***
Джон выразил неодобрение изначально, как только узнал о вредной привычке своего соседа. Первое время он попросту не позволял себе совать нос в чужую жизнь: хмурился, покашливал в стороне, нервно сжимал и разжимал пальцы, бросал разочарованные взгляды в сторону детектива, но молчал. Правда, уже очень и очень скоро, застрелив чокнутого таксиста ещё в первые же дни знакомства, Джон ощутил некоторую ответственность за жизнь и здоровье, беречь которые сам безбашенный гений явно не собирался. Постепенно обыденными стали периодические нравоучения, после которых зачастую случались несерьёзные и непродолжительные ссоры, когда Джон, оскорблённый, уходил в свою комнату или отправлялся на прогулку, а Шерлок, абсолютно безучастный, пропускающий мимо ушей большую часть разговора, оставался лежать на диване или же брал в руки скрипку, лениво наигрывая знакомые мотивы, либо попросту безбожно терзая её. Дальше — хуже. Чем ближе они становились друг к другу, тем сильнее ощущал Джон возложенную на него ответственность. Он начал «тайком» избавляться от приобретаемых пачек сигарет, ставил абсолютно бессмысленные ультиматумы и, при полном их игнорировании, обижался, казалось, не на шутку. Количество выкуриваемых сигарет сократилось в два раза, но этого всё равно было мало. День, когда Шерлок решил таки пойти на более серьёзные уступки и пообещал беречь себя, настал много позже. Было начало зимы, они расследовали дело серийного убийцы, зациклившегося на однотипных и внешне похожих женщинах. Скотланд-Ярд бился над этим всем в одиночку третий месяц кряду. «Настоящий подарок!» — воскликнул Холмс тем утром, получив звонок от Лестрейда. Скрывающего улики с особым мастерством, применяющего различные методы, но кругом оставлявшего свой особый почерк… Шерлок разыскал этого психа за один день. «Проклятье!» — хрипло выдавил он вечером того же дня, вернувшись домой после продолжительной погони, явно утратив способность говорить, из-за чего охватившая его эйфория порядком угасла. Джон выхаживал его на протяжении двух недель, контролируя каждый шаг, отслеживая приём лекарств, вынуждая есть регулярно и в достаточных количествах… Одним вечером, ещё в самом начале болезни, когда у Шерлока только-только начала спадать температура, Джон задремал в кресле, устроившись прямо рядом с кроватью. Его светлые волосы растрепались, в свете ночника покрывавшее их серебро было практически незаметно. Даже во сне на лице его сохранялись признаки напряжения, и тени, что залегли под глазами, чётко говорили об усталости и переживаниях. Именно тогда проснувшийся и сравнительно оклемавшийся Шерлок спустя долгие годы вновь лицом к лицу столкнулся со своей совестью. — Если бы ты меньше курил, процесс восстановления шёл бы куда быстрее, — без особой надежды проговорил Джон утром следующего дня, держа несколько таблеток разной формы и цвета в одной руке, а стакан воды — в другой. — Поздно, — скривившись, послушно принял лекарства, обессиленно откидываясь на подушку, тут же заходясь в новом приступе кашля. — Но в дальнейшем я настоятельно рекомендую тебе… — Не буду. — Что? Слушать? Ты… — Курить. Лицо его тогда, несмотря на охватившее всё существо небезосновательное недоверие, выражало крайнее удивление, и Шерлок не смог сдержать лёгкой улыбки. — Ладно. Отлично? Да, вообще-то… — растерянность, дополняемая изумительной мимикой: слова отчеканил, после чего бесцельно раскрыл рот, и, так ничего не сказав, закрыл, сложив губы трубочкой, слегка приподняв брови, после чего, наконец, выдал контрольное и абсолютно неуместное: — Чай? — Пожалуйста. Оглянувшись уже на пороге, Джон улыбнулся тоже.***
Он действительно больше не курил. Стоило только сравнительно оклематься, как Шерлока затянул водоворот из нераскрытых накопившихся дел, в расследовании доброй половины из которых Джон, к сожалению, не принимал участия, навёрстывая упущенное на работе, оставаясь в больнице иногда и в ночную смену. Но в те разы, когда он всё же составлял ему компанию, было действительно потрясающе. Совместные безрассудства кружили голову, случайные прикосновения в такси, на местах преступлений, даже дома происходили всё чаще, порождая лёгкий трепет где-то там, за грудиной и немного левее…***
Шерлок знает, у каждого человека именно там располагается сердце. И его сердце, внезапно такое живое и пылкое, стремительно берёт контроль над разумом, немыслимо раздражая и в то же время пугая. Он не понимает, как допустил подобное, с чего вообще всё началось, но справиться с этим чувством не может. Джон-Джон-Джон… Шерлоку Холмсу не нужны сигареты, пока рядом с ним его верный блогер, его друг, его… Сосед, решивший внезапно наладить свою личную жизнь.***
К концу подходила третья неделя без единой сигареты, когда Джон в один день вдруг отказался принимать участие в игре. — Ты справишься и один. Я должен встретиться с… Плевать, как там её. Шерлок удалил ненужную информацию в ту же секунду, как услышал. Много лишних слов. — Может быть опасно? — сделал он последнюю попытку. — Насколько я помню, ты взялся за это дело просто потому что ничего более стоящего не нашёл. К тому же, ты же у нас взрослый, умный мальчик, верно? Шерлок кивнул. Шерлок проводил его совершенно пустым взглядом. Шерлок наклеил на внутреннюю сторону предплечья сразу три никотиновых пластыря и отправился на место преступления в одиночестве. Дело было раскрыто уже спустя полчаса. Всего лишь несчастный случай.***
