Украденное сияние

I used to watch her wear it well Everything would shine wherever she would go But looking at her now you'd never tell Big & Rich, Holy Water

      Канда мог различить сердцебиение Лави через лезвие Мугена, прижавшееся к его горлу.       Он не собирался делать этого, — разумеется, он не хотел прижимать к стене и приставлять меч к горлу тому, кого считал почти что другом — но его тело действовало быстрее разума. Злость всё ещё преобладала над чувством вины, и потому лезвие не сдвинулось.       — Оставь её, — отчеканил он. Его голос от долгого молчания и жажды стал глухим и хриплым.       Прежде одного его присутствия хватало, чтобы всех отвадить. Однако некоторые теперь стали безрассудными.       — Юу, — прошептал Лави, потрясённый и напуганный инстинктивной реакцией Канды. — Что ты делаешь? Отпусти.       Канда, переборов себя и наконец успокоившись, отнял лезвие от горла Лави.       — Оставь её, — устало повторил он. — Она не хочет никого видеть.       Лицо Лави исказилось от гнева.       — Не тебе решать, кому можно с ней видеться, а кому нет, Юу. Я её друг! Она не должна оставаться одна сейчас, чёрт возьми!       — Нет, — прошипел Канда ему в лицо, после чего грубо оттолкнул его. — Извини, что направил на тебя меч, это вышло ненамеренно. Я не желаю причинять тебе вред. Однако если ты продолжишь в том же духе, то вынудишь меня вновь применить силу. Повторяю в последний раз: оставь её. Она не хочет никого видеть.       — Чёрт побери, Юу! — отчаянно заорал Лави. — И как долго ты планируешь никого не впускать, чтобы дать ей зачахнуть там?! Быть может, она вправду не желает никого видеть, но, как я уже сказал — ей не следует оставаться одной! Прошло уже несколько дней. Она должна с нами поговорить.       — Чтобы удовлетворить твоё любопытство? — огрызнулся Канда, понимая, что снова теряет контроль над собой. — Кто ты такой, чтобы решать, что ей нужно, а что нет? Она не потеряла рассудок. Она оправится от пережитого, когда придёт время, и нельзя винить её в том, что она пока не готова обсудить всё с вами. Когда она будет готова, то выйдет. Но не раньше, чёрт возьми!       В глазах Лави стояли слёзы. Он обеими руками схватил Канду за воротник плаща, дрожа от бессилия и злости.       — Ублюдок, — яростно прошептал он. — Ты не можешь не впускать нас.       — Верно, — согласился Канда. — Я не могу. А она может, и куда более худшим способом, так что на твоём месте я был бы очень осторожен.       Лави отпрянул, словно от удара в грудь, отступил на два шага.       — Она не сделала бы этого, — произнёс он, обращаясь к самому себе. — Она не сделала бы этого с нами.       — Ты понятия не имеешь о том, что бы она сделала, — холодно парировал Канда. — Ты не знаешь, что ей пришлось пережить, и как это на неё повлияло. Не будь так уверен в том, что твои суждения верны.       — Прекрасно, — заявил Лави мученическим шёпотом. — Я… Оставлю её на тебя. Пожалуйста… Позаботься о ней.       Он сгорбился, спина была напряжена, плечи подрагивали. Выпрямившись, он со всей дури ударил кулаком по стене — с силой, достаточной, чтобы содрать кожу на костяшках пальцев.       — Проклятье.       Он исчез в тёмном коридоре, подавленный и рассерженный. Это была его третья попытка, и в третий же раз Канда выпроводил его.       Аллен, Комуи и Миранда несколько раз пытались сделать то же самое, каждый — используя свои собственные методы убеждения. У них также ничего не вышло.       Линали попросила Канду оберегать её тишину и одиночество. Тот никогда не мог отказать ей в чём бы то ни было.       