***
Куникида редко ходил в бары. Отдыхать от работы он предпочитал дома, а если его звали куда-то, то старался не задерживаться там надолго. Пожалуй, последний раз в баре Куникида был вместе с Дазаем. Половину рабочего дня тот ныл, что хочет выпить, потом вспомнил, что выпить ему не с кем, и присел Куникиде на шею. Проще было согласиться, чем отвязаться. Бар оказался тесным подвальчиком, тонущем в полумраке и тяжелой смеси запахов пыли и алкоголя. Куникида ждал заказ, а Дазай слонялся из угла в угол и вещал о том, как дорого ему это место, и что, наверное, он сюда больше никогда не придет. Он успел посидеть на всех стульях и надоесть Куникиде за рекордно короткий срок. — Хорошее место, да. — Дазай то ли спросил, то ли озвучил непреложную истину, Куникида не совсем понял, поэтому предпочел скептически скривить губы и промолчать. Место было так себе. Сомнительного качества выпивка, необъяснимо высокие цены, а из еды — до ужаса пересоленные колбаски, от которых нестерпимо жгло язык. Сплошные минусы так и не сложились в плюс, и Куникида перестал доверять вкусу Дазая окончательно. И в бары больше не ходил. Вплоть до сегодняшнего вечера. На работу Куникида старался не жаловаться, даже если прижимало конкретно. Можно было посидеть в комнате в тишине, разглядывая стену или гоняя цветные круги под закрытыми веками, и тогда многие неприятные вещи начинали казаться не более, чем мелочами жизни. Однако то ли звезды так сошлись, то ли кто-то свыше плюнул в его карму, но именно сегодня до неприятного зуда в горле хотелось залить стресс чем-нибудь высокоградусным. Хотя, стресс — как резиновый мяч, топишь его, топишь, а потом он выскальзывает из рук и выпрыгивает из-под воды прямо тебе в лицо. И шансы увернуться обычно равны нулю. Подтяжки, которые пришлось надеть на рабочий «маскарад», неумолимо терли плечи, и Куникида каждые двадцать минут задавался вопросом, как Ацуши носит их целый день. Галстук он давно уже запихнул в карман брюк и снял пиджак, болтавшийся теперь на сгибе локтя. Шляпа, кажется, осталась в такси, но Куникиде было все равно. Весь гангстерский образ, от которого клиентка пришла в восторг, слетел жухлой шелухой, обнажив лицо человека, уставшего от суеты и обилия идиотов в своей жизни. И ведь как хорошо начинался день. Утренние лекции по математике прошли спокойно, а последующее задание — «сопроводить клиентку на вечер» — казалось и вовсе простейшим. Однако обернулось оно потрепанными нервами и заложенным ухом, не выдержавшим безостановочного курлыканья женщины. Куникида повел плечами и расстегнул пуговицу на воротнике. На улице было душно, и нестерпимо хотелось пить. А еще лучше — выпить. Поворот, ведущий в переулок, где располагался тот-самый-любимый-бар Дазая, выплыл из полумрака, распахивая темный зев, но Куникида быстро прошел мимо. Еще не настолько все плохо в его жизни, чтобы снова давиться дерьмовой выпивкой, заедая ее куском соли с привкусом колбасы. Пройдя чуть дальше, Куникида свернул за угол, зная, что там начинался переулок, в котором тесно прижимались к друг другу караоке, кафе, бары и прочие увеселительные заведения. Стоило сделать шаг, как сквозняк, шастающий по проулкам, швырнул Куникиде в лицо ворох голосов, шум шагов и звуки музыки. Музыка звучала почти из-за каждой двери, сплетаясь нотами, аккордами, тональностями в причудливый орнамент — хаотичный и чарующий. Подойдя к первому бару, Куникида запрокинул голову, упираясь взглядом в неоновую вывеску. «St. James Ballroom» — ослепляюще-ярко горели буквы, окруженные голубовато-зеленым сиянием. Точка в названии ехидно мерцала, словно она