мокрым полотенцем, проверяет состояние слизистых, смотрит, не оставил ли я, наконец, этот мир. Я всегда ей рад. Пусть каждый раз она неизменно повторяет одно и то же, она – единственный отблеск внешнего мира. Ее появление, ежедневный ритуал, - для меня праздник. Она несет с собой клад информации о настоящей жизни. Я вижу все. Мельчайшие детали рассказывают мне все, что нельзя заметить, будучи в полном здравии; обычно человек слишком занят своей жизнью, что бы подмечать столь малые изменения. Но для меня они важны. Вот она открывает дверь, игриво двинув по ней бедром, ввозит тележку с неизменным гигиеническим набором, и, насвистывая какую-то легкую мелодию, летящей походкой подходит к моей постели. Она распахивает шторы, и палата озаряется солнечным светом. Она весела, мне не остается ничего более, как порадоваться за неё. Я с удовольствием слушаю её мелодичный голос, напевающий приставучий препротивный мотив, слежу за её плавными движениями. Привстав на носочки, она открывает форточку и в душное помещение врывается долгожданный глоток свежего воздуха. Наклонившись ко мне с полотенцем, она позволяет в мельчайших деталях рассмотреть её лицо.Темные волнистые волосы выбиваются из под белой повязки, аккуратный курносый нос покрыт веснушками, длинные некрашеные ресницы обрамляют огромные глаза невероятного изумрудного цвета. Сегодня она весела. На пухлых губах играет улыбка. У нее на шее кулон с маленьким зеленым камушком, но его я никогда раньше не видел. Быть может, её молодой человек ознаменовал свою любовь дорогим подарком, или же подруга поздравила с днем рождения, этого я знать не могу. Вчера она была в салоне красоты со старой школьной подружкой. Как я это узнал? Неделю назад ей позвонила девушка, которую та назвала игривым прозвищем, говорила о былых временах. Она предложила какое-то совместное мероприятие. Вчера сестра торопилась и, как бы извиняясь за поспешность, сказала, что её ждет подруга. А сегодня её лицо претерпело некоторые изменения, которые, тем не менее, ничуть его не испортили. Бровям придана форма, а кожа стала чище и кажется очень мягкой. Жаль я не могу этого проверить. Закончив, она уходит, все также беззаботно напевая. А я вновь остаюсь наедине со своими мыслями. Посещение сестры занимает около получаса. Мозг отключается часа на 4, позволяя впасть в спасительное забытье хоть ненадолго. Остальное время полностью в моем распоряжении. Сначала я думал, что сойду с ума. Хотел умереть. Мысленно молил о смерти; я взывал о помощи к тем, кто стоял рядом, но бесполезно. Они не слышали моих стонов, лишь сочувственно качали головами. Безысходность. Что оставалось делать? Как всякий, оказавшийся в заточении, я стал мечтать о свободе. Много месяцев я жил в иллюзиях. Там я был здоров, у меня была семья, работа, отдых, все человечество и мир, у меня была жизнь. Но лишь в мечтах. Рассеивая их, я снова и снова впадал в отчаяние. Я безумно страдал, но внешне оставалсяумиротворен, как прежде во сне. Но переборол это. Человек, как и любое другое существо, может адаптироваться к любым изменениям во внешней среде. Часто даже к кардинальным переменам в своем теле и образе жизни. Но то отличает человека, что он не просто смиряется с судьбой. Он находит способ это использовать либо умирает от безвыходности, хотя мог бы почти нормально существовать. У меня же не было выбора. Я тратил много часов своего бесполезного существования на вычисления. Сначала простые математические действия с двузначными числами, потом трехзначными; вспоминал среднюю и старшую школы, уроки алгебры и геометрии. Моя память развивалась, со временем объем оперативной памяти увеличивался. Теперь я мог придумывать условия задачи и тут же решать её, не забывая данного. Задачи и уравнения усложнялись. Шли недели, месяцы. Я разыгрывал воображаемые партии шахмат и нард, просчитывал ходы наперед. Я превосходил сам себя снова и снова, ведь больше мне ничего не оставалось. Подобно тому, как спортсмен совершенствует тело, ежедневно изнуряя себя тренировками, я развивал мозг, упражняясь в математических заданиях. Никогда прежде я