Присев, он поднял с пола поднос с едой, который Лави принёс для неё и о котором они напрочь забыли из-за возникшей перепалки. Все по очереди приносили ей пищу; все, кроме Канды — тот наотрез отказался покидать порог её комнаты, несмотря ни на какие уговоры. Потому что она попросила его остаться, и он останется тут до тех пор, пока она не позволит ему уйти.       Он постучал в дверь, и стук отразился от неё глухим печальным эхом.       — Линали, — произнёс он без предисловий. — Я принёс тебе обед. Можно войти?       Тишина. Однако она и прежде не отвечала ни ему, ни кому-либо другому. У её молчания были свои особенности, и Канда за проведённое здесь время успел хорошо их изучить. Сейчас тишина была молчаливым согласием — он толкнул дверь, заржавевшие петли которой при этом скрипнули, и шагнул в импровизированную темницу Линали, созданную ей же самой.       Вот уже пять дней она находилась здесь, сидя на узком деревянном стуле перед чуть приоткрытым окном и невидяще глядя на залитое солнечным светом море.       Её волосы отросли и безжизненно свисали вниз, обрамляя бледное лицо. Девушка была одета в длинную белую ночную рубашку, подол которой запачкался от долгих часов бесцельного хождения по каменным плитам. Ему удалось уговорить её переодеться лишь после того, как она разорвала своё чёрное бальное платье — оно было на ней, когда они нашли её, бьющуюся в приступе безумия — и вышвырнула обрывки шёлка и кружев в окно. То платье было подарком Ноя. Красивое… Однако было в нём нечто неправильное и даже извращённое — как и в самом Удовольствии Ноя. В том, что он сделал с Линали.       Канде удалось понять кое-что из её бессознательного шёпота, различимого в мёртвой ночной тишине.       Проснувшись, она ничего не говорила. Он не пытался заставить её.       — Вот, — сказал он скорее по привычке, нежели надеясь на ответ. — Через час вернусь за посудой. Если тебе что-нибудь нужно…       Юноша запнулся. Он произносил эту фразу каждый раз, и она никогда ему не отвечала, так какой смысл спрашивать об этом? Но всё равно следовало это сказать. Она должна была знать, что он всё сделает для неё и далеко ради неё пойдёт.       — … в любом случае, я подожду снаружи.       Было неясно, услышала ли она его — девушка скользнула по комнате, точно привидение, и молча забрала у него поднос. Её пальцы, коснувшиеся его, были ледяными, но больше не дрожали. После она вновь села к окну и начала есть.       Он на минуту задержался на пороге, глядя на неё. Даже такой — полусломленной и безжизненной, как кукла — она по-прежнему оставалась самым красивым человеком из всех, кого он когда-либо видел. Он бы ждал её вечно, попроси она его об этом.       Дверь захлопнулась за ним, и коридор вновь погрузился в полумрак. Он поправил небольшой коврик, лежащий возле двери, и сел слева от него, отсчитывая минуты до того момента, когда можно будет вернуться за подносом.       Пять дней. Прошло пять дней с тех пор, как они вернулись из отдалённой части Румынии с полубезумной Линали, оставляя позади небольшой, оборудованный всем необходимым замок, скрытый в горах, а в нём — тринадцать слуг-акум и одного Ноя. Все они были мертвы. Тики был вторым Ноем, очаровавшимся Линали, и ему удалось удержать её значительно дольше, чем первому. Она провела двадцать семь дней с Ноем в его цитадели и теперь была совсем не похожа на прежнюю Линали.       В ней произошла перемена, которой окружающие не могли понять. Прежняя Линали была готова в любую минуту протянуть друзьям руку помощи, радовалась их поддержке и разделяла с ними горе. Они по-прежнему ожидали от неё всего этого, поскольку не понимали, как Ной её изменил.       А Канда понимал. Он увидел тьму в её глазах, подобную той, что была в его собственных годами ранее. Тьма из-за потери невинности. Ной забрал её сияние, и оно обратилось в пепел в его пальцах.       