О силе кармических законов

      «БУЦУМА! Мать твою, у тебя девка?       Учиха Таджима»       Первая записка Буцуме прилетает на сенбоне и чётко впечатывается в нагрудник. Так он и уходит, с иглой, на которой развевается белая сопля, оказавшаяся двумя строчками экспрессивности.       Ответное «Да. И что?» нарисовано на обмотке куная, который Таджима в следующем бою перехватил в полёте. Прочёл, фыркнул, швырнул обратно. Его первенец, не по возрасту смышлёный мальчишка, уже уверенно стоял на ногах и радовал родителей молчаливостью. Но Таджима прекрасно знал о том кармическом законе, из которого следовало, что противоположности притягиваются, а в семье главы клана Учиха непременно будет дитя, привязавшееся к кому-нибудь из семьи главы Сенджу.       Самому Таджиме не повезло, но если у старого пидораса Буцумы родилась дочка… Может быть, их детям повезёт больше?       А потом всё закрутилось, и как бы ни хотелось им поговорить по поводу того, кто от кого кого родил, включая процесс этого появления, снова известия о девчонке-Сенджу Таджима получает, когда Мадаре лет десять.       Изуна возмущённо пищит что-то про пропадающего нии-сана, а Таджима пытается представить женскую версию Буцумы. Та ставит Мадаре фингал и тащит в кусты учить целоваться.       Он посмеялся над своим воображением и почти забыл бы об этой сцене, если бы вечером младший сын не наябедничал, что старший опять гулял неизвестно где, вернулся домой с фингалом, утверждая, что тренировался.       За ужином Таджима посмотрел на старательные попытки Мадары скрыть мечтательную моську, ушёл в рабочий кабинет и крепко задумался.       Женская версия Буцумы в его голове умилительно смотрела на Мадару и говорила, что такие волосы грех не отпустить.       Спустя два дня старший сын устраивает матери, предложившей подровнять ему волосы, истерику и утверждает, что волосы будет отращивать и сам заботиться.       Тут Таджима понял, что медлить нельзя, а особенно нельзя задумываться о внуках!       И вместо того, чтобы поговорить с сыном вдумчиво, Таджима пишет письмо.       «Буцума, ты б за дочкой-то присматривал!» — пишет он первую строчку и задумывается. Варианты, что ещё написать, крутятся в голове, и ни один не выбрать.       «Я от внуков-полукровок не откажусь»?       «Жена-то в клан мужа уйдёт»?       «Они ж так кланы помирят»?       В итоге пишет, что детей будет отличать по шарингану, и при встрече на реке, во-первых, суёт записку Буцуме за шиворот, во-вторых, думает, что надо сказать, чтоб мелкую кормил, а то сиськи не вырастут, и радостно отмечает, что второй сын Буцумы всё-таки сын, а не андрогинная дочь.       И он очень на это надеется, до тех пор, пока Изуна не спрашивает, можно ли целоваться с мальчиками.       Скрыть от внимательного мальчишки (отменный шпион растёт!) дёрнувшуюся гримасу Таджиме не удаётся, и отпрыск явно услышал не ответ отца, а что-то очень своё.       Судя по мечтательной улыбке, «своё» было белобрысым, бледнокожим и красноглазым.       Таджима грустно вздохнул, наливая себе сакэ. Кармические законы — страшная вещь.       Попытаться, что ли, самому дожить до мира? Маюри поймёт… когда перестанет ржать на тему пидорасов. Следующая записка, прилепленная на повязку Буцумы, нецензурно просила следить и за сыном, ну, или начать преподавать обоим отпрыскам основы полового воспитания.       Через месяц Таджима ловит Изуну на тщательной маскировке под девочку. Девочка из младшего, пошедшего комплекцией в отца, выходит прелестная, и Таджима душевно просит сына не появляться дома в таком виде.       И понимает, что за сыном Буцума явно не уследил.       Следующее письмо пишет Буцума, чей отпрыск к красным глазам обзавёлся чёрной шевелюрой, потому что одна прелестная девочка сказала, что к его красным и красивым глазам это будет в самый раз. Письмо, что характерно, несло матерный подтекст даже в пробелах.       Таджима надеется, что Изуна догадался использовать супер-стойкую краску.       Как показывает практика, Изуна догадался, а Тобираму регулярно принимают за Учиху. Маюри не может смотреть на них без понимающей ухмылки, от которой Белую Волчицу Аканэ пробирает желанием выпороть младшего сына лишний раз.       Таджима только ухмыляется, глядя на бритого алоглазого заморыша, бесящуюся Аканэ и Буцуму, у дочери которого всё-таки начали расти сиськи.       