не писал, даже помышлял о том, что бы взять в руки перо. Мне хватало настоящей реальной жизни. Зачем мечтать, когда ты счастлив? Я был одним из тех немногих, кто довольствовался данным и не мечтал о богатстве. Я жил, не бедствуя и не пируя, и благодарил Бога. Но он, или судьба, или злой рок, имей это значение, я уделил бы этому больше внимания, отняли и то. «За что?», - вопрошает младенец, покинутый матерью; «Почему я?» - стенает невиновный, гниющий в тюремном каземате. Несправедливо обездоленные приходят за ответом к религии, но она может дать лишь один ответ. «На все воля Божья», - в тысячный раз повторяет поп, уже не трогаемый ничьим горем. Доброе когда-то сердце, годы назад сжимавшееся при виде «плачущих», стало камнем, ледяным гранитом. Улыбка, когда-то вселявшая надежду, стала безразличной маской, повторяющей одно и тоже, как сломанная пластинка. Слова, по задумке дарящие веру, звучат как оправдание бесчинству бесов, одолевающих Землю. Господь покинул своих созданий, бросил на произвол. Одарив нас правом выбора в надежде на благочестие, разочаровался и оставил неразумное дитя свое погибать, гнить заживо, снедаемым своими же пороками. Без веры, без надежд я обратился к тому, что по легендам было первично. «И было Слово. И было оно Бог» Ничто кроме него не даровало утешения, хоть и столь хрупкого и краткого, что вмиг рассыпалось прахом. Для меня слово было мыслью. Вместо листа - память, вместо пера - разум. Каждый может взять книгу, газету, журнал, что подвернется, и погрузится в мир образов, созданных автором и переданных нам посредством текста. Я же, не имея доступа к безграничному ресурсу вековой литературы, примерил на себя лавры демиурга. Нет, это был уже не бред отчаявшегося забыться существа, покинутого светом. Полноценные истории, судьбы поколений, описанные в мелочах вплоть до того, что я начинал верить в свою силу. В своем мире я был Богом. Созидать и разрушать человеческие жизни и целые империи, менять все или стирать, начиная снова, это мои привилегии. Я воздвиг свою Вселенную, осознавая одновременно власть и ничтожество своего существа. Будь я полноценным индивидом, мог бы войти в число людей с гениальными способностями. В СМИ постоянно пробегают громкие заголовки о новых Моцартах, рекордах по собиранию кубика Рубика или сверхъестественных возможностях, появившихся после травм мозга. В моем же случае это достигнуто своим трудом. Пройдя через все возможные стадии человеческого отчаяния, лишенный права выбрать быстрое забвение и осужденный на вечную тюрьму, чем стало для меня тело, исправно служившее мне столько лет, я стал сильнее. Мои возможности увеличивались в разы, эволюция с ускорением. Я переходил рубеж между человеком и сверхчеловеком, что не раз пытались описать философы и теоретики многих столетий. Не тот ли это человек, коего изначально создал Господь? Не возвращение ли это к первичному могуществу, вместо эволюции? Не описывали ли фантасты Адама, говоря о будущем нашей расы? Нет. Этот человек не подобие Бога. Он есть Бог. Вершащий справедливый суд, безошибочно решающий вопросы существования целых наций, он мановением руки возводит города и меняет русла рек, останавливает бури и вызывает землетрясения, строит престолы и свергает правителей, что несмотря на власть, стоят много ниже его. Его воля - закон, право недвижимо. Но лишь там, куда нет пути никому, в его разуме. Он единственный в своем роде. Выдумка сопротивляющихся религии, до тех пор, пока он не разорвет сковавшие его цепи, пока предатель не станет лучшим другом вновь. Это невозможно. Для обычного человека, врача, императора. Я перешел черту, по ту сторону осталось все человечество, отринувшее меня. Теперь нет необходимости преодолевать человеческую природу, она подвластна мне; как неощутимая материя души, так и живая плоть. День за днем все силы я направил лишь на одно. Как преступник в заключении камня годами уродует руки, по частицам стирая гранитную стену, скрывающую вожделенную свободу, я мельчайшими шагами двигался к ней. Я подчинил себе подсознание, рефлексы, каждый процесс в моем почти мертвом