***
Оливер Хэмптон устал от большого обилия проблем и крови, которая оскверняла души его людей. Парень не привык держать оружие в руках, поэтому тщетно пытался помочь взломом кода Города Света и прочими компьютерными делами, когда просили. И пусть все лавры достались не ему. Оли просто жил, поддавался течению жизни, бороздил время, выживал, как и любой другой в Аркадии. Земля была неплохим убежищем, конечно, со своим нравом и многочисленными законами, а ещё кислородом, которого катастрофически не хватало на Ковчеге. Он выжил, а, значит, был благодарен судьбе и тем людям, которые так отважно защищали его жизнь. Когда Гриффин заявила о радиации, Хeмптон рассмеялся. Так искренне и так отчаянно, что будущее начало казаться просто вымыслом. Они так отчаянно сражаются, пытаются выстоять под градом пуль, тщеславия и несправедливости, получая в ответ лишь больше страданий…, но парень так легко не сдаётся. Он чинит отсек, кажется, уже вечность. Указания от Рейвен и наставления Кларк пылают в голове красным пламенем, выжигая махом весь рассудок. Неугомонная Рейес, насколько быстро позволяет нога, носится между добровольцами, что-то говорит о результате, сама паяет увесистые заплаты и пытается остановить поток пошловатых и не очень шуток Ашера в её адрес. У Оливера получается, к слову, отлично, хотя предпочтения отдавались компьютерам и сложным вычислениям, нежели гаечным ключам, мозолям на ладонях и несмываемой грязи на пальцах после очередной починки. Вторые сутки без сна угнетали, но, учитывая обстоятельства и острое желание жить, выбирать не приходилось. Рыба начала дохнуть, как и мелкие жучки, поэтому их часики ускорили темп, и, вместо положенных шести, осталось два месяца. Оливер привык к такой жизни. Под гнётом, под кровавыми распрями и излюбленными потрясающими закатами. Привык к стойкости, к людям вокруг и даже к своей маленькой комнате. Обязанностям, общему ужину каждый вторник под открытым небом. Вместо этого ожидаются чёрные дожди, убивающая радиация и конец существования. Как он устал выживать. Хэмптон не помнит, как оказывается в комнате, лишь без сил валится на кровать и закрывается головой в подушку. Мысли разрывали черепную коробку, отравляли сознание неизбежностью и приближающейся эпичной концовки. Оливер долго ворочается, натягивает с трудом на окаменевшее тело одеяло и почему-то дрожит. Парень сворачивается беззащитно клубком, обнимает себя руками, дыша почти с трудом. — Ты в порядке? — знакомый голос вырывает из полудрёмы, немного пугая своей неожиданностью. — Разве можно быть в порядке, когда на носу конец света? — отвечает вопросом на вопрос он и прижимается спиной к стене, садясь на кровать. — Можно, если уверен, что есть спасение, — Коннор боязливо садится рядом с ним, жалея, что вообще решил зайти. Уолш никогда не был так близко к нему. Даже на поле боя. Даже в лагере. Даже в мечтах. И сносит крышу. Сердце, кажется, выбивает за минуту ударов триста, а может и все пятьсот, норовя взорваться от такого напряжения. — Наша станция вместит не более сотни, не думаю, что сейчас удача на нашей стороне, — Оливер лишь потирает устало ноги и смотрит в потолок. — С чего начали, с того и закончили, Земля, видимо, не должна стать нашей, — Уолш пытается говорить чётко, без ноток страха и смятения в голосе. — Видимо, да. Планета подчинена сама себе. Как и вся природа в целом. Её так и не смогли обуздать. Смотри, чем закончились попытки! Взрывами и разрушениями. — Я думал, что у нас будет преимущество. Или шанс. Мы слишком долго боролись, слишком много потеряли. И всё зря. Абсолютно всё, — правда давит не только на них обоих, а на всех, кто хотел выжить, найти то место, где можно почувствовать себя в безопасности. — В конце концов есть два месяца. Это лучше, чем ничего. Может, идея Алли была не такой уж и плохой. У нас было спасение для наших грешных душ. Сейчас мы ищем убежище для оболочек, в то время, как души давно погибли от этой жизни, — Оливер запинается и качает едва заметно головой. — Коннор, у нас нет ничего. — Нет, но может появиться. Если сильно постараться и преступить через все принципы, которыми удавалось жить раньше. — Например? — Я могу… — Уолш набирает побольше воздуха, ощущая всем нутром, что лучшего момента может больше не представиться, — могу быть честным, наверное, хоть раз. Я всегда был одиноким и недоверчивым. Преступником, которого отправили в качестве подопытного на Землю. Человеком, которому даже не дали выбора или шанса на искупление. Я не считаю это искуплением, лишь наказанием, следующим за преступлением. Ко мне так относились и относятся. Мы начали историю Земли после ста лет неведения, и я хочу закончить её с тобой. Во всех смыслах этого слова. И плевать, что осталось два месяца. Оливер, я больше не хочу быть одиноким и умирать от собственных чувств. Я хочу целовать тебя, обнимать, когда реально страшно и встречать конец света, держа твою руку…***
У них есть неделя, а может две, три, пять, семь или всего несколько дней. Время продолжает свой отсчёт, невзирая на всю выдержку и старание небесных людей. Коннор держит каждый день его за руку, целует, собирает по крупицам своё кратковременное счастье и отказывается отпускать. Отказывается так просто сдаваться. Уолш может не только хорошо держать винтовку, стрелять по живым мишеням и корить себя за неудачи, у него получается на славу чинить небольшие пробоины в Аркадии, патрулировать ночами и любить. Тяга к вечности сильнее, чем наступающие чёрные дожди. Сильнее смерти и малочисленных шансов на спасение. Сильнее всеобщей паники, списка сотни счастливчиков, которым повезёт оказаться во время бури по ту сторону дверей, и в котором их точно нет.