Новой Линали тишина и одиночество были необходимы так же, как воздух и вода. Не потому, что она больше не любила своих друзей, а потому, что не могла видеть жалость на их лицах… по крайней мере, до тех пор, пока она не разберётся в себе и не поймёт, какую жалость она выдержит, а какую нет. Когда она всё переосмыслит, то сможет поделиться этим с другими. Если бы она сделала это сразу, то сломалась бы окончательно.       Канда знал. Он был в подобной ситуации несколько лет назад, и проиграл там, где она теперь побеждала. Он первым обратился к окружающим за поддержкой, но наткнулся лишь на жалость и непонимание.       Он понимал, поэтому был готов сидеть здесь столько, сколько потребуется, чтобы, в конце концов, убедиться в том, что она оправилась от пережитого.       Он ждал, потому что любил её.       Изнутри послышался тихий стук в дверь. Линали закончила обедать. Он встал, когда дверь открылась, и забрал у неё поднос. Она не подняла на него глаз.       — Спасибо, — прошептала девушка так тихо, что он не был уверен, что действительно это услышал.       Юноша инстинктивно протянул к ней руку, однако дверь уже захлопнулась перед ним.       — Пожалуйста, — произнёс он растерянно. Он был слишком прагматичен для того, чтобы надеяться на это, однако он оставался влюблённым молодым человеком, и надеяться хотелось.       Наступила ночь. Шестые сутки.       Под утро Канда уснул. Он был настолько вымотан, что едва проснулся в тот момент, когда в очередной раз пришел Лави. Проснулся как раз вовремя, тут же вскочил и бросился к двери, сжав ладонью рукоять Мугена.       Лави взвыл от отчаяния и попытался оттащить его в сторону. Его глаза были полубезумны.       — Я хочу её увидеть, я должен убедиться, что с ней всё хорошо! Бога ради, Юу, уйди с дороги!       — Она в порядке! Не ори, ты разбудишь её.       — Мне плевать! — крикнул Лави, безуспешно пытаясь отпихнуть Канду и уже едва не плача. — У неё была почти неделя на то, чтобы выспаться! Мы заслуживаем того, чтобы знать…       Ярость всколыхнулась в груди Канды. Он с силой швырнул Лави к противоположной стене коридора, затем, подскочив к нему, толкнул на пол и прижал к нему, держа рукой за горло.       — Не говори о том, чего вы заслуживаете! — прорычал он. — Ни один из вас представить себе не может, через что она прошла. Всё, чего она хочет — небольшая комната, где можно всё спокойно обдумать, но ты, чёртов эгоист, хочешь лишить её даже этого. Пытаешься загладить свою вину в том, что не смог защитить её? Слушай, справляйся со своими проблемами сам где-нибудь в другом месте, оставь её в покое.       Лави взглянул на него.       — Юу, — прохрипел он. — Я не могу дышать.       — Вот и хорошо, — рявкнул Канда, однако через минуту всё-таки ослабил хватку.       — Я не уйду, — выдохнул Лави, тяжело сглотнув. У него на шее, вероятно, останутся синяки. — Не уйду, пока не увижу её. Тебе придётся меня убить.       — Ты слишком уверен в том, что я этого не сделаю, — буркнул Канда. — Я тебя не впущу. Она просила меня никого не пускать, и я выполню эту просьбу. Несмотря ни на что.       Рыжеволосый грубовато оттолкнул его.       — Кто бы мог подумать, что ты любишь её, — произнёс он, медленно поднимаясь на ноги и потирая ладонью покрасневшее горло.       Канда взглянул на него. Его гнев постепенно прошёл, сменившись спокойствием.       — А ты предполагаешь, что нет.       — Я полагаю, что ты не любишь никого, — заявил Лави, скрестив на груди руки.       Канда моргнул.       — Неправда. А я-то думал, что ты достаточно хорошо меня знаешь. Что ты, по крайней мере, понимаешь многое.       Лави опустил руки.       — Да, верно, я погорячился. Извини. Но мы отошли от основной темы. Впусти меня, Юу. Я хочу увидеть Линали.       — Нет.       — Юу.       