теле стал мне подвластен. Слишком медленно. Несмотря могущество разума, тело осталось прежним. На восстановление такой сложной ткани как спинной мозг требуются недели, месяцы. Необходимо будет преодолеть мышечную атрофию, вспоминать, как дышать и ходить, заново учиться держать ложку и произносить звуки, отучать восстановляемый организм от жизни в аппарате жизнеобеспечения. Это трудно, но не настолько, насколько невыносимо ожидание и медленная микроскопическая работа, требующая чудовищного напряжения. Силой воли заставить регенерировать часть тела, практически на то не способную, активировать работу стволовых клеток сознательно; это требует неимоверного сосредоточения и сил, ведь я сам должен управлять теми процессами, инструкции которых заложены на молекулярном уровне, и самостоятельно менять их. Я смог. Прошло много дней и ночей, и я трудился беспрестанно, позволяя не более получаса отдыха лишь тогда, когда приходила единственная моя посетительница, медсестра. Все так же неизменно она выполняла одни и те же действия, но больше я не видел её мира, не тратил время на изучение её жизни, стремясь вернуть свою. Мысленно я улыбался в ответ на её приветствие и отключался ровно на 29 минут. Со стуком закрывающейся двери, я просыпался и вновь брался за работу. И вот в один момент я увидел результат; смог почувствовать то сладкое прикосновение жизни, словно меня посетила прекрасная Персефона, пробудив хоть частичку тела ото сна. Я смог пошевелить кончиками пальцев рук. Это была победа; переходный рубеж – дальше тело само выполняло указанные мной действия. Теперь я могу восстанавливаться без сознательного контроля. И снова работа. Многое время назад я был, как и все, ленив и празден в некоторой степени. Животная природа таки преобладает в нас, иначе человечество вышло бы на новый уровень. Нет. Массу гениев, изживших лень и стремление к удовольствию и комфорту, именовать человечеством нельзя. На то мы и существуем, безвольные и слабые, в этом наше существование, и само подсознание подавляет редкие попытки измениться. Но что же я? Безделье сводит меня с ума, поскольку полу кома отобрала изначальную цель существа; «плодиться и размножаться» я не способен. Оставив тело в покое возвращаться к жизни, я сосредоточил внимание на окружающей среде. Над телом и разумом я обрел полную власть, но здесь желания берут надо мной верх. «Остановиться» равносильно проигрышу. Сказка о золотой рыбке – не для детей. Она о жадности, ослепляющей людей светом золота и власти, а потом толкающей их в бездну. Посулив счастье, за слепоту награждает она человека вечным изгнанием. Пускай не легким путем, доставшееся могущество заставляет меня двигаться дальше. Попади оно в руки случайному человеку, как случайно обретенное богатство, развратило бы его душу, как ни гроша из тех денег никогда бы не пошло на пользу и, в конце концов, оно же его и погубило, сила, полученная в дар от Вселенной, медленно сгноила бы человека изнутри, не позволив использовать её на благо. На стуле напротив моей койки лежал игрушечный медвежонок. Так давно, что я уже забыл насколько, мне принесла его моя возлюбленная. Он стоит так, что взор моих недвижных глаз устремлен промо на него. Я помню, как рыдал, когда она стояла с ним в руках у моей постели, в мельчайших деталях прокручивал тот момент снова и снова. Вот она открывает дверь палаты, осторожной поступью, словно боясь меня потревожить, входит в комнату и, не снимая верхней одежды, остается стоять. На улице был дождь. Её пальто промокло насквозь, нет зонта или капюшона. Золотистые волосы свалялись и налипли на лицо, веко подрагивает, длинные тонкие пальцы перебирали кольцо с небольшим рубином. Его я подарил ей совсем недавно. Она плачет. Не рыдает, не топает ногами, не кричит, как часто делают молодые вдовы, не в силах преодолеть настигшее их горе. По щекам катятся слезы, руки дрожат, в глазах застыло выражение отчаяния; она кажется натянутой струной, неспособной двинуться так, чтобы не разорваться. Но морально она всегда была сильнее, чем её хрупкое тело. Судорожно сглотнув, она начала говорить. То, что