Ноппэрапон

      Демон.       Так его часто называли враги, понятия не имея, как близки к истине. Но сегодня этот крик, отчего-то легко различимый среди грохота битвы, прозвучал по-другому. Вместо страха — исступлённая ненависть.       Сразу после того, как расколотая надвое маска падает с лица, что само по себе странно. Уж вернее приняли бы за демона того, чьё лицо надёжно укрыто; ведь прятал Мицунари, верный слуга Змеиного Короля, отнюдь не множество глаз или чешую. За маской скрывалось лицо человека, мягкое и уязвимое для стрелы, меча или копья. Лишь смутная неправильность обозначала демоническое происхождение — чуть заострённые уши и зубы, чуть вытянутые зрачки…       Но воин в красном смотрит в это лицо куда яростнее и решительнее, чем прежде.       Ноппэрапон, так он кричал. Кажется, так люди зовут демонов, крадущих лица.       Следующий удар сильнее прежних в разы, словно криком воин не проклинал врага, но призывал в свои руки демоническую силу. Мицунари отшатывается, походя укоряет сердце, что посмело в этот миг сбиться с ритма. Ещё шаг назад. Если двигаться достаточно быстро, можно попробовать пойти на сближение в момент, когда копьё уже пронеслось мимо — он не успеет снова замахнуться…       Слишком медленно. Плечо обжигает острая боль, и запах крови становится острее. Всё-таки задел. Лучше не рисковать — по крайней мере, ещё какое-то время. Воин в красном наносит удары один за одним, и так небрежно позволяет себе тратить дыхание на проклятия и обвинения.       Хорошо. Так он быстро устанет.       Слева, справа — Мицунари внимательно следит за отблесками стали. Лицо врага раскраснелось под стать доспехам, дыхание тяжёлое; кажется, он совершенно забыл, что порой в бою побеждает не тот, кто первым кинется в атаку, а тот, кто более вынослив.       Сейчас!       Копьё со свистом рассекло пустоту, когда Мицунари вновь налетел на воина в красном. Кисти рук хорошо защищены, а вот если ударить под подбородок, в незащищённую часть шеи…       Словно решив поддержать врага, из-за туч выходит солнце, свет впивается в глаза, и Мицунари мешкает — едва заметно, но и этого достаточно, чтобы древко ударило под колени, сбило с ног. Демон шипит от боли, когда мелкий камень врезается прямо в рану на плече. На миг в глазах мутнеет; сфокусировав взгляд, он видит остриё копья, а затем и чувствует липкий холод у своего горла.       Из-за такой нелепости?! Мицунари ненавидит воина в красном, и не за то, что тот сейчас отнимет его жизнь; сильнее любого оружия ранит мысль, что он проиграл, и проиграл человеку.       Воин в красном слегка подталкивает, вынуждая приподнять голову. Его что, рассматривают?! Верно. Разглядывают, как диковинного зверя, как боевой трофей.       Как унизительно. Если сейчас сделает хоть одну ошибку, дело чести — разорвать ему горло.       — И чего ждёшь? — Мицунари криво усмехается, словно полностью контролирует ситуацию. — В плен брать бесполезно, имей в виду. Господин Орочи не примет слугу, подчинившегося человеку.       Он сдвигает брови, губы мучительно кривятся. Не похоже на реакцию уязвлённого врага. Да, слова ранят его, но совершенно по-иному, чем можно было ожидать. И этот внимательный взгляд. Решив бить врага его же оружием, Мицунари поднимает голову ещё чуть выше, смотрит в ответ.       Остриё у горла ощутимо вздрагивает.       — Ну? — и почему этот воин позволяет себе молчать? — Хочешь что-то узнать — спрашивай. Вдруг я решу позабавиться и расскажу тебе что-нибудь интересное…       — Имя.       Шёпот, сорвавшийся с пересохших губ, не похож на голос победителя. Внутри что-то дрогнуло. Он что, боится этого жалкого человека?! Нет. Это не страх, что-то ещё.       — Назовись, демон. Скажи, кто ты.       — Исида Мицунари.       В конце концов, его имя — не военная тайна. Так он думает, пока остриё не прижимается к горлу сильнее, чем прежде:       — Твоё имя. Не того, чьё лицо ты украл.       — Я не умею красть лица. А жаль, полезный навык, особенно для разведки или шпионажа.       Мицунари говорит искренне, не понимая, что не так с этим человеком, и отчего ярость вдруг вытекает из его взгляда, как вода из разбитого сосуда. Почему непозволительно для воина трясутся руки. Вода. У него блестят глаза.       — Господин Мицунари, если это вы, действительно вы; скажите, вы узнаёте меня? Вы знаете, кто я?       Голос воина в красном дрожит. Напряжённый и уязвимый. Если бы не копьё, замершее у горла, твердит себе Мицунари, он бы уже прикончил слабого человека, так нелепо подставляющегося; всё давно просчитано — перекатиться, уходя от удара, опереться всем весом на копьё, не оставляя возможности для нового выпада… один взмах тессена — и противник ослеплён. Дезориентированного, его можно будет легко добить.       На этой стадии сердце почему-то болезненно сжимается. С чего вдруг? Он сотни раз убивал прежде — так почему теперь что-то изменилось?       Наверное, потому, что Мицунари знал вкус чужой крови, но не слёз. Ни один противник прежде не позволял себе опуститься на землю рядом, прижаться лбом к его лбу, и шептать что-то едва разборчивое, так, что кружилась голова…       А ведь он убрал копьё.       Эта мысль сильнее накатившего дурмана, и Мицунари отшатывается, предупреждающе выставив перед собой тессен. Но воин в красном медленно качает головой:       — Я не стану драться с тобой, пока не узнаю правду.       — Правду?..       — Кто ты. Почему ты здесь. Почему у тебя его лицо.       Можно было бы убить его сейчас — совершенно беззащитного, открытого. Но вместо азарта боя душу захватывает неведомое ранее смятение — и Мицунари сдержанно кивает:       — Когда мы столкнёмся в следующий раз, надеюсь, ты найдёшь ответы.       Когда он уходит, он уже не ждёт внезапной атаки.       Не от этого воина в красном.

***

      Да Джи идёт легко, пританцовывая и взмахивая руками, словно обезглавливая воображаемых противников. В какой-то миг она круто оборачивается, оказываясь с Мицунари лицом к лицу:       — Ты мог легко убить того человека. Но ты ушёл. Думаешь, господину Орочи это понравится?..       Он молча отстраняет её, продолжая путь. Да Джи совершенно по-детски надувает губы и толкает в плечо:       — Эй! Я с тобой разговариваю!       Ответом ей служат мутные, словно погасшие янтарные глаза, и тихое:       — Кем ты была, Да Джи? До господина Орочи, до всего? Ты помнишь?..       Она — не та собеседница, с которой хотелось бы обсуждать нечто серьёзное. Но есть у неё и положительное качество: почти наверняка она не придаст беседе никакого значения.       Да Джи легкомысленно подпрыгивает, точно дитя; звенят многочисленные украшения:       — Я всегда была здесь. Как и ты.       — Может, ты и права. Да, скорее всего.       Мицунари трясёт головой, не понимая, как мог усомниться. Демоны служат господину Орочи — так заведено; и всё же не отпускает наваждение, словно раньше он уже видел этого воина в красном, словно наперёд знал, как тот нанесёт удар, но не только — знал, как тот улыбается, как смеётся, как едва касается губами его волос, словно это было, когда-то давно. Его зовут… его…       Рука сама собой оглаживает тёмный шрам, опоясывающий шею.