***
Юный альфа послушно отправился на второй этаж, в свою спальню, но о том, чтобы уснуть, не могло быть и речи — его неотступно преследовали мысли об этом маленьком золотистом омеге, и о том, что́ сейчас происходит в игровой комнате. Его сердце болезненно сжималось — подарок старших братьев ведь такой маленький, хрупкий, а каждый из близнецов был никак не меньше чем по шесть с половиной футов ростом. Нэта долго ворочался в постели, потом не выдержал и вылез из-под одеяла. Прислушался. Нет сомнений — снизу доносились приглушённые, но красноречивые звуки. Что, неужели близнецы до сих пор не насытились? Рискуя быть обнаруженным и наказанным за непослушание, Нэта спустился и подобрался к двери. Здесь были отчётливо слышны стоны и сдавленные вскрики омеги, а ещё глухие ритмичные шлепки, рычание и голоса его братьев. Он попробовал приоткрыть дверь — заперто. Тогда он бесшумно выскользнул на улицу, пригибаясь, обошёл дом и заглянул в окно игровой: близнецы успели перетащить подарок на стоя́щий посреди комнаты диван и сейчас с утробным ворчанием мяли, вылизывали и кусали лежащее между ними навзничь золотистое тело. Одежды на нём уже не было. Омега был настолько обессилен, что совсем не шевелился и почти не реагировал на них, только судорожно всхлипывал, когда острые зубы альф особенно болезненно впивались в тонкую кожу. — Сладкий какой, а, Эйтан? — заурчал Эзра, на секунду оторвавшись от мягкого золотистого соска, который уже опух от его укусов. — Да-а, — выдохнул его брат и с новой силой продолжил вылизывать впалый веснушчатый живот. — Пожалуй, я хочу ещё разок. Подержи! Эзра перехватил ноги омеги, поднятые кверху Эйтаном, и широко раздвинул их. — Эй, ты смазку забыл! — напомнил он брату, приставившему член к покрасневшему колечку мышц. — Да плевать! — зарычал тот, грубо толкаясь вперёд. — Там уже столько спермы, и так войду. Нэта услышал, как жалобно заскулил омега, увидел, как бессильно выгнулось под альфой его слабое тело, и отвернулся, чувствуя подступающую к горлу тошноту. Низшая разновидность?***
Больше он не пытался заснуть. Дождавшись, пока терзающие душу звуки из игровой перестали доноситься, он снова спустился вниз — на этот раз дверь была открыта. Нэта оглянулся по сторонам и вошёл. В серых предрассветных сумерках он смутно различал очертания предметов, поэтому не сразу обнаружил омегу: его маленькая обнажённая фигурка лежала на полу у стены, руки стянуты ремнём за спиной. Юноша даже немного испугался — ему показалось, что он не слышит дыхания. Но, когда он приблизился, фигурка резко дёрнулась, омега вскинул голову и, увидев его, беспокойно завозился на полу. — Тихо! Не бойся! — «Ах, забыл, он же не понимает!» — Нэта испугался, что шум привлечёт внимание, но омега, отталкиваясь ногами, пытался отодвинуться от него как можно дальше и продолжал отползать, пока не звякнула, натянувшись до предела, цепь на его ошейнике. Тогда он замер, одними глазами продолжая следить за тем, кто пришёл к нему. «Так вот, почему не заперто! Он на цепи, — Нэта видел, как натянутая цепь вибрирует, и понимал, как сильно дрожит это маленькое существо. — Как бы перестать пугать его?» Ладно. Как-нибудь образуется. Юноша собрал наваленные в углу старые покрывала, устроил у стены что-то вроде подстилки, потом с одним из них в руках приблизился к омеге. Тот вжался спиной в стену и зажмурился. — Это тебе накрыться, — тихо сказал Нэта, осторожно оборачивая узкие плечи, — будет теплее. Кое-как справившись с ремнями, он освободил руки вконец оцепеневшего омеги и, укутав его, сходил за водой. — На, попей. Извини, ошейник снять не могу — нужен ключ, а у меня его нет. Прошло немало времени, прежде чем маленькие руки показались из-под покрывала и робко потянулись к