знала о всех грешках за душой любого, кто посмотрел на нее. Куникиде показалось, что бровь у него начала дергаться с тем же интервалом, с каким мигала точка, и он резко потянул дверь на себя. За дверью оказалась лестница вниз. Вдоль стен, обклеенных старыми афишами и листовками, тянулись неоновые трубки, дребезжащие красноватым светом. Очертания ступенек едва проглядывались в полумраке, и Куникида шагал осторожно. Музыка и голоса звучали все громче, и четче в голове прорисовывалась мысль, что не стоило заходить сюда. Ушел с одного балагана, чтобы попасть на другой. Хмыкнув себе под нос, Куникида толкнул ногой еще одну дверь. В крошечном вестибюле до рези в глазах пахло сигаретами. В одному углу безмолвным шкафом ютился охранник, в другом — притулился гардероб со скучающим работником. Заметив Куникиду, оба поначалу оживились, но сигаретный кумар сильнее стиснул свои объятия, и на их лицах снова расползлось вселенское безразличие. — Занятно, — пробормотал Куникида, глядя, как из зала выскользнули две девушки и заторопились к лестнице. Оглядев Куникиду, они тут же о чем-то яростно зашептались, бросая в его сторону шальные взгляды и изредка кокетливо хихикая. Охранник что-то недовольно пророкотал из своего угла, и девушек смело с места и вынесло за дверь. — Проходите, не стойте в дверях. — Это уже предназначалось Куникиде. Решив, что искать другое место ему не хочется, а хочется просто опрокинуть в себя пару бокалов портвейна, он переступил порог главного зала. Внутри было многолюдно. Кто-то пил, кто-то танцевал, с кем-то ругался или же активно мирился в ближайшем углу. Каждый был занят, и никому не было дела до остальных. Музыка, ранее доносившаяся из-за дверей неразборчивым гомоном, теперь звучала отчетливее и ярче. Звуки были тягучими, как мед, но при этом острыми, словно жгучие капли соуса табаско. Не то чтобы Куникида любил джаз, эта музыка всегда казалась ему хаотичной, бесформенной и бессознательной. Однако сплетаясь в воздухе с терпким ароматом выпивки и сигарет, это все образовывало какую-то неповторимую и притягательную атмосферу, которую хотелось прочувствовать, в которую хотелось погрузиться. Это однозначно не было идеальным вечером — ни по одному из пунктов, прописанных в зеленом блокноте — но Куникида бросил пиджак на спинку высокого табурета и сел за стойку. Улыбающийся бармен тут же возник напротив, поинтересовался, как прошел день, и, видимо, прочитав ответ на лице Куникиды, понимающе шевельнул бровями. — Портвейн, — озвучил свое пожелание Куникида. Люди за его спиной вдруг оживились и зашумели еще больше, перекрывая музыку. Кажется, выкрикивали чьи-то имена, но разобрать что-то в этой мешанине звуков было сложно. Куникида не услышал, что ему ответил бармен, однако бокал в его руке оказался быстро, поэтому все остальное было уже не так важно. Портвейн в бокале был насыщенного красно-оранжевого цвета с золотистыми переливами. После первого глотка на языке остался немного вязкий привкус с оттенками изюма и чернослива. Нос щекотал приятный запах меда. Пряное тепло прокатилось по горлу и мягко растеклось внутри, согревая. Куникида на мгновение прикрыл глаза, отгораживаясь от всего вокруг. — Вы вовремя, — голос бармена ворвался в сознание вместе с шумом толпы и звуками саксофона. — Сейчас начнется самое интересное. — Что начнется? — нахмурился Куникида. Работа с Дазаем вынудила его с вечным подозрением относиться к слову «интересно». Обычно у его напарника были свои представления на счет того, что может быть «интересным». — Увидите. Улыбка бармена перешла к другому клиенту, и Куникида остался