Джон и до этого увлекался девушками, но все они не задерживались в его жизни дольше, чем на одно «удавшееся» свидание. Кроме того, со времён болезни Шерлока, тот и вовсе, казалось, переключился на… Холмс встряхнул головой, издавая раздражённое рычание. На примете была парочка любопытных дел, но его голова забита совсем не тем. И всё это только потому, что за четвёртую неделю воздержания от курения Джон окончательно отдалился. Чушь! Тройное убийство в закрытом изнутри помещении и никаких следов насилия. ШХ Справишься без меня? ДВ Телефон он оставил дома. К чёрту дело. Ему нужны сигареты.***
Пачка за пачкой. За три дня Шерлок выкуривает около ста штук. За неделю — двести, отсчитывая каждую «заместительную Джона». Он дышит не кислородом, а никотином и смолами, и нет никакого контроля. И его сердце протестующе болит. Хотя, быть может, причина не в этом. Ватсон, появляясь на Бейкер-стрит, ночует, чтобы вновь затем уйти на работу и вечером наверняка встретиться со своей подружкой, чтобы хорошо провести время. Он не замечает ровным счётом ничего. — Это нормально, — говорит сам себе Шерлок вслух. «Это не нормально», — думает он в ту же секунду, поджигая 201 сигарету.***
Едкий запах дыма Джон улавливает ещё на лестнице, а от мощного сквозняка неприятно начинает ныть больное плечо, нуждающееся в тепле. Сердце пропускает удар, когда на ум внезапно приходит догадка, что с каждой из семнадцати ступенек укрепляется, превращаясь в убеждение. 221В напоминает морозильную камеру. Шерлок напоминает чёртов труп. В темноте помещения притаившись возле распахнутого окна, сотрясаемый неконтролируемой дрожью, жадно затягивающийся сигаретным дымом, он, кажется, даже не замечает его присутствия, вздрагивая в ответ на прозвучавший громогласный голос. — Ты обещал! Шерлоку хочется бросить в ответ то же самое, но дело как раз в том, что Джон ничего ему не должен. Он ничего не обещал. — Ты, мать твою, слово мне дал, — рокочет Джон, стремительно приближаясь. Кажется, должен последовать удар, и Холмс с трудом сохраняет невозмутимое выражение лица, ожидая неминуемого, но цепкие пальцы лишь вырывают сигарету. — Сколько? — пепел осыпается на пол, Шерлок наблюдает за его траекторией, только после этого дерзко заглядывая в синие глаза. — Двести одна. — Чёрт бы тебя побрал. Клянусь, она - последняя. Иначе... — он без раздумий подхватывает с подоконника пачку и вышвыривает на улицу вместе с зажигалкой. Захлопнув и плотно закрыв окно, тут же грубо толкает, прижимая к стене. — Ублюдок, я верил тебе. Ты слово мне дал. Какого хрена ты творишь?.. Ледяной весь, — Джон немного смягчается, и в эту же секунду на лице его проступает болезненная гримаса. — Какое тебе дело? — Шерлок слишком распаляется, чтобы контролировать и без того острый язык. Подогреваемый накопившейся обидой, даже не успевает осознать, насколько жалко выглядят эти попытки ужалить. — Что помешало тебе заняться чем-то более интересным этим вечером? — В каком… В каком смысле? — Джон упирается ладонями в стену, по обе стороны от Шерлока, не слишком надёжно фиксируя того в таком положении. Постепенно его лицо меняется на озадаченное, после чего внезапно озаряется пониманием. — Где я был всё это время, м? — У тебя с памятью проблемы? — огрызается тот, но получает в ответ гневный взгляд. — Я не запомнил имени, прости. — Боюсь, ты просто не слушал меня. Как обычно. Я был, Шерлок, на работе. Почти всё время. И об этом мы говорили, помнишь? Лишь озадаченно хмурится, пытаясь восстановить в памяти разговор. — Ты справишься и один. Я должен встретиться с… пациенткой. У неё намечается тяжёлая операция и кто-то должен будет обеспечить хороший врачебный уход и строгий надзор. Скорее всего, это буду я. Хорошая возможность отработать часы, проведённые дома. — Нет-нет, ты был на свидании. Я помню, что… — Один раз. И окончательно понял, что мне это не нужно больше, — Джон всё ещё сердится, но лёгкая улыбка касается его губ. — П-подожди, то есть… — от перепада температур и тёплого тела напротив, его, согревающегося, слегка передёргивает. — Почему? — Потому что ты идиот, Шерлок. Его губы мягкие и тёплые, но требовательные и немного грубые. Поцелуй получается жёстким и сбивчивым, но это лишь потому, что Джон злится. Яркий привкус сигарет раздражает ещё больше, и он издаёт недовольное рычание, прикусывая и слегка оттягивая пухлую нижнюю губу. — Я был не прав. Ты плохой мальчик, — рокочет он, запуская пальцы в густые тёмные локоны, сжимая. — Накажешь? — слово слетает губ совершенно бездумно и смысл сказанного доходит до Шерлока с небольшим опозданием, заставляя покраснеть. — Обязательно, — усмехнувшись, Джон переключает всё своё внимание на шею, жадно прикусывая небольшой участок кожи, принимаясь посасывать. — Заодно и согреемся. Мысленно Холмс делает пометку, что на свете нет ни одной вещи, способной заменить Джона...