кружке, но, допив всё до последней капли, омега быстро протянул её обратно и что-то прошептал. — А, ещё хочешь? — Нэта обрадовался, что может хоть чем-то помочь, и налил новую. Тайком он пробрался на кухню и вернулся в игровую с добычей, а спустя несколько минут игрушка близнецов уже держала в руках последний кусок вчерашнего праздничного пирога. «Так, осталось ещё одно», — Нэта вытряхнул какой-то хлам из пластикового контейнера, поставил его на пол рядом с омегой, присел над ним и сопроводил своё действие характерным звуком. — Давай. Тебе наверняка уже нужно. Я не буду смотреть. — И в подтверждение своих слов он отвернулся. Ждать пришлось довольно долго. Нэта уже решил было, что его не поняли, но вдруг раздавшийся «тот самый звук» заставил его улыбнуться: «Всё он понимает». Он дал омеге возможность спокойно закончить, потом вынес контейнер в уборную. «Нет, низшее существо не стало бы так долго терпеть. — Заключил он для себя. — Оно давно бы сделало лужу на полу». — Я посижу с тобой ещё немного? — спрашивать разрешения в такой ситуации было немного странно, но Нэта хотел просто поговорить с омегой. — Не бойся меня… если можешь, конечно. И, знаешь, мне очень жаль, что мои братья сделали с тобой такое… Неважно, понимал его омега или нет. Нэта продолжал говорить, понемногу придвигаясь всё ближе, и, в конце концов, подарок близнецов, которому некуда было деваться, оказался совсем рядом. — Может, так будет теплее? — юноша нерешительно обнял хрупкую фигурку, слегка прижал к себе и замер, а через несколько минут снова улыбнулся — маленькое тело, вздрогнув в очередной раз, постепенно расслабилось в его руках.***
Из вереницы тревожных сновидений его заставили вынырнуть испуганный вскрик и резкое движение. Щурясь от яркого света, Нэта разглядел беснующихся над ним братьев — Эйтан, за волосы вздёрнувший свою игрушку на ноги, в ярости срывал с него покрывало: — Ты что тут делаешь? — угрожающе зарычал он. — Трогал его? — Может, рассказать отцу, чем ты занимаешься? — поддакнул Эзра. Зная, что за нарушение дисциплины его как минимум выпорют, а, что было гораздо страшнее, — вообще навсегда запретят подходить к омеге, Нэта принялся оправдываться. — Я… я только… я думал, вы здесь… когда спустился. Клянусь, я его не трогал! — он прижал руки к груди, — пожалуйста… я дал ему воды, укрыл и… ещё он хотел пи́сать… — Сейчас проверим, как ты его «не трогал»! Эйтан перехватил омегу за талию, перевернул вверх ногами и обнюхал его бёдра и ягодицы, а Эзра вдруг затрясся всем телом: — Пи́сать?! Слышишь, Эйтан, оказывается, он пи́сать хотел! — он согнулся пополам от душащего его смеха. — Ты что, братишка, ночью выносил за ним горшок, что ли? Старший разжал руки, уронив омегу на пол, и расхохотался вслед за братом. — О-хо-хо! Представляю себе эту картину! Наш Нэта в ночи́ бредёт с горшком, полным мочи́! Юноша исподлобья наблюдал за гогочущими близнецами. Пусть посмеются. Главное, чтобы ему не запретили сюда приходить. Когда долгий приступ безудержного веселья наконец закончился, Эзра посмотрел на брата: — А что, Эйтан, пусть он за ним горшки выносит? Мне как-то неохота этим заниматься. — Ладно. Вижу, ты и вправду не трогал нашу игрушку. Мы разрешаем тебе ухаживать за ним. Будешь кормить, поить, горшки носить, — старший почесал затылок, — ну, и мыть его ещё надо. Но если сунешь ему хоть раз — пеняй на себя! Отец, когда узнает, всю спину тебе обдерёт. — Не суну. Обещаю. — Давно уже Нэта не был так счастлив и никогда в жизни ещё не был так благодарен брату.***