Судя по мечтательной улыбке старшенького, приналегшего на тай, тот их уже оценил.       Следующее письмо Буцумы содержит только картинки, на которых показано, что тот сделает с Мадарой, если он ещё раз тронет Хашираму.       Таджима только умиляется тщательности прорисовки буйной гривы сына и художественным талантам Сенджу, да так, что рисует в ответ две мужские фигуры в непристойных позах. Записку решается сунуть в руку Буцумы только когда Аканэ в попытках догнать Изуну, подмигнувшего Тобираме прямо в бою, удаляется километров на -дцать.       Дома Таджима просит старшего сына быть поосторожнее и прятаться получше, когда гуляет с девочками. Сын кивает в ответ с невозмутимой миной, почтительно благодарит отца.       На ближайший праздник Таджима получает от сыновей помимо официального подарка кимоно Аканэ и долго гоняется за паршивцами по всей деревне.       Паршивцы убегают слаженно, и Таджима думает, что они явно знают про увлечения друг друга.       Судя по приколотой на дереве около деревни Учих записке с художественно и любовно отрисованной кастрацией мальчика в девичьих тряпках, знают про это не они одни.       Изуну быть осторожнее на всякий случай он предупреждает и азартно рисует двух мужчин, один из которых засовывает свиток другому в неприличные места десятком разных способов. Собственная изобретательность не может не радовать, как и Волчица, внезапно сменившая колер.       Талантливые паршивцы!       За обоснованной гордостью за сыновей и художественной дуэлью Таджима чуть не упускает момент пятнадцатилетия старшего сына.       И никак не может отогнать мысль о том, что делить детей по наличию додзюцу может прийтись неожиданно скоро.       Он слишком стар для таких потрясений!       Саяко окончательно охамела, даже в документах их с Буцумой обозначает как «старых пидорасов». Маюри читает лекции о неожиданных беременностях и их признаках, почему-то Изуне.       Если младший сын имитирует беременность, чтоб заполучить в клан беловолосого Сенджу, Таджима самолично переоденется в женское кимоно и продефилирует перед Аканэ. И будет долго, долго бежать, если за ним погонится Волчица.       Если это будет её муж, то, определённо, его побег будет медленным и до ближайшего укрытия.       У Изуны пол-комнаты завалено свитками с расчётами какой-то техники, насколько понимает Таджима — на стыке медицины и иллюзий. Глядя на эти свитки, Маюри только вздыхает и читает Изуне вдвое больше лекций о строении женского организма. Тот слушает, кивает, смотрит на мать блестящими любопытством глазами.       Таджима думает, что не хочет знать, чей конкретно почерк на тех свитках помимо Изуны.       Хотя, конечно, знает.       И чем сильнее энтузиазм Изуны, тем страшнее Таджиме. Колокольчики, конечно, не его, но он всё равно рекомендует в следующем письме, для разнообразия словами, Буцуме следить, чтоб сын не стал дочерью.       Художественно вытесанный на том же дереве, где когда-то была записка, мужской половой член Таджима стёсывает, матерясь, ночью, копирует один из свитков Изуны и посылает Буцуме. Что характерно, в следующем бою Тобирама падает куда угодно и как угодно, но не на задницу. Таджима велит спрятать всю заживляющую мазь в лагере. Им ещё домой бежать, а как объяснять пропавшего неизвестно куда и когда сына, без которого не уйти, он не знает. Как и женскую косметичку.       Засранцы.       Когда одним прекрасным утром Таджима просыпается под громкий хохот жены и обнаруживает, что у него отросли волосы — ровно так, как в молодости — он даже не знает, гордиться ему мстительными засранцами или всё-таки поймать и выпороть.       И если да, то которых, своих или Буцумы. Или делить надо по парам.       Таджима вздыхает и идёт готовить себе завтрак. Волосы, что характерно, оставляет и тщательно вычёсывает перед каждым боем.       А потом сыновья не возвращаются с миссии, и Таджима места себе не находит. И, отправляясь на поиски, совсем не удивляется, что, напав на след, сталкивается нос к носу с Буцумой.       — Где эти засранцы? — рычит Буцума. — Таджима, я им головы поотрываю, где они уже неделю шатаются?!       — Ты что думаешь, они мне отчитываются? — возмущённо шипит в ответ Таджима, но вместо драки они бок о бок идут искать детей. Благо слухи о масштабном погроме в деревушке у столицы уже дошли до обоих.       