Канда крепко сжал ладонью рукоять Мугена.       — Нет.       Воздух между ним, казалось, начал сгущаться, напряжение вновь нарастало. На этот раз Лави не собирался так быстро сдаваться. Может дойти и до крови… Но Канда привык к крови, даже своих друзей, и не дрогнул бы. Не после столького времени, что он её защищал.       Лави чуть сощурился, вглядываясь в полумрак.       Канда был настолько сосредоточен на нём, что почти пропустил момент, когда дверь за его спиной со скрипом приоткрылась. Повеяло холодом. Глаза Лави расширились, он смотрел на девушку позади него.       Канда быстро обернулся и увидел Линали. Она стояла, прижав к худой груди тонкие бледные руки и смотрела на изумлённого Лави.       — Достаточно, — прошептала она хриплым от долгого молчания голосом. — Перестаньте.       Канда был настолько ошеломлён, что даже не попытался остановить Лави, когда тот пронёсся мимо него и заключил Линали в крепкие объятия.       — Линали, — он плакал, и слёзы падали на её длинные волосы. — Линали!       — Отпусти меня, — произнесла она и оттолкнула его.       Лави непонимающе взглянул на неё. Канда наконец пришёл в себя и встал между ними. Он молчал: пусть Линали сама всё скажет. Быть может, если он услышит это лично от неё, то наконец поймёт то, что он пытался втолковать всё это время.       — Линали, что… — Лави запнулся, сделал шаг по направлению к ней.       Она отступила и покачала головой.       — Прости, Лави. Пожалуйста. Всё в порядке, мне просто нужно…       — Ты не можешь навечно запереться в комнате! — закричал Лави, перебив её. — Ты должна выйти. Мы поможем тебе, Линали. Мы любим тебя. Я люблю тебя. Пожалуйста, прошу, просто…       — Я не могу, — прервала она его мягким, но не терпящим возражений голосом. — Пока не могу. Я не буду прятаться вечно, Лави, обещаю. Пожалуйста, ты просто… просто поверь мне. Я вернусь, когда пойму, что готова к этому.       — Линали! — мучительно вскрикнул Лави.       — Большое тебе спасибо за заботу, — сказала она и улыбнулась ему. Это была искренняя улыбка, улыбка Линали, отголосок её прежней. Доказательство того, что она не сломлена, как полагали все, за исключением Канды. Доказательство того, что она нашла способ справиться с собой.       После она исчезла в своей комнате, за дверью, скрывавшей её от тех, кто слишком сильно её любил.       Лави провожал её взглядом до тех пор, пока дверь не захлопнулась. Забавно было думать о том, что это ученик Книгочея, которому следует быть отстранённым и объективным. Практически невозможно стать Книгочеем, не убив собственную душу. А Лави был способен любить в два раза сильнее, чем кто-либо, кого Канда знал — за исключением Линали.       — Теперь ты понимаешь? — спросил Канда как можно мягче. — С ней всё хорошо. Она выйдет, когда сможет. А пока оставь её.       Лави кивнул. По его щекам текли слёзы. Его шаги эхом отдавались от стен до тех пор, пока он не скрылся за углом.       В третий раз за час дверь комнаты приоткрылась. Линали протянула худую бледную руку и поймала Канду за запястье, потянув его за собой. Он вздрогнул, однако покорно последовал за ней. Она закрыла за ними дверь.       Затем она повернулась к юноше, встречаясь с ним взглядом. На её лице больше не было улыбки, однако глаза странно блестели. Эта Линали была совершенно безумна. Разговор с Лави дорогого ей стоил.       — Ты когда-нибудь танцевал с Ноем? — спросила она Канду.       — Извини, — неуверенно начал он. — Я должен был остановить его прежде, чем он тебя побеспокоил. Прости, что не смог…       — Ты когда-нибудь танцевал с Ноем? — повторила она, пропустив его слова мимо ушей, и пристально взглянула на юношу.       Он медленно покачал головой.       — Нет.       — Они прекрасные танцоры, — пробормотала она, блуждая взглядом по комнате. — Или, по крайней мере, он был таким. Ни одного неверного шага. Никаких ошибок, лишь совершенство и грация.       Девушка протянула руки, словно желала обнять невидимого партнёра, который был выше неё, и улыбнулась ему.       — Это было похоже на танец с ангелом. — Она сделала шаг, потом другой, совершила несколько пируэтов по комнате с высоко поднятыми руками, словно пугающе реалистичная кукла-марионетка.       — Линали, — выдохнул Канда. Он не знал, что сказать.       Она кружилась по комнате ещё несколько секунд, затем остановилась в центре, опустила руки, неподвижная, точно статуя.       — Ты когда-нибудь обедал с Ноем?       — Нет, — ответил Канда, хотя не был уверен в том, что она его слышит.       Она улыбнулась сама себе.       — Они замечательные повара. Хоть они и не нуждаются в еде, но всё равно принимают пищу, так как любят ощущать себя людьми. Им нравится чувствовать себя людьми, даже если это причиняет им боль. Он готовил такие блюда, каких я никогда раньше не видела, и смеялся, когда я говорила, что они вкусные. — Она сделала движение руками, как бы пытаясь изобразить накрытый стол.       Канда не мог вымолвить ни слова. Всё было хуже, чем он думал, гораздо хуже.       Она беспомощно улыбнулась ему.       — Ты когда-нибудь гулял по саду с Ноем?       — Нет, — прошептал он, впиваясь ногтями в ладони.       — Он видел красоту там, где я её даже не замечала. Он находил спрятанные под кустами цветы, живших под древесными корнями существ, паутину — раньше я не обращала на всё это особого внимания, — и показывал мне, как они прекрасны, как чудесны. Жизнь изумляла его, и благодаря ему я начала замечать её прелесть. Ты когда-нибудь… — Она запнулась и, пошатнувшись, прижала руки к груди.       Канда в три шага пересёк комнату и, подхватив её, прижал к груди.       Она рассеянно провела пальцами по его руке, шее, коснулась лица.       — Ты когда-нибудь, — повторила она, приподнялась на цыпочках так, что её лицо оказалось почти вровень с его, и закончила фразу: — занимался любовью с Ноем?       От ужаса слова застряли у него в горле. Он не мог сказать ровным счётом ничего. Он не должен был быть здесь: Лави, Аллен, Миранда, Комуи — здесь мог быть кто угодно, кроме него. Однако сейчас в комнате присутствовали лишь он и девушка, которую он любил, но чьи страдания никоим образом не мог облегчить.       — Он был очень хорош в этом, как и во всём остальном, — наконец произнесла она и отстранилась от Канды. Она коснулась пальцами собственного лба и медленно провела ими ниже, продолжая говорить.       — Он целовал меня сюда, затем сюда, затем сюда и, наконец, сюда… — Она прижала пальцы к губам.— Так нежно. Мне хотелось сказать одновременно и «да», и «нет», но я промолчала и просто позволила ему касаться себя.       Она потянулась руками к горлу.       — После он поцеловал меня сюда. Я, чтобы подразнить, спросила, не является ли он своего рода вампиром, и он ответил: «Да, возможно», а затем укусил меня. Быть может, звучит ужасно, но мне понравилось даже это.       Он не мог сдвинуться с места, сам не зная почему. Всё, что он сейчас мог — стоять и смотреть, как она касается себя, и слушать историю, которую она рассказывала ему в мельчайших подробностях — ему, единственному человеку, ни разу не просившему об этом.       Она провела ладонями по талии, затем выше, по груди, бездумно смотря в потолок.       — У него были такие умелые руки, — продолжала вспоминать она. — И те слова, что он шептал мне на ухо… Я не могу вспомнить их, однако я помню, что они словно бы разжигали пламя внутри меня Я думаю, он был безумен, но ему по какой-то причине казалось, что он очень хорошо меня знает. Он точно знал, что нужно сказать, чтобы я разрешила ему к себе прикасаться и, хуже всего, знал буквально каждое слово. Я считаю, что довольно неплохо разбираюсь в людях, — деловито сказала она Канде.       