в одиночестве созерцать алкоголь в бокале. Шестое чувство подсказывало ему, что стоит обернуться назад, посмотреть, что же происходит за спиной. И это же шестое чувство кричало ему, что ничего хорошего он там не обнаружит. Вздохнув, Куникида опустошил одним глотком бокал и повернулся. Рука сама дернулась к пиджаку, к подкладке которого была пришита кобура с пистолетом, но Куникида вовремя вцепился пальцами в собственное колено. — А он что тут делает? — голос потонул в новом всплеске эмоций толпы, дружно приветствовавшей рыжего мафиози. Куникида до мельчайших деталей помнил карту Йокогамы и мог с железной уверенностью сказать, что бары в этом переулке не принадлежали Портовой мафии. Соседняя улица была полностью под их контролем, но этот закуток на карте — нет. Еще ему было известно, что Накахары Чуи не должно быть в эти дни в городе. Источник вряд ли мог соврать, но сейчас Куникида видел в толпе именно одного из членов Исполнительного комитета Портовой мафии. — И какого черта? Сознание осторожно подбросило мысль о том, что мафиози тоже люди и иногда хотят отдыхать, но Куникида лишь отмахнулся. — Смотрите внимательнее, — заново наполнив бокал, бармен снова пошевелил бровями и пропал из виду, едва Куникида успел что-нибудь сказать. Дробные звуки барабана хлестко врезались в воздух, рассекая его словно хлыст. Тромбон, саксофон, кларнет — Куникида плохо разбирался в инструментах, но что-то зазвучало следом, подхватывая рваный ритм, и нога сама стала дергаться в такт. Люди вокруг него всколыхнулись, словно море, включаясь в музыку, утопая в ней и растворяясь. Зажигательный ритм сметал всех со своих мест, выкидывал на танцпол, разбрасывал по залу, сталкивал друг с другом. Это было какое-то безумие, и Куникида не понимал, почему он до сих пор не у выхода. Куникида не был силен в иностранных языках, и, кажется, он неправильно перевел название бара. Оставив где-то плащ и пиджак, в белой рубашке и жилете Накахара выглядел еще меньше и терялся на фоне каким-то образом затесавшихся в толпу европейцев. И все же, кажется, ему было плевать на это. Залпом осушив бокал — наверняка виски — Накахара со стуком опустил его на стойку и вскинул руки, купаясь в овациях и всеобщем обожании. Из толпы он вытянул девушку — выше ростом, темноволосую, в темно-синем платье с красным поясом, гибкую и подвижную, словно ртуть, тут же вовлекая ее в танец без предисловий и прелюдий. Они могли бы смотреться смешно вместе, если бы не выглядели так органично. О том, что мафиози любит и умеет танцевать, источник Куникиды умалчивал. Если вообще был в курсе. Музыка все ускорялась, а ноги танцующих двигались так, что с каждой секундой было сложнее за ними уследить. Народ вокруг качался, подначивал и всячески поддерживал. Очевидно, Накахара был широко известен в этом узком кругу. Куникида сделал глоток и едва не поперхнулся, встретившись на секунду взглядом с партнершей Накахары. Этот режущий, словно хорошо заточенный нож, взгляд он узнает всегда. Темные пряди, выпавшие из пучка на затылке, скрыли лицо девушки, когда она ловко перекатилась через спину Накахары. «Да быть того не может». Отставив ногу, девушка изящно присела, и платье чуть задралось, оголяя бедро, а Куникида почувствовал, как у него начинают гореть щеки. Чужие руки легко подняли ее, и спиной она откинулась на грудь Накахары, вскидывая ногу под идеальным развернутым углом. Господи, у Куникиды никогда не было необходимости знать, какая растяжка у Ёсано. А еще он увидел у нее под платьем короткие черные шорты, и лицо запылало так, что захотелось вылить портвейн себе на голову. Накахара