Они находят их вовремя, в незнакомом им обоим убежище недалеко от столицы. Младшие при смерти, бледная, на грани чакроистощения Хаширама, пытающаяся спасти обоих, помогающая ей куноичи в одежде таю, в которой оба главы клана безошибочно опознают ученицу Саяко, мрачно-решительный, намеренный защищать своё от любых врагов Мадара.       — Ну и что здесь произошло? — тяжело вздыхает Таджима. Так он и знал, что они мало того что сами спелись, так и нашлось кому сдать им отцов с потрохами.       Девушка-таю скромно шаркает ножкой и, как самая адекватная, рассказывает восхитительную историю про группу смертников, доебавшихся до гуляющих и воркующих друг с другом юных Изуны с Тобирамой. За базар им пришлось ответить, но дальше случилось как в плохом домино. Героически закрывший собой Изуну Тобирама почти умирает. Озверевший Изуна очень быстро показывает окружающим, почему так делать было не надо. Но мелкий Учиха почти убивается об подошедшее подкрепление, что видит уже Мадара, который с воплем «я не смог защитить братика» рвётся повторять подвиг того. С матерным воплем подозрительно таджимовских выражений Хаширама бежит следом, потом от совершенно из ниоткуда появляется Учиха Акеми-таю и все они дружно лечатся, и «Папа-не-надо-он (а)-хороший (ая)!»       Таджима хочет прижаться к груди Буцумы и картинно расплакаться, похерив картину мира детей так же намертво, как они — его.       Буцума молча закрывает лицо ладонью, длинно выдыхает и решительно обнимает Таджиму, видимо решив, что жена далеко, а дети поймут.       — Сенсей бы расплакалась от умиления, — вздыхает ученица Саяко, возвращаясь к лечению, она действительно неплохой медик, и тонкие задачи, требующие больше контроля, чем объёма чакры, она выполняет хорошо, оставляя Сенджу чакроёмкие области.       — Пороть уже не поможет, — грустно бурчит Таджима, обшаривая карманы Буцумы, — Что? Следующая записка с рисунками должна быть от тебя, ты что, мне её не приготовил?       — Я их в поясе ношу, — невозмутимо откликается Буцума. — Так, засранцы. Вам взрослого медика привести или вы уже справились?       Засранцы отвечают слаженно-возмущёнными взглядами — доверять кому-то чужому лечение не хочет ни один. Справились они или нет — ещё под вопросом, но вот доверять вне своего круга они совсем не хотят.       И азартно шарящий в его поясе Таджима в эту развесёлую компанию вписывается отменно. Буцума переглядывается с девушкой-Учиха и тяжело вздыхает.       Надежда, что Тобирама всё-таки любит девочек, и эта Учиха приглянётся ему больше, чем сын Таджимы, хоть иллюзорна, но таки теплится. Ровно до того момента, как младшие приходят в себя и первым делом хватаются за руки, обеспокоенно переглядываясь, и только потом замечают отцов.       Таджима не сдерживается и нагло, громко ржёт над отчётливым треском последних надежд.       На вопросительный взгляд Буцумы Таджима машет рукой на Акеми и просвещает:       — Её сенсей — Саяко, разведка, так вот, официально мы с тобой в отчётах «старые пидорасы», а тут только что умерла надежда, что «юных» не будет.       Акеми косится на главу клана укоризненно, но молчит. В конце концов, он не знает, кто именно подал ей идею, которой она поделилась с Изуной, и которую они реализовывали и рассчитывали все вместе — и досчитали.       Детей растаскивают дружно по домам, разве что Буцума изъявляет желание проводить Акеми и оказывается лично обозван пидорасом и осмеян.       Мелкие, успешно пережившие транспортировку, болеют под бдительным родительским взглядом, чуя своей безупречной детской интуицией, что если они выздоровеют быстро и без мучений, эти мучения им обеспечат перенервничавшие предки.       Маюри ехидно косится на своих мужчин и пишет третий свиток к Аканэ, включающий вопросы о дочери, её беременностях и ещё десятке вещей, должных загнать боевика-Волчицу в ступор и на дерево.       Аканэ швыряет в мужа толстенным письмом от Маюри, идёт к старейшинам планировать браки детей — и чтобы никаких Учих, Буцума флегматично накладывает вето. Он хочет, чтобы хотя бы один его ребёнок остался дома, а то ведь сбегут оба к Таджиме… И ему клан оставить будет не на кого, и самому не сбежать вслед за детьми.       