Его глаза горели, однако он по-прежнему не двигался.       — Он не спрашивал моего согласия, — прошептала она. — Однако я всё равно отдавалась ему. Он нёс меня на руках до спальни — своей спальни. Его постель была усыпана розами, розами с лепестками всевозможных цветов и без единого шипа. Я была… разочарована. Я надеялась, что у них будут шипы, поскольку благодаря ему поняла, какой прекрасной может быть боль. Позже он терзал меня ногтями и зубами, когда я дала ему понять, что не возражаю против этого. Он был нежен, пока я не подтолкнула его к этому. Он умел быть жестоким, однако даже в такие моменты я получала удовольствие. Он разрывал меня, проникал глубоко внутрь, и я покорно принимала его.       — Хватит! — вскрикнул Канда резко. Это было уже чересчур. — Пожалуйста, Линали, прекрати!       — Ты хотел знать, — отстранённо сказала она. — И вот я рассказываю тебе. Я рассказываю тебе о нём, чтобы ты смог понять меня. У него было две стороны: одна — светлая, добрая, радостная, другая — тёмная, жестокая, властная. И обе они — обе — любили меня. Он никогда не лгал мне. Он никогда не пытался казаться кем-то, кем не был на самом деле. Он демонстрировал мне прелесть тех существ, что находил под корнями деревьев, а после убивал их. Он восхвалял красоту цветов, а затем топтал их ногами. Ему нравилось как разрушение, так и созидание. Он любил и причинять мне боль, и доставлять удовольствие. Он был извращён и противоречив, однако не отрицал этого и не противился этому.       К Канде пришло отчётливое, страшное понимание.       — Ты…       — Да, — перебила его Линали. Теперь она выглядела здравомыслящей, и тень печали пробежала по её лицу. — Я любила его. Не могла ничего с этим поделать. Он был ангелом, Канда. Падшим, но ангелом.       — Почему ты не боролась? — с отчаянием и яростью задал Канда вопрос, мучивший его всё это время.       Линали нахмурилась.       — Думаешь, что я не делала это? Что я просто сдалась? В таком случае ты плохо меня знаешь. Я боролась, Юу. Боролась, как только могла. Но у меня не хватило мужества, а потому он одержал победу, вот и всё.       — Я не имел в виду… Я никогда не думал… Линали…       — Ты ещё не понял? — спросила она, затем подошла к нему вплотную и посмотрела в глаза. — Ты ещё не понял, почему я пока не могу встретиться с остальными? Они никогда не поймут, Канда, ты знаешь это. Нои для них — зло, недостойное прощения. В их сердцах нет места для любви к ним.       Канда кое-что вспомнил и покачал головой.       — Ты неправа. Аллен бы понял. Он был достаточно близок к Роад и Тики, и сам говорил нам, что в них ещё есть человечность. Ты ведь знаешь о способности его меча. Он понял бы.       — Нет, — упрямо возразила она. — Даже если он мог разглядеть в них людей, всё равно никогда бы не позволил себе такой слабости — влюбиться в Ноя, не сдался бы так легко. Он бы боролся до последнего и предпочёл бы умереть, нежели сдаться.       — Он твой друг, — просто ответил Канда. — Даже если он не поймёт, он простит тебя.       Услышав это, она вдруг оттолкнула его. Её лицо приобрело холодное выражение, глаза яростно засверкали.       — Простит меня? — шёпотом повторила она. — Полагаю, ты так и не понял. Я не нуждаюсь в прощении. Я не стыжусь.       — Что тогда?.. — спросил он с непониманием и болью в голосе.       Она сцепила руки на груди и сжалась, словно от боли.       — Я скорблю! — закричала она. — Я здесь не для того, чтобы разобраться в себе, а для того, чтобы окончательно попрощаться с тем, кого я любила! Когда я сделаю это, я выйду и встречусь с остальными, и они смогут выказать своё отвращение. Но не сейчас.       — Они не станут… — слабо возразил Канда, ужаснувшийся перемене в девушке, которую любил. Теперь в ней было нечто неправильное, извращённое, словно безумие Тики передалось ей. — Линали, пожалуйста, постарайся вспомнить. Они твои друзья. Ты любишь их.       — Да, — непонимающе подтвердила она. — Конечно. И?..       — Разве ты не доверяешь им? — спросил он, мысленно умоляя, чтобы она, наконец, поняла его, надеясь, что удастся до неё достучаться.       Она взглянула на него.       — Я доверяю им, как себе, — наконец сказала она. — И потому, что я люблю их, я не могу столкнуться с ними прямо сейчас. Пожалуйста, Канда… Задержи их ещё на чуть-чуть, я почти закончила. Обещаю, осталось совсем немного.       Канда сдался и кивнул, чувствуя себя потерянным. Он никогда не мог отказать ей в том, в чём она действительно нуждалась, и этот случай не был исключением. Он притянул её к себе и некоторое время молча стоял, обняв девушку и поглаживая её по волосам. Затем отпустил её, вышел из комнаты и закрыл за собой ненавистную дверь.       Он предоставит ей всё, что она пожелает.       Он сидел возле двери и вспоминал, каким голосом она рассказывала ему свою историю, как она касалась себя, вспоминая произошедшее, как улыбались её глаза, потому что она видела то, чего не видел он. В груди юноши словно что-то оборвалось.       Пролетела ночь, и наступил седьмой день.       Линали покинула свою комнату прежде, чем все в замке проснулись, и направилась прямо в расположенный на крыше сад. Канда последовал за ней, сохраняя дистанцию, и наблюдал за тем, как она, стоя в окружении цветов, любуется восходом.       — Думаю, что я кое-что понял, — наконец сказал он, когда солнце поднялось уже довольно высоко.       Она не ответила. Но он и не ждал ответа.       — Быть ангелом ужасно, — продолжал он, не уверенный, впрочем, в том, что это следует говорить. — Это означает, что ты обязан любить всех и быть любимым всеми, не имея права выбора.       Линали упала на колени и, закрыв лицо руками, зарыдала, тоскуя по своей любви, которую неожиданно обрела и слишком быстро потеряла.       — Я не ангел, — измученно выдохнула она, по-прежнему пряча лицо в ладонях. — Это несправедливо.       — Если ты не ангел, то кто тогда? — спросил Канда мягко. Он никогда не произнёс бы этого при иных обстоятельствах, однако сейчас это казалось вполне допустимым, хоть и немного странным. Он часто думал о том, как признаться ей в любви, но и предположить не мог, что сделает это таким способом.       Она заплакала ещё горше, свернулась в клубок, обнимая себя руками и дрожа.       Он подошёл к ней, опустился рядом и, обняв её, посадил к себе на колени.       Она обвила руками его талию. В его объятиях она позволила себе выплакать все те слёзы, что скопились у неё за семь дней, все до последней.       После она встала, открыла глаза и улыбнулась ему. Настоящей улыбкой, искренней, ангельской улыбкой, как умела лишь она одна во всём мире.       — Аллен и остальные скоро проснутся, верно? — радостно спросила девушка. Тьма исчезла из её глаз, тень Ноя соскользнула с её плеч, как грязь с лебединых перьев. Она вновь стала светлой и чистой, как раньше.       — Да, — он улыбнулся в ответ и протянул ей руку.       Линали обхватила его ладонь своей и склонилась к нему.       — Я многое должна им рассказать.       Канда и Линали вместе покинули сад на крыше. Солнечные лучи следовали за ними, когда они спускались вниз, к людям, которые любили и ждали её.       Они соскучились по ней. Все они. Да, в этот день будет пролито ещё много слёз, однако Канда был счастлив.       Ладонь Линали, вложенная в его ладонь, была тёплой.