Чуя танцевал с Ёсано Акико, Куникида Доппо наблюдал, и не хватало только Дазая Осаму, который бы радостно похлопал в ладоши и одной фразой подлил бензин в этот пылающий инквизиторский костер. Эти двое когда-то были готовы убить друг друга, а сейчас Накахара держал Ёсано за руку, и они вместе двигались так, словно пол горел у них под ногами. Куникида был готов поверить в теорию о параллельных мирах и в то, что, возможно, он провалился в один из них через червоточину, коварно спрятавшуюся в сумраке переулков. Свой второй бокал Куникида опустошил за один глоток. Он все еще видел перед глазами рыжую шевелюру мафиози и бесстыдное платье Ёсано, и, к сожалению, это не было его пьяным видением. Ёсано кружилась, улыбалась, быстро переступала ногами в туфлях на низком каблуке, а в груди Куникиды что-то царапалось и кололось. Девушка была непривычно открытой, легкой и свободной. А еще непривычно красивой, и то, что Куникида давно уже придавливал блокнотом со списком качеств идеальной женщины, рвалось наружу, заставляя нервно кусать губы и скрести ногтями по деревянной столешнице. Куникида едва не прокусил губу, когда Ёсано запрыгнула Накахаре на бедра. Тот легко подхватил ее, подкинул, словно девушка ничего не весила, и снова закружил в каком-то немыслимом пируэте. Мысль о способности управлять гравитацией запоздало настигла Куникиду, когда Накахара опустил руку Ёсано под колени и ловко крутанул девушку назад. Это был явный обман, но как красиво выглядело! Платье вскинулось в воздух, и Куникида отвел глаза, лишь бы снова не видеть эти шорты. Музыка стихла лишь на секунду, чтобы легкие сделали вдох, и грянула снова, закручивая толпу в вихре танца. Какая-то девушка, дергая плечами в такт, оказалась непозволительно близко, обдавая волной сладких духов, и Куникида поспешно припомнил все пункты, записанные в блокноте. Девушка не подходила даже под одну десятую, и, нет, Куникида не собирался с ней танцевать. Он вообще не собирался здесь больше оставаться. Надо сбежать отсюда быстрее, чем пронзительный взгляд Ёсано найдет его вновь. Едва встав на ноги, Куникида не успел даже взять в руки пиджак, как почувствовал незримое лезвие, воткнувшееся под лопатку. В тот же момент его цепко ухватили за локоть. «Не успел», — с горечью подумал Куникида и покорно обернулся, не забывая надеть на лицо недовольное выражение. — Какая встреча, Куникида-кун! У Ёсано раскраснелись щеки, растрепался пучок на затылке, а грудь тяжело вздымалась, как после долгого забега. Ее глаза сияли слишком шальным, непредсказуемым блеском. Куникиде нравилось это до ноющей боли под ребрами, но ему надо было взять себя в руки. На кокетливо выглядывающую из-под сбившегося платья бретельку бюстгальтера он старался не смотреть. — Я сделаю вид, что ничего не видел, — сухо произнес он и пошевелил рукой, надеясь, что девушка его отпустит. Ёсано не отпускала. — Зачем? — Свободной рукой она поправила пояс на платье. По лакированному красному материалу пробежал блик лампы и затерялся в складках темной ткани. — То есть это все нормально? — Куникида окончательно смирился с тем, что, спустившись по лестнице в этом баре, он попал в параллельную вселенную. Тонкие пальцы отпустили локоть, и Куникида поспешно отвел руку, все еще чувствуя прикосновение в том месте, где ногти вжимались в кожу через рубашку. — Не отвечай вопросом на вопрос, — усмехнулась Ёсано и похлопала его по плечу. — Ты слишком много успел надумать, пока сидел тут. Сколько ты выпил? Подавшись вперед, Ёсано прижалась к груди Куникиды и принюхалась. Девушка была теплой, от нее приятно пахло духами и едва