***
— А ну выходи оттуда! Я тебе не верю! — Майе усердно штурмовал дверь ванной. — Тебя все ждут! — Да отстань ты от меня! У меня температура, и живот болит, и ноги, и уши, и вообще… — Вот пользуешься тем, что я тренеру не расскажу! — Кантен ещё раз пнул дверь ногой, оставив на ней цветную полосу от кроссовка. — Не пойду я в горы! Не могу, понимаешь? Не могу! — Ну и хрен с тобой, — разозлился Фийон. — Сиди тут один, как дурак. С нами, между прочим, девчонки будут… — Я заболел, — Жан-Ги упорно настаивал на своём. — Под дождь попал позавчера и простыл! Но никто не ответил. Беатрикс поднялся с бортика ванны, повернул защёлку и с опаской выглянул в коридор. — Кантен? Кантен, ты здесь? Никого. Француз вышел из ванной и почувствовал, как по ногам тянет сквозняк — входная дверь была открыта настежь, и ветер нагонял в комнату дорожную пыль. Жан выругался и потянул створку на себя. Та с громким стуком захлопнулась. Каждый год одно и то же. Когда он уже, наконец, наберётся смелости и расскажет товарищам по команде, что безумно боится высоты? День клонился к вечеру. Небо из голубого становилось кобальтово-сиреневым, словно кто-то вылил на мокрую бумагу акварель. Жан-Гийом сидел у окна и напряжённо покусывал колпачок ручки, вычёркивая слова. Затем вписывал на их место другие и снова вычёркивал. Упрямые строчки никак не хотели ложиться на музыку, они как будто жили своей отдельной стихотворной жизнью. — Я вижу, тебе уже лучше? — раздалось прямо над ухом. — Немного, — Беатрикс растерянно улыбнулся. Кантен выглядел безумно уставшим, под глазами у него залегли тени, тёмные волосы местами слиплись; но, в то же время, тот так сильно светился от счастья, словно лично открыл Америку. — Ты как? — вырвалось у француза. — Устал, как собака, — ответил Фийон, — но знаешь, мы столько… Блядь! — Что такое? — испугался Жан-Ги. — Телефон забыл, — простонал Майе, — там все фотки и видео… — Ничего страшного, отдыхай, я схожу. Где? — У Симона, — вздохнул второй биатлонист и уточнил, — Фуркада. Отдал ему на обратном пути, блин, как так… — Бывает, — перебил его Беатрикс, — я же сказал, отдыхай. Когда музыкант вернулся, Кантен уже спал, раскинувшись на кровати. Жану вдруг безумно захотелось присесть рядом, провести рукой по ещё влажным после душа волосам, прикоснуться… «Совсем уже без бабы тронулся», — с горечью подумал он, забрался на свою кровать и укрылся одеялом с головой. Но разум не унимался, подсовывая французу картинки, от которых ему стало совсем не по себе. Он перевернулся на спину и посмотрел в окно — луна уже взошла и теперь освещала комнату мертвенно-бледным сиянием, в котором черты лица Кантена казались ещё острее. Жан вдруг пожалел, что не курит. В ту ночь он так и не смог сомкнуть глаз.***
Спринт определённо не удался. Да и весь сезон, в общем-то, тоже. После двух промахов на «лёжке» Беатрикс с тоской осознал, что ловить ему уже нечего, даже при том условии, если все соперники вдруг начнут дрожать на стрельбе с такой силой, словно их там взбивают блендером. На финише он боролся с разными чувствами — злостью на себя, завистью к Мартену, которому те же две ошибки были бы нипочём, желанием взять реванш… Жан застегнул куртку и вышел на трибуну. Толпа болельщиков гудела, трещала, жужжала, выбрасывала в воздух разноцветные флаги. Вот пересёк черту австриец Ландертингер, вышел на финишную прямую Рёш. А Жан-Ги ждал, когда же из-за поворота покажется стройная фигурка в комбинезоне цвета морской волны. «Сдурел», — констатировал он про себя, но с места не двинулся. Когда Фийон добрался до финального отрезка, Беатрикс