Но его счастье тут же начали прерывать острые пунктиры боли — впервые он почувствовал их уже очень скоро. Сначала, когда, отведя омегу в ванну, разглядел на его золотистой коже множество синяков и следов от зубов, потом, когда братья выставили его из игровой, и за закрытой дверью снова послышались испуганные вскрики и жалобные стоны. Боль стала щемить сердце Нэта каждую ночь, когда он лежал с открытыми глазами и часами слушал всё те же звуки, скребущие по самой душе́. Даже когда внизу всё стихало, и он мог спуститься, эта боль не оставляла его — братья не трудились больше прибирать за собой, поэтому он находил омегу то привязанным к скамейке с кляпом во рту, то подвешенным на перекладине так, что только маленькие пальчики его ног касались пола, то с «забытой» между его ягодиц игрушкой. Нэта, как мог, пытался утешить вконец затравленное, измученное существо, и готов был плакать вместе с ним от собственного бессилия. Несколько дней спустя он осмелился спросить отца: — А что, каждому альфе дарят такую… омегу на совершеннолетие, или только близнецам? — Нет, конечно, не каждому! Это довольно дорогая игрушка, не каждый может позволить себе такие траты, да и содержать их хлопотно — хотя твои братья молодцы, хорошо справляются. — Довольно заметил альфа. — Зато это очень удобно — пока близнецы будут ухаживать за своими будущими супругами, с ним они смогут спокойно справлять свои потребности, а они у моих мальчиков, как я слышу ночами, довольно большие. — А что с этими омегами делают потом, — рискнул узнать Нэта, — то есть, когда их хозяева находят себе пару и женятся? — Потом? Ну, их можно продать, если они ещё… м-м, годятся для использования. Или просто вывезти обратно в гетто. А что? — старший Штерн внимательно посмотрел на сына. — Н-нет, ничего. Просто спросил. Спасибо. Вернувшись к себе, Нэта погрузился в размышления. До его совершеннолетия, когда он приобретёт хоть минимальное, но всё же хоть какое-то право голоса, остаётся ещё полтора года. Если за это время оба брата успеют жениться, он наверняка потеряет своего маленького золотистого омегу. А этого, сам не понимая почему, он сейчас боялся больше всего на свете, даже больше жестокой порки отца. — О чём задумался, малыш? — раздался нежный голос папы, вошедшего в комнату. Юный альфа поднялся навстречу и порывисто обнял его. — Ах, папа, папочка… — в горле вдруг сжался щемящий комок, не давая говорить дальше. — Кажется, я знаю. — Мягкая ладошка омеги погладила затылок Нэты. — Я вижу. Это с тобой началось сразу после дня рождения близнецов. С тех пор, как дядя Ицхак подарил им этого… тот подарок. Папа был единственным во всём мире, с кем Нэта мог поделиться своими тревогами. И юноша как мог, сбивчиво и путано, рассказал омеге о том, что заставляет его страдать. Он и сам не знал, отчего так близко принимает чужую боль, ему было страшно и стыдно говорить об этом, но, начав, он уже не смог остановиться. Папа выслушал его, изредка украдкой вздыхая, думая о чём-то своём, долгое время молчал, а потом вдруг задал странный вопрос: — Как ты к нему обращаешься? — Нэта не понял сразу, и тогда омега пояснил. — Ты ведь разговариваешь с ним, когда вы наедине. Так как ты его называешь? Юноша растерянно пожал плечами. — Не знаю… Никак. Говорю просто «ты» или «малыш» — он же всё равно ничего не понимает. — Вот и хорошо, сынок. — Омега слабо улыбнулся, но выразительные глаза его были полны грусти. — Этот малыш не один такой. Во многих семьях принято так поступать. И ни ты, ни я ничего не можем изменить в этом обществе с давно устоявшимися обычаями. Прими всё, как оно есть. Если хочешь ухаживать за ним — продолжай и терпи то, что видишь, молча, не показывая братьям своей боли. Только об одном прошу тебя, маленький мой. Не давай ему имя. Очень прошу — не давай. — Почему? — удивился Нэта, который раньше не задумывался об этом. Папа ничего не сказал ему в ответ, только необычно крепко прижал к себе и долго-долго не отпускал.