заметно — медикаментами. Сердце Куникиды замерло на мгновение, а затем забилось как безумное. Мимо прошла шумная компания, смерившая их любопытными взглядами. Жар пополз по шее к лицу, и Куникида отодвинулся, деликатно кашлянув в сторону. — Портвейн, — констатировала Ёсано. — Так сколько? — Не так уж много. Он - наш враг. Напрашивается вопрос: сколько выпили вы, доктор Ёсано? Где-то в толпе мелькнули знакомые рыжие вихры, но Куникида решил, что ему просто показалось. Засмеявшись, она снова хлопнула его по плечу. — Не так уж и много. Это нейтральная зона, Куникида-кун. Здесь нет никаких противоборствующих сторон. Мы все здесь просто люди, которые наслаждаются вечером, отдыхают и расслабляются. Тебе бы, кстати, тоже не помешало. Куникида дернулся, словно Ёсано бросила ему в лицо перчатку. В ее взгляде промелькнуло что-то задорно-опасное, и это явно было сигналом, что пора бежать. Поправив очки, он схватил со стула свой пиджак и сделал шаг назад. — Я, пожалуй, пойду. — Стой. — Ёсано-сан, мне нужно… — Идем со мной. Перчатки на руках Ёсано были черные, кружевные, Куникида таких раньше у нее не видел. Шелковая лента обхватывала тонкое запястье, а под полупрозрачным кружевом были видны красные ногти. О том, что Ёсано красит ногти в красный, Куникида тоже не знал. Кажется, он не знал слишком много, и теперь новые подробности выводили из равновесия его душевный баланс. Эти хрупкие на вид пальцы сжимали его кисть слишком сильно. — Ёсано-сан, я знаю, что вы хотите. — Куникида пытался спасти себя хоть как-то. Его гордость уже была готова закрыть глаза и дать ему позорно сбежать. — Я не буду танцевать. По губам Ёсано расползлась улыбка, смешивая в себе коварство и красную помаду. — Хорошо, — неожиданно согласилась она. — Кстати, а как тебя сюда занесло? Пришел поглядеть на хорошеньких девушек? А может надеялся увести одну из них с собой? Как не стыдно, Куникида-кун! Куникида замер, готовясь к тому, что сейчас на его голову сбросят бомбу. — А если об этом узнает директор? Или Дазай-кун? — Акико прижала пальцы к губам. Ее глаза смеялись, а ресницы подрагивали. Они были такие густые и пушистые, что Куникиде захотелось провести по ним кончиком пальца. Вместе с этим захотелось ударить себя по лицу. Своим же «идеальным» блокнотом. Очень сильно, чтобы прийти уже наконец в себя и выпасть обратно в реальный мир. — Вы же ничего не скажете Дазаю? — осторожно поинтересовался Куникида, уже заранее зная, что обречен на поражение. — Как знать. — Ёсано пожала плечами. — Все зависит от тебя. Куникида чувствовал одновременно раздражение, злость, стыд и, кажется, смущение. Вихрь эмоций метался внутри и бился о клетку ребер. Не хотелось верить, что Ёсано откровенно берет его на «слабо», но так оно и было. И Куникида думал, что он, в общем-то, не так уж и против, как бы ни стыдно было себе в этом признаваться. Есть только одно существенное «но». — Я не умею танцевать, Ёсано-сан. И чувство ритма у меня напрочь отсутствует. Стремительно оказавшись рядом и прижавшись к мужскому плечу, Ёсано потянула Куникиду за воротник, заставляя наклониться. Запах ее духов сильнее ударил в нос, а в грудь словно попала пуля. В Куникиду часто стреляли, но никогда не попадали. Даже во время того случая, когда Рампо перепутал настоящий пистолет с сувенирной зажигалкой, он умудрился увернуться. Но сейчас он чувствовал себя так, словно в него выстрелили в упор из дробовика. — Не пытайся увильнуть. — Накрашенные губы были совсем близко. Еще сантиметр, и красная метка прижгла бы Куникиде щеку. — Все мы видели, как ты «не умеешь» на прошлом дне рождения Танизаки. В