она говорила, о чем просила и рассказывала, для меня не имело значения, я знал, что вижу её в последний раз; винил себя в том, что оставил её, бросил в одиночестве, убил. Как чувствует себя отец, ненароком убивший сына, как с тем живет мать, во сне раздавившая свое дитя? Ответа нет. Люди, до того счастливые, приключись с ними такое горе, не смогли бы вынести тяжесть бед, обрушившихся по велению злого рока на их невинные головы. Они погибают, убивая себя или попав в несчастный случай по вине горестного уныния, ковавшего разум. Крестьянин переживет любую стихию, стерпит любую боль, лорд же умрет от укуса пчелы. Она переживет, найдет свое счастье, надолго или нет, забудет. Но сейчас она страдает. И я ничем не могу помочь. Она достает из кармана пальто мягкого медведя и мнет его в руках, исповедуясь мертвому. Она не знает, что я её слышу, молит о прощении, не зная, что я виноват больше. Она вытирает слёзы рукавом, целует игрушку и, в последний раз взглянув на меня, ставит её на стул и уходит, не оборачиваясь. Со стуком двери захлопнулась крышка моего гроба на долгие месяцы. Осмелев, набравшись сил, мне удалось приподнять её и теперь крепко держу, дожидаясь момента, что бы с победным воплем выскочить из царства теней. Скрашивая ожидание, я сосредоточил силы на этом памятном комке плюша. Сдвинуть его с места, когда ты прикован к постели, не такая простая задача. Но выполнимая. Это покажется Божьим помыслом протестанту, галлюцинацией атеисту, чертовщиной христианину, собственным сумасбродством врачу, концом света ученому, но для меня это была ещё одна победа. Спустя несколько недель ментальных упражнений и попыток, медвежонок упал. Это был не сквозняк, не привидение, это ещё одно доказательство. «Мыслю, следовательно, существую». Спустя некоторое время я поднял его и медленно заставил опуститься на одеяло поближе к кончикам пальцев. Заданные телу команды делали свое дело. Коснувшись флисовой головы моего плюшевого друга, я смог ощутить текстуру ткани, мягкость игрушки, дотронуться до блестящей пуговицы, заменявшей ему глаз, провести пальцем по вышитой мордочке. На секунду ко мне вернулось счастье, словно отхлынула волна темноты, с которой день изо дня я веду изнуряющий бой, я окунулся в свет. Но счастье не дается в руки надолго. Миг, и оно, вспорхнув, вылетает в закрытое окно, оставляя тебя бродить в темноте и упиваться сладостными воспоминаниями о нем. Оно жестоко обманывает, вселяя надежду на секунды и отбирая свет на года. Краткий миг сменился привычным ожиданием и трудом, ничуть не легче каторжного. Зато появился новый способ себя развлечь, хотя мне вполне не было скучно и с старыми. Я назвал это «мертвым цирком». Несмотря на спартанскую строгость убранства моей палаты, здесь было достаточно предметов для хоровода, который я иногда устраивал. Наконец, научившись поднимать в воздух и перемещать предметы, ради того любимого человеком демонстрирования своих способностей, я заставлял кружиться их в воздухе над моей кроватью. Я просто упивался своей силой, и каждый раз находил удовлетворение в зрелище того, как по моему велению неживые предметы пляшут, словно марионетки без веревочек. Кукловоду со временем приходит мастерство управления его детищами, я же обладал властью над всем, чего мог коснуться мой взор. Письменные принадлежности и папки с документами, стакан и бутылки с препаратами летали по кругу и выписывали кульбиты, словно невидимый жонглер подхватывал их цепкими пальцами и возвращал обратно в полет. Для меня - детское развлечение, для остального мира было бы чудом. Я сознавал, чем открытие моих способностей может обернуться и не привлекал к себе лишнего внимания. Нет, я вовсе не собирался после освобождения стать героем, спасающим планету втайне ото всех, как герои детских мультфильмов или комиксов. Смысл моего будущего существования представлялся мне весьма туманно; сейчас есть цель, и все силы приложены к её достижению. *** Сколько прошло времени, дни, ночи, месяцы, все смешалось. Но вот он настал: тот самый момент, когда я был готов поведать миру свое чудесное исцеление.