Передышка

Крошечные серые ошметки медленно опускаются на землю, поддаваясь малейшему дуновению воздуха. Уши заложило оглушительным звоном, и любой звук доносится, словно сквозь ватную подушку. Глаза накрыло алой пеленой — приходится пару раз моргнуть, чтобы зрение сфокусировалось. Плечо саднит — граната разорвалась в каком-то метре от него, и удивительно, как осколками не задело лицо. Оперативник прижимается лбом к поверхности перевернутого стола и выжидает несколько секунд. Вокруг все стихло, и даже дым с дула винтовки осел. Кажется, это был последний. На ближайшую минуту. Впереди их еще целые орды. Он медленно встает из-за своего укрытия и осматривается. Пламя свечей у стен освещает кровавые разводы на обоях и ковролине, и ему даже не хочется всматриваться в ломанные линии рисунков, выведенных дрожащей рукой сумасшедшего. — Они все здесь безумны. А ты возглавляешь эту армию психов. В голове звучит приглушенный смех. Оперативник проводит ладонью по лицу и оседает на пол кухни, ровно напротив остатков тела последней твари, которую он убил. — Ну же, не время рассиживаться. Они вернутся, и в этот раз их будет в сотни раз больше. Нужно спешить. Над головой разносятся отголоски пролетающих вертолетов. Где-то вдалеке шумит рация — отряды собираются на окраине Фэйрпорта, у них Беккет, у них миссия, у них один непослушный Прототип, которого нужно уничтожить любой ценой. А Оперативник не находит в себе силы, чтобы сейчас, именно в эту секунду оторвать свой уставший зад от пропитанного кровью пола и пойти дальше. Ему нужна эта минута в разгромленной кухне, под дверцей чудом уцелевшего холодильника. С момента освобождения из тюрьмы он потерял счет времени. Сколько он уже в пути — сутки? Двое? Неделю? Казалось бы, что за это время он прошел через ад, но Оперативник по собственному опыту знал, что ад выглядит иначе. Сейчас же — так, только чистилище. Где-то там, в осколках умирающего мира Джин ждет его помощи. Где-то там корчится в родовых схватках Альма, заставляя целый город страдать вместе с ней. Бежать наперегонки со смертью стало для него привычным делом — кажется, он всю жизнь только этим и занимается. Даже не верится, что раньше у него было нормальное существование: насколько оно могло быть нормальным, если ты — лучший оперативник Федеральной Единицы Агрессивного Реагирования. По крайней мере, до южной водоочистной станции. — У тебя никогда не было нормальной жизни. Это все — иллюзия, которой тебе заменили стертые воспоминания. Не смей даже думать о том, чтобы называть себя нормальным. Феттел материализуется неожиданно. Одного взгляда на его полыхающую багровым пламенем ауру достаточно, чтобы понять, что он в ярости. Не из-за того, что они остановились, а из-за того, что он прекрасно знает, о чем думает брат. И эти мысли ему совершенно не нравятся. — Мы всегда были монстрами. Чудовищами, созданными с единственной целью — служить смерти. Это в нашем ДНК, это в нашей крови, и ничто на свете не способно это изменить. Поэтому не думай даже на одну секунду, что ты когда-либо сможешь сравнить себя с нормальными людьми, братишка. Мы слишком далеко от самого понятия нормальности. Оперативник прикрывает глаза, откидывая голову назад, затылок холодит равнодушный металл холодильника. Конечности словно налились свинцом. Воздух вокруг наполнен сладковатым запахом разлагающихся тел и жаром от коптящих свечей. Долго здесь он не высидит, но исключительно из собственного упрямства он даже не шелохнется, чтобы сдвинуться с места. Именно потому что его медлительность так злит Феттела. — У нас нет времени на минуты слабости. Ты сам знаешь, что схватки не продлятся вечность. Альма вот-вот родит, и мы должны быть там. Вставай. Сквозь нотки раздражения в голосе скользит яд. Даже смотреть не нужно, чтобы понять, что будь его воля — Феттел бы самолично стащил брата с окровавленного ковролина и пинком погнал вперед. Оперативник все-таки открывает глаза, моментально натыкаясь на внимательный взгляд. Слишком близко, он не думал, что брат сейчас так близко. — Ты бы с удовольствием сейчас послал все это прямо в ад, правда? Пустил бы пулю себе в лоб, чтобы навсегда избавиться от страданий, от преследований, от армий клонов и потусторонних существ. Отдал бы все, чтобы тебя поглотило блаженное забвение, да? — на бледных губах появляется кривая тень усмешки. — Но ведь это ничего не изменит. Для тебя не будет ни жизни после смерти, ни забвения, ни пустоты, ни райских кущей. Поверь, я знаю, о чем говорю. Был там, пробовал. Не понравилось. Взгляд медленно поднимается к следу от пули, в самом центре лба. Где-то на задворках сознания шевелится странное чувство, определения которому Оперативник пока не может дать. Ему просто нужна передышка. Чертовых несколько секунд на то, чтобы сгруппироваться перед преисподней. Эта гонка никогда не закончится, так неужели выкроить немного времени, чтобы сделать вдох — это так эгоистично? Феттел не отвечает, хотя прекрасно знает, о чем думает брат. Вместо этого он наклоняется еще ниже, садится перед ним на колени, не сводя пристального взгляда. Их обоих окутывает его алая аура. — Мы не можем остановиться. Ни сейчас, ни потом, ни когда-либо. Я даже не могу дать гарантии, что все закончится, как только она родит. Оперативник знает, он отлично понимает все это. Таков уж его удел — мчаться навстречу бездне. — Но ты ведь и не был бы собой, если бы остановился хоть на секунду. Цепной пес, спешащий исполнить приказ. Верный слуга, не знающий, что такое непослушание. Ты сделаешь все, чтобы поступить правильно, потому что они сделали тебя таким. Неважно, какой будет цена. С пулевого отверстия во лбу Феттела сочится тонкая струйка крови. Странная горечь чувствуется в его словах, и не хочется даже думать, что он на самом деле имеет ввиду, хотя все и так понятно. Сколько можно напоминать ему об одном и том же? Приказы не обсуждаются, особенно когда с твоей психикой играют в кошки-мышки, а времени на размышления совсем нет. Он не говорит, что совершил ошибку, ведь оправдываться ему не свойственно. Но думает, что на ситуацию можно посмотреть иначе. Он еще сам не знает, как именно, но готов задуматься над вариантами. И, кажется, Феттел понимает. Аура, окружающая их, рассеивается, но Оперативник чувствует, что ноги уже не кажутся цементными. И кончики пальцев покалывают от прилива новых сил. Брат уже на ногах, он требовательно протягивает руку, и этот жест невозможно понять превратно. Неужели между ними еще возможно что-то, похожее на понимание? Оперативник хватает узкую ладонь и поднимается. Затылок больше не холодит, пальцы цепко смыкаются на прикладе, от усталости не осталось и следа. Он смотрит на брата с благодарностью, но тот уже исчез, не проронив ни слова, оставив после себя только слабое мерцание, которое тоже рассеивается спустя пару секунд. Ну и пусть. Иногда для разговора слова совсем не нужны. Особенно в их случае. Над домом пролетает очередной вертолет и, кажется, где-то на заднем дворе высадился очередной отряд десанта. До него еще нужно добраться, а пока впереди — стены, разрисованные кровью, куски тел и сумасшедшие фанатики, обвешанные взрывчаткой. Впереди еще несколько домов, таящих в себе неизвестную угрозу и, возможно, от мысли о том, что за спиной у него уверенное алое мерцание, Оперативнику немного — совсем чуточку — становится спокойнее.