заметил, что тот идёт неровно, и у него сильно забилось сердце. Неужели с ним что-то не так?! Эта аномальная жара, горы, тяжёлая трасса… Жан кинулся вперёд, на ходу стягивая с себя куртку, но у выхода на трассу остановился, прижимая одежду к груди. «Что ты делаешь?!» — вопил разум. — «Зачем?» Музыкант обернулся. Никому не было дела ни до него, ни до рухнувшего в снег на финише Майе. Плохо осознавая, что происходит, он бросился к нему. — Кантен, что случилось? Как ты? Говорить можешь? — Нормально, нормально, — еле слышно ответил тот, — всё хорошо. Я сейчас встану, Жан. — Вот, возьми, — Беатрикс попытался натянуть на Фийона свою куртку, но не вышло — он так и лежал на трассе лицом вниз. Француз оглянулся и увидел, что люди в форменных куртках уже о чём-то переговариваются, показывая в их сторону. Его охватил страх. — Кантен! — Да что?! — Майе наконец поднял голову, и Жан-Ги увидел, что на снегу расплылось пятно крови. — У тебя…это… — Тьфу, — второй биатлонист утёрся рукавом и сплюнул, — да у меня в горах постоянно такая херня, а ты уже поплыл, как девчонка! Прибежал зачем-то… Что я, сам подняться не могу?! — Я подумал, что тебе плохо… — Не настолько, — отрезал Фийон, пытаясь встать. — Да убери ты свои руки! Беатрикс отступил назад. Мимо него проносились другие спортсмены, но он ничего не замечал. Весь мир как будто сжался до размеров одного человека, который нетвёрдой походкой направлялся в зону отдыха. «А я тебе говорил», — укоризненно произнёс внутренний голос. — Зато я убедился, что он в порядке, — пробормотал Жан-Гийом себе под нос. За вечер Кантен не сказал ему ни единого слова. Он лежал на кровати, уставившись в планшет. Беатрикс измучил гитару, выпил целый чайник чая, сломал пишущую ручку… Последней каплей стал выскользнувший из рук на пол телефон. Жан грязно выругался. — Халк ломать, — констатировал Майе, вытащив из уха наушник. — Не лезь! — не сдержался француз. Он был невероятно зол на себя за неудавшуюся гонку, за неуклюжесть, а особенно — за свою неуместную заботу. Должно быть, в глазах Кантена он выглядел полным придурком. — Ладно, ладно, не злись, — второй биатлонист вдруг улыбнулся. — Я сам виноват, наорал на тебя после гонки. Мне действительно было плохо. Спасибо, что подошёл ко мне. — А сейчас? Лучше? — Да, всё уже в порядке, — Кантен выдернул второй наушник. — Хочешь, вместе фильм посмотрим? — Почему нет, — Жан-Ги попытался не выдать свой восторг. Фийон подвинулся и похлопал рукой по матрасу. — Что, прямо туда? — Ну да, а что такого? Мы же не… — Нет! Конечно, нет! Майе с подозрением покосился на соседа по комнате, но ничего не сказал. Когда фильм подошёл к концу, Фийон уже спал, навалившись на руку Беатрикса. Та успела онеметь до такого состояния, что вытаскивать её пришлось другой рукой. В тело словно впились сотни маленьких иголочек, и биатлонист поморщился, разминая затёкшие пальцы. Он приподнялся на кровати, но вдруг Кантен в полусне обхватил его за плечо. — Останься, Жан-Ги… Не уходи, пожалуйста. — Мне нужно спать, — ответил Беатрикс, — отпусти меня. — Нет, не хочу, — тёмно-карие глаза, подёрнутые сонной дымкой, завораживали. — Не уходи. — Хорошо, — прошептал музыкант, — я останусь с тобой. — Ты больше не злишься? — Нет, однозначно нет. «Как на тебя можно злиться», — мысленно добавил Жан, когда Кантен повернулся к нему. Проклиная всё на свете, он приобнял Фийона и прикоснулся губами к его лбу. Майе едва заметно улыбнулся и что-то пробормотал во сне. В эту ночь Беатриксу не пришлось снова виновато смотреть на луну. А та довольно плыла по небу, играя в догонялки с облаками.