Старейшины видят это, они тоже не очень хотят эмигрировать к Учихам, но понимают, что зажми в угол Буцуму, и им придётся делать это, хотят они того или нет. В доме главы клана перманентно висит взвесь Ки, а дети таскают у отца фривольные рисунки. Судя по тому, что иногда на их месте возникают ответы Таджимы, пиздят они их не себе.       А дети растут стремительно, старшим уже восемнадцать. И на смену лет на месте фривольных рисунков Буцума находит несколько толстых свитков в шуршащей бумаге — четыре почерка, педантизм Тобирамы, оптимизм Хаширамы, внимательность Мадары и информированность Изуны, полноценный мирный договор, что остаётся только подписать.       Дети устали ждать его от отцов и снова взяли дело в свои руки.       Причём, судя по кое-каким пунктам, один любящий переодеваться девочкой мальчик сунул нос в бумаги отца, а у Таджимы на столе точно такой же договор.       И в этой мысли Буцума абсолютно прав — и Таджима, точно так же нашедший второй экземпляр договора, даже вздыхает точно так же, думая о наглости младшего сына.       Но они вообще правы, и если они не хотят судорожно решать, как они будут делить ребёнка Хаширамы, им всем пора бы поторопиться, решает Таджима.       И пишет длинное, обстоятельное письмо человеку, которому очень долго не мог отправить что-либо кроме полушутливых рисунков и того объятия перед пятью детьми. А потом дела, необходимость удерживать два клана от войны.       Короче, как говорит Саяко, они старые мудаки со склонностью к пидорасне, и пока дети разбирали, кто из них мальчик, а кто девушка, и какое счастье, что небеса сделали их разнополыми, их отцы так и не договорились.       Таджима идёт к Сенджу для того, чтобы сделать это реальностью.       Не мир, а пошлые рисунки, естественно.       Мир сделали реальностью их дети — и там действительно остаётся лишь подписать два экземпляра договора на официальной церемонии.       И поженить уже старшеньких, старейшинам и Маюри-чан на радость.       …а радостную новость, что Аканэ скоро станет бабушкой, пусть ей сообщает Изуна. Он обаятельный.       Изуна и сообщает — и отцы предусмотрительно не спрашивают, какое конкретно гендзюцу он использовал, что его даже не убили.       Изуна сам им говорит, какое. Он пообещал родить Сенджу от Тобирамы ребёнка. Таджиме пришлось оттаскивать хватающегося за сердце Буцуму подальше от праздника и объяснять, что Изуна, конечно, хорош, но ты Тобираму своего видел? Без такого чувства юмора и впрямь рядом не выжить.       Буцума мстительно пообещал, что если у Изуны получится, то Таджима будет следующим.       Таджима подозвал сына и поинтересовался, намерен ли тот выполнять обещание. Изуна, улыбаясь настолько мило, что впору заподозрить намеренную гадость, честно заявил, что собирается, ибо завершил работу над той самой техникой. И рассказал Аканэ-сан, будто бы всегда был девочкой, но успешно притворялся.       Судя по глумливому лицу Маюри, Буцума в этот момент стоял за его спиной и слушал исповедь Изуны.       — Ты ведь отдашь меня замуж за Тобираму, то-сан? — нежно улыбается отцу Изуна, скромно прячет наглый взгляд под длинными ресничками.       — Ах вы пидорасы! — рявкает Таджима, но Буцума вовремя зажимает его рот и под смех Маюри вытаскивает с праздника долой. И ехидно-счастливое лицо Волчицы рядом с каким-то Сенджу ему определённо просто показалось.       Изуна со смешком раскланивается с матерью и испаряется в неизвестном направлении, радовать Тобираму тем, что отцы не станут возражать.       Получится ли у него на самом деле или Тобирама просто удовлетворит свою бисексуальную натуру, которой всё равно, какое тело у Изуны? Заставит ли Хаширама Мадару согласиться позировать для лика на скале?       Рискнут ли они сами опробовать технику Изуны?       У них не было ответов на эти вопросы.       Зато у них наконец-таки было время опробовать все позы из тех рисунков, которыми они упоённо обменивались с рождения Хаширамы.       Всё-таки два старших, разнополых ребёнка сближают.       Впрочем, будь Хаширама мальчиком, вряд ли это что-нибудь изменило для Мадары.       Саяко же, глава разведки Учиха, только вздыхала, когда вспоминала их. Обнимала любовницу-гражданскую, курила трубку и смеялась, глядя на глав кланов, вспоминала, как молодой ещё Таджима делился с ней подробностями их первых встреч, как она советовала ему и утешала после ссоры, после которой — долгая война, и лишь дети смогли помочь им остаться всё-таки вместе.