тот день Куникида пил за здоровье именинника вместе с Дазаем и Ёсано, и до сих пор память блокировала все воспоминания, датируемые девятой рюмкой сакэ. И Куникида не слишком торопился подбирать ключ к этому замку, знал, что ничего хорошего он за этой дверью не найдет. Он же пил с Дазаем и Ёсано, хотя зарекался это делать несколько лет назад. Музыка и толпа, о которых Куникида уже успел забыть, снова зашумели в унисон. Один из музыкантов, размахивая кларнетом, призывал не стоять на месте, двигаться, танцевать, прыгать, веселиться и чувствовать музыку. «It don't mean a thing, if you ain't got that swing», — Куникида не был силен в иностранных языках, но эта фраза звучала как повод действовать. Видимо, что-то в его лице изменилось, заставив Ёсано победно улыбнуться, схватить Куникиду за запястье облаченными в кружева пальцами и увлечь за собой в яркое, колышущееся море людей. «Здесь же наступить некуда, что уж говорить о танцах!» — ужаснулся Куникида, но людские волны перед ними расступились, как по приказу, образуя круг. Накахара, с которым он встретился лицом к лицу, лишь насмешливо хмыкнул. Если он и удивился, увидев здесь Куникиду, то не слишком сильно. Махнув рукой Ёсано, он выхватил из толпы девушку в ярко-оранжевом платье и, кажется, уже забыл про них. Растерявшись под чужими взглядами, Куникида совершенно не знал, что ему делать. Не вальс же им сейчас танцевать, в самом деле. Танцевал он последний раз еще в средней школе, а то, что было на дне рождения Танизаки и на что намекала Ёсано, он не помнил. — Не делай такое лицо, Куникида-кун. Ёсано сама положила его руку на свою талию, приподняла другую и первой начала двигаться под музыку, заставляя Куникиду двигаться вместе с ней. Все это было чертовски странно. Музыка, люди вокруг, Ёсано напротив него и он сам, танцующий свинг в каком-то подвальном баре. Параллельная реальность оказалась настолько рядом, что трудно было в нее не поверить. Каким-то образом ноги сами знали, как двигаться, а рука крепко держала ладонь Ёсано. Юбка ее платья порхала вокруг, когда Куникида кружил девушку. Стопы скользили по полу, вычерчивая какой-то рисунок и отбивая ритм, который был сейчас един для всех в зале. Толпа подбадривала, пританцовывала, аплодировала, а где-то рядом мелькал Накахара, чьи волосы и платье девушки сливались в ослепительно-оранжевый всполох огня. Куникида не делал никаких сложных движений и замысловатых па. Он даже не слышал музыку. Та самая музыка — такая дерганная, хаотичная, неидеальная — уже была в нем самом, диктуя ему, как двигаться. Она захватила сознание, затопила изнутри. И это было здорово. И так приятно было сжимать ладонь Ёсано в своей, прикасаться к ее спине, плечам. Куникиде не нужна была способность манипулировать гравитацией, чтобы приподнять ее над полом. Наверное, он бы поймал завистливый взгляд мафиози, если бы им обоим было не наплевать. Акико улыбалась слишком незнакомо и слишком красиво. Вечно смотреть на нее такую хотелось Куникиде до ноющей боли под ребрами. Так сильно, что он готов был остаться в этом неидеальном параллельном мире навсегда. «I know what you do to me Mister you make me crazy Now kiss me at St. James Ballroom». Девушка пела с акцентом, слишком хрипло и громко. Куникида не был силен в иностранных языках, но какие-то особые знания ему были сейчас не нужны. Ёсано снова закружилась, и он, протянув руку, обхватил ее за талию, царапая ногтями красный пояс и сжимая в пальцах мягкую ткань платья. Когда Ёсано остановилась, ее губы снова оказались близко, и на этот раз Куникида преодолел то расстояние в сантиметр, разделяющее их. Красная помада горчила на языке, но чужие губы были слишком мягкими, чтобы обращать на это внимание. «Then kiss me at St. James Ballroom». Господи, этот рыжий Накахара только что подмигнул ему?***
Голова раскалывалась, виски нещадно ныли, а в глаза словно насыпали песка. Куникида не помнил, когда в последний раз чувствовал себя так отвратительно. Свет горел слишком ярко, еще и Дазай все никак не мог заткнуться и сотрясал воздух своей болтовней, треплясь с кем-то по телефону. Висок прострелило болью, и Куникида со вздохом уронил голову на закрытую крышку ноутбука. И ведь он даже не напился вчера. Так за что ему сейчас такие страдания? Перед глазами замелькали картинки-воспоминания, от которых было тошно и стыдно одновременно. — Ку-ни-ки-да-кун, — пропел над ухом Дазай. — Что-то ты плохо выглядишь. Таблеточку? Раздраженно цыкнув, Куникида поднял голову, замечая на раскрытой ладони капсулу подозрительного зеленого цвета. Улыбка Дазая была сладкая, как жженая карамель. — Знаю я твои «таблеточки», — проворчал он. — Иди утопись в реке, будь так любезен. Дазай снова завел свою пластинку о том, что никто не хочет совершить с ним, таким прекрасным, двойное самоубийство, но Куникида его уже не слушал. По черепу прокатился свинцовый шар, и мужчина задумался о том, чтобы попросить у директора отгул. Раз в полгода можно. Дверь с грохотом распахнулась, едва не отправив на тот свет Дазая, и в помещение ворвался мальчик-тигр, загруженный какими-то коробками. Черный пояс волочился за ним, время от времени порываясь обмотаться вокруг ноги. — Ой, Куникида-сан, отнесите, пожалуйста, это доктору Ёсано, — затараторил Ацуши, сгружая коробки на стол ошарашенного Куникиды. — А то мне надо дальше бежать! Пожалуйста-пожалуйста, спасибо-спасибо! Длинный пояс мелькнул в дверном проеме и скрылся. В кабинете воцарилась тишина — такая, что можно было услышать, как на первом этаже звякает посуда в кафе. — Наглость — второе счастье, — оскалившись во все тридцать два, Дазай выскользнул следом за Ацуши, оставляя Куникиду наедине с башней из коробок. Как назло, в агентстве сейчас не было никого, и Куникиде пришлось решать проблему захламления своего стола. В кабинете Ёсано царил полумрак, было прохладно, пахло лекарствами и медицинской стерильностью. Ее саму Куникида сегодня не видел и мысленно радовался этому. Ничего ужасного, кроме танца перед кучей народа, он вчера не сделал, но видеться с Ёсано сейчас не очень хотелось. Казалось, что он до сих пор чувствует горечь помады на языке. Сгрузив коробки у шкафа, Куникида поспешно шагнул к выходу из кабинета, как вдруг открытая дверь, служивая источником света, захлопнулась, тонкие пальцы стиснули запястье, в нос ударил знакомый запах духов. Теплые губы мазнули по щеке, жарко выдохнули в шею, и у Куникиды словно открылось незримое пулевое ранение, полученное вчера в баре. Его схватили за аккуратно завязанную под воротником ленту и потянули вниз. В прохладном кабинете стало слишком жарко, а в голове — слишком пусто. Наклонившись, Куникида почти поймал чужие губы, но перехватил лишь кокетливый смешок и невесомый поцелуй в щеку. Он не успел ничего сказать, как его вытолкнули за дверь под электрический свет ламп. Куникида моргал, как застигнутый врасплох кот, и абсолютно ничего не понимал. Что-то острое кольнуло кожу на груди. Опустив голову, Куникида увидел картонный прямоугольник, заткнутый между пуговицами его рубашки. Бежевый цвет, золотистые края и красный отпечаток губ. Уголок визитки больно впился в ладонь, когда Куникида стиснул ее сильнее. «Welcome to St. James Ballroom».